Сопроводив вас до «Кентерфиддза».
— В самом деле?
— Конечно.
— Я… Что ж, спасибо. Это поможет мне ощутить себя в безопасности.
«Ах, Джулия Энн Хейли, ты вовсе не в безопасности, находясь со мной».
Глава 11
Больше не было необходимости бродить по праздничным улицам Мейфэра и Найтсбриджа. Воспоминания о том, как она гуляла по таким улицам с Уинни, уже пробудились в ней. Кроме того, этот унылый лондонский день не ассоциировался у нее с праздником. Рождественские поездки в Топику и Канзас-Сити совершались лишь тогда, когда погода была благоприятна для прогулок и когда, даже если свежевыпавший лиловый снег покрывал землю, небо светилось ярко-изумрудным светом и на нем сияло лавандовое солнце.
Никто не гулял по Лондону в этот промозглый день. А редкие прохожие спешили побыстрее преодолеть свой путь, защищаясь зонтиками от моросящего дождя и ветра.
Джейс и Джулия наблюдали за происходящими внизу баталиями с непогодой, проходя по галерее, которая вела из отеля в «Кентерфилдз».
В архитектурном отношении универмаг выглядел мрачновато — этакое степенное здание из камня и бетона. Традиционно английское. Надменное. Можно было ожидать, что внутри там так же темно, как в каком-нибудь древнем замке.
Однако внутри «Кентерфилдза» было тепло и светло, всюду сияли стеклянные витрины, и появлялось ощущение, будто находишься в призме высотой в восемь этажей. Прозрачные лифты, напоминающие бесшумные огни на рождественской елке, поднимали покупателей наверх. Атриум в центре был украшен золотыми гирляндами, гигантские канделябры испускали мерцающий свет.
Пианист играл рождественские гимны, был здесь также и арфист; с этажа на этаж переходили певцы, подобно менестрелям из далекого прошлого. Богатые покупатели, которых привлекло тепло универмага в этот ненастный день, также распевали гимны. Рождественские покупки уже давно сделаны, к праздничному столу все готово, и многие пришли сюда специально для того, чтобы попеть, попраздновать и порадоваться.
Джейс и Джулия поднялись на эскалаторе на восьмой этаж. Джейс почувствовал, как Джулия собралась с силами, готовясь к тому, что увидит. Мышцы ее напряглись, ладони невольно сжались в кулаки от страха, и она принялась безжалостно кусать губы.
Джейс тоже сжал кулаки, чтобы не дать себе сделать то, что ему так хотелось, — прикоснуться к ее губам. Он велел себе не делать ничего такого, что могло отвлечь ее, и шел сзади, а не рядом, чтобы она могла идти туда, куда ей подскажет сердце.
Джулия вела, и Джейс следовал за ней, словно неотступная, легкая, осторожная тень.
Словно пастух.
Его стадо, состоявшее из одной женщины, было незрячим поначалу, как была незрячей Уинни до ее первого Рождества. Но Джулия должна увидеть. Она дала себе эту пугающую и столь бесстрашную клятву.
Джейс, ее тень и ее пастух, почувствовал момент, когда она вынуждена была сфокусировать взгляд. Увидеть. Хрустальные ясли, призму внутри призмы, коей был «Кентерфилдз», сверкающую, испускающую ясный и чистый свет.
И какова была реакция Джулии на увиденное? Кулаки ее разжались, мышцы расслабились, и когда Джейс шагнул вперед, чтобы увидеть ее лицо, он обнаружил на нем след солнечного сияния — слабый, но явственный на фоне лавандовых облаков.
Она перестала покусывать губы и мягко, нежно улыбнулась. Адресуя улыбку Уинни, понял он.
Уинни была здесь, в объятиях своей сестры, которая убаюкивала ее. Губы Джулии слабо задвигались, словно в этой тишине она шепотом рассказывала своей Уин о величии Мадонны, об агнце.
И о Младенце.
Они долго стояли перед сверкающими яслями. Джулия и Уинни. И тень-пастух в лице Джейса. Наконец они двинулись к месту, которое было домом для ангелов. Они летали. Они парили. Они пели. Играли на лютнях и флейтах. И на золотых арфах. У некоторых из них в руках были голуби либо розы, либо свечи, либо ленты, либо колокольчики. Они дорожили своими сокровищами, так же как Джулия дорожила своим.
Джулия обнимала Уинни. И Уинни обнимала Джулию. Ее крохотные пальчики вцепились в волосы Джулии, которые снова были длинные и пышные. «Смотри, Уинни, смотри», — шептала она в тишине.
И они видели так много. Весь декор «Кентерфилдза», который так нравился Уинни, и новые украшения, в том числе сверкающий луч с несущимися оленями. Олени, как и ангелы, были сделаны из фарфора, хрусталя, материи. Некоторые олени из волшебного стада Санта-Клауса были из дерева или из камня.
Конечно, необходимо внести кое-какие изменения в эти летящие создания. Можно нарисовать Рудольфа в гиацинтовых, с серебристым оттенком, тонах, за исключением, конечно, его ярко-красного носа. Джулия нарисует Рудольфа и всю его волшебную компанию в полете. Она счастливо поклялась в этом, легонько шевеля губами.
За лучами с оленями открылись другие сокровища. Они подошли к алькову, где по ниткам-паутинкам скользили снежные хлопья с потолка, который был таким же золотистым, как и ночное небо Эдвины Энн Хейли.
В этом золотистом небе не блистали розовато-лиловые звезды. Не сияла аквамариновая луна. Просто с неба летели снежные хлопья. И они не пробуждали ни воспоминаний, ни страха, ибо на рождественской елке Уинни вообще не было хлопьев.
И руки Джулии, как и там, в номере «Иден-Найтсбриджа», перемещались от одной снежинки к другой, и в ее глазах светились удивление, благодарность и…
Внезапно она резко отдернула пальцы от хрустальных снежинок, словно соприкоснувшись с чем-то потусторонним. Свет погас в ее глазах. Лавандовое солнце подернулось облаками. Взгляд ее сделался серым. Диким. Тревожным.
Глаза ее стали подергиваться, как подергивались глаза Уинни, страдающей нистагмом, пока это не прошло само собой в то знаменательное Рождество.
Подернутые облаком глаза Джулии тем не менее оставались зрячими. Джейс это понял. Они все очень ясно видели. В этом не могло быть сомнения.
— Скажите мне, — тихо попросил он, — скажите, чего вы боитесь?
Услышав эту деликатную команду, Джулия вспомнила свои возможные ответы на вопрос Джейса, который он задал раньше, попросив определить характер ее страха.
— Джулия…
Его голос и глаза говорили ей, что она может исповедаться ему во всем, абсолютно во всем, словно они до сих пор продолжают, бросив вызов земному тяготению, лететь среди ангелов и оленей. И еще снежных хлопьев. И они парят так высоко в этой волшебной стратосфере, что даже кристаллики снега способны лететь вечно, никогда не таять, не разрушаться и не падать.
На какой-то момент Джулия поверила ему. Она может исповедаться. Может. Она прошептала три слова:
— Я все еще…
«Все еще». Очень важные слова. Джейс тогда спросил ее: «Вы все еще любите его?» И она ответила, что рассказ о неверном женихе — выдумка.
— Вы все еще видите красоту, Джулия? Ощущаете чудо, чистоту, радость?
— Да, — прошептала она. — Я чувствую благодать, красоту, радость — без Уинни. Я вижу жизнь, мою жизнь — без моей Уинни.
— Все хорошо, Джулия.
— Нет, не хорошо! Этого не может быть.
— Может, Джулия. И это именно так. Вы любили ее, — тихо, но твердо произнес Джейс Коултон. — Уинни была любима. И она останется с вами. Навсегда.
Он выглядел таким уверенным, а Джулии так хотелось верить… Однако она не могла. Она подумала, что Джейс все еще парит среди оленей, ангелов и снежных хлопьев. Пребывает в зачарованном иллюзорном мире. А она уже здесь. На земле.
— Уинни была здесь, Джейс. Здесь, в этой рождественской лавке, вместе со мной. Она была, а потом… ее не стало.
Джулия снова сжала кулаки, даже еще крепче, чтобы ее ногти впились поглубже и побольнее в плоть, в ту плоть, которая бросила Уинни, покинула Уинни, забыла Уинни.
— Уинни была здесь, Джулия, даже в тот момент, когда вы трогали снежные хлопья. Она была с вами, она и до сих пор с вами, сейчас, когда вы посмотрели на Рождество ее глазами.
Глаза Джулии перестали подергиваться, пока он говорил это, как бесследно исчез нистагм Уинни в ее первое Рождество. Похоже, Джулия тоже сейчас пробуждается. Ее лавандовые глаза что-то искали вокруг.
— Уинни была с вами, Джулия. Она остается с вами. Она удивительная и славная часть вас самой и всегда ею будет. И это правильно и справедливо — продолжать жить. Я думаю, вы это знаете. Думаю, именно поэтому вы приехали сюда, полная страха и в то же время столь бесстрашно, потому что понимали, что пора наконец посмотреть правде в глаза.
Знала ли Джулия, пусть подсознательно, что она найдет, с чем встретится в «Кентерфилдзе» в канун Рождества? Может быть. Поскольку в ее книгах о том, как перебороть печаль, были главы, в которых говорилось, что придет время, когда она сможет обходиться без Уинни. Когда у нее появятся новые воспоминания, счастливые воспоминания — без маленькой Уин.
Эти главы казались бессмысленными, невероятными.
Они были такими до настоящего времени.
— Ах, Джейс…
Это был шепот отчаяния, в нем вера боролась с недоверием. Пыталась и дерзала бороться. И сейчас, когда Джейс смотрел на нее, он снова мысленно увидел ранее виденный им образ: одинокая балерина, заключенная в стекло, танцует, залитая лунным светом, среди кружащихся снежинок.
Здесь лился лунный свет и поблескивали хрустальные снежинки над головой. Но она не танцевала, эта балерина. Пока еще. Однако она больше не была одинока, не была заключена в стеклянную оболочку. И сейчас танцоры соприкасаются друг с другом. И, соприкасаясь, танцуют.
Слезы поблескивали на щеках Джулии, когда Джейс обнял ее, и они стали медленно покачиваться под лунным светом и падающими хлопьями. Он шепотом говорил ей слова утешения, а его губы нежно ласкали ее шелковистые черные волосы.
Джулия дрожала и трепетала в его объятиях. И наконец улетела прочь. Это был краткий, но мощный полет. И целенаправленный. Взглянуть на него. Увидеть его. Посмотреть на него так же мужественно, как она посмотрела на Рождество.
Она перевела взгляд с темно-зеленых глаз на его губы, которые шептали слова утешения, затем снова заглянула в его глаза.
А потом она вновь начала озираться вокруг, но на сей раз с удивлением, как будто и правда пробуждалась заново, ибо вокруг была новая магия, новое волшебство, в которое она, эта бесстрашная балерина, очень хотела поверить.
Джейс заставил себя осознать, какое огромное расстояние их разделяет — расстояние, представляющее собой глубокую огненную бездну, и языки пламени в ней лизали ему глаза и обжигали горло.
— В постель, — хрипло прошептал он.
Джулия не расслышала хрипоты в его голосе. Эта пробуждающаяся женщина услышала лишь тлеющее в нем желание.
— В постель? — удивилась она.
— Вы истощены и, я думаю, способны сейчас заснуть. И должны. А когда вы проснетесь, мы сыграем с вами в кункен. Много раз.
«И еще мы поедим, — мысленно дополнил Джейс. — Вы поедите».
Он закажет, пока она будет спать, горячий шоколад, такие же орехи макадамии — наверняка этот роскошный отель располагает их запасом — и что-нибудь еще, что способно хорошо сохраниться до того момента, пока она не проснется.
И пока Джулия будет спать, Джейс Коултон напомнит себе о суровой правде. Джулия приехала в Лондон, чтобы повидаться с ангелами. И она повидалась. Увидела ангелов и снежные хлопья.
А зачем приехал в Лондон он? Встретиться с демонами, как он делал каждый раз в каждое Рождество?
И пережить пожар.
Джейс напомнит себе, пока Джулия будет спать, о том, что сделали демоны с ангелами… а также о том, что способен пожар — эта пожирающая лавина пламени — причинить нежному и тонкому созданию. Снежинке.
Глава 12
Пока Джулия спала, Джейс смотрел на дождь, а когда дневной свет уступил место сумеркам, он увидел пробившиеся сквозь облака лучики солнца и радугу. Ее радугу.
Джулия спала. Вероятно, ей снились сны.
Но Джейс увидел в этом добрую весть, посланную ей небесами. И одновременно понял, что небеса принесли ему. Страдания. Потому что с неба опускалась черная тьма, розовые облака уплывали, подобно привидениям, готовя для него — и его демонов — светлую ясную полночь.
Такую же светлую и ясную, как и тогда, много лет назад.
Омытые дождем улицы превратились в зеркало, не уступающее своим блеском покрытому льдом логанвиллско-му озеру, и в них отражались золотистая луна и серебристые звезды.
Очень скоро он услышит негромкий глухой удар, который нарушит тишину, золотистое зеркало засветится еще ярче, а на горизонте появится алое зарево, которое не будет ни падающей звездой, ни полетом саней Санта-Клауса.
В ту далекую ночь Джейс был беспомощным. Сейчас он способен контролировать ситуацию. Далекие образы возникали только тогда, когда он им это позволял, и в его власти было решить, как долго они будут оставаться в его голове, чтобы терзать его и жечь.
Он остановил свои фантазии в тот момент, когда должен был раздаться роковой глухой удар. И хотя когда-то он не верил даже в то, что могут зазвенеть колокольчики саней Санта-Клауса, он позволил себе погрузиться в еще более невероятную фантазию.
Способен ли он в эту светлую ясную полночь увидеть небо Уинни? Небо настолько золотистое и ясное, что даже самый вопиющий земной ад исчезает, теряется в его чистом сиянии? И смогут ли появиться на фоне золотистого неба аквамариновая луна и мерцающие лиловые звезды?
Способен ли он увидеть подобное волшебство? Дерзнет ли? И даже если это случится, что потом?
— Привет.
Голос был сродни миражу, серебристый, словно колокольчики призрачных саней, нежный, словно звук небесной арфы. Это был голос ангела, волшебный, неземной.
И в то же время вполне реальный.
Она, этот ангел, была одета в роскошный розовато-лиловый халат, предоставляемый отелем для гостей. Он был великоват ей и собирался складками у запястий и под горлом, и казалось, что она находится в пышном коконе.
— Привет, — улыбнулся Джейс. Когда луна осветила ее миловидное лицо, он произнес: — Вы спали.
— Да. — Она спала и видела сны. Именно сны разбудили ее и дали настойчивую команду. «Иди к нему, — скомандовали они. — Да, со спутанными волосами, в халате, накинутом на ночную рубашку, и в тапочках. Найди его сейчас». И вот Джулия вышла на их балкон и под полуночным небом увидела мужчину, которого терзали мучительные мысли, но который так кротко ей улыбался.
— Джейс, вы мне скажете?
— Что я должен вам сказать?
— Что заставляет вас выглядеть таким отрешенным? Это имеет отношение к колокольчикам? И к маленькой девочке? По крайней мере мне так видится.
Джулия видела гораздо больше. Правда, он готов был сделать суровое предупреждение каждому, кто осмелится приблизиться к сокровенному.
Но этого никто и не делал. Никто этого не хотел. Тем более женщины, которым нужна была лишь его страсть, наслаждение, которое он мог им дать. И больше ничего.
Он никогда и никому не рассказывал о Логанвилле. Никогда этого не хотел. Хотел ли он рассказать сейчас? И да и нет. Джейс хотел, чтобы Джулия знала о Мэри Бет — матери, которая так же нежно любила, как и Джулия, о Грейс — такой же дорогой и милой, как и Уинни.
Но ангелы Джейса — один энергичный, другой золотистый — погибли слишком рано в кошмаре пожара. А вот ангел Джулии — ее возлюбленная Уинни выжила, несмотря ни на что, благодаря Джулии и отлетела в вечность в объятиях любимой и любящей сестры.
— Я знаю, произошло что-то ужасное, — нарушила молчание Джулия. — Нечто такое, за что вы себя вините. Считаете, что вы должны были и могли что-то сделать. Но я все равно думаю, что вы не виноваты.
Она, наверное, рисует себе картину рождественской трагедии в травмоцентре. Картину неожиданного появления маленькой девочки вроде Софи, Уинни или Грейс, которая умерла, но могла выжить, если бы доктор Джейс Коултон, чтобы спасти ее, действовал в ту ночь быстрее и решительнее.
Джулия была готова услышать подобную историю. И простить. Простить его.
Джейс должен ей рассказать. Все. Ей нужно знать об испепеляющем огне, горестном холоде, бездонной тьме… чтобы она могла понять — и она наверняка поймет, — что не каждому кристаллику снега суждено стать совершенной снежинкой.
— Мне было тринадцать лет, и я шел из Саванны в Сиэтл.
— Сиэтл?
— Да. В Эмералд-Сити. В это единственное место на планете, где, я был уверен, не может быть моего отца.
— Вы не ладили с отцом?
— Я никогда не знал его, Джулия. Его никто не знал, включая мою мать…
Его зовут, заявил он, Джейс Коултон, что было ложью. Первой из всей последующей массы лжи. Он был единственным наследником владельца судоходной компании, сказал он, отщепенец одной весьма респектабельной семьи, своего рода блудный сын.
Все десять лет с того момента, как его исключили из старейшего элитного университета, он разъезжал на машинах по Европе. Ему случалось оказываться в суровых финансовых тисках, признавался он с очаровательной улыбкой, которая обезоруживала даже самых больших скептиков. Он умудрился потерять выделенную ему годовую долю дохода на игорных столах в Монте-Карло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— В самом деле?
— Конечно.
— Я… Что ж, спасибо. Это поможет мне ощутить себя в безопасности.
«Ах, Джулия Энн Хейли, ты вовсе не в безопасности, находясь со мной».
Глава 11
Больше не было необходимости бродить по праздничным улицам Мейфэра и Найтсбриджа. Воспоминания о том, как она гуляла по таким улицам с Уинни, уже пробудились в ней. Кроме того, этот унылый лондонский день не ассоциировался у нее с праздником. Рождественские поездки в Топику и Канзас-Сити совершались лишь тогда, когда погода была благоприятна для прогулок и когда, даже если свежевыпавший лиловый снег покрывал землю, небо светилось ярко-изумрудным светом и на нем сияло лавандовое солнце.
Никто не гулял по Лондону в этот промозглый день. А редкие прохожие спешили побыстрее преодолеть свой путь, защищаясь зонтиками от моросящего дождя и ветра.
Джейс и Джулия наблюдали за происходящими внизу баталиями с непогодой, проходя по галерее, которая вела из отеля в «Кентерфилдз».
В архитектурном отношении универмаг выглядел мрачновато — этакое степенное здание из камня и бетона. Традиционно английское. Надменное. Можно было ожидать, что внутри там так же темно, как в каком-нибудь древнем замке.
Однако внутри «Кентерфилдза» было тепло и светло, всюду сияли стеклянные витрины, и появлялось ощущение, будто находишься в призме высотой в восемь этажей. Прозрачные лифты, напоминающие бесшумные огни на рождественской елке, поднимали покупателей наверх. Атриум в центре был украшен золотыми гирляндами, гигантские канделябры испускали мерцающий свет.
Пианист играл рождественские гимны, был здесь также и арфист; с этажа на этаж переходили певцы, подобно менестрелям из далекого прошлого. Богатые покупатели, которых привлекло тепло универмага в этот ненастный день, также распевали гимны. Рождественские покупки уже давно сделаны, к праздничному столу все готово, и многие пришли сюда специально для того, чтобы попеть, попраздновать и порадоваться.
Джейс и Джулия поднялись на эскалаторе на восьмой этаж. Джейс почувствовал, как Джулия собралась с силами, готовясь к тому, что увидит. Мышцы ее напряглись, ладони невольно сжались в кулаки от страха, и она принялась безжалостно кусать губы.
Джейс тоже сжал кулаки, чтобы не дать себе сделать то, что ему так хотелось, — прикоснуться к ее губам. Он велел себе не делать ничего такого, что могло отвлечь ее, и шел сзади, а не рядом, чтобы она могла идти туда, куда ей подскажет сердце.
Джулия вела, и Джейс следовал за ней, словно неотступная, легкая, осторожная тень.
Словно пастух.
Его стадо, состоявшее из одной женщины, было незрячим поначалу, как была незрячей Уинни до ее первого Рождества. Но Джулия должна увидеть. Она дала себе эту пугающую и столь бесстрашную клятву.
Джейс, ее тень и ее пастух, почувствовал момент, когда она вынуждена была сфокусировать взгляд. Увидеть. Хрустальные ясли, призму внутри призмы, коей был «Кентерфилдз», сверкающую, испускающую ясный и чистый свет.
И какова была реакция Джулии на увиденное? Кулаки ее разжались, мышцы расслабились, и когда Джейс шагнул вперед, чтобы увидеть ее лицо, он обнаружил на нем след солнечного сияния — слабый, но явственный на фоне лавандовых облаков.
Она перестала покусывать губы и мягко, нежно улыбнулась. Адресуя улыбку Уинни, понял он.
Уинни была здесь, в объятиях своей сестры, которая убаюкивала ее. Губы Джулии слабо задвигались, словно в этой тишине она шепотом рассказывала своей Уин о величии Мадонны, об агнце.
И о Младенце.
Они долго стояли перед сверкающими яслями. Джулия и Уинни. И тень-пастух в лице Джейса. Наконец они двинулись к месту, которое было домом для ангелов. Они летали. Они парили. Они пели. Играли на лютнях и флейтах. И на золотых арфах. У некоторых из них в руках были голуби либо розы, либо свечи, либо ленты, либо колокольчики. Они дорожили своими сокровищами, так же как Джулия дорожила своим.
Джулия обнимала Уинни. И Уинни обнимала Джулию. Ее крохотные пальчики вцепились в волосы Джулии, которые снова были длинные и пышные. «Смотри, Уинни, смотри», — шептала она в тишине.
И они видели так много. Весь декор «Кентерфилдза», который так нравился Уинни, и новые украшения, в том числе сверкающий луч с несущимися оленями. Олени, как и ангелы, были сделаны из фарфора, хрусталя, материи. Некоторые олени из волшебного стада Санта-Клауса были из дерева или из камня.
Конечно, необходимо внести кое-какие изменения в эти летящие создания. Можно нарисовать Рудольфа в гиацинтовых, с серебристым оттенком, тонах, за исключением, конечно, его ярко-красного носа. Джулия нарисует Рудольфа и всю его волшебную компанию в полете. Она счастливо поклялась в этом, легонько шевеля губами.
За лучами с оленями открылись другие сокровища. Они подошли к алькову, где по ниткам-паутинкам скользили снежные хлопья с потолка, который был таким же золотистым, как и ночное небо Эдвины Энн Хейли.
В этом золотистом небе не блистали розовато-лиловые звезды. Не сияла аквамариновая луна. Просто с неба летели снежные хлопья. И они не пробуждали ни воспоминаний, ни страха, ибо на рождественской елке Уинни вообще не было хлопьев.
И руки Джулии, как и там, в номере «Иден-Найтсбриджа», перемещались от одной снежинки к другой, и в ее глазах светились удивление, благодарность и…
Внезапно она резко отдернула пальцы от хрустальных снежинок, словно соприкоснувшись с чем-то потусторонним. Свет погас в ее глазах. Лавандовое солнце подернулось облаками. Взгляд ее сделался серым. Диким. Тревожным.
Глаза ее стали подергиваться, как подергивались глаза Уинни, страдающей нистагмом, пока это не прошло само собой в то знаменательное Рождество.
Подернутые облаком глаза Джулии тем не менее оставались зрячими. Джейс это понял. Они все очень ясно видели. В этом не могло быть сомнения.
— Скажите мне, — тихо попросил он, — скажите, чего вы боитесь?
Услышав эту деликатную команду, Джулия вспомнила свои возможные ответы на вопрос Джейса, который он задал раньше, попросив определить характер ее страха.
— Джулия…
Его голос и глаза говорили ей, что она может исповедаться ему во всем, абсолютно во всем, словно они до сих пор продолжают, бросив вызов земному тяготению, лететь среди ангелов и оленей. И еще снежных хлопьев. И они парят так высоко в этой волшебной стратосфере, что даже кристаллики снега способны лететь вечно, никогда не таять, не разрушаться и не падать.
На какой-то момент Джулия поверила ему. Она может исповедаться. Может. Она прошептала три слова:
— Я все еще…
«Все еще». Очень важные слова. Джейс тогда спросил ее: «Вы все еще любите его?» И она ответила, что рассказ о неверном женихе — выдумка.
— Вы все еще видите красоту, Джулия? Ощущаете чудо, чистоту, радость?
— Да, — прошептала она. — Я чувствую благодать, красоту, радость — без Уинни. Я вижу жизнь, мою жизнь — без моей Уинни.
— Все хорошо, Джулия.
— Нет, не хорошо! Этого не может быть.
— Может, Джулия. И это именно так. Вы любили ее, — тихо, но твердо произнес Джейс Коултон. — Уинни была любима. И она останется с вами. Навсегда.
Он выглядел таким уверенным, а Джулии так хотелось верить… Однако она не могла. Она подумала, что Джейс все еще парит среди оленей, ангелов и снежных хлопьев. Пребывает в зачарованном иллюзорном мире. А она уже здесь. На земле.
— Уинни была здесь, Джейс. Здесь, в этой рождественской лавке, вместе со мной. Она была, а потом… ее не стало.
Джулия снова сжала кулаки, даже еще крепче, чтобы ее ногти впились поглубже и побольнее в плоть, в ту плоть, которая бросила Уинни, покинула Уинни, забыла Уинни.
— Уинни была здесь, Джулия, даже в тот момент, когда вы трогали снежные хлопья. Она была с вами, она и до сих пор с вами, сейчас, когда вы посмотрели на Рождество ее глазами.
Глаза Джулии перестали подергиваться, пока он говорил это, как бесследно исчез нистагм Уинни в ее первое Рождество. Похоже, Джулия тоже сейчас пробуждается. Ее лавандовые глаза что-то искали вокруг.
— Уинни была с вами, Джулия. Она остается с вами. Она удивительная и славная часть вас самой и всегда ею будет. И это правильно и справедливо — продолжать жить. Я думаю, вы это знаете. Думаю, именно поэтому вы приехали сюда, полная страха и в то же время столь бесстрашно, потому что понимали, что пора наконец посмотреть правде в глаза.
Знала ли Джулия, пусть подсознательно, что она найдет, с чем встретится в «Кентерфилдзе» в канун Рождества? Может быть. Поскольку в ее книгах о том, как перебороть печаль, были главы, в которых говорилось, что придет время, когда она сможет обходиться без Уинни. Когда у нее появятся новые воспоминания, счастливые воспоминания — без маленькой Уин.
Эти главы казались бессмысленными, невероятными.
Они были такими до настоящего времени.
— Ах, Джейс…
Это был шепот отчаяния, в нем вера боролась с недоверием. Пыталась и дерзала бороться. И сейчас, когда Джейс смотрел на нее, он снова мысленно увидел ранее виденный им образ: одинокая балерина, заключенная в стекло, танцует, залитая лунным светом, среди кружащихся снежинок.
Здесь лился лунный свет и поблескивали хрустальные снежинки над головой. Но она не танцевала, эта балерина. Пока еще. Однако она больше не была одинока, не была заключена в стеклянную оболочку. И сейчас танцоры соприкасаются друг с другом. И, соприкасаясь, танцуют.
Слезы поблескивали на щеках Джулии, когда Джейс обнял ее, и они стали медленно покачиваться под лунным светом и падающими хлопьями. Он шепотом говорил ей слова утешения, а его губы нежно ласкали ее шелковистые черные волосы.
Джулия дрожала и трепетала в его объятиях. И наконец улетела прочь. Это был краткий, но мощный полет. И целенаправленный. Взглянуть на него. Увидеть его. Посмотреть на него так же мужественно, как она посмотрела на Рождество.
Она перевела взгляд с темно-зеленых глаз на его губы, которые шептали слова утешения, затем снова заглянула в его глаза.
А потом она вновь начала озираться вокруг, но на сей раз с удивлением, как будто и правда пробуждалась заново, ибо вокруг была новая магия, новое волшебство, в которое она, эта бесстрашная балерина, очень хотела поверить.
Джейс заставил себя осознать, какое огромное расстояние их разделяет — расстояние, представляющее собой глубокую огненную бездну, и языки пламени в ней лизали ему глаза и обжигали горло.
— В постель, — хрипло прошептал он.
Джулия не расслышала хрипоты в его голосе. Эта пробуждающаяся женщина услышала лишь тлеющее в нем желание.
— В постель? — удивилась она.
— Вы истощены и, я думаю, способны сейчас заснуть. И должны. А когда вы проснетесь, мы сыграем с вами в кункен. Много раз.
«И еще мы поедим, — мысленно дополнил Джейс. — Вы поедите».
Он закажет, пока она будет спать, горячий шоколад, такие же орехи макадамии — наверняка этот роскошный отель располагает их запасом — и что-нибудь еще, что способно хорошо сохраниться до того момента, пока она не проснется.
И пока Джулия будет спать, Джейс Коултон напомнит себе о суровой правде. Джулия приехала в Лондон, чтобы повидаться с ангелами. И она повидалась. Увидела ангелов и снежные хлопья.
А зачем приехал в Лондон он? Встретиться с демонами, как он делал каждый раз в каждое Рождество?
И пережить пожар.
Джейс напомнит себе, пока Джулия будет спать, о том, что сделали демоны с ангелами… а также о том, что способен пожар — эта пожирающая лавина пламени — причинить нежному и тонкому созданию. Снежинке.
Глава 12
Пока Джулия спала, Джейс смотрел на дождь, а когда дневной свет уступил место сумеркам, он увидел пробившиеся сквозь облака лучики солнца и радугу. Ее радугу.
Джулия спала. Вероятно, ей снились сны.
Но Джейс увидел в этом добрую весть, посланную ей небесами. И одновременно понял, что небеса принесли ему. Страдания. Потому что с неба опускалась черная тьма, розовые облака уплывали, подобно привидениям, готовя для него — и его демонов — светлую ясную полночь.
Такую же светлую и ясную, как и тогда, много лет назад.
Омытые дождем улицы превратились в зеркало, не уступающее своим блеском покрытому льдом логанвиллско-му озеру, и в них отражались золотистая луна и серебристые звезды.
Очень скоро он услышит негромкий глухой удар, который нарушит тишину, золотистое зеркало засветится еще ярче, а на горизонте появится алое зарево, которое не будет ни падающей звездой, ни полетом саней Санта-Клауса.
В ту далекую ночь Джейс был беспомощным. Сейчас он способен контролировать ситуацию. Далекие образы возникали только тогда, когда он им это позволял, и в его власти было решить, как долго они будут оставаться в его голове, чтобы терзать его и жечь.
Он остановил свои фантазии в тот момент, когда должен был раздаться роковой глухой удар. И хотя когда-то он не верил даже в то, что могут зазвенеть колокольчики саней Санта-Клауса, он позволил себе погрузиться в еще более невероятную фантазию.
Способен ли он в эту светлую ясную полночь увидеть небо Уинни? Небо настолько золотистое и ясное, что даже самый вопиющий земной ад исчезает, теряется в его чистом сиянии? И смогут ли появиться на фоне золотистого неба аквамариновая луна и мерцающие лиловые звезды?
Способен ли он увидеть подобное волшебство? Дерзнет ли? И даже если это случится, что потом?
— Привет.
Голос был сродни миражу, серебристый, словно колокольчики призрачных саней, нежный, словно звук небесной арфы. Это был голос ангела, волшебный, неземной.
И в то же время вполне реальный.
Она, этот ангел, была одета в роскошный розовато-лиловый халат, предоставляемый отелем для гостей. Он был великоват ей и собирался складками у запястий и под горлом, и казалось, что она находится в пышном коконе.
— Привет, — улыбнулся Джейс. Когда луна осветила ее миловидное лицо, он произнес: — Вы спали.
— Да. — Она спала и видела сны. Именно сны разбудили ее и дали настойчивую команду. «Иди к нему, — скомандовали они. — Да, со спутанными волосами, в халате, накинутом на ночную рубашку, и в тапочках. Найди его сейчас». И вот Джулия вышла на их балкон и под полуночным небом увидела мужчину, которого терзали мучительные мысли, но который так кротко ей улыбался.
— Джейс, вы мне скажете?
— Что я должен вам сказать?
— Что заставляет вас выглядеть таким отрешенным? Это имеет отношение к колокольчикам? И к маленькой девочке? По крайней мере мне так видится.
Джулия видела гораздо больше. Правда, он готов был сделать суровое предупреждение каждому, кто осмелится приблизиться к сокровенному.
Но этого никто и не делал. Никто этого не хотел. Тем более женщины, которым нужна была лишь его страсть, наслаждение, которое он мог им дать. И больше ничего.
Он никогда и никому не рассказывал о Логанвилле. Никогда этого не хотел. Хотел ли он рассказать сейчас? И да и нет. Джейс хотел, чтобы Джулия знала о Мэри Бет — матери, которая так же нежно любила, как и Джулия, о Грейс — такой же дорогой и милой, как и Уинни.
Но ангелы Джейса — один энергичный, другой золотистый — погибли слишком рано в кошмаре пожара. А вот ангел Джулии — ее возлюбленная Уинни выжила, несмотря ни на что, благодаря Джулии и отлетела в вечность в объятиях любимой и любящей сестры.
— Я знаю, произошло что-то ужасное, — нарушила молчание Джулия. — Нечто такое, за что вы себя вините. Считаете, что вы должны были и могли что-то сделать. Но я все равно думаю, что вы не виноваты.
Она, наверное, рисует себе картину рождественской трагедии в травмоцентре. Картину неожиданного появления маленькой девочки вроде Софи, Уинни или Грейс, которая умерла, но могла выжить, если бы доктор Джейс Коултон, чтобы спасти ее, действовал в ту ночь быстрее и решительнее.
Джулия была готова услышать подобную историю. И простить. Простить его.
Джейс должен ей рассказать. Все. Ей нужно знать об испепеляющем огне, горестном холоде, бездонной тьме… чтобы она могла понять — и она наверняка поймет, — что не каждому кристаллику снега суждено стать совершенной снежинкой.
— Мне было тринадцать лет, и я шел из Саванны в Сиэтл.
— Сиэтл?
— Да. В Эмералд-Сити. В это единственное место на планете, где, я был уверен, не может быть моего отца.
— Вы не ладили с отцом?
— Я никогда не знал его, Джулия. Его никто не знал, включая мою мать…
Его зовут, заявил он, Джейс Коултон, что было ложью. Первой из всей последующей массы лжи. Он был единственным наследником владельца судоходной компании, сказал он, отщепенец одной весьма респектабельной семьи, своего рода блудный сын.
Все десять лет с того момента, как его исключили из старейшего элитного университета, он разъезжал на машинах по Европе. Ему случалось оказываться в суровых финансовых тисках, признавался он с очаровательной улыбкой, которая обезоруживала даже самых больших скептиков. Он умудрился потерять выделенную ему годовую долю дохода на игорных столах в Монте-Карло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24