— Что?.. Что вы хотите? — глухо спросил бывший палач. — Какую месть вы готовите старику?— Неужели я так на них похожа?— Да. — Арни Синяр не сводил с нее глаз. — Я сразу вспомнил свои кошмары. Вы даже не можете себе вообразить, сколько раз я представлял их себе! Они были молоды и красивы… они улыбались друг другу… А я должен был их убить.— Мне кажется, что вы оказали им хорошую услугу, потому что они вместе отправились на тот свет. Когда люди любят друг друга, то они, покидая эту жизнь вместе, наверное, надеются, что даже смерть не разлучит их, — тихо сказала Фьора.Старик внимательно смотрел на молодую красивую женщину, которая — и это было очевидно, — забыв о нем, разговаривала сама с собой. Он смотрел на нее с удивлением и одновременно с облегчением.— Вы действительно верите в то, что говорите?Она улыбнулась ему. Ее тронул этот старик, раскаивающийся в поступке, память о котором долго преследовала его. Ведь этот несчастный был всего лишь слепым орудием, а мучился воспоминаниями о двух юных любящих существах, которых он должен был лишить жизни. А тот, кто приказал их убить, знал ли он о ночных кошмарах? Фьора в этом очень сомневалась. Рено дю Амель был бессердечным человеком, Пьер де Бревай — по-видимому, тоже. Что же касается герцога Бургундского, то воспоминания об одном убитом молодом соратнике наверняка давно стерлись в его памяти.— Я взвешиваю каждое свое слово, — сказала Фьора, — и я пришла сюда не за тем, чтобы укорять вас, а только лишь спросить, где находится могила, в которой мой отец хотел, чтобы они были захоронены. Мне хотелось бы помолиться там.Произнося эти слова и вспомнив о разговоре, который у нее был накануне с Жаном дю Пуа, она поднесла руку к своему кошелю, но старик остановил ее:— Ни в коем случае! Ваш отец по-царски заплатил мне за ту услугу, которую я должен был выполнить.Благодаря ему я купил этот дом, где обрел покой. Могила, которую вы ищете, совсем рядом.— Значит, вы можете меня проводить до ;нее? — спросила Фьора.— Нет, ибо желательно, чтобы никто не видел нас вместе. Но вы и сами легко ее найдете. Выйдя отсюда на дорогу, которая будет у вас по левую руку, вы увидите источник на опушке леса. Он принадлежит монастырю, как и земли, окружающие его. Это источник Святой Анны. Я их перезахоронил неподалеку от источника. На могиле я посадил боярышник, расцветающий раньше и цветущий дольше, чем другие цветы. Местные жители углядели в этом какое-то чудо, и весной девушки приходят сюда сорвать несколько цветков на счастье.— Когда вы это сделали?— Спустя три дня после казни. Снега было немного, и не следовало дольше ждать, чтобы земля не слишком осела. Было новолуние, очень темно, но я вижу в темноте как кот. И потом… мне оказали помощь.— Кто же? Один из ваших помощников?— Нет, конечно, я не очень-то доверял им. Мне помог старый монах. Он не пожелал возвратиться в Бревай до тех пор, пока не выполнит то, что считал своей обязанностью. Бедняга! Он был не очень крепким человеком, но все же оказался мне очень полезен. Во всяком случае, он освятил землю… Видите ли, мадам, мне приятно сознавать, что эти несчастные дети покоятся там в освященной земле и совсем недалеко от меня, даже если по ночам я очень мучаюсь. Я обрел мир и покой, только лишь оставив свое ремесло и устроившись здесь навсегда. Вот почему я так испугался, узнав вас.— Вы понимаете теперь, что для этого у вас не было никаких причин, — успокоила его Фьора. — Я убеждена, что они сами давно простили вас. Прощайте, мэтр Синяр. Мы больше никогда не увидимся, но знайте, что я благодарна вам от всего сердца.Проводив взглядом старика, который направился в свой дом, Фьора подошла к своим друзьям.— Теперь, когда ты знаешь, что они мирно покоятся в освященной земле, не собираешься ли ты изменить свои планы мести? — спросил Деметриос.— Это ничуть не умаляет вины преступников.Я пойду до конца, — твердо ответила Фьора.— За исключением герцога Карла, другие, быть может, уже умерли?— Это и надо выяснить. Разве что божья кара поможет им избежать моей. Но вот, кажется, и источник.Бывший палач абсолютно точно описал это место, которое действительно было красивым. На опушке живописного соснового леса тоненькая струйка воды стекала в небольшой бассейн из грубого камня, уже покрытого мхом. Рядом рос большой куст боярышника с крупными ветками и красивой формы листьями. Нежные белые цветы уже начали осыпаться и плавали по воде. Однако Синяр не предусмотрел одной вещи — кто-то молился перед кустом боярышника.Это был молодой, бедно одетый человек, молившийся с таким усердием, что не услышал, как подъехали лошади. Фьора бросила вопросительный взгляд на Деметриоса. Грек пожал плечами:— Это можно объяснить тем, что этот куст считается чудотворным. Надо дать окончить молитву этому молодому человеку.Он молился недолго. Вероятно почувствовав, что на него кто-то смотрит, крестьянин — по одежде было видно, что это крестьянин, — перекрестившись, закончил молитву, наклонился и поцеловал землю.Поднявшись, он сорвал небольшую веточку, засунул ее себе за пазуху, надел свою шапочку и бросил пришельцам:— Что вам здесь нужно? Если вы собираетесь напоить здесь своих лошадей, то знайте, что это место святое.— Наши лошади не хотят пить, — ответила Фьора, — а мы хотим сделать только то, что делали вы — помолиться. Надеюсь, вы не видите в этом ничего дурного?Молодой человек ничего не ответил. Он подошел к всадникам, которые уже спускались со своих лошадей.Это был молодой человек двадцати пяти — тридцати лет, довольно высокого роста, несмотря на свою грубую одежду, весьма хрупкой комплекции и, к удивлению, даже элегантный. У него было не очень красивое лицо с резкими чертами, смутно кого-то напоминающими Фьоре.Молодой человек, в свою очередь, тоже внимательно смотрел на Фьору, не обращая никакого внимания на других. Он подошел прямо к ней.— Мари! — прошептал он, обманувшись из-за белой вуали, которая скрывала черные волосы молодой женщины. — Мари! Неужели это ты?! Но это невозможно! Однако…— Нет, — сказала Фьора, — я не Мари, я ее дочь.А вы кто? Вы, вероятно, знали ее, если через столько лет приняли меня за нее?— Я ее младший брат Кристоф. Мне было десять лет, когда… Я так их любил обоих… Вы не можете себе. даже представить — они были для меня всем, светом, который угас вот уже почти восемнадцать лет тому назад. С тех пор я чувствую себя самым несчастным человеком.Слезы душили его. Он отвернулся, снял свою шапочку и побежал преклониться перед боярышником, словно это было его последнее пристанище.— Посмотри, — прошептал Деметриос. — Это монах. — И действительно, в его темных спутанных волосах виднелась тонзура, свидетельствующая о том, что Кристоф де Бревай принял сан священника.— Наверное, у него не было другого выбора, — сказала Леонарда, взглянув с большим состраданием на худого монаха, плечи которого сотрясались от рыданий.Фьора приблизилась к нему и произнесла короткую молитву. Взяв молодого человека за плечи, она помогла ему подняться, предложив ему свой носовой платок, чтобы тот смог вытереть лицо, залитое слезами.— Я думала, что у меня не осталось больше родственников, — тихо сказала она, — и вот я нахожу молодого дядюшку! Может быть, теперь я стану менее несчастной? Меня зовут Фьора, и я приехала из Флоренции. Вы служитель церкви, не так ли?Кристоф отрицательно мотнул головой, но затем, поняв, что его тонзура выдала его, надвинул шапочку до самых бровей;— Я покинул церковь. Вчера я сбежал из монастыря Сито, где просто задыхался вот уже семнадцать лет, и пока еще не знаю, куда мне податься. Но очутиться я хочу далеко, как можно дальше! Перед тем, как покинуть эти места, я решил прийти сюда помолиться, увидеть еще раз их могилу.— Кто сказал вам, где она находится?— Наш старый капеллан отец Антуан Шаруэ, который проводил их в последний путь и который пришел в мой монастырь, чтобы умереть там после того, как мой отец прогнал его из дому. Мой отец — это просто бессердечное чудовище. Меня отвезли в Сито спустя три дня после казни, а мою младшую сестру Маргариту в монастырь бернардинок в Таре, где она умерла прошлой зимой.— А ваша мать? Она еще жива?— К несчастью, ибо ее жизнь — это ад. Она живет затворницей в нашем замке, взаперти с этим старым дьяволом, который не перестает оскорблять ее и поносить плоды ее чрева. Ее, такую добрую и нежную, которая столько страдала и которая должна все еще выносить мучения, которые бог, видимо, желает продлить.Если бы я смог освободить ее! — пылко воскликнул Кристоф.— Почему бы нам вместе не поискать способ это сделать? — спросила Фьора, взволнованная глубоким горем этого юноши.— Что вы хотите этим сказать? И потом, зачем вы вернулись сюда? Разве вы несчастны, живя рядом с этим флорентийским торговцем, о доброте которого мне так часто говорил святой отец Шаруэ?— Да, конечно… но мой отец умер, и я приехала сюда, чтобы расплатиться со старыми долгами. Если вы не знаете, куда идти, пойдемте с нами! Я позабочусь о вас.— Вы добры, но я хочу пойти на войну. Это единственный способ достойно покончить с жизнью, которая мне отвратительна.Деметриос приблизился и положил свою большую руку на плечо Кристофа:— Вам не кажется, что уже и так достаточно смертей в вашей семье? Почему бы вам не попробовать начать новую жизнь, более соответствующую вашим вкусам и достойную дворянина?— Дворянина?! У меня теперь больше нет даже имени. В монастыре я был просто братом Антимом. Мой отец считает, что от нашей семьи и следа-то не осталось.— Ну так выберите себе другое имя! Во всяком случае, ваш поход на войну может подождать хотя бы до завтра. И мне кажется, что вы еще многое можете сказать… вашей племяннице? Идемте с нами! Уже вечереет, и городские ворота скоро будут закрыты.По свету, вспыхнувшему в глазах бывшего монаха — в этих серых глазах семейства Бревай, так похожих на ее, — Фьора поняла, что он сгорает от желания принять это предложение, и она стала вежливо настаивать:— Идемте, прошу вас! Вы не можете представить себе, насколько я счастлива, что судьба свела нас.— Я тоже счастлив, впервые за столько лет! Я уже и забыл, что это значит — быть счастливым!И не заставляя больше себя упрашивать, но отказавшись взять лошадь, предлагаемую ему Фьорой, которая намеревалась ехать вместе с Леонардой, он резво вскочил на коня позади Эстебана.Молодая женщина вернулась тем временем к могиле родителей, преклонила колени и тихо промолвила:— Я поклялась отомстить тем, по чьей вине вы лежите здесь. Когда моя задача будет выполнена, я вернусь дать вам отчет, а пока я сделаю так, чтобы другие жертвы — ваша мать и ваш брат — обрели хотя бы мир в своих сердцах. Я ваша дочь и люблю вас.Наклонившись, Фьора поцеловала землю, поросшую зеленой травой, и поднялась. Несколько белых лепестков застряло в ее волосах. Как и Кристоф, она сломала веточку боярышника и вернулась к своим попутчикам.— Мы можем двинуться в путь, — сказала она с улыбкой.Перекрестившись в последний раз, всадники покинули источник Святой Анны, в прозрачной воде которого играли лучи солнца. В молчании они вернулись в город.Теперь настала очередь Леонарды вернуться в прошлое…Когда она прошла через ворота Гийом на северо-западе города, сердце старой девы забилось быстрее обычного, хотя внешне она ничем не выдала своего волнения. Она прожила около десяти лет в гостинице «Золотой Крест», красивая вывеска которой уже виднелась вдали. Леонарда не была здесь уже восемнадцать лет.Она приехала в Дижон после смерти своей матери, когда кузина Бертиль, хозяйка гостиницы, предложила помогать ей в ее повседневных делах. Леонарде действительно хорошо жилось на этом весьма богатом постоялом дворе, известном не только во всем графстве, но и за его пределами своими уютными комнатами и отличной кухней. Там всегда было многолюдно, останавливались богатые путешественники и весьма известные люди. Однажды даже герцог Филипп со своей свитой обедал в «Золотом Кресте». Естественно, что в этот вечер мэтр Гуте, владелец, отдал гостиницу в распоряжение только своего сеньора.Да, Леонарде Мерее хорошо жилось у своих родственников. Но вот однажды ей поручили заботу о маленькой брошенной девочке, и этого было достаточно для того, чтобы в ней проснулось чувство, которое она уже не надеялась испытать — инстинкт материнства, чувство самопожертвования, когда прижимаешь к себе живой комочек и готова отдаться ему всем своим существом, даже не помышляя о том, что однажды за твое добро тебе воздается добром.И на следующий же день Леонарда добровольно отказалась от всего того, что составляло ее жизнь, и ушла, не ведая, что ждет ее впереди, с неизвестным ей человеком, в котором она увидела только то, что он был таким же добрым, как и она сама. А в колыбельке, которую Франческо Бельтрами купил специально для этого путешествия, маленькая Фьора, крещенная прямо в комнате негоцианта, спала на руках бесконечно счастливой Леонарды.Возвращаясь сейчас туда, где она начинала свою жизнь, Леонарда думала о том, что она сделала правильный выбор, несмотря на драму, которой окончилось ее пребывание во Флоренции, что если бы ей пришлось начать жизнь сначала, она прожила бы ее также без малейшего колебания, ведь она прожила семнадцать по-настоящему счастливых лет во дворце, на берегу реки Арно. Сегодня же у Леонарды оставалось только то, что было, когда она покидала в свое время Дижон, — безграничная любовь к Фьоре и долг оберегать ее.Теперь, конечно, это было труднее делать. Фьора стала взрослой женщиной, женщиной, познавшей страдания, женщиной, обуреваемой желанием мести, женщиной, которая нашла родственную душу в лице Деметриоса и которая не остановится ни перед чем до тех пор, пока не выполнит задуманное. Для Леонарды стало основной задачей сделать так, чтобы ее любимая Фьора не сошла с этой дороги, полной опасности, еще более несчастной, чем до того, как она вступила на нее.Когда путники подъехали к постоялому двору, Леонарда подумала, что здесь ничего не изменилось, по крайней мере внешне. По-прежнему царила безупречная чистота, медная посуда была начищена до блеска отрубями и растительным маслом, а маленькие окошки сверкали, как и прежде. Запахи вкусной еды разносились далеко вокруг. Леонарде вдруг показалось, что время остановилось. Разве что животик мэтра Гуте, хозяина, вышедшего им навстречу, еще больше округлился, и из-под его белого накрахмаленного колпака выбивались седые пряди волос.Так как благородная осанка Фьоры и Деметриоса, идущих впереди группы, произвела на него впечатление, этот достойный человек, сделав огромное усилие, низко поклонился им. Он сообщил благородным путникам, что его дом и он сам в их полном распоряжении при условии, конечно, если они соизволят ему сказать, что им будет угодно.— Узнать, в том ли же хорошем состоянии ваш дом, милый кузен, — радостно сказала Леонарда, которая уже стояла впереди молодой женщины. — Мы путники усталые и… голодные!От удивления глаза и рот Донатьена Гуте округлились, и ему пришлось прибегнуть к помощи очков, чтобы убедиться, что он не ошибается.— Ради всех святых, Леонарда! Это точно вы?— Это я, жива и невредима! Уж не такая полная, как раньше, но зато вы весьма располнели и расцвели! Само воплощение благополучия! Если не сказать — изобилия!— Я не жалуюсь, не жалуюсь! — закивал мэтр Гуте. — Дела идут прекрасно, и наша репутация по-прежнему на высоте.После этих слов они обнялись и крепко расцеловались, как люди, которые давно не виделись. Леонарда прервала объятия, чтобы спросить:— А моя кузина Бертиль? Где она? Мне не терпится обнять ее.Доброе лицо мэтра Гуте омрачилось, на глазах выступили слезы:— Моя бедная жена покинула нас четыре года тому назад, и я до сих пор не могу утешиться. Сейчас мне помогает моя младшая сестра Магдалена, и хотя она очень трудолюбива, она все же не такая, как Бертиль.Они снова обнялись со слезами на глазах, ибо Леонарда была из тех женщин, которые умеют хранить любовь, несмотря на долгую разлуку. Она очень любила Бертиль и теперь искренне оплакивала ее. Хозяин постоялого двора вспомнил о долге гостеприимства.— Мы тут говорим о наших грустных семейных делах, а в это время эти благородные люди, которые пришли вместе с вами, томятся в ожидании.— Вы кое-кого из них знаете, — сказала Леонарда, взяв Фьору под руку. — Помните ли вы господина Бельтрами, кузен?— Как же я мог забыть его? Такой великодушный сеньор, такой любезный и который так любил петуха в вине! Мы его уже так давно не видели…— Увы! Вы его никогда больше не увидите, потому что он тоже покинул этот мир. А вот донна Фьора, его дочь, гувернанткой которой я до сих пор являюсь.Глядя на эту красивую молодую женщину, улыбавшуюся ему огромными серыми глазами, мэтр Гуте скрестил руки с большим удивлением, однако его горячность была не совсем искренней.
1 2 3 4 5 6