Неужели этот старый кабан уверен, что» Он» больше не вернется… что его голос, его руки, его тело никогда больше не заполнят собой этой комнаты?— Сними с меня это платье! — закричала Катрин. — Дай мне какое хочешь… любое… только не это!Она, сжала зубы, чтобы не зареветь в голос, закрыла глаза, чтобы не дать волю слезам, и задрожала вдруг всем телом от любви, тревоги и страха. У нее было желание броситься вон из комнаты, вскочить на лошадь и мчаться до полного изнеможения вперед, оставляя за собой и ночь, и страх. Только бы вырваться из этого кошмара, который держит ее в заточении, скакать к мужу, броситься к нему на грудь, а потом можно и умереть…Но Сара, уже напуганная ее воплем, бросилась к ней и почти сорвала с нее серое платье. Только на мгновение взглянула она на перекошенное лицо молодой женщины, дрожащей перед ней, и все поняла. Никаких объяснений не требовалось: она так хорошо ее знала.Обняв нежные плечи, сотрясающиеся от внезапного нервного припадка, осторожно встряхнула Катрин. — — Успокойся, — сказала она с огромной нежностью, внезапно добавила с силой:— ..Он вернется!..— Нет… нет! Беро д'Апшье бросил ему это прямо в лицо. Я никогда больше не увижу Арно. Поэтому он и решился напасть.— Это грубая ловушка. И тебе должно быть стыдно, что попалась в нее. Говорю тебе, он вернется. Я тебя хоть раз обманула? Ведь ты знаешь, что иногда передо мной приподнимается завеса над будущим? Твой супруг вернется, Катрин! Твои страдания с ним еще не кончены.— Страдания?.. Если он вернется живым, как он может заставить меня страдать?Сара предпочла прервать этот разговор. Она уже набросила на Катрин мягкое платье из белой шерсти, сотканное ронсийскими женщинами, из плотного мягкого и легкого полотна, на которое так щедр был Жак Кер. Она решительно завязала тесемки на шее и запястьях Катрин, понемногу начинавшей успокаиваться.— Вот так! Теперь у тебя вид настоящей монашки. Именно так тебе предстоит держаться сегодня вечером, — сказала Сара со смехом. — Теперь иди поцелуй малышей — и в кровать! Я принесу тебе в постель печеных каштанов и побольше ванили с сахаром… если только Мишель не все съел.Обессиленная, Катрин позволила отвести себя в соседнюю комнату, где располагались Сара и двое детей. Там в камине горел огонь, а у изголовья большой кровати с красными занавесками небольшая масляная лампа мягко освещала светлую головку маленького, совершенно утонувшего в огромной массе белых простыней и стеганого одеяла мальчика. Его густые кудри блестели, как золотая стружка, темные густые ресницы бросали мягкую тень на круглые щечки. Он приоткрыл рот и сосал большой палец, другая рука с маленькими розовыми растопыренными пальцами лежала поверх одеяла.С сердцем, полным нежности, Катрин взяла эту ручонку, осторожно поцеловала и укрыла одеялом. Потом повернулась к девочке.По другую сторону ночника в большой каштановой колыбели, где Арно издал свой первый крик, спала с чрезвычайно важным видом Изабелла де Монсальви. Ее крошечное личико с ямочками было уменьшенной копией властного отцовского лица. Густая шелковистая прядь вьющихся волос, выбивавшаяся из-под чепчика на маленький носик, была роскошного черного цвета. Крепко сжатые кулачки придавали ей весьма серьезный вид. На самом же деле Изабелла была вероятно веселым ребенком, от которого сходил с ума весь дом и которая этим прекрасно пользовалась. Катрин понимала, что эта девочка сможет за себя постоять. И если, глядя мечтательные глаза сына, она порой и испытывала мимолетное беспокойство за его слишком мягкий нрав, то была абсолютно спокойна за Изабеллу. Ее насмешливый критический взгляд черных, как у отца, глаз свидетельствовал о твердости характера.Опустившись на колени между кроватью и колыбелью Катрин стала страстно молиться о том, чтобы опасность покинула эту комнату, эти кровати, эти детские головки, которые она должна защищать.— Господи, сделай так, чтобы с ними ничего не случилось! Умоляю тебя… Они такие маленькие! А война — такая жестокая, такая страшная вещь… и такая слепая!Ее мысли, покинув пределы комнаты, охватывали теперь всех детей и всех матерей, которые пришли по зову колокола укрыться за стенами Монсальви. Она приказала устроить их как можно лучше, ведь она чувствовала себя сестрой этих матерей. И для сеньоры и для пастушки страх за своих детей был одним и тем же. Наверное, и мужчины испытывали этот страх, но в них древняя, унаследованная от предков страсть к битве была сильнее.И как будто в ответ на ее тревожное обращение к Небу послышались крики часовых, переговаривавшихся через определенный промежуток времени. На стенах города солдаты Николя несли охрану, и, может быть, очень скоро войско графа д'Арманьяка придет к ним на помощь и прогонит этих зубастых хищников. Банда Беро д'Апшье будет уничтожена, и тогда матери Монсальви смогут снова спать спокойно и, забыв о тревоге, вернуться к повседневным делам…С этой утешительной мыслью Катрин, в последний раз осенив себя крестом, покинула комнату своих детей. Глава вторая. АЗАЛАИС — Посланец!.. Он мертв!.. Они убили его!.. Отчаянный голос Сары отогнал сон и заставил ее покинуть теплую мягкую кровать.Этот крик вновь вернул ее в страшный грозный мир. Взгляд остановился на лице наклонившейся над ней Сары. Оно было цвета серого гранита и окаменело от ужаса. Катрин с трудом выдавила:— Что ты такое говоришь?— Что убит брат Амабль. Люди Беро схватили его. — Откуда это известно? Нашли его тело? Сара горько усмехнулась.— Тело? Весь город сбежался на стены, чтобы на не посмотреть. Беро д'Апшье подвесил его на крюк мяса на углу первого дома предместья Сент-Антуан! Беднягу пронзили столько стрел, что он похож на ежа. А одной их на груди прибито твое письмо.С подкашивающимися от волнения ногами бедная женина упала на сундук, заламывая трясущиеся руки. Она стонала, и Катрин впервые в жизни не узнала ее голоса.— Это злодеи… демоны… слуги Сатаны! Они нас всех пожрут…Молодая женщина, уже успевшая вскочить с постели, остановилась, пораженная:— Сара, это ты? Ты боишься?Никогда, даже в самые суровые моменты своей жизни, Катрин не видела у своей Сары такого пепельного лица, таких расширенных от ужаса глаз, такого дрожащего рта. Это было так неожиданно, так дико, что Катрин почувствовала, как у нее подгибаются ноги.В полном отчаянии, готовая плакать, она повторяла, не в силах верить:— Ты боишься?Сара закрыла руками лицо и заплакала от страха и от стыда.— Прости меня! Я понимаю, что расстраиваю тебя… но если бы ты только видела…— Я иду…Охваченная гневом, Катрин как попало надела платье, сунула ноги в сапожки и, не подвязав волосы, бросилась из комнаты, вихрем слетела по широкой лестнице и вылетела на улице.Подобно буре, с развевающейся за спиной светлой гривой, она, ничего не замечая вокруг, пересекла широкий двор, чуть не сбила с ног возвращающегося Жосса и, не слыша того, что он ей сказал, бросилась дальше. Она неслась по равной улице, поднимая юбки, чтобы легче было бежать, Она не знала, ни что будет делать, ни зачем бежит. Катрин толкала неизвестная сила, делавшая ее каким-то другим, неизвестным существом, переполненным бешенством и злобой.Она бросилась на стену и влетела в молчаливую толпу, почтительно перед ней расступившуюся. И толпу эту она тоже не узнала: все лица были того же серого цвета, что и лицо Сары, все глаза были пусты, а уста безмолвны. Кто-то пробормотал странным хриплым голосом:— Божий человек… Он умер.Действительно был мертв. Как Сара и говорила, изрешеченный стрелами несчастный монах висел на крюке в своей грубой монашеской одежде, задубевшей от засохшей крови, — жуткая и гротескная фигура, со скрюченными предсмертной судорогой пальцами больших ступней. Несколько слов, произнесенных незнакомым голосом, привели госпожу де Монсальви в ужас, сковавший ее людей. Жертвой был человек Бога! Это преступление привело всех в состояние шока и оцепенения.Внизу около трупа, повернувшись к потрясенному городу, скалили зубы два солдата.Стоя на колючем ветру плато, Катрин закричала вне себя:— Да, он мертв! Его убили! А вы все так и будете молча смотреть на него, ничего не делая?И, прежде, чем ее жест был предупрежден, она вырвала лук у одного из солдат. Ее гнев, превосходящий силы, легко натянул тугую тетиву. Как рассерженная гадюка просвистела стрела, вонзилась в горло одного из бандитов, который рухнул, задыхаясь и захлебываясь кровью. Молодая женщина потянулась за новой стрелой, чтобы сразить второго, но тот уже рухнул рядом с первым, настигнутый стрелой Жосса.Когда люди Монсальви проснулись, их оцепенение прошло. Стрелы из луков и арбалетов свистели в воздухе, вынудив бандитов Апшье отступить к лагерю. Скоро между стеной и лагерем осаждавших не осталось никого, кроме жалких останков несчастного казненного монаха.— Прекратить стрельбу! — крикнул Жосс. — Не надо переводить боеприпасы…Послышался чей-то протестующий голос:— Мы что же, так и оставим бедного брата Амабля висеть там, как лису, попавшую в капкан, чтобы он разлагался у нас под самым носом на ветру и под дождем?Врезавшись в толпу, как корабль в штормовые волны, в чепце, развевающемся наподобие паруса, Гоберта встала рядом с Катрин. Она была выше госпожи на целую голову. Две черных косы толщиной в детскую руку были уложены вокруг ушей. Встав в своей обычной позе, с кулаками, упертыми в бока, торговка полотном добавила:— Это был святой человек, смирный, как овечка, и он умер за нас. Ему нужен покой доброй христианской земли, а не бесстыдные издевательства воров. И если никто не хочет пойти и отцепить его, я клянусь на кресте моей матери, что сделаю это сама. Откройте мне ворота!Катрин колебалась. Выйти сейчас — значит ввязаться в сражение, в котором у осажденных не было ни малейших преимуществ.К тому же был риск, что враг войдет в приоткрытые ворота и захватит город. Но, с другой стороны, Гоберта была права: позором для всех было оставлять останки монаха в руках его палачей!Чувствуя, что Катран вот-вот склонится на ее сторону, Гоберта стала настаивать, полуумоляюще, полуповелительно:— Ну так что же, сеньора? Как поступим? Будем… Ее слова покрыли медленные удары монастырского колокола. Каждый машинально повернулся к внутренней части города, откуда одновременно раздавалось заунывное песнопение.— Монахи! — произнес кто-то. — Вот они! Они вышли все!И действительно, шествуя двумя рядами, августинцы аббатства шли к воротам Сент — Антуан. Погрузив руки в широкие рукава, надвинув капюшоны на лица до самого подбородка, они громко читали заупокойную молитву. Во главе процессии рядом с двумя братьями, несущими большие свечи из желтого воска, шел аббат Бернар. В фиолетовой ризе с серебряным крестом и митрой на голове, он обеими руками нес дароносицу, в которой в окружении золотых лучей блестела облатка. При его приближении каждый преклонил колени.Подойдя к опущенной решетке, аббат жестом приказал ее поднять. На стенах все устремили на Катрин вопросительные взгляды.На этот раз она не противилась. Богу пути не преграждают.— Откройте! — крикнула она. — Но пусть путники на стенах приготовятся стрелять. Вооружите арбалетчиков. Если кто-нибудь сделает шаг в сторону сеньора аббата, стреляйте, не ожидая приказа!Скрежет поднимающейся решетки прошелся по нервам как рашпиль. Риск был огромен. Людей, зверски убивших монаха, может не остановить вынос святых даров. Банда их сметет в одно мгновение, с ревом ринется в открытые ворота Монсальви. Каждый клинок найдет свои ножны из плоти и крови. Погребальную песнь сменят стоны, и это будет конец… Подъемный мост опустился с апокалипсическим шумом.Катрин снова взяла свой лук, уперла его о зубец стены и не спеша вложила стрелу.— Если Беро д'Апшье появится, я убью его, — объявила она спокойным голосом.Поставив ногу на камень, она медленно и без особых усилий натянула тетиву. Тонкая ясеневая дуга согнулась вдвое. В таком положении она стала ждать.Лагерь внизу был удивительно неподвижен. Никто не показывался. Но за торчащими сучьями и ветками с натянутыми на них шкурами — укреплениями палаток — чувствовались настороженные взгляды и сдерживаемое дыхание. Рядом с трупом монаха на земле были распростерты тела двух солдат.Процессия пересекла мост. Песнопения на мгновение затихли под сводом стены и барбакана, потом раздались с прежней силой, возвещая Божий гнев:Тот день, день гнева.В золе развеет земное…Они остановились и даже отступили назад, подчинившись короткому приказу настоятеля:— Отступить за стены. Пусть поднимут мост!.. Удивленная Катрин ослабила тетиву и выглянула наружу. По ту сторону стен оставался один аббат, такой тонкий и хрупкий, протягивающий к серому небу руки, несущие солнце. Его сопровождали три монаха: двое — с носилками, один — с лестницей. И, повинуясь его приказу, мост медленно стал подниматься.— Он не хочет подвергать опасности город, — выдохнул Жосс, стоявший с вытянутым лицом за спиной Катрин. — Но он страшно рискует!— Прикажите не закрывать мост. Мы должны взять на себя долю риска. Кроме того, поместите в окнах ближайших домов вооруженных людей.Отдав приказание, Катрин снова перевела взгляд на аббата.Он продвигался не спеша. Ветер раздувал ризу вокруг его худого тела, как знамя вокруг древка. Облака, подгоняемые западным ветром, бежали к пустошам Обрака, и там, по другую сторону широкой лощины, где шумела Трюйера, небо было сумрачно. Облака проходили так низко над плато, что казалось, хотели укрыть маленького неосторожного священника, собравшегося очистить мир с помощью чистого золотого солнца на кончике пальцев.Когда он дошел до трупа, в лагере произошло движение. У заграждений показалась массивная фигура и остановилась. Катрин узнала Беро д'Апшье и направила на него стрелу. Его длинные руки опирались на огромный обнаженный меч, но далее он не двигался.— Уходи, аббат! — прокричал он. — Здесь я судья! Нечего тебе вмешиваться!— Это один из моих детей, убитый тобой, Беро д'Апшье. Я пришел забрать его. А это твой Бог, распятый тебе подобными. Бей, если осмелишься, но затем ищи лес такой густой и местность такую дикую, чтобы спрятать там свое преступление и свой позор, ибо проклят ты будешь на земле и на небе до скончания веков! Иди! Приблизься! Чего ты ждешь?.. Присмотрись повнимательнее! У меня в руках золото, то самое, которое ты так любишь и за которым пришел. Тебе стоит только руку протянуть… Тебе стоит только поднять свой длинный меч, которым ты так ловко орудуешь.Оставив трех монахов снимать труп и укладывать его на носилки, что было не так-то просто из-за топорщившихся стрел, бесстрашный аббат двинулся по направлению к лагерю с высоко поднятой дароносицей. По мере того как он приближался, старый бандит вдруг странно съежился, как великан, превращенный в карлика. Он дрожал как лист на ветру, и показалось даже, что он вот-вот уступит древним тайным силам, пришедшим к нему из туманных времен детства, и преклонит свои колени, задеревеневшие от ревматизма и высокомерия. Но за ним стояли теперь его сын, его бастард и Жерве Мальфра. Самолюбие одержало верх над боязнью потустороннего мира, к которому его неминуемо вел возраст.— Уходи, аббат, — повторил он снова, но уже голосом, в котором слышалась усталость. — Уноси своего монаха. Ночью все кошки серы. Он уже был мертв, когда мы поняли, кто он такой. Но не думай, что я раскаиваюсь. Мы еще встретимся, и тогда у тебя в руках не будет Бога, за которого ты прячешься.— Он всегда со мной, и я всегда могу за него укрыться, ибо руки мои ежедневно касаются его Тела и его Крови! Даже если тебе он не виден, он со мной, так же как и с этим мирным городом, который ты хочешь разрушить.— Разрушить его? Нет! Я хочу сделать его моим, и он будет мой!Но аббат Бернар уже не слушал его. Как мать, защищающая свое дитя, он повесил золотое солнце себе на грудь и поддерживал его. Теперь он возвращался к немому городу, следившему за всей сценой, затаив дыхание.Медленно монахи с носилками вошли в ворота. За ними следовал аббат, который молился, свесив голову к своей Священной ноше. Потом город закрылся снова.За стенами никто не проронил ни слова, но как только монахи оказались в городе, как только упала решетка, раздались радостные восклицания, вздохи облегчения и победные крики.— Стреляйте, госпожа Катрин, — прошептал Жосс. — Вы держите этого бешеного пса на кончике стрелы. Стреляйте и освободите нас от него.Но Катрин устало вздохнула и с сожалением покачала головой.— Нет. Аббат мне бы этого не простил. Беро не осмелился его тронуть. Если он еще страшится Бога, может быть, он откажется от мысли нас уничтожить. Дадим ему подумать…— Подумать? Его люди голодны и жаждут золота. Они пойдут до конца. Если вы думаете, что они отступят, вы ошибаетесь, госпожа Катрин. Говорю вам, они нас атакуют.
1 2 3 4 5 6 7