А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Женщина встретила его слова с улыбкой недоумения, но вскоре снова превратилась в прежнюю прилежную школьницу, к которой снова можно было обращаться на «ты».
– Представляешь себе, работаешь всю жизнь, копишь, копишь, а когда накопил и. постарел, когда нет ни сил, ни желания тратить накопленное, вдруг – хоп – и возвращаешься со всем богатством в те времена, когда шнырял, как голодный пес, по студенческим столовкам. И у тебя есть все, даже сберкнижка. Вот так должен жить человек, черт побери!…
Она засмеялась по-девичьи звонко, но уже в следующую минуту женский практицизм отрезвил ее, или ее отрезвило то, что она пока еще не была знакома со студенческими столовками, и она нетерпеливо спросила:
– А что потом?
– Что потом? А-а-а… потом тратишь все и возвращаешься обратно к такой-то матери. Плохо, что ли? Вместо того чтобы, как поется в песне, «гнить в сырой могиле». Давай выпьем, малыш, за такой образ жизни! Ты даже не представляешь, как здорово покутим, как промотаем все эти бумажки, если выберемся отсюда!
Он проверил, чистые ли бокалы из-под виски, стоявшие на скатерти, разложенной прямо на полу. Однако она, видимо, уже дала себе зарок не проматывать добро, которое они унаследовали из будущего, потому что заявила:
– Не пью.
– Я тоже. После того случая, о котором я тебе рассказывал, я стал очень осторожным. Но такой коньяк, моя девочка, мы никогда не пили. Семь звездочек!
Наверняка именно упоминание о коньячных звездах вынудило ее растерянно посмотреть на свои часы и спросить:
– Сейчас ночь или день?
Он оставил ее вопрос без ответа. Молча подал бокал с жидкостью, которая, будь она немного потемнее, по цвету была бы похожа на ее глаза, и сказал:
– Так даже интереснее. Чередование дня и ночи – очень банальная штука, очень приземленная и не имеет ничего общего с действительным временем. Мы созданы для вечного времени – времени богов! Ну, будь здоров! Я прошу тебя, один глоточек. Для смелости.
– Смелости для чего? – взяв бокал, спросила она и снова превратилась в женщину, которая держала его на расстоянии и которой он боялся. Он смущенно потупился, так и не чокнувшись с ней, и сказал:
– Не сердись на меня, но для начинающего физика подобная ситуация – истинный праздник!
– За ваш праздник! – она подняла бокал изысканным жестом и одним махом опрокинула его содержимое. А уже в следующее мгновение ее глаза выкатились из орбит, она поперхнулась и закашлялась.
– Эй, семь звездочек пьют не так! По глотку, по одной звездочке.
Ему хотелось быть похожим на старого морского волка, ведь все необходимые атрибуты для этого наличествовали – и фуражка капитана, и клеши, и рубашка в клетку, ему хотелось одним своим видом вдохнуть в девочку-женщину уверенность и покой, но этому постоянно мешал ее недоверчиво-проницательный взгляд. Да собственно, и сам он смутился, увидев в зеркале свое отражение – аспирант с нежной физиономией первокурсника. Какие уж тут уверенность и покой! Да, чудо-ребенок и внешне оставался инфантильным. Надо отпустить бороду, она наверняка пойдет ему.
Девушка наконец проглотила коньяк, перевела дыхание и произнесла хриплым голосом:
– Давай будем немного посерьезнее. Неужели ты так и не разобрался, где же мы все-таки находимся?
Боже, неужели эта дуреха не понимает, что шутка оставалась для них сейчас единственным выходом и утешением.
– Выпей еще немножко, поскольку правда, которую я тебе скажу, жестока. – Она позволила налить себе чуть-чуть. – Над нами пронеслась летающая тарелка, искривила пространство и теперь уносит нас в этой вот гравитационной клетке-яхте к своим, чтобы посмотрели на нас. Но думаю, мы не посрамим человечества, особенно ты.
– Хватит меня дурачить, я не ребенок! – выпалила сердито женщина-школьница, потом немного погодя добавила: – Странно, но у меня такое ощущение, что все это я уже слышала или читала где-то. Но почему мы оказались на этом корабле?
– На яхте, – поправил он ее с чувством обиженного частника. – Наверное, их цивилизация морская, возможно, у них вообще нет суши, куда же им тогда девать нас?
– Ну будьте же наконец серьезнее! – произнесла она со слезами в голосе.
– Вы случайно не читали фантастический роман «Путь Икара»? Я уже не помню автора, какой-то болгарин. Так вот, один из его героев говорит: «Вселенная – это нечто такое, что, какую бы глупость ты ни ляпнул о ней, она может оказаться верной».
Грудь под тенниской задрожала.
– Мне страшно, – прошептала она.
– И мне страшно, – признался он, усаживаясь на матрац.
. – Но что мы будем делать?
– Что делает все человечество? Ждать. Ждать, когда случится что-то. Это один из законов науки. Всякий феномен, происшедший однократно, остается непознанным. Он должен повториться, или измениться, или развиться, словом, для того чтобы его можно было понять, с ним должно что-то произойти.
Он чувствовал свое превосходство над ней, поскольку ощущал себя умным и старался быть храбрым. Кто-то внушил ему, что мудрости чужд страх, вот он и старался изо всех сил быть мудрым.
– У вас нет такого ощущения, что вы сами убежали на эту яхту с каким-то мужчиной или же к какому-то мужчине? – спросил он и, прочитав в ее глазах удивление, продолжил уже несколько в ином плане: – В своих мечтах я обладал множеством яхт. Да, о чем только не мечтает подросток! Но в конце концов все сводится к одному: как убежать от окружающего нас мира. Вот вы, от чего убежали вы?
Он сознательно повторил вопрос еще раз, и она ухватилась за него как за спасительную соломинку:
– Наверное, от школы. Там такая скука! Зубришь, зубришь, а жизнь проходит мимо и даже «здрасьте» не говорит! Я люблю биологию и литературу, но и по этим предметам учителя
такие, что…
– Я предполагаю, что вы убежали и еще от чего-то? – он постарался, чтобы фраза была сказана без каких-либо иронических намеков.
– Вроде бы и от мужчин. Они тоже такие скучные, такие скучные, а с претензиями и придирчивые. Но никакого мужчины в моей жизни пока еще не было. Правда!
– А я? – усмехнулся он.
– Прошу вас, давайте не будем об этом! – сказала она, однако в словах ее не послышалось слишком активного протеста.
– Именно об этом и надо говорить, если мы хотим понять, как влияет время на нас самих.
– Но от чего же тогда убежали вы?
– В моей голове столько всякого-разного, о чем я и не помышлял никогда. Понимаете?
Малышка усердно закивала головой, слишком усердно, и он подумал, как бы в этой головке окончательно все не перепуталось.
– Ах да, ведь я собирался досрочно свести всех с ума в институте. Рецензент сказал, что моя диссертация станет событием. Так разве от триумфа бегут? И в то же время я ощущаю себя страшно отчаявшимся человеком. Хочется спрятаться куда-нибудь от всего на свете – от приборов и книг, от всякого рода премудростей, в одиночестве встать обнаженным перед Вселенной и крикнуть ей: «Ведь ты для того вроде бы и создала меня, чтобы познавать себя! Давай выкладывай наконец, что мучает тебя, что это за тайны, которые ты хочешь понять через меня…»
– Знаете, – испуганно оборвала его девушка, – у меня сейчас… у меня сейчас такое ощущение, что я видела все это, знаю все это откуда-то.
– Видели меня голым?
– Нет! Я наверняка читала о чем-то в этом роде.
– О да, при нынешних средствах массовой информации человек не имеет возможности быть оригинальным даже в самых интимных своих помыслах. В прочем, у йогов то же самое. Но я не хочу, как они, понимаете? Не верю в их абсолютное бытие! Нам не нирвана нужна, нам развитие нужно.
– Вы не опьянеете? – спросила она, заметив, что он снова налил себе.
– А почему бы не напиться? Зато веселее будет!
– Прошу вас, не надо! – отвела она решительным жестом горлышко бутылки от своего бокала. – И вам хватит.
– Да, меня и так уже повело. Пойду сварю кофе.
Однако не пошел. Он все еще ждал, когда женщина скажет ему нечто такое, что не было бы связано с ее чувством страха и обреченности.
– Так о чем ваша диссертация? – спросила она, и он, скрывая свое разочарование, улыбнулся.
– Вы читали Брехта? В одном из его рассказиков о господине Кройдере этого самого господина спросили, над чем он трудится в данный момент, и он ответил: «Над следующим своим заблуждением».
Однако порадоваться удачному ответу – своему и господина Кройдера – ему не удалось, поскольку уже в следующее мгновение он вдруг осознал, что никогда не читал этого писателя, смотрел всего лишь одну его пьесу, и ни за что на свете не мог бы ответить, откуда знает о существовании такого рассказа. Она старательно пыталась усвоить услышанное и спросила:
– Вы хотите сказать, что все – заблуждение?
– Не я. Это говорит Кройдер. Но наше положение в общем и целом действительно таково. Мы знаем, что всякое новое знание завтра или послезавтра будет опровергнуто. Таков путь познания. А тем, кто спешит, я бы рекомендовал отправиться к йогам. Однако не от йогов человечество ожидает услышать истину, правда? И не от попов.
– И это не вызывает у вас отчаяния?
– Я пока еще в самом начале своего пути, мне пока еще приятно верить в собственные заблуждения, – ответил он и снова, в который раз, почувствовал, что эта кокетливая насмешка над самим собой тоже была ему не присуща. То ли он так напился, то ли сам не знает, чем похвастаться перед этой малышкой.
– Если только и это не заблуждение… – произнесла она. Затем спросила: – Но что мы будем все же сейчас делать?
– Давайте играть в кино, давайте сыграем наш фильм! «В начале весны», кажется? Я играл однажды в пьесе, когда учился в школе. Отрепетируем, а когда выйдем отсюда…
Рассердившись, девушка вскочила с шезлонга и направилась к релингу. Постояла немного, потом медленно зашагала босыми смуглыми ножками вдоль борта.
Он двинулся по противоположному борту, вглядываясь в окружающее освещение, которое не освещало ничего, кроме них двоих, заглядывал за борт яхты, днище которой тонуло в световой мгле, и прикидывал: если малышка идет с той же скоростью, что и он, то они должны встретиться где-то на корме. И там в качестве перемирия он предложит ей вместе сварить кофе.
На корме он и застал ее. Она склонилась над бесполезным гребным винтом. Он молча встал рядом и вдруг услышал, как она всхлипнула и прошептала:
– Сорву пробы! Режиссер наверняка пригласил и других девчонок тоже.
И заплакала в голос.

24

– Все мы играем в каком-нибудь кино, – сказала она какое-то время спустя с мудрым видом знатока, что делало ее забавной. – Какой-то старик режиссер, как мой, например, хочет повторить или просто прожить то, чего ему не удалось в свое время, вот он и начинает играть такими, как мы.
– В нашем варианте не будет повторений, – успокаивая, заверил он ее.
Девушка выплакалась, потом уже спокойно среагировала на его незлобивую насмешку, что она переживает из-за какого-то там фильма, когда вполне возможно, что они навсегда утратили Землю вместе с ее кино.
– Свой фильм мы сочиним сами, и он будет совсем другим, – настаивал он с прежней горячностью, намереваясь что-нибудь сыграть, потому что ему очень хотелось поцеловать девушку – наверняка в фильме с таким названием должны быть поцелуи. Его недавний сон, потонув в мути памяти, уже не пугал его неудачей в любви. – Итак, кто-то запер нас на этой яхте. Впрочем, мы могли находиться и в студии, так ведь? Свет и тишина, съемки начались. Итак, мы должны сыграть «В начале весны».
– А кто этот «кто-то»? – со свойственной молодости наивностью спросила она.
– Ну, милая девушка, вы задаете вопросы, которые люди совершенно бессмысленно задают себе вот уже в течение стольких столетий! Кто запер нас на этой планете и что мы должны делать дальше? Да мы ни к чему бы не пришли, если бы сами не решали, что нам делать! «Господом» назвали его, «природой» назвали, вы только что назвали его «режиссером»!… Итак, кадр первый! Щелк!
Он храбро подошел к шезлонгу, в котором она сидела, и положил руку на его спинку. Будущая артистка вначале было отдернулась, но потом замерла в прежнем положении. В уголках губ появились складочки, а это означало, что она приняла условия игры и уже участвует в ней.
– Откуда берет начало весна, в чем оно проявляется? В воздухе! Воздух пахнет весной… – Он вдохнул подчеркнуто глубоко, но не уловил абсолютно никаких запахов. – Нет, это невозможно показать, зритель не почувствует запахов. Что еще бывает весной? Ах да, солнце прогревает землю, и зимняя влага испаряется, поднимаясь вверх, окутывает туманом поле. Капель! Она с еще большим нетерпением отмеряет время зимы каплями-секундами. Что еще происходит в начале весны?
– Звонкий весенний дождь брызнул над нашей стрехой, – подсказала ему школьница хрестоматийное стихотворение. – Первый весенний дождь – это надежды эхо…
– Будем снимать и надежды тоже, – согласился он, глядя, как она старательно, совсем как участница художественной самодеятельности, ловит ртом невидимую весеннюю капель. – В пугливых акварельных тонах будем снимать, которые постепенно начнут сгущаться. Мы начнем сгущать их.
Он подбежал к мачте, воображая, что это дерево, и имитируя, что он отламывает от него веточку. Затем подошел к школьнице и протянул ей нечто не существующее в пальцах, сложенных щепотью и как бы готовящихся осенить себя крестным знамением.
– Первая веточка для тебя, моя первая любовь!
Она вздрогнула, уносясь в своих мечтах куда-то вдаль, потом осторожно «взяла» веточку.
– Поцелуйте ее, поцелуйте! Влюбленные девушки так делают.
Ее губы прикоснулись к пустоте в пальцах, и девушка засмеялась:
– А вот с этого момента все очень банально.
– Разумеется. Но хорошо, правда? Все хорошее – банально, потому-то мы и повторяем его! Я хочу сказать, стало банальным, потому что мы повторяем его, потому что… Ой, вы совсем запутали меня! Впрочем, как вас по имени? – В его сознание хлынуло множество женских имен, но он не остановился ни на одном из них. Он искал начало чего-то очень важного, возможно, начало всего происходящего, и вдруг воскликнул вдохновенно:
– Альфа! В начале весны из солнечного света, как Афродита из морской пены, появится девушка, с имени которой начинается алфавит, а сияние, которое распространяет она вокруг себя, исходит из глубин материи. Годится?
– Годится, капитан! – обрадовалась она, как видно, еще и тому, что неожиданно найденное его обращение оказалось очень удачным и очень кстати, ведь он, как старший, был здесь, на яхте, капитаном.
– Отлично! – довольный, воскликнул он и поправил фуражку, с которой никак не мог расстаться. – Итак, вначале весны после всех бурь и невзгод старый морской волк возвращается из своего далекого плавания. Еще в море в бинокль замечает на берегу в весенней мгле девушку, которая… ну, которая прямо-таки ранит его в сердце. – Он ткнул себя пальцем в область сердца, но это уже было слишком сентиментально, поскольку он должен был изображать из себя не принца, а морского волка. – Итак, – произнес он в четвертый или пятый раз, насилуя свое воображение. – Что еще происходит в начале весны? В эту пору наши бабушки зачинали детей, чтобы родить их в начале зимы, когда в поле нет работы. Может, отсюда и унаследована нами привычка влюбляться весной? Да, природа знает свое дело! – подводя черту, посмотрел она на девочку и наткнулся на ее враждебный взгляд. И сказал смущенно: – Простите, Альфа!
– Ничего-ничего, капитан! Продолжайте! – ответила она равнодушно, как сломленная безнадежным ожиданием женщина, разуверившаяся, что когда-нибудь дождется своего морского волка.
– Альфа, такой фильм… в таком фильме не может не быть поцелуя.
Женщина снисходительно улыбнулась, делая вид, что только сейчас поняла, ради чего было затеяно все это кино.
– Поцелуйте.
Он наклонился к ней и со страхом коснулся губами щеки.
– Вышел бы отличный кадр! – заверила его женщина с наигранной веселостью.
– Сожалею, но кроме меня сегодня вам не с кем играть в своем кино, – ответил он, направляясь к бутылке с коньяком. И повернувшись к ней спиной, стоял так, словно ожидал наказания. В затаившейся тишине звук отодвигаемого шезлонга показался громовым. Затем послышалось шлепанье босых ног по палубе. Руки женщины-школьницы обвились вокруг его шеи, а подбородочек уткнулся меж лопатками.
– Мне страшно, капитан! Не можем сочинить более-менее интересный сценарий.
Да, это уже была месть! Зачем он продолжает все эти игры? Что за детская блажь!
– Поцелуйте меня! – сказала девчонка. – Поцелуйте меня по-настоящему. – Но ему уже было не до поцелуев. – Знаете, меня ни один мужчина по-настоящему… настоящий мужчина…
Он повернулся к ней, приподнял подбородочек, чтобы видеть глаза девчонки и утешить ее словами, но внезапно хлынувшие из этих страдальческих глаз слезы заставили его целовать ее с отчаянием, граничащим со страстью.
Он оказался странным влюбленным:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23