Достаточно долго Смолин отрешался с приятностью от всего сущего, поглаживая ее затылок. Выждав некоторое время после финала, она встала, безмятежно улыбнулась и капризно протянула:
- Вы меня что-то давненько в гости не звали…
- Вот кончится война – тогда и споем с тобой, Лизавета, – сказал Смолин рассеянно, приводя себя в порядок. – Обязательно споем… Иди уж на вахту, солнышко ты мое пленительное…
Когда за девчонкой захлопнулась дверь, но закурил, полулежа в кресле. Напряжение снято, поганых сюрпризов пока что не наблюдается в окрестностях, вот только текущие заботы, которых, как водится…
Над дверью вспыхнула, налилась алым маленькая круглая лампочка – это Гоша даванул неприметную кнопочку, имевшуюся под прилавком. Означать это могло что угодно – но обычно – досадные пустяки, а не жуткие невзгоды, так что Смолин встал весьма даже неторопливо и направился к дверям без лишней суеты. Так уж повелось, что разбойных налетов на антикварные магазины, в общем, не бывает, криминальные неожиданности, как правило, двух видов: либо попытаются спереть что-то темной ночью, из безлюдного заведения, либо, что гораздо чаще, юная шпана сопрет какую-нибудь компактную мелочевку из наличествующей в «свободном доступе» (причем, что характерно, эти уроды сплошь и рядом отправляются продавать добычу в какой-нибудь другой антикварный магазинчик, не подозревая, что в этом веселом бизнесе все друг друга знают, все повязаны одной веревочкой, и в случае любой кражи моментально последует п е р е з в о н…)
Смолин вышел за прилавок. Лоха с «серебряным уникумом» уже не наблюдалось, зато перед Гошей стояла пожилая фемина раннего пенсионного возраста. Рожа у нее была улыбчивая, открытая, интеллигентная, располагающая к себе за километр – этакая училка на пенсии, былая любимицы детворы), а перед ней на прилавке…
А перед ней на прилавке красовался «лысый» – то бишь орден Ленина, р о д н о й, как Смолин моментально определил наметанным глазом, практически в идеале….
- Ну, и что тут у нас? – громко спросил Смолин, лучезарно улыбаясь посетительнице.
Сияя не менее лучезарной улыбкой – идеал вежливого продавца – Гоша столь же громко сообщил:
- Да вот, Василий Яковлевич, гражданочка орден продает…
- От старика остался, – сообщила помянутая гражданочка, внося свою лепту лучезарной улыбки (простодушной – спасу нет!). – Пенсия сами знаете, какая, вот я и хочу…
- Продать? – улыбнулся Смолин еще шире.
- Продать.
- Нам?
- Ну конечно. У вас, я слышала, магазин приличный, не обманете. Боязно предлагать с рук кому попало…
Взяв тяжеленький орден (золота изрядно, да и платиновый профиль вождя неплохо весит), Смолен перевернул его, беглым взглядом окинул номер. Знакомый номер. Пожал плечами (разумеется, мысленно) – дети малые, никакой фантазии…
- Настоящий орденок-то, родная, – сказал Смолин, старательно окая.
- Кончено, у меня и документ есть…
- Да разумеется, – сказал Смолин с бесстрастным выражением лица. – Это антинародные реформы, вызвавшие обнищание трудящегося человека… Чубайс там, ваучеры и все такое… Голубушка, мы с этим милым молодым человеком похожи на идиотов?
- Да что вы! – все так же лучезарно улыбаясь, сказала «голубушка» (ах, какой простенький у нее оставался при этом вид!) – Ничуть даже не похожи…
- То-то и оно, жертва вы наша антинародной перестройки, – сказал Смолин. – Вроде бы, смею думать, не похожи… Только законченный идиот, несчастная вы наша вдовушка, за собственные приличные денежки себе прикупает сплошные неприятности. Понятно?
- Не совсем…
- Есть, мамаша, такая скучная книга, – сказал Смолин. – Зовется она кратко – уголовный кодекс. Так вот там, что характерно, как раз и прописано черным по белому, что сбыт государственных наград не только Российской Федерации, но и СССР – явление уголовное и безусловно подлежащее. И наказаньица-то, родная, значатся сурьезные… Для тебя первой. Для нас, впрочем тоже…
- Но орден же не краденый? – произнесла визитерша, сохраняя на лице всё ту же величайшую наивность и несказанную благостность. – Я продала, вы купили, при чем тут кодекс? Я ж не пойду потом на вас заявлять…
- У меня и вот этого молодого человека есть один бзик, – сказал Смолин. – Мы – граждане ужасно законопослушные и уголовный кодекс, следуя заветам товарища О. Бендера, чтим свято, – ему было скучно, нисколечко не хотелось продолжать спектакль. – А потому, родная, как выйдешь за дверь, ступай…
И он парочкой замысловатых фраз, чрезвычайно смачно и умело обозначил сразу несколько насквозь нецензурных азимутов, по которым гостье предлагалось следовать. Самое примечательное, она выглядела не особенно и шокированной, только пожала плечами:
- А на вид – интеллигентный человек…
- Я?! – теперь уже откровенно пожал плечами Смолин. – Нашла интеллигента, манда корявая… – и еще одной витиеватой фразой уже не дорогу указывал, а характеризовал личность визитерши. – Интеллигенты тут не водятся, точно тебе говорю… Так что забрала быстренько светлый образ вождя мирового пролетариата и пошлепала на хрен отсюда… А то найму сейчас вот эту кнопочку, и, когда максимум через пару минут нагрянет машинка вне ведомственной охраны, вмиг напишу заявление касаемо статьи триста двадцать четвертой уголовного кодекса… – он демонстративно опустил руку под прилавок. – Кому говорю, клюка долбаная?
Со столь же безмятежным видом посетительница старательно завернула «лысого» в носовой платочек, спрятала в сумочку, пожала плечами:
- Такие приличные люди, и так выражаются…
И прошествовала к двери. Глядя, как она неторопливо удаляется в сторону площади, Гоша кратко и смачно сказал про нее нехорошее.
- Как выразился бы товарищ Сталин, удивительно точное определение, – сказал Смолин без особых эмоций. – Надо же, и до нас доплелась, кошелка сраная…
Он посмотрел на стоянку, но ни одна машина не отъехала, все до одной стояли пустые – то ли опера приткнулись где-то вне досягаемости взгляда, то ли были пешком. За последнюю неделю эта гадючка, самого благообразного и внушающего доверие за километр облика успела обойти все до единого антикварные лавки Шантарска, за исключением смолинской – а теперь, стало быть, и сюда добралась, паскуда. Ничего в этом не было от злого умысла, направленного конкретно против Смолина – так, рутина, серые милицейские будни, закинули удочку наугад, обормоты, авось какой дурной карасик и клюнет. Вот только в этом омуте дурных карасей нема, в первом же заведении, куда эта юная подружка милиции сунулась – и вызвала подозрения – не только нахрен ее послали, не выбирая выражений, но и номер орденочка запомнили, да тут же по линии его и передали…
- В следующий раз и в самом деле жмите кнопочку, орлы, – сказал Смолин решительно. – Пусть потом две службы лобиками бодаются, мелочь, а приятно, да и не разозлишь особенно никого такой мелкой подлянкой… Уяснили? Поскольку…
Стеклянная дверь распахнулась под мелодичное бряканье китайского фэншуйного колокольчика, и Федя Жихарев по своему всегдашнему обыкновению ворвался в магазин, как метеор, посверкивая тремя золотыми зубами, скинул с плеча глухо стукнувшую сумку и рявкнул:
- Здорово, черти! Марго, радость моя, несказанно хорошеем, когда у меня, лапотника, смелости найдется тебя в дорогой кабак сводить… Можно без последующего, но лучше б с последующим…
- У вас, Федор Дмитрич, супруга очаровательная, – чопорно сказала Маришка.
- Про чего она не знает, то ей не повредит…
Он стоял, подбоченясь, крепенький, как гриб-боровик, сорокалетний деревенский житель по кличке Боцман (срочная на Балтийском флоте, тельняшка под глаженой рубашечкой). Вот только бывший мореман и бывший участковый был отнюдь не стандартным деревенским жителем. Обосновавшись в райцентре за полторы сотни километров от Шантарска, он, что твой пылесос, вот уж годочков десять выкачивал в округе все, носящее хоть мизерные признаки антиквариата – да вдобавок регулярно болтался с японским дорогим аппаратом как в окрестностях ныне существующих деревушек, так и сгинувших с лица земли. Улов, конечно, состоял не из уникумов – откуда им взяться в сибирской землице – но все же попадалось немало интересного, а порой хоть и не уникумы, но все же редкости…
- Ну? – вопросил он нетерпеливо. – Что ж ты меня в закрома не зовешь, чайку не предлагаешь? Водки не прошу – за рулем…
- Пошли, – сказал Смолин. – Мариш, чайку сделай…
Едва войдя в кабинет, Боцман брякнул сумку на стол, звонко расстегнул «молнию» и запустил туда руку. Смолин выжидательно смотрел, присев на край низкой столешницы.
- Ну?
- Неплохо, – сказал Смолин. – Весьма даже неплохо…
На ладони у него лежал увесистый знак сельского старосты, как и полагалось когда-то, украшенный гербом Шантарской губернии с императорской короною. Темно-шоколадная патина, из-под которой практически не просматривалось светлой бронзы, как ни изучай, была р о д н а я – приятно думать, что расплодившиеся подельщики еще не достигли в этой области п о л н о г о совершенства. Конечно, если бы речь шла о некоем уникуме, за который следует запросить шестизначную сумму в баксах, неведомые миру умельцы и постарались бы вылезти вон из кожи, достигнув полного правдоподобия – но нет смысла подделывать в совершенстве такую вот мелочевку, не окупится это, знаете ли…
- А булавка-то! – торжествующе сказал Федя.
- Вижу… – кивнул Смолин.
Подавляющее большинство подобных должностных знаков на рынке присутствует, будучи уже без подвесок – подвески в первую очередь теряются, ломаются, утрачиваются. А Федин знак приятно радовал глаз не только двойной родной цепочкой, но и горизонтальной выпуклой планкой. Единственное, что отсутствовало – булавка, каковой знак крепился некогда к армяку или там поддевке. Ну, да совершенства в нашем мире не доищешься…
- Копаный, – сказал Федя. – Миноискатель задребезжал этак в полукилометре от окраины Бекетовки, на пашне… Я так полагаю, шел когда-то пьянющий староста за деревней, да и потерял цацку…
- Вероятнее всего, – кивнул Смолин. – И что?
- Мы – люди простые, – прищурился Федя. – Сотка баксов. Все равно за сто пятьдесят ты ее в лет толкнешь…
- А не чересчур?
- С цепочкой, с планкой… Или есть вторая?
- Ну ладно, – сказал Смолин. – Еще есть?
Все остальное, появившееся на столе, знаку значительно уступало – парочка потемневших медалей к трехсотлетию дома Романовых, которые в тринадцатом году клепали чуть ли не в каждой столярной мастерской, несколько многотиражных серебряных полтинников и медяков, массивная стеклянная чернильница без крышечки, годов сороковых, бронзовая печать уездного исполкома (простая, как две копейки, но с массивной вычурной ручкой, явно отломанной в двадцатых товарищами комиссарами от какой-то более дорогой и качественной печати), два штыка от трехлинейки, почти нетронутых коррозией, ворох дореволюционных бумаг (приписное свидетельство ратника второго разряда, похвальный лист реального училища и тому подобный ширпотребу). Стоило все это не особенно дорого, но своего знатока и покупателя способно было обрести в самом скором времени.
- Всё?
- Держитесь за кресла, граждане… – сказал Федя, с широченной ухмылкой запуская руку в сумку. – Ап – и тигры у ног моих сели!
Смолин интереса скрывать не стал, незамедлительно протяну руку, процедил сквозь зубы:
- Это, конечно, вещь…
На стол тяжело брякнулся черный маузер, на вид казавшийся безукоризненным. Смолин, так и не прикасаясь пока что, медленно прочитал вслух ясно различимую надпись, выбитую над рукояткой, меж двух прямоугольных углублений, побольше и поменьше:
- Ваффенфабрик Маузер, Оберндорф, А. Некар…Чистил?
- Самую чуточку, как видишь. Механизм малёха почистил, смазал… Испробуй.
Смолин оттянул на «ушки» длинный прямоугольный затвор, блестевший свежей смазкой, потыкал мизинцем в открывшийся патронник (пружина исправно сжималась), большим пальцем отвел курок, и затвор, скрежетнув, ушел на место. Нажал на спусковой крючок, поиграл с прицелом, с предохранителем. Правая сторона пистолета сохранилась безукоризненно, а вот левая подкачала, была довольно-таки изъедена мелкими язвочками от ржавчины.
- А вот это, пожалуй, уже не копанка, – сказал он задумчиво. – «Чердачник»?
- Вот именно, – кивнул Федя. – Натуральный «чердачник». Лежал себе за стропилом, пока избу разбирать не начали. Хорошо, я там вовремя оказался… Это ведь «Боло», а?
- Классический «Боло», – сказал Смолин медленно.
Они переглянулись и покивали друг другу с видом понимающих людей. Укороченный маузер такого типа, именовавшийся «Боло», или «Большевистским», в двадцатые годы Германия поставляла в СССР главным образом для ГПУ. Так что версии можно строить разные, но наиболее вероятна одна: коли уж такой маузер десятки лет пролежал захованным на чердаке обычной деревенской избы, то с огромной долей вероятности хозяин избы однажды где-то п е р е с е к с я с чекистом или милиционером, у коего пистолетик и п о з а и м с т в о в а л. Чекисту, надо полагать, маузер был уже ни к чему. Крутые двадцатые, ага…
- Тоже Бекетовка?
- Нет, Подтаежное.
- Ага, – сказал Смолин. – Кто у нас там гулял в коллективизацию, атаман Хома?
- И Хома, и есаул Перелегин… Да мало ли неорганизованного народу комиссаров за деревней подкарауливало… Слышь, Вась, а из него, надо полагать, не одного краснюка замочили…
- Да уж надо полагать, – кивнул Смолин.
Они какое-то время откровенно б а л о в а л и с ь пистолетом, отбирая его друг у друга, целясь в углы, давя на спуск, щелкая всем, чем можно было щелкать. Оружие имеет над мужчинами мистическую власть, так просто из рук не выпустишь, не наигравшись вдоволь…
Смолин спохватился:
- Ладно, все это лирика… И что?
- Штучку баксов, на молочишко, – блеснул Федя тремя фиксами (отлитыми не из дешевого стоматологического рыжья, а из подлинных царских червончиков). – Ты-то его толкнешь минимум за две.
Все верно, подумал Смолин. А если еще разориться на кобуру – сейчас штук за девять рублями можно быстренько прикупить пусть и новодельную, но идеально выполненную копию…
- Погоди, – сказал он, видя, как замигал экранчик одного из телефонов, так и не снятых с «беззвука». – Да… Ага… Ну да. Когда будешь? Лады… Порядок, Федя. Пойдет. Подержи-ка его вот так…
Он распахнул шкаф, достал с нижней полки тяжелую германскую дрель и включил ее в розетку.
- Васька! – тоскливо взвыл Боцман.
- Молчок, – решительно сказал Смолин. – Считай, я его купил, так что делаю, что хочу…
Боцман крепко держал маузер магазином вверх, а Смолин с большой сноровкой в полминуты проделал в нижней части стволы аккуратную дыру в восемь миллиметров диаметром. Извлек маленький увесистый боек и безжалостно отправил его в мусорную корзину, завернув предварительно в бумагу.
- И только так, – сказал он, покачивая на ладони черный пистолет, с этой минуты уже не подходивший под определение «огнестрельного оружия». – Заглушку Маэстро поставит в темпе, а я уж знаю, кто у нас любит стволы, из которых, надо полагать, положили не одного краснюка…
- Такую вещь загубил, – сказал Федя не без грусти. – У меня дома…
- Прекрасно помню, что у тебя дома, – сказал Смолин. – У тебя, Федя – глухая деревня, хоть и именуется райцентром. У вас там все по-другому. Я тебе, конечно, чуточку завидую…
Любителю оружия завидовать было чему: у Боцмана в комоде под полотенцами и тельняшками безмятежно лежали и наган сорок второго года (действующий), и американский кольт одиннадцатого года (аналогично), а в сенях вдобавок стоял еще и винчестер девятьсот первого года изготовления – ствол порядком стерся, истончав, но стреляла американская дура до сих пор исправно, разве что металлические гильзы приходилось снаряжать вручную. Деревня, знаете ли, там на такие вещи смотрят проще…
- Город – дело другое, – сказал Смолин не без грусти. – Не хочу я собственными руками себе на хребет тяжелую статью взваливать…
- Да все я понимаю. Только все равно жалковато – рабочая машина…
- Бизнес есть бизнес, – сказал Смолин. – Переживем, мы ж с тобой, по большому счету, не коллекционеры… Всё? Или нет? Что-то ты загадочно глазками посверкиваешь… Доставай.
- Пошли в машину. Оно увесистое…
- Слушай, неужели наконец «Максим» нарисовался?
Боцман ухмылялся с самым загадочным видом:
- «Максима» все еще не обещает, но кое-что имеется…
Черным ходом они вышли во двор, где возле единственного подъезда примостилась Федина «Газель» с брезентовым верхом. Подошли к заднему борту, запрыгнули внутрь… Федя таинственно посмеивался. Там, внутри, валялись какие-то немаленькие железяки – задняя ось от грузовика, еще что-то…
- А вот что это, по-твоему, такое? – вопросил Федя тоном триумфатора. – Во-он, у борта…
Смолин присмотрелся, согнувшись в три погибели.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Антиквар'
1 2 3 4 5
- Вы меня что-то давненько в гости не звали…
- Вот кончится война – тогда и споем с тобой, Лизавета, – сказал Смолин рассеянно, приводя себя в порядок. – Обязательно споем… Иди уж на вахту, солнышко ты мое пленительное…
Когда за девчонкой захлопнулась дверь, но закурил, полулежа в кресле. Напряжение снято, поганых сюрпризов пока что не наблюдается в окрестностях, вот только текущие заботы, которых, как водится…
Над дверью вспыхнула, налилась алым маленькая круглая лампочка – это Гоша даванул неприметную кнопочку, имевшуюся под прилавком. Означать это могло что угодно – но обычно – досадные пустяки, а не жуткие невзгоды, так что Смолин встал весьма даже неторопливо и направился к дверям без лишней суеты. Так уж повелось, что разбойных налетов на антикварные магазины, в общем, не бывает, криминальные неожиданности, как правило, двух видов: либо попытаются спереть что-то темной ночью, из безлюдного заведения, либо, что гораздо чаще, юная шпана сопрет какую-нибудь компактную мелочевку из наличествующей в «свободном доступе» (причем, что характерно, эти уроды сплошь и рядом отправляются продавать добычу в какой-нибудь другой антикварный магазинчик, не подозревая, что в этом веселом бизнесе все друг друга знают, все повязаны одной веревочкой, и в случае любой кражи моментально последует п е р е з в о н…)
Смолин вышел за прилавок. Лоха с «серебряным уникумом» уже не наблюдалось, зато перед Гошей стояла пожилая фемина раннего пенсионного возраста. Рожа у нее была улыбчивая, открытая, интеллигентная, располагающая к себе за километр – этакая училка на пенсии, былая любимицы детворы), а перед ней на прилавке…
А перед ней на прилавке красовался «лысый» – то бишь орден Ленина, р о д н о й, как Смолин моментально определил наметанным глазом, практически в идеале….
- Ну, и что тут у нас? – громко спросил Смолин, лучезарно улыбаясь посетительнице.
Сияя не менее лучезарной улыбкой – идеал вежливого продавца – Гоша столь же громко сообщил:
- Да вот, Василий Яковлевич, гражданочка орден продает…
- От старика остался, – сообщила помянутая гражданочка, внося свою лепту лучезарной улыбки (простодушной – спасу нет!). – Пенсия сами знаете, какая, вот я и хочу…
- Продать? – улыбнулся Смолин еще шире.
- Продать.
- Нам?
- Ну конечно. У вас, я слышала, магазин приличный, не обманете. Боязно предлагать с рук кому попало…
Взяв тяжеленький орден (золота изрядно, да и платиновый профиль вождя неплохо весит), Смолен перевернул его, беглым взглядом окинул номер. Знакомый номер. Пожал плечами (разумеется, мысленно) – дети малые, никакой фантазии…
- Настоящий орденок-то, родная, – сказал Смолин, старательно окая.
- Кончено, у меня и документ есть…
- Да разумеется, – сказал Смолин с бесстрастным выражением лица. – Это антинародные реформы, вызвавшие обнищание трудящегося человека… Чубайс там, ваучеры и все такое… Голубушка, мы с этим милым молодым человеком похожи на идиотов?
- Да что вы! – все так же лучезарно улыбаясь, сказала «голубушка» (ах, какой простенький у нее оставался при этом вид!) – Ничуть даже не похожи…
- То-то и оно, жертва вы наша антинародной перестройки, – сказал Смолин. – Вроде бы, смею думать, не похожи… Только законченный идиот, несчастная вы наша вдовушка, за собственные приличные денежки себе прикупает сплошные неприятности. Понятно?
- Не совсем…
- Есть, мамаша, такая скучная книга, – сказал Смолин. – Зовется она кратко – уголовный кодекс. Так вот там, что характерно, как раз и прописано черным по белому, что сбыт государственных наград не только Российской Федерации, но и СССР – явление уголовное и безусловно подлежащее. И наказаньица-то, родная, значатся сурьезные… Для тебя первой. Для нас, впрочем тоже…
- Но орден же не краденый? – произнесла визитерша, сохраняя на лице всё ту же величайшую наивность и несказанную благостность. – Я продала, вы купили, при чем тут кодекс? Я ж не пойду потом на вас заявлять…
- У меня и вот этого молодого человека есть один бзик, – сказал Смолин. – Мы – граждане ужасно законопослушные и уголовный кодекс, следуя заветам товарища О. Бендера, чтим свято, – ему было скучно, нисколечко не хотелось продолжать спектакль. – А потому, родная, как выйдешь за дверь, ступай…
И он парочкой замысловатых фраз, чрезвычайно смачно и умело обозначил сразу несколько насквозь нецензурных азимутов, по которым гостье предлагалось следовать. Самое примечательное, она выглядела не особенно и шокированной, только пожала плечами:
- А на вид – интеллигентный человек…
- Я?! – теперь уже откровенно пожал плечами Смолин. – Нашла интеллигента, манда корявая… – и еще одной витиеватой фразой уже не дорогу указывал, а характеризовал личность визитерши. – Интеллигенты тут не водятся, точно тебе говорю… Так что забрала быстренько светлый образ вождя мирового пролетариата и пошлепала на хрен отсюда… А то найму сейчас вот эту кнопочку, и, когда максимум через пару минут нагрянет машинка вне ведомственной охраны, вмиг напишу заявление касаемо статьи триста двадцать четвертой уголовного кодекса… – он демонстративно опустил руку под прилавок. – Кому говорю, клюка долбаная?
Со столь же безмятежным видом посетительница старательно завернула «лысого» в носовой платочек, спрятала в сумочку, пожала плечами:
- Такие приличные люди, и так выражаются…
И прошествовала к двери. Глядя, как она неторопливо удаляется в сторону площади, Гоша кратко и смачно сказал про нее нехорошее.
- Как выразился бы товарищ Сталин, удивительно точное определение, – сказал Смолин без особых эмоций. – Надо же, и до нас доплелась, кошелка сраная…
Он посмотрел на стоянку, но ни одна машина не отъехала, все до одной стояли пустые – то ли опера приткнулись где-то вне досягаемости взгляда, то ли были пешком. За последнюю неделю эта гадючка, самого благообразного и внушающего доверие за километр облика успела обойти все до единого антикварные лавки Шантарска, за исключением смолинской – а теперь, стало быть, и сюда добралась, паскуда. Ничего в этом не было от злого умысла, направленного конкретно против Смолина – так, рутина, серые милицейские будни, закинули удочку наугад, обормоты, авось какой дурной карасик и клюнет. Вот только в этом омуте дурных карасей нема, в первом же заведении, куда эта юная подружка милиции сунулась – и вызвала подозрения – не только нахрен ее послали, не выбирая выражений, но и номер орденочка запомнили, да тут же по линии его и передали…
- В следующий раз и в самом деле жмите кнопочку, орлы, – сказал Смолин решительно. – Пусть потом две службы лобиками бодаются, мелочь, а приятно, да и не разозлишь особенно никого такой мелкой подлянкой… Уяснили? Поскольку…
Стеклянная дверь распахнулась под мелодичное бряканье китайского фэншуйного колокольчика, и Федя Жихарев по своему всегдашнему обыкновению ворвался в магазин, как метеор, посверкивая тремя золотыми зубами, скинул с плеча глухо стукнувшую сумку и рявкнул:
- Здорово, черти! Марго, радость моя, несказанно хорошеем, когда у меня, лапотника, смелости найдется тебя в дорогой кабак сводить… Можно без последующего, но лучше б с последующим…
- У вас, Федор Дмитрич, супруга очаровательная, – чопорно сказала Маришка.
- Про чего она не знает, то ей не повредит…
Он стоял, подбоченясь, крепенький, как гриб-боровик, сорокалетний деревенский житель по кличке Боцман (срочная на Балтийском флоте, тельняшка под глаженой рубашечкой). Вот только бывший мореман и бывший участковый был отнюдь не стандартным деревенским жителем. Обосновавшись в райцентре за полторы сотни километров от Шантарска, он, что твой пылесос, вот уж годочков десять выкачивал в округе все, носящее хоть мизерные признаки антиквариата – да вдобавок регулярно болтался с японским дорогим аппаратом как в окрестностях ныне существующих деревушек, так и сгинувших с лица земли. Улов, конечно, состоял не из уникумов – откуда им взяться в сибирской землице – но все же попадалось немало интересного, а порой хоть и не уникумы, но все же редкости…
- Ну? – вопросил он нетерпеливо. – Что ж ты меня в закрома не зовешь, чайку не предлагаешь? Водки не прошу – за рулем…
- Пошли, – сказал Смолин. – Мариш, чайку сделай…
Едва войдя в кабинет, Боцман брякнул сумку на стол, звонко расстегнул «молнию» и запустил туда руку. Смолин выжидательно смотрел, присев на край низкой столешницы.
- Ну?
- Неплохо, – сказал Смолин. – Весьма даже неплохо…
На ладони у него лежал увесистый знак сельского старосты, как и полагалось когда-то, украшенный гербом Шантарской губернии с императорской короною. Темно-шоколадная патина, из-под которой практически не просматривалось светлой бронзы, как ни изучай, была р о д н а я – приятно думать, что расплодившиеся подельщики еще не достигли в этой области п о л н о г о совершенства. Конечно, если бы речь шла о некоем уникуме, за который следует запросить шестизначную сумму в баксах, неведомые миру умельцы и постарались бы вылезти вон из кожи, достигнув полного правдоподобия – но нет смысла подделывать в совершенстве такую вот мелочевку, не окупится это, знаете ли…
- А булавка-то! – торжествующе сказал Федя.
- Вижу… – кивнул Смолин.
Подавляющее большинство подобных должностных знаков на рынке присутствует, будучи уже без подвесок – подвески в первую очередь теряются, ломаются, утрачиваются. А Федин знак приятно радовал глаз не только двойной родной цепочкой, но и горизонтальной выпуклой планкой. Единственное, что отсутствовало – булавка, каковой знак крепился некогда к армяку или там поддевке. Ну, да совершенства в нашем мире не доищешься…
- Копаный, – сказал Федя. – Миноискатель задребезжал этак в полукилометре от окраины Бекетовки, на пашне… Я так полагаю, шел когда-то пьянющий староста за деревней, да и потерял цацку…
- Вероятнее всего, – кивнул Смолин. – И что?
- Мы – люди простые, – прищурился Федя. – Сотка баксов. Все равно за сто пятьдесят ты ее в лет толкнешь…
- А не чересчур?
- С цепочкой, с планкой… Или есть вторая?
- Ну ладно, – сказал Смолин. – Еще есть?
Все остальное, появившееся на столе, знаку значительно уступало – парочка потемневших медалей к трехсотлетию дома Романовых, которые в тринадцатом году клепали чуть ли не в каждой столярной мастерской, несколько многотиражных серебряных полтинников и медяков, массивная стеклянная чернильница без крышечки, годов сороковых, бронзовая печать уездного исполкома (простая, как две копейки, но с массивной вычурной ручкой, явно отломанной в двадцатых товарищами комиссарами от какой-то более дорогой и качественной печати), два штыка от трехлинейки, почти нетронутых коррозией, ворох дореволюционных бумаг (приписное свидетельство ратника второго разряда, похвальный лист реального училища и тому подобный ширпотребу). Стоило все это не особенно дорого, но своего знатока и покупателя способно было обрести в самом скором времени.
- Всё?
- Держитесь за кресла, граждане… – сказал Федя, с широченной ухмылкой запуская руку в сумку. – Ап – и тигры у ног моих сели!
Смолин интереса скрывать не стал, незамедлительно протяну руку, процедил сквозь зубы:
- Это, конечно, вещь…
На стол тяжело брякнулся черный маузер, на вид казавшийся безукоризненным. Смолин, так и не прикасаясь пока что, медленно прочитал вслух ясно различимую надпись, выбитую над рукояткой, меж двух прямоугольных углублений, побольше и поменьше:
- Ваффенфабрик Маузер, Оберндорф, А. Некар…Чистил?
- Самую чуточку, как видишь. Механизм малёха почистил, смазал… Испробуй.
Смолин оттянул на «ушки» длинный прямоугольный затвор, блестевший свежей смазкой, потыкал мизинцем в открывшийся патронник (пружина исправно сжималась), большим пальцем отвел курок, и затвор, скрежетнув, ушел на место. Нажал на спусковой крючок, поиграл с прицелом, с предохранителем. Правая сторона пистолета сохранилась безукоризненно, а вот левая подкачала, была довольно-таки изъедена мелкими язвочками от ржавчины.
- А вот это, пожалуй, уже не копанка, – сказал он задумчиво. – «Чердачник»?
- Вот именно, – кивнул Федя. – Натуральный «чердачник». Лежал себе за стропилом, пока избу разбирать не начали. Хорошо, я там вовремя оказался… Это ведь «Боло», а?
- Классический «Боло», – сказал Смолин медленно.
Они переглянулись и покивали друг другу с видом понимающих людей. Укороченный маузер такого типа, именовавшийся «Боло», или «Большевистским», в двадцатые годы Германия поставляла в СССР главным образом для ГПУ. Так что версии можно строить разные, но наиболее вероятна одна: коли уж такой маузер десятки лет пролежал захованным на чердаке обычной деревенской избы, то с огромной долей вероятности хозяин избы однажды где-то п е р е с е к с я с чекистом или милиционером, у коего пистолетик и п о з а и м с т в о в а л. Чекисту, надо полагать, маузер был уже ни к чему. Крутые двадцатые, ага…
- Тоже Бекетовка?
- Нет, Подтаежное.
- Ага, – сказал Смолин. – Кто у нас там гулял в коллективизацию, атаман Хома?
- И Хома, и есаул Перелегин… Да мало ли неорганизованного народу комиссаров за деревней подкарауливало… Слышь, Вась, а из него, надо полагать, не одного краснюка замочили…
- Да уж надо полагать, – кивнул Смолин.
Они какое-то время откровенно б а л о в а л и с ь пистолетом, отбирая его друг у друга, целясь в углы, давя на спуск, щелкая всем, чем можно было щелкать. Оружие имеет над мужчинами мистическую власть, так просто из рук не выпустишь, не наигравшись вдоволь…
Смолин спохватился:
- Ладно, все это лирика… И что?
- Штучку баксов, на молочишко, – блеснул Федя тремя фиксами (отлитыми не из дешевого стоматологического рыжья, а из подлинных царских червончиков). – Ты-то его толкнешь минимум за две.
Все верно, подумал Смолин. А если еще разориться на кобуру – сейчас штук за девять рублями можно быстренько прикупить пусть и новодельную, но идеально выполненную копию…
- Погоди, – сказал он, видя, как замигал экранчик одного из телефонов, так и не снятых с «беззвука». – Да… Ага… Ну да. Когда будешь? Лады… Порядок, Федя. Пойдет. Подержи-ка его вот так…
Он распахнул шкаф, достал с нижней полки тяжелую германскую дрель и включил ее в розетку.
- Васька! – тоскливо взвыл Боцман.
- Молчок, – решительно сказал Смолин. – Считай, я его купил, так что делаю, что хочу…
Боцман крепко держал маузер магазином вверх, а Смолин с большой сноровкой в полминуты проделал в нижней части стволы аккуратную дыру в восемь миллиметров диаметром. Извлек маленький увесистый боек и безжалостно отправил его в мусорную корзину, завернув предварительно в бумагу.
- И только так, – сказал он, покачивая на ладони черный пистолет, с этой минуты уже не подходивший под определение «огнестрельного оружия». – Заглушку Маэстро поставит в темпе, а я уж знаю, кто у нас любит стволы, из которых, надо полагать, положили не одного краснюка…
- Такую вещь загубил, – сказал Федя не без грусти. – У меня дома…
- Прекрасно помню, что у тебя дома, – сказал Смолин. – У тебя, Федя – глухая деревня, хоть и именуется райцентром. У вас там все по-другому. Я тебе, конечно, чуточку завидую…
Любителю оружия завидовать было чему: у Боцмана в комоде под полотенцами и тельняшками безмятежно лежали и наган сорок второго года (действующий), и американский кольт одиннадцатого года (аналогично), а в сенях вдобавок стоял еще и винчестер девятьсот первого года изготовления – ствол порядком стерся, истончав, но стреляла американская дура до сих пор исправно, разве что металлические гильзы приходилось снаряжать вручную. Деревня, знаете ли, там на такие вещи смотрят проще…
- Город – дело другое, – сказал Смолин не без грусти. – Не хочу я собственными руками себе на хребет тяжелую статью взваливать…
- Да все я понимаю. Только все равно жалковато – рабочая машина…
- Бизнес есть бизнес, – сказал Смолин. – Переживем, мы ж с тобой, по большому счету, не коллекционеры… Всё? Или нет? Что-то ты загадочно глазками посверкиваешь… Доставай.
- Пошли в машину. Оно увесистое…
- Слушай, неужели наконец «Максим» нарисовался?
Боцман ухмылялся с самым загадочным видом:
- «Максима» все еще не обещает, но кое-что имеется…
Черным ходом они вышли во двор, где возле единственного подъезда примостилась Федина «Газель» с брезентовым верхом. Подошли к заднему борту, запрыгнули внутрь… Федя таинственно посмеивался. Там, внутри, валялись какие-то немаленькие железяки – задняя ось от грузовика, еще что-то…
- А вот что это, по-твоему, такое? – вопросил Федя тоном триумфатора. – Во-он, у борта…
Смолин присмотрелся, согнувшись в три погибели.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Антиквар'
1 2 3 4 5