Войдя в комнату для гостей, которой пользовалась предыдущие два дня, она еще больше рассвирепела, обнаружив, что всю ее одежду унесли; Ребекка влетела в главную спальню и распахнула шкаф. Да, так и есть: экономка перенесла ее одежду сюда. Проклиная все на свете, она схватила белье и то, что подвернулось под руку из одежды, — хлопчатобумажную синюю блузу и синюю же юбку с кремовой отделкой, один из тех туалетов, что купил Бенедикт. Быстро одевшись, она взглянула на часы. Уже десять, и тут у нее заурчало в желудке. Наверное, проголодалась.
— Куда это ты собралась? Ребекка застыла на месте.
— Спущусь вниз, хочу поесть чего-нибудь, — сказала она и искоса оглядела Бенедикта. Он обвязал полотенцем бедра; больше на нем ничего не было. Обстановка почему-то неприятно поразила ее своей интимностью, и ей захотелось сбежать от него куда глаза глядят.
Бенедикт прищурился.
— Успокойся, Ребекка, я не собираюсь морить тебя голодом. — Он достал из шкафа синий шелковый халат и, сбросив полотенце на пол, словно забыв, что он голый, стал его надевать.
— Это меня воодушевляет, — заметила она, стараясь не обращать внимания на его наготу.
— Вот как? — двусмысленно бросил он, и она выскочила из комнаты, как испуганный кролик.
Кухня была облицована стальной плиткой и оборудована по последнему слову техники. Ребекка, оглядевшись, почувствовала тоску по своей прежней кухне. Туда ей путь заказан — по крайней мере на несколько лет, если Бенедикт будет настаивать на своем.
Вчера она была вынуждена, прибегнув к агенту, поставить свою квартиру в список сдающихся внаем. Ей повезло, что Бенедикт не настаивал на продаже квартиры.
Она вздохнула и открыла холодильник. Кислая улыбка тронула ее губы: миссис Джеймс, экономка Бенедикта, знала свое дело. На верхней полке стоял поднос с холодной закуской, салатом и бутылкой шампанского.
Она захлопнула дверцу холодильника, взяла из корзинки яйцо, включила газ и налила на сковородку масло. Ну и что, если от жареного толстеют? Ей сейчас все безразлично. Заложив в тостер два ломтя хлеба, она разбила яйцо, вылила его на сковородку, и в это время в кухню вошел Бенедикт.
— Яичница? Не слишком романтично для свадебного пира, — улыбнулся он, — Но если это все, что ты умеешь готовить, то пусть будет так.
— Я тебе не прислуга, — огрызнулась она. Ее раздражительность, казалось, развлекала его.
— Каков характерец! Разве твоя мама тебя не учила, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок?
Она слегка обернулась. Он стоял слишком близко, так близко, что она могла различить морщинки вокруг глаз и в глубине их выражение довольства. Последнее обстоятельство вывело ее из себя.
— Ты единственный мужчина из тех, кого я знаю, который меня злит. А что касается пути к твоему сердцу, если б я и нашла его, я изрубила бы твое сердце на кусочки, — выпалила Ребекка.
Взгляды их яростно скрестились Ему удалось скрыть свои мысли, лишь челюсти крепко сжались.
— Я вижу, ты решила продолжить сражение, — заметил он иронически.
Она поглядела на него с вызовом. Он стоял босиком, в синем халате, на груди, между отворотами, виднелись черные волосы. Его мужественный вид действовал на нее убийственно.
Руки ее дрожали, и она злилась сама на себя за свою слабость. Надо переключиться на еду; тост уже подгорел, она подцепила яичницу на лопатку, стараясь не замечать Бенедикта.
— А мне сделай пожиже, — прошептал он ей на ухо.
Подействовал ли на нее его шепот или насмешливый тон, но, так или иначе, будучи в здравом уме и рассудке, она в ярости повернулась и швырнула ему в лицо еще не остывшую яичницу.
Выражение его зловещего лица она запомнит навсегда; его трудно описать. Темные брови сдвинулись, и лопнувший желток потек по широкому лбу и переносице.
Ребекка уже не сдерживала себя. Он выглядел таким смешным, ну как тут было не захохотать!
— Яичница а-ля Бенедикт! — Она продолжала хохотать, увидев расплывшийся на его плече белок и жирные брызги на полу.
Глава 8

— Ребекка!
Смех замер у нее в горле.. Перед ней стоял взбешенный самец. Она огляделась по сторонам, ища укрытия. Бенедикт выключил газ, другой рукой схватил ее за запястье и, вырвав лопатку, швырнул через плечо; звякнув, она упала на пол.
— Нет, Бен… Ax! — Она пронзительно завизжала, когда он схватил ее за плечи и прижал к холодильнику.
— Яичница а-ля Бенедикт, ты сказала, маленькая ведьма? Хорошо, так я заставлю тебя съесть эту яичницу. — Он наклонился, его рот завладел ее губами, а его мускулистое тело вломилось в нее, обдавая одновременно страхом и наслаждением.
Его руки были везде, он терся лицом об ее грудь, расстегнув блузу и зубами разодрав узкую полоску бюстгальтера спереди. Ребекка еле держалась на ногах, колени ее подкосились, когда он поднял ей юбку и разорвал трусы.
Она беспомощно повисла на его плечах. Он приподнял ее и уткнулся лицом в ее грудь.
Она пришла в себя, когда ее ноги коснулись пола. Она чувствовала холод от двери холодильника, а внутри у нее бушевал пожар. Ребекка не верила тому, что случилось: они сблизились в момент ссоры. Как это могло произойти? Если б ей вчера рассказали, что она будет заниматься любовью у холодильника, да еще с такой самозабвенной страстью, она бы от души расхохоталась…
Но теперь, глядя на Бенедикта, ей совсем не хотелось смеяться. Его золотистые глаза были полны раскаяния и еще чего-то, чего она не осмелилась даже про себя назвать.
— Ребекка, прости… — Его грудь вздымалась, и она положила руку на темные завитки; биение сердца сотрясало его.
— Все хорошо… — сказала она дрожащим голосом.
— Ничего хорошего, черт побери! — фыркнул Бенедикт раздраженно. — Клянусь, ни с одной женщиной я не вел себя таким образом. — Он отбросил прядь волос со лба. — Ты устраиваешь такую сумятицу из моих чувств; злишь и бесишь меня, пока я не теряю самообладание. Ты такая очаровательная и такая маленькая! — Он окинул взглядом ее хрупкую и в то же время чувственную фигурку. Насупясь, он начал застегивать ее измятую блузку и поправлять задранную юбку. — Боже, и это называется первая медовая ночь! Прости, Ребекка. Я вел себя… как кобель. Я, наверное… сделал тебе больно? Она улыбнулась с нежностью.
— Нет, нет, ты мне не причинил боли. Она хотела погладить его нахмуренный лоб — так она гладила Даниэля, когда на его личике появлялась точно такая же мина — смесь сожаления и вины. Ее фиалковые глаза широко раскрылись от внезапного прозрения. Его любовь не может причинить ей боль. Она любит его… Она больше не может обманывать себя. Это не похоть, не супружеский долг, как она себе внушала, это великая любовь… Она ликовала от своего открытия, сияющими глазами всматриваясь в него, как вдруг в ее сознание вторглись его слова.
— ..Может быть, не сегодня, когда-нибудь, я расскажу, что чувствую к тебе. — Он говорил медленно, невнятно, хрипловатым голосом, как будто делился чем-то сокровенным. — Мне не следовало на тебе жениться. — Он устало потер глаза тыльной стороной ладони.
Ребекка смотрела на него, не в силах оторвать взгляда от его такого привлекательного и в то же время измученного лица. Ее руки вдруг сжались в кулаки, истерический хохот вырвался из горла, когда безнадежность всего происшедшего потрясла ее. Она наконец призналась себе в том, что любит Бенедикта и, наверное, всегда любила, а он как раз в это время пришел к противоположному заключению: он ненавидит ее и не должен был на ней жениться.
— Бенедикт… — простонала она в отчаянии. Его лицо, казалось, снова затянула знакомая непроницаемая маска.
— Можешь пока жить тут, но не бойся, я больше не трону тебя. Я куплю дом в деревне для тебя и Даниэля. Сам останусь жить в городе, но, с твоего разрешения, буду посещать вас иногда.
Ее затрясло, глаза болезненно зажмурились. Он все разложил по полочкам.
— Ты озябла, Ребекка, иди спать. — Он оглядел кухню. — Я наведу здесь порядок… Поговорим завтра. — Его сдержанный тон окатил ее холодом.
Она медленно вышла из кухни, леденящий озноб сковал ее тело. Нетвердыми шагами она поднялась по лестнице в спальню. Поговорим! О чем? Она разделась и умылась, прежде чем лечь в постель, но уснуть не могла.
Глаза застилали слезы. Они были женаты всего несколько коротких сумасшедших часов, и за это время ее чувства претерпели целую гамму изменений. Всего лишь три дня прошло с тех пор, как она в своем уединении, в собственной квартире, грустила о том, что ей придется выйти замуж за Бенедикта, но и утешала себя тем, что никогда не будет его любить, а значит, он уже никогда не сможет причинить ей боль…
Она обольщалась, считая себя трезво мыслящей и интеллигентной женщиной, неспособной дважды повторить одну и ту же ошибку. Считала, что никогда не сможет любить человека с таким жестоким и мстительным характером.
И вот теперь, вопреки всему этому кошмару, лежа в постели, где они только что были вместе, она не может отрицать, что любит его…
Ребекка проснулась оттого, что тяжелая рука опустилась ей на грудь. Она повернула голову и в предрассветной мгле различила рядом с собой очертания лежавшего на спине Бенедикта. Рука его покоилась на ней, не давая подняться.
Она смутно припомнила; как, ложась спать, мучилась оттого, что влюблена в собственного мужа. Наверное, она заснула и не слышала, как он тоже лег в постель.
Она напряженно вслушивалась в его бормотание. Проснулся он или нет? Нет, но он так положил руку, что ей трудно было дышать. Она постаралась оттолкнуть его плечо, и ладонь ее прикоснулась к его телу. Он весь горел, и ей стало ясно, что у него жар. Она услышала, что он сквозь стоны называет ее имя, и пальцы ее невольно стали ласково гладить его плечо. Кожа у него была влажной от испарины…
Нет, это не простой сон; Бенедикт тяжело дышал, гортанно проборматывал какие-то слова, смысла которых она не могла понять. Может быть, это ночной кошмар? Прежде она считала Бенедикта суперменом, но в эту минуту, когда он в забытьи удерживал ее в постели, она осознала, что он так же, как и все люди, подвержен страхам.
Не сумев поднять одной рукой его руку, она осторожно выползла из-под нее и, уже сидя, двумя руками сдвинула ее и встала с постели. Включив ночник, она надела халат и внимательно вгляделась в Бенедикта. Нет, это не просто кошмарный сон, с ним что-то неладно.
Он заметался, одеяло спустилось на бедра. Его грудь вздымалась от неровного дыхания, лицо пылало, а темные волосы, влажные от пота, прилипли ко лбу.
— О, Бенедикт, — прошептала она, сидя на краю постели, и отбросила влажную прядь волос с его лба. У него ужасный жар, наверное, высокая температура, подумала она со страхом.
Она вспомнила, как Даниэль переболел корью, и ее сердце защемило от любви к больному мужу. Он выглядел таким беспомощным! Она прикусила губу. Что она глядит на него, дуреха, надо ведь что-то делать!
Она позвала его, но он не открывал глаза; загнутые ресницы, казалось, были склеены. Может быть, это грипп? — подумала она. В это время по телу у него пробежала дрожь — видимо, его лихорадило. С трудом она натянула на него простыню, и вдруг он поднял голову, широко открыл глаза и схватил ее за руку железной хваткой.
— Ребекка, Ребекка, не покидай меня, пожалуйста. Я… — Его губы беззвучно шевелились.
— Я здесь, я никуда не ухожу, но ты болен… — Кто его лечит? Они ведь теперь муж и жена, спали в одной постели, а она почти ничего о нем не знает. — Тебе нужен врач. — Она видела, как судорожно ходит его кадык, ему трудно было глотать.
— Нет, не надо врача… — Его темные глаза блестели лихорадочным блеском. — Врачебный кабинет — ванная комната… — Силы оставили его, он закрыл глаза, голова упала на подушку.
Она поправила одеяло; паника охватывала ее все больше. Это лихорадка! Что за лихорадка? Вероятно, он и раньше страдал от этой болезни.
Но что за болезнь? Еще, несколько минут она просидела возле него. Спит он или без сознания? Но нельзя же так сидеть, ничего не предпринимая!
Вскочив на ноги, она бросилась в ванную комнату, открыла висячий шкаф над умывальником и простонала:
— О нет! — В шкафу стояли самые разные флаконы и, она, дрожа всем телом, стала читать ярлыки. В четырех флаконах были болеутоляющие таблетки. Но вот еще два; она вздохнула с облегчением, когда прочла на обоих фамилию врача.
Спустившись вниз с двумя последними флаконами, она вбежала в кабинет Бенедикта. Записная книжка и личный телефонный справочник лежали на большом, орехового дерева столе. И вот она уже набирает номер доктора Фалькирка.
Ответил низкий сонный голос. Она объяснила положение, и ей сказали, чтобы она нашла один из флаконов, на ярлыке которого написано хлорхинин.
Она вздохнула с облегчением:
— Да, есть.
— Прекрасно. Не волнуйтесь, такое часто бывает. Мистер Максвелл, по обыкновению, забыл принять таблетки, миссис Джеймс. — (Ребекка не стала его поправлять.) — Дайте ему немедленно одну, со стаканом воды. Присмотрите за ним, побольше жидкости, а я буду у вас после утреннего приема.
Она уже было хотела закричать на врача, чтобы он пришел сейчас же, но потом рассудила, что ему виднее. Поднявшись наверх, она наполнила кружку водой и вошла в спальню. Бенедикт лежал неподвижно, в таком же состоянии, в каком она оставила его: болезненный румянец и капли пота на лбу, .. Она подавила рыдания.
— О, Бенедикт, пожалуйста, — прошептала она, — проснись! — Держа таблетку в одной руке, она поставила кружку с водой на тумбочку и попыталась приподнять его голову. На мгновение он открыл глаза, и его лихорадочно блестевший взгляд остановился на ней.
— Ребекка… Ты здесь, — простонал он.
— Тес, молчи, выпей вот это, — она положила таблетку между его губами, он медленно приоткрыл рот. Поддерживая ему голову, она поднесла кружку с водой к его губам:
— Пей, Бенедикт.
Она облегченно вздохнула, увидев, что он пьет крупными глотками. Приподнявшись, он бессильно склонил голову к ней на грудь. Но он не спал, его вспотевшее лицо, искаженное бредом, меняло свое выражение: от раскаяния до злобы. Отрывочные слова и фразы были непонятны Ребекке.
— Гордон, прости… Я предал тебя… Надо проверить… Прости, прости… Ребекка виновата. — Он снова рухнул на постель. — Не единственная причина…
Дыхание его было неровным, он метался из стороны в сторону. Тон, каким он выкрикнул ее имя, вернул ей прежние страхи. В его глазах она была виновата. Наверное, он сожалеет, что женился на ней. О чем еще это могло говорить?
Она склонилась над ним; пусть он ненавидит ее завтра, но сегодня она ему нужна… Это для нее главное, она должна хоть как-то облегчить ему физические страдания. Вдруг он резко повернулся и лег на спину. Ее поразила порывистость, с какой он это сделал, затем он схватил ее руки и прижал к влажной от пота груди. Она ощущала неровное биение его сердца и попыталась сдержать слезы. Его состояние причиняло ей физическую боль.
Он уставился на нее пронзительным взглядом:
— Гордон… Ребекка. Страсть с повинной… Я не имел права. Ты понимаешь… Скажи, ты понимаешь…
Ребекка не понимала, но она не могла переносить этот страдальческий взгляд.
— Я понимаю, Бенедикт, все в порядке; пожалуйста, отдохни. — Она отвернулась, слезы застилали ей глаза.
Бенедикт на мгновение пришел в себя и ясными глазами заглянул в ее милое лицо.
— Ты плачешь… Из-за меня, Ребекка? — Он попытался улыбнуться. — Ты останешься со мной. — И так же внезапно, как проснулся, он вдруг отпустил ее руки и упал на подушку; она надеялась, что это сон, а не беспамятство.
Ребекка поспешила в ванную и вернулась, неся таз с водой, губку и несколько полотенец. Она не знала, как долго просидела возле него, обтирая ему лицо и грудь; постель тоже была влажной. Надо сменить белье. Но как? В то же время она пыталась разобраться в его бормотании.
Что он имел в виду? «Страсть с повинной» и «не единственная причина»… Если расшифровать все это, она бы лучше его понимала. Звонок у входной двери прервал ее беспокойные мысли. Врач! Она встала и поправила на больном простыню. Он не пошевелился, казалось, что он крепко спит. Она сбежала с лестницы и открыла дверь.
— Итак, у мистера Максвелла опять приступ. — Грубоватый шотландский акцент естественно сочетался с коренастым, невысокого роста мужчиной, который прошел мимо Ребекки в холл. Он обернулся:
— Вы ведь не миссис Джеймс? — Его серые глаза неодобрительно взглянули на ее бледное лицо.
— Я миссис Максвелл, жена Бенедикта. — Впервые она произнесла эти слова вслух и почувствовала некоторую гордость. — Миссис Джеймс в отпуске, — объяснила она и протянула врачу маленькую руку для рукопожатия.
Доктор Фалькирк просиял и так энергично стал трясти ей руку, что даже ее плечо пришло в движение.
— Вот оно что! Значит, старый черт наконец-то женился. Мои поздравления! Когда же была свадьба?
Ребекка почувствовала, что краснеет.
— Вчера, — ответила она тихо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17