- Я вовсе не такой цыпленок-идеалист, каким ты, может быть, представляешь себе выпускника университета. И понимаю, что правда - понятие относительное. Но тем не менее я хочу писать правду и только правду. И всю правду. Особенно там, где пахнет сенсацией. А ты меня этой сенсации лишил.
Он уже забыл, отметил про себя Дик, что именно я нашел эту сенсацию. И ему в голову не приходит поблагодарить за то, что я дал ему возможность выдвинуться.
- Зато я спас жизнь этим выжившим из ума старикам, как ты их называешь.
- Спас им жизнь?! По-моему, ты тоже рехнулся.
Браун все так же неподвижно лежал на кровати, разглядывая нависшего над ним Бедворта, и невозмутимо попыхивал трубкой. Только глаза его зло сузились.
- Птенчик, не передо мной тебе лукавить, - холодно сказал он. - Какая тебе правда нужна? Где ты ее найдешь в этом мире? Вся журналистика - это сплошной компромисс, в первую очередь с самим собой. Всю свою жизнь ты будешь лжесвительствовать и отлично знаешь это. На этом и держится наша профессия, недаром она - вторая древнейшая.
- Как это? - не понял Бедворт.
- Потому что первая древнейшая профессия - проституция. Эх ты, даже этого не знаешь! Чему же вас учили в университете? Подумай и поймешь, что между нами и нашими сестрами во грехе много общего. Там продают тело, здесь - душу. Какая разница? Красивое тело стоит дороже, талантливая душа - тоже. Главное - уметь себя подать. Вот ты и хочешь красиво подать себя в этой истории. Побренчать о гуманизме, о цене жизни, об идеалах цивилизованного мира. Ты ведь не против того, чтобы этих японцев пристукнули, лишь бы разрешено было не отворачиваться. И сержант тебя сразу раскусил. А со мной заключил договор сохранить японцам жизнь. Он ведь далеко не дурак, этот сержант, и так готовит себе путь к офицерским погонам, чтобы ни одного камушка не попало под ногу. А если ты этого не понял, значит, ты еще никудышный журналист.
- Ты хочешь сказать, что вы говорили об одном, а имели в виду совсем другое? - недоверчиво спросил Бедворт.
- Вот именно. Завтра все может произойти. Но если кого-то убьют, это будет случайность. А если ты посмеешь спекульнуть на этом, я пошлю в твою контору опровержение.
Бедворт пытался еще что-то сказать, но Браун бесцеремонно отвернулся к стене и велел потушить свет. И тут же заснул или сделал вид, что заснул. А Бедворт выскочил в коридор и долго слонялся из конца в конец мимо одинаково унылых дверей, благо толстые ковры заглушали стук каблуков. Заголовки один сногсшибательнее другого вспыхивали в его разгоряченном мозгу, и он задыхался от обиды, что такая сенсация может пролететь мимо. Но даже самому себе он не мог признаться, что больше всего боится, как бы последние выстрелы второй мировой войны не прозвучали вхолостую. Без крови...
Вот так они попали в группу захвата. И именно бинокль Бедворта, неосторожно высунувшегося из кустов, спугнул диверсантов.
- Опять не вышло, сержант, - вздохнул один из десантников, перекидывая через плечо автомат и вытирая потное лицо подкладкой берета. - Поди, ухвати их в этих зарослях. Белый человек пройдет там разве что позади огнемета.
Сержанта будто обожгло кипятком. Он выругался и решительно подозвал к себе радиста с походной рацией.
- Сегодня мы возьмем макак, - холодно сказал он. - Возьмем, или я съем собственные нашивки. Они ушли на север, другого пути у них нет. На западе и востоке - вырубки. А на севере, если не врет аэрофотосъемка, джунгли кончаются. Там начинается плоскогорье, дубовые и сосновые леса. Но чтобы добраться туда, им придется пройти болото, в котором никому, даже здешним макакам, долго не продержаться. А за болотом пальмы, узенький пояс, как бикини на бедрах моей девчонки. Вот здесь мы и организуем встречу. Им через болото пилить часов восемь, а то и все десять. И после этого их можно будет брать голыми руками.
Он совершенно преобразился, этот забияка сержант. Суровый, подтянутый, он дал вводные точно и коротко - ни дать ни взять полководец, начинающий стратегическую операцию. И солдаты мгновенно уловили эту перемену: взбодрились, начали оживленно переговариваться, некоторые заулыбались. Бедворт содрогнулся, увидев эти улыбки. Сержант взял у солдата микрофон, отдал команду, и вертолет пошел на снижение.
4
На исходе восьмого часа они все еще брели по болоту - по колено, а то и по пояс в теплой, вонючей воде. Их уже не мутило от гнилых испарений - привыкли. И давно перестали вздрагивать, когда из-под ног всплывали и с плотоядным чавканьем лопались крупные, белесоватые пузыри, выбрасывая в воздух мутноватое облачко остро пахнущего газа. Они шли в сероводородном тумане, и пузыри, словно разрывы снарядов, отмечали их путь. Если бы сержант Вестуэи догадался, он без труда нашел бы их по этим разрывам и расстрелял с воздуха. Но он не догадался или предпочел не догадаться при репортерах.
Порой беглецы переставали понимать, действительно ли они движутся вперед или им это только кажется. Измученный мозг вдруг отключался - и тогда пропадала тупая ноющая боль в мышцах и казалось, что ты просто медленно поворачиваешься на одном месте и мимо тебя проплывает одна и та же редкая жесткая осока и еще более редкие искривленные пальмы, стволы которых расплываются, как призраки, в раскаленном колышащемся воздухе. Потом боль возвращалась, и оказывалось, что они по-прежнему сантиметр за сантиметром преодолевают водную преграду. Здесь могли быть аллигаторы, даже наверное были, но люди не думали о них, как не думали ни о чем, кроме одного - выбраться.
Восемь часов пробиваться через эту топь, где каждый шаг приходится начинать с усилий, чтобы вытащить ногу из ила, и каждый шаг мог оказаться последним - где пределы резервам человеческого организма? По этой залитой водой колыхающейся равнине, где кочка вдруг проваливается под ногой, а чахлые пальмовые стволы сгибаются в дугу или вылезают с корнями на поверхность, когда приходится держаться за них, не могли бы пройти и местные жители. Только сорокалетний опыт диверсантов помогал им безошибочно находить место, куда можно поставить ногу, или тот ствол, внешне ничем не отличающийся от других, что выдержит тяжесть человеческого тела. А главное, нельзя остановиться, отдохнуть хоть несколько минут: ил тут же начинает втягивать в себя. И нельзя оступиться, встать не на ту кочку, ухватиться не за тот ствол: помощи не будет другой пройдет мимо, не заметив, не услышав крика, не осознав, что остается одиноким. Они шли только потому, что знали: рано или поздно, пусть через тысячу лет, но наступит момент, когда дно начнет повышаться и появится берег - твердь земная, где можно развести костер, обсушиться, позволить расслабиться одеревеневшему телу. И хотя они напряженно всматривались вперед воспаленными глазами, берег вынырнул из-за колышащейся пелены испарений неожиданно, сразу, совсем рядом, будто невидимый режиссер приказал поднять занавес. Перед ними вспыхнули, будто стремительно шагнули навстречу, черные стволы пальм. Совсем других, чем на болоте - прямых, могучих, заросших густым жестким войлоком. Потом они увидели, что у пальм были и черные кроны.
Впрочем, это они увидели гораздо позже. А сначала они, хватая воздух разрывающимися легкими, выбрались на сушу и рухнули в траву - густую и осязаемую. Все расплывалось перед глазами. А потом, постепенно, когда собственное дыхание перестало взрываться в ушах, до них дошло, какая странная тишина окутывает и этот берег и эти пальмы. Вот тогда Като поднял голову и увидел черные кроны. Проследив за его остановившимся взглядом, увидел их и Таникава. И в тот же миг оба вскочили на ноги.
- Черные пальмы? - в ужасе выдохнул Таникава. Лейтенант свирепо обернулся к нему, и Таникава зажал рот рукой. Но было поздно. Свистнула стрела, мелькнув перед их лицами, и, трепеща оперением, вонзилась в ближайшую пальму. И не успели беглецы осознать, что произошло, как дерево вспыхнуло - сразу от корней до кроны, словно смоляной факел. Багровое пламя ударило по глазам разрывом термитного снаряда, и люди бросились бежать, не разбирая дороги. Волна ужаса несла их вперед, между черными стволами, которые расступались по сторонам, открывая четко намеченный путь.
...Легенда о черных пальмах ходила не только по Лубангу, но и по всем населенным островам архипелага. Примечательно, что никто не мог указать точного места, где растут эти мрачные деревья. И разумеется, каждый воспринимал эту легенду по-разному. Люди образованные только пожимали плечами, приводя неопровержимый аргумент: черное дерево не может существовать, поскольку хлорофилл, перерабатывающий солнечную энергию, бывает только зеленым. Потом выяснилось, что пальмовые листья на самом деле имеют сине-зеленый цвет, как древнейшие водоросли, и кажутся черными лишь в вечном полумраке джунглей. Служители церкви и философы искали в этой легенде аналогии со сложными парадоксами нашего бурного и изменчивого мира. Простой народ верил в легенду безоговорочно. Она гласила, что много веков назад упал с неба большой камень - точно в центр храмовой площади. И раскололся. Из камня вытекла ярко-синяя вода и заполнила воронку, выбитую в земле метеоритом.
Был большой храмовый праздник. Толпы народа заполнили молельни, внимая мудрым поучениям монахов, отдыхали на траве в гостеприимной тени пальм. Голубое озеро окутало их своими испарениями. И люди растворились в каменной горе, кольцом окружавшей храм. А пальмы почернели, разрослись и образовали второе кольцо, внутри которого происходят удивительные вещи. Иногда люди выходят из горы и греются на солнце, а потом снова уходят в каменный мрак. Далее легенда рассказывала о совсем уж страшных вещах. Ни один человек, попав в лес черных пальм, не может вернуться оттуда: камни поглотят его и будут держать до тех пор, пока не сбудется начертанное свыше. Тогда человечество на всей Земле исчезнет, а планету заселят невиданные звери и птицы, которые тоже замурованы в камнях. И, дождавшись своего часа, люди выйдут из горы и станут властвовать над Землей.
И Таникава и Като, разумеется, не однажды слышали эту легенду, еще когда служили в отряде Ясухары и допрашивали местных жителей. Но если неграмотный крестьянин Таникава осторожно сомневался - а вдруг? Чего на свете не бывает? - то выпускник биологического факультета Като только презрительно кривил губы. Ему в прошлом сотруднику отряда № 731 *, военному преступнику, случалось видеть вещи и пострашнее. Правда, за сорок лет в джунглях он безнадежно отстал в науке и не знал, что времена слепого отрицания прошли. Теперь ученые скрупулезно изучают легенду, предание, миф, отыскивая в них зерна истины. Кто же по-старинке твердо знал: чудес в природе не бывает их могут сотворить только люди. И бежал он сейчас не от черных пальм - от стрелы. Где стрела - там и лук. А где лук - там твердая рука и беспощадный прищур глаз врага. Безоружные, они не могли обороняться. Значит, выход один - бежать. Вот почему Като бежал за Таникавой хотя и на волнах ужаса, но его ужас был осознанным, продиктованным необходимомостью. Они бежали до тех пор, пока черный пальмовый лес внезапно не кончился и перед ними открылась равнина, освещенная мертвенным лунным светом. А на ней возвышалось сооружение, которое не мог бы придумать самый безумный архитектор. Невиданные черепа - огромные, с челюстями, как ковши экскаватора и маленькие, с кошкину голову, зато с тонким промежутком между глаз; черепа с тремя пустыми глазницами, черепа с раздвоенной нижней челюстью; черепа, у которых вообще не было челюстей, а вместо них торчала трубчатая кость... Невиданные скелеты - одни горбатые гигантские, с непомерно длинным хвостом, другие маленькие плоские, будто придавленные скелет круглые, точно шар, и скелеты вытянутые, как мостовой пролет... Невиданные лапы - кoлoннoпoдoбныe, c тяжeлыми, будто кувалда, копытами; лапы гибкие, многосуставчатые; лапы, предназначенные рыть, хватать, спа
* Отряд № 731 под командованием генерал-лейтенанта императорской армии Сиро Йсии занимался созданием и промышленным производством бактериологического оружия.
саться от погони или сваливать добычу на землю одним ударом. Биолог Като сразу определил, что все эти останки принадлежат животным, неизвестным науке. Будто природа организовала здесь кладбище отходов эволюции...
Эта груда костей, выбеленных дождями и солнцем, громоздилась на высоту пятиэтажного дома. Свет луны, вышедшей из облаков, грозно отражался от пустых глазниц, мерцал на острых клыках, сползал с растопыренных когтей. Нет, это не природа, это люди, подумал Като. Это свалка для неудавшихся экспериментов. Он и сам удивился, почему так уверенно решил про эксперименты. Будто кто-то подсказал со стороны...
Прямо перед ними, в мешанине костей, был узкий, на высоту человеческого роста проход. Но идти туда было нельзя: зловещая легенда обстоятельно предсказывала, что с ними произойдет. Като махнул рукой, приказывая Таникаве повернуть обратно.
Они сделали только три шага. Знакомо свистнула стрела, и пальма, стоящая перед ними, загорелась. Это был приказ, и диверсанты его поняли.
- Не пойду! - Таникава лег на сухую колючую траву, закрыл лицо руками. - Умру здесь!
Като несколько минут задумчиво смотрел на него, поигрывая кинжалом. К нему вернулось спокойствие.
- Рядовой Таникава, приказываю встать, - негромко скомандовал он. И неожиданно мягко добавил: - Рано нам еще умирать. Иди за мной, Таникава-кун, и ничего не бойся.
И, не оглядываясь, вступил в тоннель между костями. Пораженный его тоном, Таникава двинулся за ним.
Удивительно, но именно теперь у Като появилась реальная надежда на спасение. Впрочем, удивительного тут ничего не было. Их не собирались уничтожать - это ясно. Все эти дешевые трюки со стрелами и вспыхивающими пальмами преследовали только одну цель - заставить их идти в нужном направлении. Но ведь и пути назад у них не было. Позади болою и джи-ай *. А впереди, если верить легенде, скала, которая вмурует их в себя. Но это по легенде, а на самом деле? Като все более убеждался в мысли, что их ведут в какое-то затерянное племя, стоящее на довольно низкой ступени развития. В этом убеждали фокусы со стрелой: даже в прошлом веке образованный человек, оправившись от вполне понятного шока, начал бы доискиваться до реальных причин этого явления. Навряд ли в этом наверняка немногочисленном племени убивают заблудившихся путников: лишней рабочей силой здесь должны дорожить. Почему бы ему, военному преступнику, которому путь в цивилизацию заказан, не остаться здесь, в лесах, взять в жены местную женщину, а его возраст еще это позволяет, и зажить, наконец, спокойно. А там кто знает - с его знаниями, выучкой, волей, жестокостью, наконец, он может продвинуться, уничтожить соперников, стать вождем. Като усмехнулся: не такой представлялась ему перспектива, когда он остался на Лубанге, чтобы переждать, сохранить свой талант для великой Японии. Но подлодка за ним так и не пришла - ни через три года, ни через пять, ни через семь, а это был последний обусловленный срок. Что-то не сработало в Стране восходящего солнца, которую нельзя сломить... Ну что ж, теперь он вправе распоряжаться собственной жизнью. И Като уверенно шагал вперед, изредка наклоняя голову, чтобы не стукнуться о растопыренные, свисающие сверху когти. Лунный свет, проникающий сквозь переплетения костей, ложился у его ног причудливыми узорами.
Кладбище монстров внезапно кончилось. Люди очутились на вершине горы, кольцом опоясавшей впадину, где стоял храм. Его строения оставались черными даже под луной, лишь конусообразные крыши их мрачно серебрились. Поверх осыпающейся каменной ограды была видна площадь. В центре ее блестело ярко-голубое пят
* Джи-ай - прозвище американских солдат.
но. Легенда оказалась точной. На мгновение Като почувствовал, как к горлу подступила тошнота, но сумел взять себя в руки. Странно, но сейчас он совсем не чувствовал усталости. Налетающий со стороны храма ветерок будто вливал в него силы. Тренированным взглядом Като сразу зафиксировал, что хотя вокруг не было ни души, храм вовсе не казался заброшенным. Правда, по тропинке, которая начиналась у его ног и, петляя, спускалась к воротам, ходили редко: между плоскими камнями пробивалась трава - но все же ходили.
Внезапно за спиной раздался шорох. Вздрогнув, диверсанты оглянулись: в тоннеле, через который они только что прошли, медленно обваливались кости. Через несколько минут проход перестал существовать.
"Полный джентльменский набор", - усмехнулся Като, вспомнив любимую ноговорку своего сокурсника, с которым он некоторое время жил в одной комнате. Как же его звали? Смит не Смят, но, в общем, простая английская фамилия. Впрочем, неважно. Эти балаганные фокусы раздражали его все больше и больше. Таникава, напротив, побледнел и затрясся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Он уже забыл, отметил про себя Дик, что именно я нашел эту сенсацию. И ему в голову не приходит поблагодарить за то, что я дал ему возможность выдвинуться.
- Зато я спас жизнь этим выжившим из ума старикам, как ты их называешь.
- Спас им жизнь?! По-моему, ты тоже рехнулся.
Браун все так же неподвижно лежал на кровати, разглядывая нависшего над ним Бедворта, и невозмутимо попыхивал трубкой. Только глаза его зло сузились.
- Птенчик, не передо мной тебе лукавить, - холодно сказал он. - Какая тебе правда нужна? Где ты ее найдешь в этом мире? Вся журналистика - это сплошной компромисс, в первую очередь с самим собой. Всю свою жизнь ты будешь лжесвительствовать и отлично знаешь это. На этом и держится наша профессия, недаром она - вторая древнейшая.
- Как это? - не понял Бедворт.
- Потому что первая древнейшая профессия - проституция. Эх ты, даже этого не знаешь! Чему же вас учили в университете? Подумай и поймешь, что между нами и нашими сестрами во грехе много общего. Там продают тело, здесь - душу. Какая разница? Красивое тело стоит дороже, талантливая душа - тоже. Главное - уметь себя подать. Вот ты и хочешь красиво подать себя в этой истории. Побренчать о гуманизме, о цене жизни, об идеалах цивилизованного мира. Ты ведь не против того, чтобы этих японцев пристукнули, лишь бы разрешено было не отворачиваться. И сержант тебя сразу раскусил. А со мной заключил договор сохранить японцам жизнь. Он ведь далеко не дурак, этот сержант, и так готовит себе путь к офицерским погонам, чтобы ни одного камушка не попало под ногу. А если ты этого не понял, значит, ты еще никудышный журналист.
- Ты хочешь сказать, что вы говорили об одном, а имели в виду совсем другое? - недоверчиво спросил Бедворт.
- Вот именно. Завтра все может произойти. Но если кого-то убьют, это будет случайность. А если ты посмеешь спекульнуть на этом, я пошлю в твою контору опровержение.
Бедворт пытался еще что-то сказать, но Браун бесцеремонно отвернулся к стене и велел потушить свет. И тут же заснул или сделал вид, что заснул. А Бедворт выскочил в коридор и долго слонялся из конца в конец мимо одинаково унылых дверей, благо толстые ковры заглушали стук каблуков. Заголовки один сногсшибательнее другого вспыхивали в его разгоряченном мозгу, и он задыхался от обиды, что такая сенсация может пролететь мимо. Но даже самому себе он не мог признаться, что больше всего боится, как бы последние выстрелы второй мировой войны не прозвучали вхолостую. Без крови...
Вот так они попали в группу захвата. И именно бинокль Бедворта, неосторожно высунувшегося из кустов, спугнул диверсантов.
- Опять не вышло, сержант, - вздохнул один из десантников, перекидывая через плечо автомат и вытирая потное лицо подкладкой берета. - Поди, ухвати их в этих зарослях. Белый человек пройдет там разве что позади огнемета.
Сержанта будто обожгло кипятком. Он выругался и решительно подозвал к себе радиста с походной рацией.
- Сегодня мы возьмем макак, - холодно сказал он. - Возьмем, или я съем собственные нашивки. Они ушли на север, другого пути у них нет. На западе и востоке - вырубки. А на севере, если не врет аэрофотосъемка, джунгли кончаются. Там начинается плоскогорье, дубовые и сосновые леса. Но чтобы добраться туда, им придется пройти болото, в котором никому, даже здешним макакам, долго не продержаться. А за болотом пальмы, узенький пояс, как бикини на бедрах моей девчонки. Вот здесь мы и организуем встречу. Им через болото пилить часов восемь, а то и все десять. И после этого их можно будет брать голыми руками.
Он совершенно преобразился, этот забияка сержант. Суровый, подтянутый, он дал вводные точно и коротко - ни дать ни взять полководец, начинающий стратегическую операцию. И солдаты мгновенно уловили эту перемену: взбодрились, начали оживленно переговариваться, некоторые заулыбались. Бедворт содрогнулся, увидев эти улыбки. Сержант взял у солдата микрофон, отдал команду, и вертолет пошел на снижение.
4
На исходе восьмого часа они все еще брели по болоту - по колено, а то и по пояс в теплой, вонючей воде. Их уже не мутило от гнилых испарений - привыкли. И давно перестали вздрагивать, когда из-под ног всплывали и с плотоядным чавканьем лопались крупные, белесоватые пузыри, выбрасывая в воздух мутноватое облачко остро пахнущего газа. Они шли в сероводородном тумане, и пузыри, словно разрывы снарядов, отмечали их путь. Если бы сержант Вестуэи догадался, он без труда нашел бы их по этим разрывам и расстрелял с воздуха. Но он не догадался или предпочел не догадаться при репортерах.
Порой беглецы переставали понимать, действительно ли они движутся вперед или им это только кажется. Измученный мозг вдруг отключался - и тогда пропадала тупая ноющая боль в мышцах и казалось, что ты просто медленно поворачиваешься на одном месте и мимо тебя проплывает одна и та же редкая жесткая осока и еще более редкие искривленные пальмы, стволы которых расплываются, как призраки, в раскаленном колышащемся воздухе. Потом боль возвращалась, и оказывалось, что они по-прежнему сантиметр за сантиметром преодолевают водную преграду. Здесь могли быть аллигаторы, даже наверное были, но люди не думали о них, как не думали ни о чем, кроме одного - выбраться.
Восемь часов пробиваться через эту топь, где каждый шаг приходится начинать с усилий, чтобы вытащить ногу из ила, и каждый шаг мог оказаться последним - где пределы резервам человеческого организма? По этой залитой водой колыхающейся равнине, где кочка вдруг проваливается под ногой, а чахлые пальмовые стволы сгибаются в дугу или вылезают с корнями на поверхность, когда приходится держаться за них, не могли бы пройти и местные жители. Только сорокалетний опыт диверсантов помогал им безошибочно находить место, куда можно поставить ногу, или тот ствол, внешне ничем не отличающийся от других, что выдержит тяжесть человеческого тела. А главное, нельзя остановиться, отдохнуть хоть несколько минут: ил тут же начинает втягивать в себя. И нельзя оступиться, встать не на ту кочку, ухватиться не за тот ствол: помощи не будет другой пройдет мимо, не заметив, не услышав крика, не осознав, что остается одиноким. Они шли только потому, что знали: рано или поздно, пусть через тысячу лет, но наступит момент, когда дно начнет повышаться и появится берег - твердь земная, где можно развести костер, обсушиться, позволить расслабиться одеревеневшему телу. И хотя они напряженно всматривались вперед воспаленными глазами, берег вынырнул из-за колышащейся пелены испарений неожиданно, сразу, совсем рядом, будто невидимый режиссер приказал поднять занавес. Перед ними вспыхнули, будто стремительно шагнули навстречу, черные стволы пальм. Совсем других, чем на болоте - прямых, могучих, заросших густым жестким войлоком. Потом они увидели, что у пальм были и черные кроны.
Впрочем, это они увидели гораздо позже. А сначала они, хватая воздух разрывающимися легкими, выбрались на сушу и рухнули в траву - густую и осязаемую. Все расплывалось перед глазами. А потом, постепенно, когда собственное дыхание перестало взрываться в ушах, до них дошло, какая странная тишина окутывает и этот берег и эти пальмы. Вот тогда Като поднял голову и увидел черные кроны. Проследив за его остановившимся взглядом, увидел их и Таникава. И в тот же миг оба вскочили на ноги.
- Черные пальмы? - в ужасе выдохнул Таникава. Лейтенант свирепо обернулся к нему, и Таникава зажал рот рукой. Но было поздно. Свистнула стрела, мелькнув перед их лицами, и, трепеща оперением, вонзилась в ближайшую пальму. И не успели беглецы осознать, что произошло, как дерево вспыхнуло - сразу от корней до кроны, словно смоляной факел. Багровое пламя ударило по глазам разрывом термитного снаряда, и люди бросились бежать, не разбирая дороги. Волна ужаса несла их вперед, между черными стволами, которые расступались по сторонам, открывая четко намеченный путь.
...Легенда о черных пальмах ходила не только по Лубангу, но и по всем населенным островам архипелага. Примечательно, что никто не мог указать точного места, где растут эти мрачные деревья. И разумеется, каждый воспринимал эту легенду по-разному. Люди образованные только пожимали плечами, приводя неопровержимый аргумент: черное дерево не может существовать, поскольку хлорофилл, перерабатывающий солнечную энергию, бывает только зеленым. Потом выяснилось, что пальмовые листья на самом деле имеют сине-зеленый цвет, как древнейшие водоросли, и кажутся черными лишь в вечном полумраке джунглей. Служители церкви и философы искали в этой легенде аналогии со сложными парадоксами нашего бурного и изменчивого мира. Простой народ верил в легенду безоговорочно. Она гласила, что много веков назад упал с неба большой камень - точно в центр храмовой площади. И раскололся. Из камня вытекла ярко-синяя вода и заполнила воронку, выбитую в земле метеоритом.
Был большой храмовый праздник. Толпы народа заполнили молельни, внимая мудрым поучениям монахов, отдыхали на траве в гостеприимной тени пальм. Голубое озеро окутало их своими испарениями. И люди растворились в каменной горе, кольцом окружавшей храм. А пальмы почернели, разрослись и образовали второе кольцо, внутри которого происходят удивительные вещи. Иногда люди выходят из горы и греются на солнце, а потом снова уходят в каменный мрак. Далее легенда рассказывала о совсем уж страшных вещах. Ни один человек, попав в лес черных пальм, не может вернуться оттуда: камни поглотят его и будут держать до тех пор, пока не сбудется начертанное свыше. Тогда человечество на всей Земле исчезнет, а планету заселят невиданные звери и птицы, которые тоже замурованы в камнях. И, дождавшись своего часа, люди выйдут из горы и станут властвовать над Землей.
И Таникава и Като, разумеется, не однажды слышали эту легенду, еще когда служили в отряде Ясухары и допрашивали местных жителей. Но если неграмотный крестьянин Таникава осторожно сомневался - а вдруг? Чего на свете не бывает? - то выпускник биологического факультета Като только презрительно кривил губы. Ему в прошлом сотруднику отряда № 731 *, военному преступнику, случалось видеть вещи и пострашнее. Правда, за сорок лет в джунглях он безнадежно отстал в науке и не знал, что времена слепого отрицания прошли. Теперь ученые скрупулезно изучают легенду, предание, миф, отыскивая в них зерна истины. Кто же по-старинке твердо знал: чудес в природе не бывает их могут сотворить только люди. И бежал он сейчас не от черных пальм - от стрелы. Где стрела - там и лук. А где лук - там твердая рука и беспощадный прищур глаз врага. Безоружные, они не могли обороняться. Значит, выход один - бежать. Вот почему Като бежал за Таникавой хотя и на волнах ужаса, но его ужас был осознанным, продиктованным необходимомостью. Они бежали до тех пор, пока черный пальмовый лес внезапно не кончился и перед ними открылась равнина, освещенная мертвенным лунным светом. А на ней возвышалось сооружение, которое не мог бы придумать самый безумный архитектор. Невиданные черепа - огромные, с челюстями, как ковши экскаватора и маленькие, с кошкину голову, зато с тонким промежутком между глаз; черепа с тремя пустыми глазницами, черепа с раздвоенной нижней челюстью; черепа, у которых вообще не было челюстей, а вместо них торчала трубчатая кость... Невиданные скелеты - одни горбатые гигантские, с непомерно длинным хвостом, другие маленькие плоские, будто придавленные скелет круглые, точно шар, и скелеты вытянутые, как мостовой пролет... Невиданные лапы - кoлoннoпoдoбныe, c тяжeлыми, будто кувалда, копытами; лапы гибкие, многосуставчатые; лапы, предназначенные рыть, хватать, спа
* Отряд № 731 под командованием генерал-лейтенанта императорской армии Сиро Йсии занимался созданием и промышленным производством бактериологического оружия.
саться от погони или сваливать добычу на землю одним ударом. Биолог Като сразу определил, что все эти останки принадлежат животным, неизвестным науке. Будто природа организовала здесь кладбище отходов эволюции...
Эта груда костей, выбеленных дождями и солнцем, громоздилась на высоту пятиэтажного дома. Свет луны, вышедшей из облаков, грозно отражался от пустых глазниц, мерцал на острых клыках, сползал с растопыренных когтей. Нет, это не природа, это люди, подумал Като. Это свалка для неудавшихся экспериментов. Он и сам удивился, почему так уверенно решил про эксперименты. Будто кто-то подсказал со стороны...
Прямо перед ними, в мешанине костей, был узкий, на высоту человеческого роста проход. Но идти туда было нельзя: зловещая легенда обстоятельно предсказывала, что с ними произойдет. Като махнул рукой, приказывая Таникаве повернуть обратно.
Они сделали только три шага. Знакомо свистнула стрела, и пальма, стоящая перед ними, загорелась. Это был приказ, и диверсанты его поняли.
- Не пойду! - Таникава лег на сухую колючую траву, закрыл лицо руками. - Умру здесь!
Като несколько минут задумчиво смотрел на него, поигрывая кинжалом. К нему вернулось спокойствие.
- Рядовой Таникава, приказываю встать, - негромко скомандовал он. И неожиданно мягко добавил: - Рано нам еще умирать. Иди за мной, Таникава-кун, и ничего не бойся.
И, не оглядываясь, вступил в тоннель между костями. Пораженный его тоном, Таникава двинулся за ним.
Удивительно, но именно теперь у Като появилась реальная надежда на спасение. Впрочем, удивительного тут ничего не было. Их не собирались уничтожать - это ясно. Все эти дешевые трюки со стрелами и вспыхивающими пальмами преследовали только одну цель - заставить их идти в нужном направлении. Но ведь и пути назад у них не было. Позади болою и джи-ай *. А впереди, если верить легенде, скала, которая вмурует их в себя. Но это по легенде, а на самом деле? Като все более убеждался в мысли, что их ведут в какое-то затерянное племя, стоящее на довольно низкой ступени развития. В этом убеждали фокусы со стрелой: даже в прошлом веке образованный человек, оправившись от вполне понятного шока, начал бы доискиваться до реальных причин этого явления. Навряд ли в этом наверняка немногочисленном племени убивают заблудившихся путников: лишней рабочей силой здесь должны дорожить. Почему бы ему, военному преступнику, которому путь в цивилизацию заказан, не остаться здесь, в лесах, взять в жены местную женщину, а его возраст еще это позволяет, и зажить, наконец, спокойно. А там кто знает - с его знаниями, выучкой, волей, жестокостью, наконец, он может продвинуться, уничтожить соперников, стать вождем. Като усмехнулся: не такой представлялась ему перспектива, когда он остался на Лубанге, чтобы переждать, сохранить свой талант для великой Японии. Но подлодка за ним так и не пришла - ни через три года, ни через пять, ни через семь, а это был последний обусловленный срок. Что-то не сработало в Стране восходящего солнца, которую нельзя сломить... Ну что ж, теперь он вправе распоряжаться собственной жизнью. И Като уверенно шагал вперед, изредка наклоняя голову, чтобы не стукнуться о растопыренные, свисающие сверху когти. Лунный свет, проникающий сквозь переплетения костей, ложился у его ног причудливыми узорами.
Кладбище монстров внезапно кончилось. Люди очутились на вершине горы, кольцом опоясавшей впадину, где стоял храм. Его строения оставались черными даже под луной, лишь конусообразные крыши их мрачно серебрились. Поверх осыпающейся каменной ограды была видна площадь. В центре ее блестело ярко-голубое пят
* Джи-ай - прозвище американских солдат.
но. Легенда оказалась точной. На мгновение Като почувствовал, как к горлу подступила тошнота, но сумел взять себя в руки. Странно, но сейчас он совсем не чувствовал усталости. Налетающий со стороны храма ветерок будто вливал в него силы. Тренированным взглядом Като сразу зафиксировал, что хотя вокруг не было ни души, храм вовсе не казался заброшенным. Правда, по тропинке, которая начиналась у его ног и, петляя, спускалась к воротам, ходили редко: между плоскими камнями пробивалась трава - но все же ходили.
Внезапно за спиной раздался шорох. Вздрогнув, диверсанты оглянулись: в тоннеле, через который они только что прошли, медленно обваливались кости. Через несколько минут проход перестал существовать.
"Полный джентльменский набор", - усмехнулся Като, вспомнив любимую ноговорку своего сокурсника, с которым он некоторое время жил в одной комнате. Как же его звали? Смит не Смят, но, в общем, простая английская фамилия. Впрочем, неважно. Эти балаганные фокусы раздражали его все больше и больше. Таникава, напротив, побледнел и затрясся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19