– У меня нет иной семьи, кроме моря, месье Тремэн. Но когда я стану слишком стар, чтобы держать штурвал, я хотел бы вернуться туда и поселиться в домике над бухтой Форта-Рояль – это одно из самых замечательных мест в мире. Надеюсь, что к тому времени нам удастся прогнать оттуда проклятых англичан.
У капитана не было семьи, но зато на острове его ждала подруга, которая давала ему все, что требуется человеку с простыми вкусами. Она кормила его огромными креветками, которые водились в прибрежных водах, прекрасной рыбой, больше походившей на произведения искусства, громадными земляными крабами, которых подавали с рисом, и фруктами, в изобилии произраставшими на той благословенной земле: бананами, сливами, ананасами. Ананасы называли «французскими», слово «Франция» в тех краях было синонимом всего изысканного и прекрасного.
Капитан не делал из этой дружбы тайны и со странной хрипотцой в голосе описывал ее дом, дорожка в который бежала между кокосовых пальм и хлебных деревьев. Одна ветка такого дерева могла прокормить целую семью. В саду, где любая воткнутая в землю палка тут же пускала корни, давала ветки и цветы, огромные кусты гибискуса отважно противоборствовали лианам орхидей и цветкам ванильных деревьев. Он рассказывал о прозрачном ручейке, вытекающем из-под обломков скал. Возле него было приятно отдыхать жарким летним днем. Словом, остров представлялся Адаму настоящим раем.
Была еще родина отца, огромная Канада, о которой тот всякий раз с воодушевлением рассказывал, стоило ему вспомнить детство. Величественная река Святого Лаврентия, ее обширная пойма, куда заплывали киты, выбрасывающие вверх при дыхании целые гейзеры сверкающей воды, дремучие леса, где он два-три раза побывал, сопровождая индейца Коноку – отважного краснокожего вождя. В день расставания индеец подарил Гийому волчий коготь, и отец носил его на шее на золотой цепочке.
Адам, конечно, всем сердцем любил свой край и свой дом, но не раз в мечтах уносился в далекие страны, они давали пищу его воображению. Но между ним и этими странами существовало препятствие пострашнее английского флота – необъятный океан, которого он безумно боялся.
При этом он не чувствовал отвращения к морским берегам, пляжам, скалам и их обитателям, прекрасным птицам и морским водорослям. Из окон своего дома он мог долго любоваться величественным морским пейзажем – бескрайним и переменчивым, отливающим то перламутром, то лазурью и золотом, то расцвеченным всеми красками радуги. В плохую погоду, когда налетали бури и ураганы, океан напоминал разбушевавшуюся преисподнюю. У ребенка были глаза, чтобы смотреть и восторгаться, но зрение тотчас изменяло ему, стоило только ступить ногой в этот фантастический и зыбкий мир или очутиться на палубе корабля. Адам испытывал не просто морскую болезнь, но настоящую панику, с тех пор как свалился в воду с рыбачьего баркаса. После того несчастного случая мальчика преследовали кошмары, он бился в конвульсиях, и отец в конце концов отказался от попыток научить его плавать. При одном упоминании об этом ребенок начинал в ужасе кричать.
– Его не назовешь даже мокрой курицей, – вздыхала Элизабет, которая плавала, как морской котик. – Он чувствует, что тонет, как только вода доходит ему до колен.
Теперь страх ставил перед беглецом непреодолимую преграду. Покидая Варанвиль, он был полон решимости: единственное место, где его вряд ли будут искать, – это на берегу моря, поэтому и идти надо туда, но, конечно, не в Сен-Васт, там его каждый знает. Лучше отправиться в Барфлер, он ближе к замку Амелии, всего шесть или семь километров, если считать в новой метрической системе, установленной правительством в 1795 году.
Но по мере того как он приближался к цели, его решимость несколько угасла. Где найти мужество спрятаться на одном из судов? У Ронделеров Адам слышал, что они должны отбыть в Гавр с петициями и подарками Первому консулу, чей визит в город ожидался 4 или 5 ноября. Это было великое событие, взволновавшее всю Нормандию.
Адам забрался в чей-то сарай, забился в солому и доел остатки хлеба и сыра, с грустью размышляя, что свобода требует иногда больших жертв. Как справиться с ужасом и преодолеть расстояние от бухты Котантена до Гавра? Мальчик был почти уверен, что в Гавре найдет того, кто ему поможет.
Два года назад у Ронделеров он познакомился с необыкновенной старой девой, мадемуазель де Ля Ферте-Обер, которая во время Террора скрывалась в Эскарбосвиле. Она была крестной Жюльена и обладала характером, который, самое малое, можно было назвать трудным. Когда тень гильотины перестала висеть над ее головой, мадемуазель Радегонд поторопилась домой. Она владела фабрикой, производящей корабельное вооружение, и как только стихла революционная буря, поспешила туда наводить порядок. При этом она горячо благодарила родственников за приют, и те, почти разоренные, надеялись впоследствии на ее помощь. Но тесные узы, сплотившие людей в опасности, частенько ослабляются с наступлением спокойных времен. Последний визит пожилой мадемуазель – на сей раз она приезжала летом отдохнуть – обернулся катастрофой: из-за пустяка разразилась семейная ссора, и кипящая от ярости старуха вернулась домой, клянясь всеми богами, что ноги ее больше не будет на берегах Котантена.
Но именно во время своего последнего приезда она подружилась с Адамом. Поэтому, садясь в карету, заявила ему на прощание:
– Я никогда не вернусь сюда, но тебя, малыш, очень люблю. Знай, что если однажды тебе понадобится помощь, ты всегда найдешь ее в моем доме на набережной Нотр-Дам. И не забудь передать привет от меня твоей семье!
В тот момент Адам не придал приглашению никакого значения, понимая, что, возможно, оно было сделано, чтобы еще раз унизить Ронделеров, но теперь он вспомнил о нем.
Как случается, когда чувствуешь себя очень несчастным, мальчик пытался забыть о своем страхе, мысленно цепляясь за яркую картинку: сад на Мартинике, цветущий, зеленый, полный пленительных запахов маленький рай Клер-Эвлалии, где все живут в удовольствие– от муравьев до райских птичек. Его мало волновало, что над этим Эдемом развевается сейчас английский флаг. Он знал только, что у мадемуазель де Ля Ферте-Обер есть суда и они отвезут его на остров его мечты. Географические познания Адама были весьма смутными, он лишь примерно представлял, где находится Мартиника, но вдруг почувствовал, что сердце его наполняется странной отвагой. Теперь главное – добраться до Гавра.
Нет, он, конечно, не разлюбил своих близких. Он тяжело переживал расставание с ними, но тем не менее его решимость оставалась непоколебимой, недаром он был сыном своей матери, Агнес де Нервиль, приказавшей разрушить свой родовой замок, поскольку для основания плотины возле Шербурга требовались камни. Мальчику хотелось любой ценой отречься от воспоминаний.
Но между мечтами и их исполнением стоял давний недруг – море, – и страх его не поддавался никаким разумным доводам. Как избавиться от ужаса, вызывающего улыбку у его сестры?
К утру буря начала стихать, а вместе с ней и тревоги юного беглеца. В процессе спора с самим собой он пришел к следующему выводу: если ему удастся пересечь бухту и при этом не отдать Богу душу, если его до смерти не доконает морская болезнь, если он доберется до набережной Гавра, он наверняка навсегда избавится от своего страха перед морем, и с этих пор ему будет принадлежать весь мир. Он сможет смело пускаться в многонедельное плавание и превратится в настоящего мужчину.
Разобравшись, таким образом, с самим собой, Адам свернулся калачиком в соломе и со спокойной совестью уснул. Добавим, что к тому же он просто изнемогал от усталости...
Разбудил Адама перезвон колоколов.
Он раздавался со всех сторон. Колокола звучали справа, слева, спереди, сзади, утренний концерт как бы перенес его в потусторонний мир. Наконец Адам вспомнил, что в этот день был праздник Всех Святых. Клеманс недавно говорила о нем с Белиной как о великом событии. Подумать только! Первый большой христианский праздник, который французы вновь получили право отмечать. Во время Революции многие храмы были обесчещены, разграблены, обагрены кровью, как, например, в Сен-Васте или в Ридовиле, но теперь с еще большим жаром там будут петь хвалу Господу. Казалось, руки звонарей только нагуляли силу во время вынужденного безделья. Боже, какой чудесный перезвон!
Конечно, и речи не было о том, чтобы пойти к мессе. Он подумал о том, как пройдет праздник в Пернеле: молодой кюре обо всем позаботится, поможет старому месье де Ля Шенье, которого все так любили в Тринадцати Ветрах и чья могила будет так же осыпана цветами, как и могила бабушки Матильды.
Заметив, что вновь погрузился в граничащие с сожалением воспоминания, Адам твердо запретил себе думать об этом. Праздник снимал еще одну проблему: работать сегодня никто не будет, и он сможет оставаться в сарае до ночи. Ночью он постарается добраться до Барфлера, осталось всего-то пол-лье. Пустяк! Только надо обязательно раздобыть что-нибудь поесть, Адам вновь почувствовал, что голоден.
От того, что принесла ему Амелия, осталось только варенье на донышке горшочка. Адам пожалел, что не дождался девочку вчера вечером, она наверняка приносила ему еды. Он побоялся, что за ней кто-нибудь подсмотрит или она не сможет прийти, или... расскажет правду, несмотря на клятву, которую он с трудом с нее взял...
Адам решил, что придется рискнуть и попытать счастья на соседней ферме. Его вдохновил и придал мужества перезвон колоколов. Он означал, что все жители пойдут сейчас к мессе. Есть шанс, что путь окажется свободным.
Мальчик выждал еще несколько минут, после того как смолк последний колокол, подгоняющий опоздавших, потом покинул свое пристанище. Нужно было сориентироваться. Ла Пернель был не более чем в одном лье от дома, но Адам плохо знал этот край фермеров и никогда прежде здесь не бывал. Справа от себя он разглядел церковь Монфарвиля и легко узнал ее: белые гранитные стены храма в ясную погоду служили маяком для судов. Итак, он находится примерно в полулье от Барфлера.
Ферма, на которую он попал, выглядела хозяйством средней руки. Адам надеялся, что не встретит собак. Хотя это его не очень тревожило, он обычно неплохо ладил с животными, и потом, несмотря ни на что, он вовсе не напоминал бродягу. В худшем случае, если его застанут на месте преступления, он заплатит, но луидор в его руке может вызвать подозрения. Особенно если весть о его бегстве уже достигла этих краев.
Мальчик прошмыгнул во двор. К нему подошла собака и дружески вильнула хвостом. Обнюхала его и, очевидно, решив, что пришелец не представляет угрозы, убежала в огород. Адам на цыпочках вошел в дом...
В ноздри ударил одуряющий запах щей. Он исходил из огромного котла, который потихоньку кипел на чугунной печке, и показался голодному мальчугану в сто раз аппетитнее, чем изысканнейшие блюда, которыми Клеманс Белек кормила обитателей Тринадцати Ветров. Обед был явно приготовлен на дюжину человек – длинный деревянный, со следами жира стол, отполированный до блеска локтями едоков, был накрыт. Котел показался Адаму чересчур тяжелым, он даже побоялся приподнять крышку. Но поесть-то все же надо было раздобыть! Это оказалось несложно. В ларе он нашел начатый каравай хлеба и быстро отрезал от него большой ломоть. В шкафу лежал завернутый в тряпицу окорок, он был небольшим, и мальчик решился отрезать только малюсенький кусочек. Затем увидел на полке три крута сыра, схватил один и тут же почувствовал угрызения совести – он занимается самым настоящим воровством, и голод его вовсе не извиняет. Обитатели этого дома не слишком богаты, это сразу бросалось в глаза. Надо было им что-то оставить взамен. Адам вытащил кошелек, достал оттуда один луидор и аккуратно положил его сверху на окорок. Плата, конечно, была более чем щедрой, но Адам никогда не отличался жадностью. Он только подумал, что сделка будет более честной, если он наведается в курятник и проверит, не снесли ли куры яичек...
Он нашел два прекрасных светло-коричневых яйца, завернул их в платок, решив съесть перед тем, как отправится в путь. Наконец, набрал в крынку из-под принесенного Амелией молока колодезной воды и, еще раз удостоверившись, что никто его не видел, вновь забрался в сарай и стал дожидаться вечера...
Впрочем, не без тревоги. На этот раз погода не благоприятствовала празднику Всех Святых: день был серым и ветреным. Приоткрыв дверь, мальчик видел, как за колокольней проносятся по изжелта-серому небу сизые облака. Время от времени ветер приносил переполненные водой тучи, и те проливались на землю ледяным ливнем. Колокола возвестили об окончании обедни, потом пригласили верующих к вечерне, звонили они со всевозрастающей меланхолией, их перезвон то ясно слышался, то стихал, в зависимости от силы дыхания небес.
Дневной свет постепенно угас, мальчику стало не по себе. Он вдруг почувствовал себя одиноким и несчастным, а то, что его ждало, только подливало масла в огонь. Впервые он с грустью подумал о доме. Как было хорошо на кухне у Клеманс в плохую погоду, они сидели возле камина и поджаривали все, что попадалось под руку: кусочки яблока, каштаны или просто ломтики хлеба, на которых аппетитно таяло масло... Впечатление было таким сильным, что Адаму даже почудился запах поджаренного хлеба. Еще была его комната, которую он очень любил, и спрятанные в ней сокровища. Элизабет, конечно, помешает «самозванцу» завладеть ими, но все равно тяжело со всем этим расставаться. Да и вообще он может умереть, так и не добравшись до Гавра.
Адам подумал о смерти лишь на мгновение, но это было так тяжело, что решимость бежать чуть не оставила его. Если пойти побыстрее, то можно добраться до Тринадцати Ветров, пока не закрыли двери и ставни. Искушение было очень сильным, но тут мальчик вновь увидел лицо незнакомца, которого ему пытались навязать в качестве брата, его зеленые, светящиеся ненавистью глаза, казалось, они смеются над ним и предупреждают: «Я приехал занять твое место, потому что я больше на него похож!» В сердце Адама опять всколыхнулась ярость. Бледный же у него будет вид, если он теперь вернется. Тот, другой, поднимет его на смех. Нет! Об отступлении не может быть и речи! Только добравшись до своего рая, он даст о себе знать близким, а потом, чуть позже, как и обещал, заберет к себе Амелию.
Набравшись мужества, Адам собрал вещи, аккуратно уложил остатки пищи, выпил два яйца, надвинул капюшон на самые брови и покинул свое временное пристанище.
Было уже совсем темно, когда он наконец добрался до Барфлера. Сквозь щели в ставнях пробивался желтый свет зажженных свечей. Завтра – День поминовения усопших, и сейчас в каждом доме молились об умерших родственниках, просили Господа успокоить скитающиеся души. Иногда Адам слышал обрывки молитвы, иногда – нестройное песнопение. В другой раз он нашел бы это забавным, но не сегодня, слишком зловещая выдалась ночь – ветер, буря, мечущиеся по небу тучи, разбивающиеся о скалы волны. Адам подумал, что спокойно мог бы еще сутки просидеть в своем сарае: ни один моряк не выйдет в море в День поминовения усопших.
Адам еще раз подумал, а не возвратиться ли ему назад, но вдруг услышал приближающиеся шаги и припустился вперед по улице Святого Фомы, главной улице города, ведущей прямо к морю. Он пробежал мимо Голубого замка, в котором сейчас располагалась кузница, затем мимо старого рынка – просто крыша на четырех каменных столбах, – осторожно спустился вниз к морю. Дорога была глинистой и скользкой, телеги торговцев дарами моря застревали на ней по самую ступицу, одна и сейчас торчала на самой середине, потом обогнул старую церковь из серого гранита с приземистой квадратной башней и наконец оказался возле дамбы, вдоль которой стояли самые большие суда.
Ну вот, наконец, и то, что он искал: два рыбацких судна, наверняка самые крупные в Барфлере, уже расцвеченные флагами и готовые принять на борт тех, кто отправится встречать в Гавр первого человека в государстве. Суда слегка покачивались, натягивая скрипящие тросы, но, несмотря на спазмы в желудке и гложущую сердце тревогу, Адам решил, что они все же выглядят надежно, может, из-за их размеров, а может, из-за широких корпусов, которые делали суда похожими на люльки. Был час прилива, и суда находились почти на уровне дамбы. Стоило только сделать шаг, и ты уже на борту, и не нужно спускаться вниз по высеченным в стене, скользким от налипших водорослей ступеням.
Однако Адам в раздумье стоял на дамбе, все еще не решаясь сделать последний шаг, вновь во власти преследовавших его демонов страха. «Есть ли у меня другой выбор?» – думал он, но тут как бы в ответ на его немой вопрос сзади вновь послышались шаги. Небо на минуту очистилось от туч, в лунном свете Адам увидел у входа на пирс силуэты двоих мужчин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38