- А что ты успел узнать о здешних хозяевах?
- Много чего любопытного. - Глаза Грегори плутовато блеснули. - Перекинулись словом-другим со слугами, что еду нам приносят. Несколько человек говорят по-французски и кое-кто знает бретонский. В странное, скажу я вам, место вы нас привели! Лорда тут нет, за хозяйку леди Анна. Послушать этих ребят, так она самая настоящая святая. И крепость-то она защищает, и на фермах управляется, и больных обихаживает. Может статься, что заодно и по воде шагает, аки посуху, и направляет ход солнца. Я собственными ушами слышал, как они клялись, что в темноте от нее исходит божественное сияние, с тех пор как ангелы исцелили ее от чумы. Родитель ее погиб в бою, а брата прикончила чума, так что из всей семьи остались только леди Анна и младшая ее сестрица. Госпожа воспитана в монастыре и мечтает снова туда удалиться до конца дней, как только уладит здешние свои дела с соизволения юного герцога.
- Я с ней знаком. На святую она нисколько не похожа. Просто женщина в мужском платье.
- Так это она давеча проводила вас в хижину для недужных? А, я ее за паренька принял. Выходит, она ростом будет даже повыше меня!
- Да, она женщина высокая. К тому же решительная и отважная. Но, тем не менее - женщина.
- То же самое говорит и сэр Джон. Он успел проведать, что где-то здесь зарыт клад, сокровища, которые привезли из Святой земли предки леди Анны.
«С этим Джоном бед не оберешься», - мелькнуло в голове у Морвана. Дерзкий, самоуверенный, слишком заносчивый юнец. Таким, как он, всегда хочется всего и сразу.
- Он вызнал, - продолжал Грегори, - что в замке всего-то дюжина воинов, считая святого отца и леди, и все как один - зеленые юнцы.
Морвана встревожили эти его слова. Неприступный замок, каким был Ла-Рош-де-Роальд, станет легкой добычей нападающих, если его защита и впрямь так слаба. Тем более если захватчики окажутся внутри крепостных стен.
- Скажи, они вас разоружили? Грегори мрачно кивнул.
- Сэр Джон ужас как возмущался, когда у него отбирали меч, но и ему пришлось подчиниться. Этот Асканио совсем не дурак.
- Вот о чем я тебя попрошу: следи за Джоном. Я не хочу, чтобы ему удалось склонить на свою сторону остальных. Спорь с ним в открытую, возражай, ссылаясь на меня. Ведь сам я еще некоторое время не смогу говорить с воинами…
- Если он забрал себе в голову какую-то подлость, то всяко попридержит это при себе, пока вы не захвораете или не умрете, - резонно возразил Грегори.
- Ступай поешь, - устало сказал ему Морван. - Вижу, слуги леди Анны принесли вам ужин. Если Господу будет угодно, мы утром продолжим этот разговор.
Грегори зашагал к своему парусиновому навесу. На полпути он оглянулся. Морван помахал ему рукой и направился к краю утеса, выдававшемуся в открытое море. Отсюда хорошо был виден задний фасад замка.
Он возвышался над скалой, поддерживаемый тяжелыми контрфорсами. Морван скользнул глазами по нижнему ярусу, где были пробиты небольшие оконца. По-видимому, там располагались жилые покои. Над ними виднелось еще несколько окон, большего размера, а одно из них выходило в крытую галерею с изящными резными перилами.
Его приметливому взору открылось и еще кое-что любопытное: от замковой стены вниз, к узкой полоске прибрежного песка, сбегали ступеньки, высеченные в скале. У основания одного из контрфорсов лестница эта круто сворачивала и терялась из виду. Значит, где-то неподалеку в стене замка имеется дверь. Тайный ход, недоступный противнику, даже если он будет о нем знать.
Он повернулся и сделал несколько шагов по направлению к своему нынешнему жилищу. Солнце склонялось к горизонту, окрашивая морские волны в золотисто-пурпурные тона. Морван присел на плоский камень, еще хранивший тепло солнечных лучей, и обратил задумчиво-грустный взгляд к необозримому морскому простору. Никогда еще на душе у него не было так сумрачно и пусто, даже в канун тяжелых битв, каждая из которых могла стать для него последней. Но тогда он собирался выступить против врага с оружием в руках, драться за свою жизнь. Теперь же…
Его охватило чувство глубочайшего одиночества. Звуки, доносившиеся со стороны лагеря, стали вдруг какими-то приглушенными, а после и вовсе стихли. Морван давно привык к тому, что он одинок на этом свете, но нынче это было нечто новое, он ощутил себя словно бы внутри некоего круга, куда заказан вход любому из смертных, где он обречен пребывать до конца своих, увы, теперь уже недолгих дней в компании одной лишь собственной души.
Хотя… Он вскинул голову. Нет, кроме души, ему все же есть с кем делить одиночество. Небо по-прежнему простирает над ним свой голубой шатер, солнце светит ему так же, как и прежде, море ласково шумит у его ног, и волны, освещаемые закатными лучами, переливаются золотисто-пурпурным сиянием. Устремив взгляд на солнечный диск, который медленно скользил к горизонту, он восхищенно улыбнулся красоте и величию Божьего мира, который все еще принадлежал ему.
И в тот самый миг, когда он ощутил в себе спокойную готовность покориться любой участи, какая была ему уготована, душа его вдруг на короткий миг мысленно слилась с чьей-то духовной сущностью, определенно человеческой, не ангельской и не божественной. Словно мягкая ладонь коснулась его лба и щек, даря и обещая покой и участие.
Небывалое, упоительное чувство восторга от единения с неведомым другом, с родственной душой покинуло его столь же стремительно, как и возникло, и он снова ощутил себя одиноким, как никогда прежде.
Значит, путь его закончится здесь, на этом каменистом бретонском берегу. Громкое имя Фицуоренов, прославившихся еще во времена Вильгельма Завоевателя, канет в небытие. Утраченные земли не будут возвращены семье, а сыновья его сестры никогда не станут рыцарями. Все богатство рода составит золотое ожерелье с изумрудами, которое хранится сейчас в его дорожном мешке. Надо будет попросить святого отца, чтобы как-нибудь переправил его сестре в Лондон.
Но не наложит ли ее благоверный, этот презренный торговец, свою волосатую короткопалую ручищу на прощальный дар последнего из Фицуоренов? Купцам ведь вечно требуются деньги для расширения торговли… Впрочем, так ли уж все это важно? В следующем поколении благородство фамилии, ее традиции будут утрачены. Вот это, пожалуй, больше всего его сейчас огорчало: после его смерти некому будет отстаивать семейную честь. Мысль о высокой миссии, которая ему выпала, всегда наполняла душу Морвана надеждой и пламенной отвагой. Он верил, что добьется цели, которую поставил перед собой. Теперь же воспоминание об этом причиняло лишь боль…
- Сэр Морван!
Подавив вздох, он повернулся на звук голоса. К нему приближался Асканио, который, сняв доспехи, и облачившись в темный подрясник, все же куда больше походил на воина, чем на священника. Он дружески улыбнулся Морвану - от былой подозрительности, какую он выказал в их первую встречу, не осталось и следа - и присел возле него на мягкую траву.
- Я подумал, что вы, быть может, захотите исповедаться.
- Учитывая мое положение, это было бы не лишним, - принужденно улыбнувшись ему в ответ, сказал Морван.
- Боюсь, вы правы.
Процедура была недолгой. За последние месяцы, когда Морван Фицуорен и его отряд безуспешно пытались избежать встречи с чумой, у каждого из воинов не было ни времени, ни возможности предаваться каким-либо серьезным прегрешениям. Морван поведал святому отцу о прежних своих плотских грехах, на тот случай если на предыдущих исповедях какой-либо из них выскользнул у него из памяти. Когда с этим было покончено, Асканио не произнес ни звука.
- Вы родом из Италии? - спросил его Морван, только чтобы прервать молчание и рассеять порожденные им тягостные думы. - Если не секрет, как вы здесь очутились?
Асканио расправил плечи и вскинул голову. Теперь он снова был не святым отцом, а воинственным рыцарем.
- Два года назад я решил совершить паломничество в Сантьяго. По пути остановился в аббатстве Сент-Мин. В тех краях бесчинствовали разбойники, они грабили монастырских крестьян. Я убедил аббата дать им отпор, нанять воинов.
- Дельный совет.
- Неподалеку находился женский монастырь, там подвизались пятнадцать сестер и несколько юных послушниц. Разбойники попытались взять аббатство приступом, но одна из послушниц, девица шестнадцати лет от роду, оказалась искусной лучницей. Она отбила атаку этих негодяев, ранив четверых из них, включая главаря. Остальные предпочли убраться восвояси.
- И это была леди Анна? Неужели ее выгнали из монастыря за столь кровожадное деяние, которое отнюдь не приличествует Христовой невесте?
- Ничего подобного! Нападение разбойников так напугало аббатису, что она попросила аббата из Сент-Мина прислать для девушки учителя, искусного лучника. Чтобы та стала еще более надежной защитницей обители. Выбор аббата пал на меня.
- Мир, похоже, перевернулся вверх тормашками! Кто бы поверил, что вы, святой отец, отправились в женский монастырь учить послушницу обращению с оружием?
- Девушка ведь еще не приняла постриг, только готовилась к этому. И что, по-вашему, оставалось делать аббатисе? Гражданская война превратила Бретань в землю, где больше не существует законов, правосудия и порядка. Слабые и кроткие женщины нигде не могут чувствовать себя в безопасности, даже за стенами обители. А весть о том, что монахини способны постоять за себя, наверняка остудила даже самые горячие разбойничьи головы.
Морван махнул рукой, словно отгоняя наваждение.
- Странная история, нечего сказать. Хотя, как вы верно заметили, вполне в духе нашего неспокойного времени. Итак, вы прибыли в обитель?
- О да. Девушка в отрочестве часто бывала на охоте, и глазомер у нее оказался превосходный. Она метко стреляла из лука, мне оставалось только признать это и, не теряя времени, начать учить ее владению мечом.
- И она оказалась способной ученицей?
- Весьма. У нее хорошая реакция, она расчетлива и хладнокровна. Правда, меч, с каким без труда управляются мужчины, для нее тяжеловат.
Морван попытался представить себе Анну с рыцарским мечом в руке. Ему это удалось довольно легко, что немало его удивило.
- А что привело вас обоих сюда?
- После гибели отца Анны ее брат потребовал, чтобы она прибыла в Ла-Рош-де-Роальд и дождалась его возвращения из Авиньона, куда он направился по важным делам. Но несчастный слег, едва пройдя сквозь крепостные ворота: он стал жертвой чумы. Местный священник отказался исповедать и причастить его, тогда Анна послала за мной. Мог ли я не откликнуться на ее просьбу? Анна потребовала, чтобы я подал умирающему последнее христианское напутствие через закрытую дверь, но я этому воспротивился. - Асканио пожал плечами. - Соблазн уступить ее просьбам был велик, не скрою. Но все же я уговорил ее допустить меня к одру бедного юноши, и вдвоем с ней мы дежурили у его постели, пока душа его не вознеслась на небеса. А после стали ждать.
- И вы не захворали. Это благословение?
- Просто везение.
- Но ей повезло меньше.
- Верно. Однако никто, кроме ее брата, не умер. Это случилось в марте. Чума вернулась к нам в июне, она захлестнула этой край, как гигантская волна. Четверть жителей города стали ее жертвами. И каждый пятый из крестьян и арендаторов леди Анны.
- Это еще не самые тяжелые потери. Я слышал, что в некоторых селениях она убивала всех до единого, никого не щадила.
- Нам тоже довелось слышать о подобном. Но у меня язык не поворачивается благодарить небеса за такое милосердие к нашим людям. Очень уж тяжело все это было. - Он поднялся и сухо кивнул Морвану. - Пойду проведать ваших воинов, а после меня ждут другие дела. Немного позже вас кто-нибудь навестит.
Кто-нибудь явится проверить, не начал ли он уже умирать.
Он побрел к лагерю, стараясь не отставать от Асканио. Ему еще о многом хотелось спросить святого отца.
- Вы остались, чтобы защитить ее в случае опасности? И пробудете тут до ее возвращения в монастырь?
- Защитить себя она и сама бы сумела. Но здесь, в крепости, не осталось рыцарей. Чума всех их убила. Поэтому я решил задержаться на некоторое время. По крайней мере, до тех пор, пока наш юный герцог не назначит сюда правителя-регента или пока отрок Джосс не заслужит шпоры.
- И тогда она вернется в аббатство?
Асканио окинул его проницательным взором, в котором ясно читалось: святой отец не забыл ни слова из его исповедального монолога.
- Вернется. Она полна решимости принять постриг.
В другой ситуации это могло бы звучать как предупреждение, даже угроза. Но не бессмысленно ли предупреждать о чем бы то ни было покойника? И чем можно ему пригрозить?
Глава 3
Анна согнула ноги в коленях и подалась вперед, погрузившись в воду по шею. Одному Богу было известно, когда ей снова выпадет возможность как следует вымыться. Предстоявшая неделя сулила бессонные ночи и дни, полные трудов и тревог.
Она смыла с волос мыльную пену, поднялась на ноги и ступила из деревянной лохани на пол. Завернувшись в простыню, устроилась на табурете, который стоял у очага, и со вздохом принялась расчесывать свои пышные кудри, спутавшиеся под воздействием воды и ветра.
В прежние годы этим всегда занималась служанка, которая неизменно громко жаловалась на судьбу, раздирая деревянными зубьями гребня шевелюру своей маленькой госпожи. После она горестно цокала языком при виде синяков и ссадин, которые обильно украшали ноги и руки юной Анны, и украдкой сочувственно оглядывала всю ее нескладную фигуру. Анне было к этому не привыкать, на нее почти все смотрели именно так: с жалостью и недоумением, а иные и с усмешкой - слишком она была высока для своих лет, почти на голову выше всех своих сверстников, не исключая и мальчиков.
Один лишь отец не считал внешность своей дочери гротескной. Напротив, он даже гордился ее ростом, ведь сам Роальд де Леон, потомок грозного викинга, первого из Роальдов, построившего родовую крепость на диких прибрежных скалах, был настоящим великаном и отважным воином. И то, что дочь уродилась в него, доставляло Роальду несказанную радость. Его восхищали не только пропорции тела юной Анны, но также и то, что она с малых лет великолепно держалась в седле и метко стреляла из лука. Иногда Анне думалось, что, если бы не эти ее столь не подобающие юной леди увлечения, отец попросту ее не замечал бы.
Отложив гребень, она встала, подошла к сундуку и достала смену чистого белья, а когда с одеванием было покончено, вернулась к очагу и стала сушить расчесанные блестящие волосы, приподнимая пряди ладонями. И как всегда, не погляделась в зеркало.
В аббатстве, разумеется, зеркал не существовало, но Анна привыкла обходиться без них задолго до того, как впервые переступила порог обители. Ей было известно, как она выглядит: то, что Бог не наградил ее красотой, отчетливо читалось в грустном взгляде матери, обращенном к ней. Этот исполненный сострадания взгляд вполне заменял ей собственное отражение.
Со времени отрочества она привыкла к тому, что из-за высокого роста и неженственных манер многие поглядывают на нее с сочувственным недоумением, привыкла настолько, что попросту перестала придавать значение мнению о себе окружающих. Ведь там, где она надеялась провести всю жизнь до последнего вздоха, на ее внешность никто не обращал бы внимания. Ей осталось лишь уладить неотложные дела в Ла-Рош-де-Роальд, после чего за ней должны были навек затвориться врата обители. Анна всем сердцем ждала этой минуты.
Близился вечер. Солнце садилось. Его красноватые лучи скользили по плитам пола. Анна вышла на галерею и залюбовалась закатным небом. Легкие облака, клубившиеся над горизонтом, окрасились в пурпурные, багровые и оранжевые тона, огненный шар солнца повис над самой кромкой моря, прежде чем неторопливо опуститься в него. От берега в необозримую даль тянулась блестящая, переливающаяся световая дорожка, на поверхности которой вспыхивали и тотчас же гасли мириады разноцветных искр. Любуясь красотой и величием мира, Анна внезапно почувствовала, как ее восхищенная душа словно бы вырвалась наружу, за пределы телесной оболочки, и где-то в вышине, в необозримой дали, встретилась с другой душой, давно знакомой и желанной. Миг этой встречи был столь сладостным, что ей почудилось: именно этого она ждала всю жизнь. От невыразимого счастья на глаза ее навернулись слезы.
Между тем солнечный диск уже почти до половины скрылся за горизонтом. Анна посмотрела вниз. Там, на одном из скалистых уступов, она заметила одинокую фигуру с поникшими плечами и печально опущенной головой. Она узнала сэра Морвана, и сердце ее наполнилось состраданием к несчастному. Он выглядел таким одиноким, в самой его позе угадывалась обреченность и полная покорность жестокой судьбе.
Анне вдруг подумалось: а не с его ли душой в столь упоительном единении только что слилось ее внутреннее «я», вынесенное в пространство, не их ли безмолвный союз благословили сейчас небеса, полыхающие закатными огнями, и морская гладь, и легкий ветерок, и, быть может, сам Создатель и Творец всего сущего?
1 2 3 4 5 6