И она обязательно сдохнет от несварения желудка (версальская болезнь – это предупреждение).
Таким образом, кроме анархистов и эсеров (партия той же породы, что и анархисты), кроме националистов, видевших не дальше своего националистического носа, приходилось и в Тифлисе, и в Батуме, и в Чиатурах, и в Кутаисе, и в Баку одновременно бить и меньшевиков – и их били. В 1905 году Сталин, в числе прочих своих дел, редактирует нелегальный большевистский орган «Борьба пролетариата» и пишет на грузинском языке брошюру «Вкратце о партийных разногласиях». «Ого, как крепко автор держится на ногах!» – сказал, прочитав ее, Теофил Чичуа, обращаясь к Долидзе, который до сих пор помнит эти слова.
Под влиянием Сталина ширится рабочее движение. Методы борьбы меняются. Двухстепенная, наподобие парламентских выборов, революционная пропаганда, т. е. пропаганда через посредство тщательно отобранных сознательных рабочих, уже недостаточна. Растущая вера в массы настойчиво толкает активных борцов к более прямому; более ощутимому действию, – к людям, к собраниям. Под новым руководством завершается победа системы живого наступления: открытые демонстрации, импровизированные митинги, смелая раздача брошюр и листовок.
В настойчивой, неукротимой работе проходят годы.
У товарища Кобы не было ни семьи, ни очага, он жил одной революцией и думал только о ней, – говорит Вацек. Коба не упускал ни одного случая для выступлений. Вацек рассказывает, что в Баку, на похоронах рабочего Хаилира, убитого по указанию администрации завода, оркестр заиграл перед мечетью похоронный марш. Околоточный распорядился прекратить музыку. Тогда товарищ Коба организовал из рабочих два хора, – один шел впереди гроба, другой – позади, и оба пели революционный похоронный марш прямо в лицо, прямо в уши полиции. Ей все-таки удалось остановить пение. Тогда Коба предложил рабочим свистеть, – протяжный, заунывный свист продолжил мелодию песни. Остановить этот новый оркестр уже никому не удалось, и траурная демонстрация приняла грандиозные размеры.
Доклады секретных агентов охранки его высокоблагородию начальнику тифлисского жандармского отделения «о революционной социал-демократической организации», «деятельность которой подпадает под действие статьи 250», устанавливали, что в этой организации объединяются «так называемые передовые рабочие» и интеллигенты вроде Иосифа Джугашвили. Этот последний, – как говорит один из докладов, – стремился «при помощи агитации и распространения нелегальной литературы поднять дух рабочих»; он «проповедовал единение всех национальностей» и советовал товарищам делать взносы в подпольную кассу, предназначенную на поддержку «борьбы с капитализмом и самодержавием».
В другом документе начальник бакинской охранки сообщает его высокоблагородию верховному полицейскому пастырю, что «крестьянин Иосиф Джугашвили» играл руководящую роль на собрании, созванном для организации подпольной типографии. В третьем – агент доносит своему высокопочтенному начальству, что так называемый Нижерадзе, арестованный в настоящее время, есть не кто иной, как крестьянин Джугашвили, и что он имеет еще смелость «не признавать себя виновным».
Данилов рассказывает, как вел допрос один из руководителей царской полиции, на которую, как на полицию всех времен и народов, была возложена основная обязанность – разгонять народ дубинками, чтобы не скоплялся. Сатрап в голубом мундире, покуривая сигару и «распространяя запах оппопонакса», «полностью развернул свои таланты психолога». Вот какие данные внес он затем в свой доклад о допрошенном: «Джугашвили, Иосиф Виссарионович. Телосложение среднее … Голос низкий … На левом ухе родинка … Склад головы обыкновенный … Впечатление, производимое наружностью, обыкновенное». Как видим, от этого проницательного охранника ничто не ускользнуло. Донесение о Сталине: на левом ухе родинка.
II
Гигант
Итак, был в России (а иногда наезжал и в Европу) могучий вождь, великий брат всех революционеров – мы уже видели его мельком в этой книге. Ленину приходилось бороться не только с официальными властями, но и со значительной частью своих же товарищей по партии. Он требовал, – и именно это было его великим делом, его великой мыслью, охватывавшей все остальное, – он требовал создания непримиримой, чистой, строгой, монолитной революционной партии, недоступной ни для каких компромиссов. Он говорил, что только такая партия может выполнить задачу переделки мира и что как раз в создании такой партии состоит основной вопрос движения. Именно в этом смысле он возрождал социализм в самом социализме.
Мы видели, что еще в тюрьме Сталин, узнав о текущих событиях от товарищей, целиком присоединился к позиции, занятой на II съезде партии Лениным. На этом съезде Владимир Ильич сознательно и резко подчеркнул возникшее между большевиками и меньшевиками разногласие по тактическому вопросу и намеренно создал между этими двумя направлениями пропасть. Для великого борца за единство это было колоссально ответственным шагом. К этому имелись исключительно важные основания: ведь единство между двумя резко расходящимися тенденциями может быть лишь внешним и искусственным, оно может существовать только на бумаге. Это не единство, а ложь о единстве. Сталин был согласен с Лениным. Впрочем, такое решение целиком соответствовало свойствам характера и умственного склада Сталина; можно сказать, что его выбор был сделан еще прежде, чем он начал выбирать. Между Лениным и Сталиным расхождений никогда не бывало.
Но зато у обоих были резкие противники внутри партии. Особенно выделялся упрямый и речистый меньшевик Троцкий, считавший, что «твердокаменность» большевиков обрекает партию на бесплодие. Троцкий называл Ленина фракционером, раскалывающим силы рабочего класса.
Ленин, агитатор и всеобъемлющий государственный деятель почти сверхчеловеческой прозорливости, умевший во всех обстоятельствах безошибочно и в полном объеме осуществлять синтез революционной теории и практики, – всегда действовал на основе марксизма. Ленинизм – это и есть марксизм. Это – новая глава в марксизме. Это не дополнение, это конкретное применение марксизма к современным условиям. «Ленинизм, – пишет Сталин, – есть марксизм эпохи империализма и пролетарской революции». Мануильский на своем безукоризненном французском языке называет это определение «лаконическим и чеканным». Ленинизм есть точный ответ марксизма на вопросы нашей эпохи. Ленин никогда ничего не менял в великом основном социалистическом кредо, сформулированном в Манифесте 1848 года. Ленин и Маркс – это две великих концентрических фигуры, действовавших в орбите, очерченной старшим из них. Творческий гений Ленина выразился в воплощении социалистической теории в революцию (а затем в революционный порядок).
Всякая реалистическая теория гибка, ибо она развивается в соответствии с жизнью. Но гибка она не в основании, а в вершине, не в принципах (которые по существу представляют собою высший синтез действительности), а в их применении к обстоятельствам. Строжайшее проведение этих принципов, защита их от малейших попыток ревизии всегда было и остается одной из тех целей, к которым Сталин стремится с наибольшим упорством, с наибольшим ожесточением.
Надо твердо запомнить: несмотря на свою напряженную динамичность, большевизм вовсе не состоит в том, чтобы всегда и везде автоматически занимать крайние позиции. В определенных обстоятельствах подобный перегиб может только повести нас мимо цели, подорвать уже достигнутые результаты и, в конечном счете, двинуть дело революции не вперед, а назад.
Вывод: нельзя делать себя рабом постоянной, заранее заданной «левизны». «Быть впереди» – это совсем другое: в руках практиков революционного дела теория должна сочетаться с живым движением действительности: ведь всякая практика есть постоянное применение, постоянное изобретательство.
Чтобы показать на живом примере эту органическую гибкость связи, эту систему приводных ремней между марксистской теорией и марксистской практикой, можно привести следующий типичный факт: как ни крепко держался Ленин за ту мысль, что для победы пролетарской революции в такой аграрной стране, как Россия, рабочий класс непременно должен иметь своим союзником крестьянство, – он, еще в 1894 году выставивший перед крестьянами основные требования социализма в аграрном вопросе (конфискация и национализация крупных имений), шестью годами позже, в начале XX века, обратился к ним с более умеренной программой. За эти шесть лет созрела идея революции (первая русская революция предстояла в 1905 году), и крестьянский вопрос, широко и глубоко изученный Лениным, но находившийся в пренебрежении у социал-демократов (что было в глазах Ленина огромным, непростительным промахом, политической ошибкой), приобрел исключительную остроту. Дело шло о вовлечении в революцию двадцати пяти миллионов крестьянских семейств, или хотя бы об их нейтралитете.
В 1900 году Ленин создал новую аграрную программу; где, прежде всего, подчеркнул тот факт, что русское крестьянство, крайне отсталое исторически (даже по российским масштабам), страдало не столько от капиталистической системы, сколько от системы крепостнической, продолжавшей свирепствовать в деревне, несмотря на мрачный фарс освобождения крестьян. Разорительные, закабаляющие меры, явившиеся результатом этого демагогического жеста Александра II, поддерживали пережитки крепостнических порядков.
Таким образом, ленинская аграрная программа 1900 года выдвигает требование отмены крепостнических мер, все еще жестоко давивших на крестьянство (надо сказать, что феодальная реакция времен Александра III еще ухудшила положение), и возврата всех сумм, выколоченных из крестьян в уплату за землю, которую их заставили выкупать у помещиков по скандально вздутым ценам.
Итак, Ленин, руководясь неотложными требованиями момента, выдвинул такие лозунги, которые могли тогда непосредственно и очень широко воздействовать на крестьянство, обеспечить максимальное приближение крестьянства к рабочему классу, создать возможность максимальной поддержки со стороны крестьянства в готовящемся первом акте революционной драмы – захвате власти. В те дни Ленин ставил себе целью (для деревни) только этот первый акт, а никак не последний, т. е. не организацию нового общества: это предстояло в будущем.
Так действует марксизм. Вся суть в том, чтобы видеть как можно дальше вперед, предугадывать события и действовать своевременно, не теряя из виду всей совокупности возникающих, зачастую противоречивых обстоятельств, – словом, дело в том умении видеть существенное, которое позволяет овладевать действительностью, покорять ее, словно живого человека. Это – то самое чутье, которое свойственно всем творцам нового, будь то ученые, художники или люди, перестраивающие общество.
Приведенный пример строгого определения и ограничения целей революции накануне общественного подъема, который мог остаться в рамках буржуазной революции, дает нам представление о той гениальной инициативе, которая необходима для того, чтобы быть простым «учеником Маркса», как Ленин, или «учеником Ленина», как Сталин.
Встреча Ленина и Сталина
«Впервые я познакомился с Лениным в 1903 г. Правда, это знакомство было не личное, а заочное, в порядке переписки. Но оно оставило во мне неизгладимое впечатление, которое не покидало меня за все время моей работы в партии. Я находился тогда в Сибири, в ссылке. Знакомство с революционной деятельностью Ленина с конца 90-х годов и особенно после 1901 года, после издания «Искры», привело меня к убеждению, что мы имеем в лице Ленина человека необыкновенного. Он не был тогда в моих глазах простым руководителем партии, он был ее фактическим создателем, ибо он один понимал внутреннюю сущность и неотложные нужды нашей партии. Когда я сравнивал его с остальными руководителями нашей партии, мне все время казалось, что соратники Ленина – Плеханов, Мартов, Аксельрод и другие – стоят ниже Ленина целой головой, что Ленин в сравнении с ними не просто один из руководителей, а руководитель высшего типа, горный орел, не знающий страха в борьбе и смело ведущий вперед партию по неизведанным путям русского революционного движения. Это впечатление так глубоко запало мне в душу, что я почувствовал необходимость написать о нем одному своему близкому другу; находящемуся тогда в эмиграции, требуя от него отзыва. Через несколько времени, будучи уже в ссылке в Сибири, – это было в конце 1903 года, – я получил восторженный ответ от моего друга и простое, но глубоко содержательное письмо Ленина, которого, как оказалось, познакомил мой друг с моим письмом. Письмецо Ленина было сравнительно небольшое, но оно давало смелую, бесстрашную критику практики нашей партии и замечательно ясное и сжатое изложение всего плана работы партии на ближайший период».
«По привычке старого подпольщика» Сталин счел своим долгом сжечь письмо Ленина и впоследствии никогда не мог себе этого простить. Но коротенькое письмо с предельной ясностью показало 24-летнему бойцу и его революционный долг, и того человека, который воплощал в себе этот долг с величайшей отчетливостью, авторитетом и блеском. По словам Сталина, именно с тех пор он узнал Ленина как следует. Но вот:
«Впервые я встретился с Лениным в декабре 1905 г на конференции большевиков в Таммерфорсе (в Финляндии). Я надеялся увидеть горного орла нашей партии, великого человека, великого не только политически, но, если угодно, и физически, ибо Ленин рисовался в моем воображении в виде великана, статного и представительного. Каково же было мое разочарование, когда я увидел самого обыкновенного человека, ниже среднего роста, ничем, буквально ничем не отличающегося от обыкновенных смертных.
Принято, что „великий человек“ обычно должен запаздывать на собрания, с тем, чтобы члены собрания с замиранием сердца ждали его появления, причем перед появлением великого человека члены собрания предупреждают: „тсс … тише … он идет“. Эта обрядность казалась мне не лишней, ибо она импонирует, внушает уважение. Каково же было мое разочарование, когда я узнал, что Ленин явился на собрание раньше делегатов и, забившись где-то в углу, по-простецки ведет беседу, самую обыкновенную беседу с самыми обыкновенными делегатами конференции. Не скрою, что это показалось мне тогда некоторым нарушением некоторых необходимых правил.
Только впоследствии я понял, что эта простота и скромность Ленина, это стремление остаться незаметным или, во всяком случае, не бросаться в глаза и не подчеркивать свое высокое положение, – эта черта представляет одну из самых сильных сторон Ленина, как нового вождя новых масс, простых и обыкновенных масс глубочайших „низов“ человечества».
… Так на дальнем севере, на противоположном Грузии конце огромной России, молодой революционер, чье поле действия уже выходило за пределы Кавказа, нашел впервые контакт с тем человеком, которого одна из его учениц, Лебедева, очертила единственной фразой: Он был прост, всем доступен – и так велик!
Все это происходило накануне русской революции 1905 года. Провал русско-японской войны заставил революцию разразиться преждевременно, как бы случайно. Эта первая революция окончилась поражением и разгромом, однако она прошла недаром: то был пролог. За ним последовали чудовищные репрессии, – но он послужил великим уроком на будущее.
Впоследствии Сталин объяснил, что революция 1905 года имела бы совсем другой исход, если бы русские меньшевики, – они имели тогда в рабочем классе внушительную организацию и могли взять руководство событиями в свои руки, – не передали этого руководства буржуазии. Они базировались на том, что Ленин и большевики называли меньшевистской «схемой», – на отвлеченной теории, по которой русская революция должна была быть буржуазной, так что пролетариату оставалось играть в ней лишь роль «крайней оппозиции слева». Меньшевики занимались всей этой казуистикой в момент, когда надо было с головой броситься в бой и согреть теорию революционными лозунгами, способными зажечь рабочих. Это и явилось причиной (или, по крайней мере, одною из причин) того, что великое восстание 1905 года сорвалось; «легальные» марксисты недаром много потрудились (особенно в области литературы), пытаясь заставить рабочих сделать своими руками буржуазную революцию.
Один латинский поэт сказал: кто начал дело, тот уже наполовину закончил его. Но с не меньшей долей справедливости можно, наоборот, утверждать, что сделать дело до половины – значит ничего не сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Таким образом, кроме анархистов и эсеров (партия той же породы, что и анархисты), кроме националистов, видевших не дальше своего националистического носа, приходилось и в Тифлисе, и в Батуме, и в Чиатурах, и в Кутаисе, и в Баку одновременно бить и меньшевиков – и их били. В 1905 году Сталин, в числе прочих своих дел, редактирует нелегальный большевистский орган «Борьба пролетариата» и пишет на грузинском языке брошюру «Вкратце о партийных разногласиях». «Ого, как крепко автор держится на ногах!» – сказал, прочитав ее, Теофил Чичуа, обращаясь к Долидзе, который до сих пор помнит эти слова.
Под влиянием Сталина ширится рабочее движение. Методы борьбы меняются. Двухстепенная, наподобие парламентских выборов, революционная пропаганда, т. е. пропаганда через посредство тщательно отобранных сознательных рабочих, уже недостаточна. Растущая вера в массы настойчиво толкает активных борцов к более прямому; более ощутимому действию, – к людям, к собраниям. Под новым руководством завершается победа системы живого наступления: открытые демонстрации, импровизированные митинги, смелая раздача брошюр и листовок.
В настойчивой, неукротимой работе проходят годы.
У товарища Кобы не было ни семьи, ни очага, он жил одной революцией и думал только о ней, – говорит Вацек. Коба не упускал ни одного случая для выступлений. Вацек рассказывает, что в Баку, на похоронах рабочего Хаилира, убитого по указанию администрации завода, оркестр заиграл перед мечетью похоронный марш. Околоточный распорядился прекратить музыку. Тогда товарищ Коба организовал из рабочих два хора, – один шел впереди гроба, другой – позади, и оба пели революционный похоронный марш прямо в лицо, прямо в уши полиции. Ей все-таки удалось остановить пение. Тогда Коба предложил рабочим свистеть, – протяжный, заунывный свист продолжил мелодию песни. Остановить этот новый оркестр уже никому не удалось, и траурная демонстрация приняла грандиозные размеры.
Доклады секретных агентов охранки его высокоблагородию начальнику тифлисского жандармского отделения «о революционной социал-демократической организации», «деятельность которой подпадает под действие статьи 250», устанавливали, что в этой организации объединяются «так называемые передовые рабочие» и интеллигенты вроде Иосифа Джугашвили. Этот последний, – как говорит один из докладов, – стремился «при помощи агитации и распространения нелегальной литературы поднять дух рабочих»; он «проповедовал единение всех национальностей» и советовал товарищам делать взносы в подпольную кассу, предназначенную на поддержку «борьбы с капитализмом и самодержавием».
В другом документе начальник бакинской охранки сообщает его высокоблагородию верховному полицейскому пастырю, что «крестьянин Иосиф Джугашвили» играл руководящую роль на собрании, созванном для организации подпольной типографии. В третьем – агент доносит своему высокопочтенному начальству, что так называемый Нижерадзе, арестованный в настоящее время, есть не кто иной, как крестьянин Джугашвили, и что он имеет еще смелость «не признавать себя виновным».
Данилов рассказывает, как вел допрос один из руководителей царской полиции, на которую, как на полицию всех времен и народов, была возложена основная обязанность – разгонять народ дубинками, чтобы не скоплялся. Сатрап в голубом мундире, покуривая сигару и «распространяя запах оппопонакса», «полностью развернул свои таланты психолога». Вот какие данные внес он затем в свой доклад о допрошенном: «Джугашвили, Иосиф Виссарионович. Телосложение среднее … Голос низкий … На левом ухе родинка … Склад головы обыкновенный … Впечатление, производимое наружностью, обыкновенное». Как видим, от этого проницательного охранника ничто не ускользнуло. Донесение о Сталине: на левом ухе родинка.
II
Гигант
Итак, был в России (а иногда наезжал и в Европу) могучий вождь, великий брат всех революционеров – мы уже видели его мельком в этой книге. Ленину приходилось бороться не только с официальными властями, но и со значительной частью своих же товарищей по партии. Он требовал, – и именно это было его великим делом, его великой мыслью, охватывавшей все остальное, – он требовал создания непримиримой, чистой, строгой, монолитной революционной партии, недоступной ни для каких компромиссов. Он говорил, что только такая партия может выполнить задачу переделки мира и что как раз в создании такой партии состоит основной вопрос движения. Именно в этом смысле он возрождал социализм в самом социализме.
Мы видели, что еще в тюрьме Сталин, узнав о текущих событиях от товарищей, целиком присоединился к позиции, занятой на II съезде партии Лениным. На этом съезде Владимир Ильич сознательно и резко подчеркнул возникшее между большевиками и меньшевиками разногласие по тактическому вопросу и намеренно создал между этими двумя направлениями пропасть. Для великого борца за единство это было колоссально ответственным шагом. К этому имелись исключительно важные основания: ведь единство между двумя резко расходящимися тенденциями может быть лишь внешним и искусственным, оно может существовать только на бумаге. Это не единство, а ложь о единстве. Сталин был согласен с Лениным. Впрочем, такое решение целиком соответствовало свойствам характера и умственного склада Сталина; можно сказать, что его выбор был сделан еще прежде, чем он начал выбирать. Между Лениным и Сталиным расхождений никогда не бывало.
Но зато у обоих были резкие противники внутри партии. Особенно выделялся упрямый и речистый меньшевик Троцкий, считавший, что «твердокаменность» большевиков обрекает партию на бесплодие. Троцкий называл Ленина фракционером, раскалывающим силы рабочего класса.
Ленин, агитатор и всеобъемлющий государственный деятель почти сверхчеловеческой прозорливости, умевший во всех обстоятельствах безошибочно и в полном объеме осуществлять синтез революционной теории и практики, – всегда действовал на основе марксизма. Ленинизм – это и есть марксизм. Это – новая глава в марксизме. Это не дополнение, это конкретное применение марксизма к современным условиям. «Ленинизм, – пишет Сталин, – есть марксизм эпохи империализма и пролетарской революции». Мануильский на своем безукоризненном французском языке называет это определение «лаконическим и чеканным». Ленинизм есть точный ответ марксизма на вопросы нашей эпохи. Ленин никогда ничего не менял в великом основном социалистическом кредо, сформулированном в Манифесте 1848 года. Ленин и Маркс – это две великих концентрических фигуры, действовавших в орбите, очерченной старшим из них. Творческий гений Ленина выразился в воплощении социалистической теории в революцию (а затем в революционный порядок).
Всякая реалистическая теория гибка, ибо она развивается в соответствии с жизнью. Но гибка она не в основании, а в вершине, не в принципах (которые по существу представляют собою высший синтез действительности), а в их применении к обстоятельствам. Строжайшее проведение этих принципов, защита их от малейших попыток ревизии всегда было и остается одной из тех целей, к которым Сталин стремится с наибольшим упорством, с наибольшим ожесточением.
Надо твердо запомнить: несмотря на свою напряженную динамичность, большевизм вовсе не состоит в том, чтобы всегда и везде автоматически занимать крайние позиции. В определенных обстоятельствах подобный перегиб может только повести нас мимо цели, подорвать уже достигнутые результаты и, в конечном счете, двинуть дело революции не вперед, а назад.
Вывод: нельзя делать себя рабом постоянной, заранее заданной «левизны». «Быть впереди» – это совсем другое: в руках практиков революционного дела теория должна сочетаться с живым движением действительности: ведь всякая практика есть постоянное применение, постоянное изобретательство.
Чтобы показать на живом примере эту органическую гибкость связи, эту систему приводных ремней между марксистской теорией и марксистской практикой, можно привести следующий типичный факт: как ни крепко держался Ленин за ту мысль, что для победы пролетарской революции в такой аграрной стране, как Россия, рабочий класс непременно должен иметь своим союзником крестьянство, – он, еще в 1894 году выставивший перед крестьянами основные требования социализма в аграрном вопросе (конфискация и национализация крупных имений), шестью годами позже, в начале XX века, обратился к ним с более умеренной программой. За эти шесть лет созрела идея революции (первая русская революция предстояла в 1905 году), и крестьянский вопрос, широко и глубоко изученный Лениным, но находившийся в пренебрежении у социал-демократов (что было в глазах Ленина огромным, непростительным промахом, политической ошибкой), приобрел исключительную остроту. Дело шло о вовлечении в революцию двадцати пяти миллионов крестьянских семейств, или хотя бы об их нейтралитете.
В 1900 году Ленин создал новую аграрную программу; где, прежде всего, подчеркнул тот факт, что русское крестьянство, крайне отсталое исторически (даже по российским масштабам), страдало не столько от капиталистической системы, сколько от системы крепостнической, продолжавшей свирепствовать в деревне, несмотря на мрачный фарс освобождения крестьян. Разорительные, закабаляющие меры, явившиеся результатом этого демагогического жеста Александра II, поддерживали пережитки крепостнических порядков.
Таким образом, ленинская аграрная программа 1900 года выдвигает требование отмены крепостнических мер, все еще жестоко давивших на крестьянство (надо сказать, что феодальная реакция времен Александра III еще ухудшила положение), и возврата всех сумм, выколоченных из крестьян в уплату за землю, которую их заставили выкупать у помещиков по скандально вздутым ценам.
Итак, Ленин, руководясь неотложными требованиями момента, выдвинул такие лозунги, которые могли тогда непосредственно и очень широко воздействовать на крестьянство, обеспечить максимальное приближение крестьянства к рабочему классу, создать возможность максимальной поддержки со стороны крестьянства в готовящемся первом акте революционной драмы – захвате власти. В те дни Ленин ставил себе целью (для деревни) только этот первый акт, а никак не последний, т. е. не организацию нового общества: это предстояло в будущем.
Так действует марксизм. Вся суть в том, чтобы видеть как можно дальше вперед, предугадывать события и действовать своевременно, не теряя из виду всей совокупности возникающих, зачастую противоречивых обстоятельств, – словом, дело в том умении видеть существенное, которое позволяет овладевать действительностью, покорять ее, словно живого человека. Это – то самое чутье, которое свойственно всем творцам нового, будь то ученые, художники или люди, перестраивающие общество.
Приведенный пример строгого определения и ограничения целей революции накануне общественного подъема, который мог остаться в рамках буржуазной революции, дает нам представление о той гениальной инициативе, которая необходима для того, чтобы быть простым «учеником Маркса», как Ленин, или «учеником Ленина», как Сталин.
Встреча Ленина и Сталина
«Впервые я познакомился с Лениным в 1903 г. Правда, это знакомство было не личное, а заочное, в порядке переписки. Но оно оставило во мне неизгладимое впечатление, которое не покидало меня за все время моей работы в партии. Я находился тогда в Сибири, в ссылке. Знакомство с революционной деятельностью Ленина с конца 90-х годов и особенно после 1901 года, после издания «Искры», привело меня к убеждению, что мы имеем в лице Ленина человека необыкновенного. Он не был тогда в моих глазах простым руководителем партии, он был ее фактическим создателем, ибо он один понимал внутреннюю сущность и неотложные нужды нашей партии. Когда я сравнивал его с остальными руководителями нашей партии, мне все время казалось, что соратники Ленина – Плеханов, Мартов, Аксельрод и другие – стоят ниже Ленина целой головой, что Ленин в сравнении с ними не просто один из руководителей, а руководитель высшего типа, горный орел, не знающий страха в борьбе и смело ведущий вперед партию по неизведанным путям русского революционного движения. Это впечатление так глубоко запало мне в душу, что я почувствовал необходимость написать о нем одному своему близкому другу; находящемуся тогда в эмиграции, требуя от него отзыва. Через несколько времени, будучи уже в ссылке в Сибири, – это было в конце 1903 года, – я получил восторженный ответ от моего друга и простое, но глубоко содержательное письмо Ленина, которого, как оказалось, познакомил мой друг с моим письмом. Письмецо Ленина было сравнительно небольшое, но оно давало смелую, бесстрашную критику практики нашей партии и замечательно ясное и сжатое изложение всего плана работы партии на ближайший период».
«По привычке старого подпольщика» Сталин счел своим долгом сжечь письмо Ленина и впоследствии никогда не мог себе этого простить. Но коротенькое письмо с предельной ясностью показало 24-летнему бойцу и его революционный долг, и того человека, который воплощал в себе этот долг с величайшей отчетливостью, авторитетом и блеском. По словам Сталина, именно с тех пор он узнал Ленина как следует. Но вот:
«Впервые я встретился с Лениным в декабре 1905 г на конференции большевиков в Таммерфорсе (в Финляндии). Я надеялся увидеть горного орла нашей партии, великого человека, великого не только политически, но, если угодно, и физически, ибо Ленин рисовался в моем воображении в виде великана, статного и представительного. Каково же было мое разочарование, когда я увидел самого обыкновенного человека, ниже среднего роста, ничем, буквально ничем не отличающегося от обыкновенных смертных.
Принято, что „великий человек“ обычно должен запаздывать на собрания, с тем, чтобы члены собрания с замиранием сердца ждали его появления, причем перед появлением великого человека члены собрания предупреждают: „тсс … тише … он идет“. Эта обрядность казалась мне не лишней, ибо она импонирует, внушает уважение. Каково же было мое разочарование, когда я узнал, что Ленин явился на собрание раньше делегатов и, забившись где-то в углу, по-простецки ведет беседу, самую обыкновенную беседу с самыми обыкновенными делегатами конференции. Не скрою, что это показалось мне тогда некоторым нарушением некоторых необходимых правил.
Только впоследствии я понял, что эта простота и скромность Ленина, это стремление остаться незаметным или, во всяком случае, не бросаться в глаза и не подчеркивать свое высокое положение, – эта черта представляет одну из самых сильных сторон Ленина, как нового вождя новых масс, простых и обыкновенных масс глубочайших „низов“ человечества».
… Так на дальнем севере, на противоположном Грузии конце огромной России, молодой революционер, чье поле действия уже выходило за пределы Кавказа, нашел впервые контакт с тем человеком, которого одна из его учениц, Лебедева, очертила единственной фразой: Он был прост, всем доступен – и так велик!
Все это происходило накануне русской революции 1905 года. Провал русско-японской войны заставил революцию разразиться преждевременно, как бы случайно. Эта первая революция окончилась поражением и разгромом, однако она прошла недаром: то был пролог. За ним последовали чудовищные репрессии, – но он послужил великим уроком на будущее.
Впоследствии Сталин объяснил, что революция 1905 года имела бы совсем другой исход, если бы русские меньшевики, – они имели тогда в рабочем классе внушительную организацию и могли взять руководство событиями в свои руки, – не передали этого руководства буржуазии. Они базировались на том, что Ленин и большевики называли меньшевистской «схемой», – на отвлеченной теории, по которой русская революция должна была быть буржуазной, так что пролетариату оставалось играть в ней лишь роль «крайней оппозиции слева». Меньшевики занимались всей этой казуистикой в момент, когда надо было с головой броситься в бой и согреть теорию революционными лозунгами, способными зажечь рабочих. Это и явилось причиной (или, по крайней мере, одною из причин) того, что великое восстание 1905 года сорвалось; «легальные» марксисты недаром много потрудились (особенно в области литературы), пытаясь заставить рабочих сделать своими руками буржуазную революцию.
Один латинский поэт сказал: кто начал дело, тот уже наполовину закончил его. Но с не меньшей долей справедливости можно, наоборот, утверждать, что сделать дело до половины – значит ничего не сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28