— Объясни, — попросил Дардалион.Нездешний повернулся на спину и открыл глаза, глядя на звезды.— Когда-то я любил жизнь и радовался солнцу. Но радость бывает недолговечной, священник, — и когда она умирает, человек начинает спрашивать себя: почему? Почему ненависть настолько сильнее любви? Почему зло всегда вознаграждается? Почему сила и проворство значат больше, чем праведность и доброта? Потом человек понимает, что ответов на эти вопросы нет — и что ему, если он хочет сохранить рассудок, надо изменить свои взгляды. Когда-то я был ягненком и играл на зеленом лугу. Потом пришли волки. Теперь я стал коршуном и летаю в иной вселенной.— И убиваешь ягнят, — прошептал Дардалион.— Ну нет, священник, — хмыкнул, поворачиваясь на бок, Нездешний. — За ягнят мне не платят. Глава 2 Наемники уехали, и у дороги остались лежать семнадцать тел: восемь мужчин, четыре женщины и пятеро детей. Мужчины и дети умерли быстрой смертью. Четыре тележки из тех, что тащили за собой беженцы, полыхали вовсю, а пятая потихоньку тлела. Когда убийцы перевалили за гряду южных холмов, из кустов близ дороги вылезла молодая рыжеволосая женщина с тремя детьми.— Тушите огонь, Кулас, — сказала она, подталкивая старшего мальчика к тлеющей повозке. Он смотрел на мертвых, в ужасе раскрыв голубые глаза. — Ну же, Кулас. Помогите мне.Но мальчик увидел тело Ширы и, шагнув к ней на трясущихся ногах, простонал:— Бабушка...Женщина обняла его и прижала его голову к своему плечу.— Она умерла и больше не чувствует боли. Пойдем потушим огонь. — Она вручила мальчику одеяло. Двое младших — семилетние девочки-двойняшки — стояли, взявшись за руки и повернувшись к мертвым спиной. — Ну-ка, девочки, помогите брату — и мы пойдем.— Куда, Даниаль? — спросила Крилла.— На север. Говорят, там стоит ган Эгель с большой армией. Мы пойдем туда.— Я не люблю солдат, — сказала Мириэль.— Ну-ка, быстро помогите брату!Даниаль отвернулась, пряча от детей слезы. Гнусный, гнусный мир! Три месяца назад, когда началась война, до их селения дошла весть, что Псы Хаоса идут на Дренан. Мужчины только посмеялись, уверенные в скорой победе.Но женщины сердцем чуяли, что от солдат, именующих себя Псами Хаоса, ничего хорошего ждать не приходится. Немногие, правда, предвидели, насколько плохо все окажется на самом деле. Даниаль еще поняла бы, как и всякая женщина, что сильному врагу нужно покориться. Но Псы не просто покоряли — они несли всем и каждому смерть, пытки, ужас и разрушение.Священников Истока преследовали и убивали — новые хозяева объявили их орден вне закона. Но ведь Исток всегда проповедовал непротивление, мир, гармонию и уважение ко всякой власти. Чем могли угрожать захватчикам его служители?Крестьянские общины подвергались огню и разрушению. Кто же будет осенью собирать урожай?Этот кровавый разгул ошеломлял Даниаль — она никогда не поверила бы, что такое возможно. Ее саму насиловали трижды — один раз вшестером. Ее не убили только потому, что она пускала в ход все свое актерское мастерство и притворялась, будто ей это приятно. Солдаты каждый раз оставляли ее избитую, поруганную, но с неизменной улыбкой на лице. Нынче чутье подсказало ей, что она так просто не отделается — завидев издали всадников, она собрала детей и спряталась с ними в кустах. Эти солдаты не насиловали — они только убивали и жгли.Двадцать вооруженных мужчин остановились, чтобы перебить кучку мирных жителей.— Мы потушили, Даниаль, — сказал Кулас. Взобравшись на повозку, она нашла там одеяла и провизию, которой захватчики пренебрегли. С помощью ремешков она соорудила из трех одеял заплечные мешки для детей и повесила себе через плечо кожаные фляги с водой.— Пошли, — сказала она, и они вчетвером зашагали на север.Они не успели отойти далеко, когда послышался стук лошадиных копыт. Даниаль запаниковала: место вокруг было открытое. Девчушки расплакались, но юный Кулас извлек из своего мешка длинный кинжал.— Отдай сейчас же! — вскричала Даниаль. Она отняла у мальчика клинок и зашвырнула подальше, приведя Куласа в ужас. — Это нам не поможет. Слушайте меня. Что бы со мной ни делали, ведите себя тихо. Понятно? Не кричите и не плачьте. Обещаете?Из-за поворота появились двое всадников. Первым ехал темноволосый воин той разновидности, которую Даниаль изучила слишком хорошо: с жестким лицом и еще более жесткими глазами. Второй ее удивил: худощавый аскет, хрупкий и не злой на вид. Даниаль откинула назад свои длинные рыжие волосы и расправила складки зеленого платья, выдавив из себя приветливую улыбку.— Вы шли с теми беженцами? — спросил воин.— Нет. Мы сами по себе.Молодой человек с добрым лицом осторожно слез с лошади, поморщившись, будто от боли.— Не надо лгать нам, сестра, — сказал он, протягивая к Даниаль руки, — мы не враги. Мне жаль, что тебе пришлось вынести столько.— Ты священник?— Да. — Он опустился на колени и раскрыл объятия детям. — Идите ко мне, детки, идите к Дардалиону. — Они, как ни странно, послушались, и девочки подошли первыми. Он обнял своими тонкими руками всех троих. — Сейчас вы вне опасности — большего я не могу обещать.— Они убили бабушку, — сказал мальчик.— Я знаю, Кулас. Зато ты, Крилла и Мириэль остались живы. Вы долго бежали — теперь мы вам поможем. Отвезем вас на север, к гану Эгелю.Он говорил мягко и убедительно, простыми, понятными словами. Даниаль поражалась благодетельной силе, исходящей от него. В нем она не сомневалась, но взор ее все время обращался к темноволосому воину, так и не сошедшему с коня.— Ты-то уж верно не священник, — сказала она.— Нет. Да и ты не шлюха.— Почем ты знаешь?— У меня на них глаз наметанный. — Он перекинул ногу через седло, спрыгнул наземь и подошел к ней. От него пахло застарелым потом и лошадью — вблизи он был не менее страшен, чем любой из тех солдат, с которыми она сталкивалась. Но страх перед ним был каким-то отстраненным — словно смотришь представление и знаешь, что злодей, какой бы ужас он ни наводил, со сцены не соскочит. В нем тоже чувствовалась власть, только угрозы в ней не было. — Ты правильно сделала, что спряталась, — сказал он.— Ты следил за нами?— Нет. Я прочел это по следам. Час назад мы сами прятались от того же отряда. Это наемники, они не настоящие Псы.— Не настоящие? Что же еще надо сотворить, чтобы заслужить почетное звание настоящих?— Эти простаки оставили вас в живых. От Псов вы так легко не ушли бы.— Как это случилось, что такой, как ты, путешествует вместе со священником Истока?— Такой, как я? Быстро же ты судишь, женщина. Вероятно, мне следовало бы побриться.Она отвернулась от него к Дардалиону.— Поищем место для лагеря, — сказал священник. — Детям нужно поспать.— Теперь всего три часа пополудни, — заметил Нездешний.— Им нужен особый сон, поверь мне. Давай сделаем привал.— Пойдем-ка со мной. — Нездешний отошел с ним футов на тридцать от дороги. — Что это тебе взбрело в голову? Мы не можем посадить их к себе на шею. У нас только две лошади, а Псы рыщут повсюду. Псы либо наемники.— Я не могу их бросить — но ты поезжай.— Что ты сделал со мной, священник? — взревел Нездешний.— Я? Ничего.— Околдовал ты меня, что ли? Отвечай.— Я не умею колдовать. Ты волен делать что хочешь, исполнять любые свои причуды.— Я не люблю детей. И женщин, которым не могу заплатить, тоже.— Нам нужно найти тихое место, где я мог бы облегчить их страдания. Сделаешь ты это для нас перед отъездом?— О каком отъезде ты толкуешь?— Я думал, ты хочешь уехать, избавиться от нас.— Как же, избавишься тут. Боги — будь я уверен, что ты меня околдовал, я убил бы тебя, клянусь!— Не делал я этого. И не стал бы, даже если бы умел.Бормоча вполголоса проклятия, Нездешний вернулся к Даниаль и детям. При виде его девчушки уцепились за юбку Даниаль, вытаращив глазенки от страха.Он подошел к своей лошади и дождался Дардалиона.— Ну, кто хочет проехаться со мной? — Не получив ответа, Нездешний хмыкнул. — Я так и знал. Пошли вон к тем деревьям — там и устроимся.Немного времени спустя Дардалион уже рассказывал детям старинные волшебные сказки, убаюкивая их своим мягким голосом, а Нездешний лежал у костра, глядя на женщину.— Хочешь меня? — внезапно спросила она.— Сколько это стоит?— С тебя я ничего не возьму.— Так я не хочу. Глазами ты лжешь не столь успешно, как ртом.— Что это значит?— Это значит, что я тебе противен. Я не обижаюсь — я не раз спал с женщинами, которым был противен.— Не сомневаюсь.— Вот это по крайней мере честно.— Я не хочу, чтобы с детьми приключилось что-то худое.— Ты думаешь, я способен причинить им зло?— Да, думаю.— Ты ошибаешься, женщина.— Не считай меня глупее, чем я есть. Разве ты не уговаривал священника бросить нас? Ну, что скажешь?— Это так, но...— Никаких “но”. Без помощи нам не выжить. По-твоему, бросить нас в беде не значит причинить зло?— Женщина, у тебя язык как бритва. Я ничего тебе не должен, а у тебя нет права придираться ко мне.— Я к тебе не придираюсь. Это означало бы, что я надеюсь тебя исправить. Я же презираю тебя и тебе подобных. Оставь меня в покое, проклятый!
Дардалион сидел с детьми, пока они не уснули, а после возложил руку на лоб каждому поочередно и произнес шепотом молитву Мира. Девочки лежали, обнявшись, под одним одеялом, а Кулас вытянулся рядом, положив голову на руки. Священник завершил молитву и откинулся назад, обессиленный. Одежда Нездешнего, которую он носил, почему-то мешала ему сосредоточиться. Неясные картины боли, вызываемые ею, теперь смягчились, но все-таки затрудняли ему путь к Истоку.Отдаленный крик вернул его к настоящему. Где-то там, во мраке, страдала еще чья-то душа.Священник содрогнулся и подошел к костру, где в одиночестве сидела Даниаль. Нездешний ушел.— Я оскорбила его, — сказала Даниаль. — Но он такой холодный, такой жестокий — как раз по нынешним временам.— Да, он таков, — согласился Дардалион, — зато он способен доставить нас в безопасное место.— Я знаю. Как ты думаешь, он вернется?— Думаю, что да. Ты сама-то откуда?— Трудно сказать, — пожала плечами она. — Родилась я в Дренане.— Славный город. Там много библиотек.— Да.— Расскажи, как играла на сцене.— Откуда ты... ах да, от Истока ведь ничего не скроешь.— Все намного проще, Даниаль. Мне об этом рассказали дети — ты говорила им, что представляла “Дух Цирцеи” перед королем Ниалладом.— Я играла шестую дочь, и моя роль состояла из трех строчек, — улыбнулась она. — Но впечатление у меня осталось незабываемое. Говорят, что король мертв — изменники убили его.— Я тоже слышал. Но не будем думать о печальном. Ночь ясна, звезды сияют, и дети видят сладкие сны. Смерть и отчаяние никуда не денутся до завтра.— Я не могу не думать об этом. Судьба так жестока. Того и гляди из-за деревьев появятся всадники, и весь этот ужас начнется снова. Знаешь ли ты, что до Дельнохских гор, где стоит с армией Эгель, двести миль пути?— Знаю.— Ты будешь драться за нас? Или отойдешь в сторону и дашь нас убить?— Я не воин, Даниаль, — но в сторону не уйду и останусь с вами.— Ну а твой друг будет драться?— Да. Это все, что он умеет.— Он убийца, — сказала Даниаль, кутаясь в одеяло. — Он ничем не отличается от наемников или вагрийцев. И все-таки я надеюсь, что он вернется, — странно, правда?— Попытайся уснуть — а я позабочусь о том, чтобы тебе не приснилось ничего дурного.— Хорошо бы — мне так хочется забвения и покоя.Она легла у костра и закрыла глаза. Дардалион сделал глубокий вдох и снова сосредоточился, произнося молитву Мира и обволакивая ею Даниаль. Дыхание женщины сделалось глубоким и ровным. Дардалион освободил свой дух от цепей и воспарил в ночное небо, кружа в ярком лунном свете. Его обмякшее тело осталось у костра.Свободен!Один в Пустоте.Усилием воли он перестал подниматься ввысь и начал оглядывать землю в поисках Нездешнего.Далеко на юго-востоке дрожало багровое зарево горящих городов, на севере и западе светились огни — судя по правильным промежуткам, сторожевые костры вагрийцев. На юге мерцал в лесу одинокий огонек, и Дардалион устремился к нему.У костра в лесу спали шестеро. Седьмой сидел на камне и хлебал что-то из медного котелка. Слетев к нему, Дардалион почувствовал прикосновение страха. В этом человеке присутствовало зло.Он хотел улететь, но человек у костра поднял голову и усмехнулся.— Мы еще разыщем тебя, священник, — прошептал он.Дардалион замер на месте. Человек поставил свой котелок, закрыл глаза... и уединение Дардалиона нарушилось. Рядом с ним возник воин с черным мечом и щитом. Священник рванулся в небеса, но призрачный воин оказался проворнее и успел коснуться мечом его спины. Боль пронзила Дардалиона, и он закричал.Воин с усмешкой парил перед ним.— Я не стану пока убивать тебя, священник. Мне нужен Нездешний. Отдай его мне, и будешь жить.— Кто ты? — прошептал Дардалион, стараясь выиграть время.— Мое имя не скажет тебе ничего. Но я принадлежу к Братству и обязан исполнить то, что мне поручено. Нездешний должен умереть.— Братство, говоришь ты? Ты тоже священник?— Если хочешь — да, только тебе, жалкий святоша, не понять, чему я служу. Сила, хитрость, коварство, страх — вот чему я поклоняюсь, ибо они дают власть. Истинную власть.— Значит, ты служишь Тьме?— Тьма, Свет... Эти пустые слова только сбивают с толку. Я служу Князю Лжи, Создателю Хаоса.— Почему ты преследуешь Нездешнего? Он не мистик.— Он убил того, кого убивать не следовало, хотя тот человек, без сомнения, вполне заслужил свою смерть. Теперь Нездешний должен умереть сам. Ты приведешь его ко мне?— Я не могу.— Ползи же своей дорогой, червь. Мне омерзительна твоя кротость. Я убью тебя завтра, когда стемнеет. Я найду твой дух, куда бы он ни скрылся, и уничтожу его.— Зачем? Что тебе это даст?— Удовольствие, больше ничего, — но этого мне достаточно.— Тогда я буду ждать тебя.— Конечно, будешь — а как же иначе? Такие, как ты, любят страдать — это прибавляет вам святости.
***
Нездешний сам дивился своему гневу, чувствуя себя растерянным и до смешного обиженным. Въехав на поросший лесом холм, он спешился. “Чего это ты?” — спросил он себя. Можно ли обижаться на правду?И все же его задело за живое сравнение с наемниками, насилующими и убивающими невинных: несмотря на грозную славу, которую он снискал, он ни разу не убил ни женщины, ни ребенка. И никогда никого не насиловал и не унизил. Почему же после слов этой девчонки он чувствует себя таким грязным? Почему видит себя в черном свете?Это все священник!Проклятый священник!Последние двадцать лет Нездешний прожил во мраке, но Дардалион словно фонарем осветил темные закоулки его души.Он сел на траву. Ночь была прохладна и ясна, а воздух сладок.Двадцать лет — а вспомнить нечего. Двадцать лет он, как пиявка, покорно цепляется за неуступчивую скалу жизни.Что же теперь?— Теперь ты умрешь, дуралей, — сказал он вслух. — Священник уморит тебя своей святостью.Но правда ли это? Этого ли он боится?Двадцать лет он разъезжал по горам и долам, по городам и весям, по диким надирским степям и гибельным пустыням. Все это время он не позволял себе заводить друзей. Ничья участь его не трогала. Он шел по жизни, словно живая крепость с неприступными стенами, одинокий, насколько это доступно человеку.И зачем он только спас священника? Этот вопрос не давал ему покоя. Стены рухнули, и оборона прорвалась, словно мокрый пергамент.Чутье побуждало его сесть на коня и бросить своих спутников — а он доверял своему чутью, отточенному годами опасного ремесла. Он оставался живым лишь благодаря быстроте, с которой действовал: наносил удар, как змея, и уходил, пока не рассвело.Нездешний, король наемных убийц. Его могли схватить разве что по воле случая, ибо у него не было дома — были только немногочисленные люди в разных городах, через которых ему делали заказы. Он приходил к ним в глухую ночь, принимал заказ, забирал деньги и исчезал еще до рассвета. Нездешний, всеми преследуемый и ненавидимый, он всегда таился во мраке.Он и теперь знал, что погоня близко. Теперь, как никогда, ему следовало бы скрыться в диких краях или уплыть за море — в Венгрию и еще дальше на восток.— Дурак, — прошептал он. — Ты что, и правда смерти себе желаешь?Но священник держит его своими чарами, хотя и не сознается в этом.«Ты прилепил себе крылья коршуна, Дардалион!»В его усадьбе был цветник, где росли гиацинты, тюльпаны и многолетние нарциссы. Его сын был так красив, когда лежал там, и кровь не казалась неуместной среди ярких цветов. Воспоминания терзали Нездешнего, резали словно битое стекло. Тану привязали к кровати, а потом выпотрошили, как рыбу. А двух девочек-малюток...Нездешний заплакал по безвозвратно ушедшим годам.Он вернулся в лагерь за час до рассвета и нашел всех спящими. Он покачал головой, дивясь их глупой беспечности, разворошил костер и сварил в медном котелке овсянку. Дардалион, проснувшись первым, с улыбкой потянулся.— Я рад, что ты вернулся, — сказал он, подойдя к костру.
1 2 3 4 5
Дардалион сидел с детьми, пока они не уснули, а после возложил руку на лоб каждому поочередно и произнес шепотом молитву Мира. Девочки лежали, обнявшись, под одним одеялом, а Кулас вытянулся рядом, положив голову на руки. Священник завершил молитву и откинулся назад, обессиленный. Одежда Нездешнего, которую он носил, почему-то мешала ему сосредоточиться. Неясные картины боли, вызываемые ею, теперь смягчились, но все-таки затрудняли ему путь к Истоку.Отдаленный крик вернул его к настоящему. Где-то там, во мраке, страдала еще чья-то душа.Священник содрогнулся и подошел к костру, где в одиночестве сидела Даниаль. Нездешний ушел.— Я оскорбила его, — сказала Даниаль. — Но он такой холодный, такой жестокий — как раз по нынешним временам.— Да, он таков, — согласился Дардалион, — зато он способен доставить нас в безопасное место.— Я знаю. Как ты думаешь, он вернется?— Думаю, что да. Ты сама-то откуда?— Трудно сказать, — пожала плечами она. — Родилась я в Дренане.— Славный город. Там много библиотек.— Да.— Расскажи, как играла на сцене.— Откуда ты... ах да, от Истока ведь ничего не скроешь.— Все намного проще, Даниаль. Мне об этом рассказали дети — ты говорила им, что представляла “Дух Цирцеи” перед королем Ниалладом.— Я играла шестую дочь, и моя роль состояла из трех строчек, — улыбнулась она. — Но впечатление у меня осталось незабываемое. Говорят, что король мертв — изменники убили его.— Я тоже слышал. Но не будем думать о печальном. Ночь ясна, звезды сияют, и дети видят сладкие сны. Смерть и отчаяние никуда не денутся до завтра.— Я не могу не думать об этом. Судьба так жестока. Того и гляди из-за деревьев появятся всадники, и весь этот ужас начнется снова. Знаешь ли ты, что до Дельнохских гор, где стоит с армией Эгель, двести миль пути?— Знаю.— Ты будешь драться за нас? Или отойдешь в сторону и дашь нас убить?— Я не воин, Даниаль, — но в сторону не уйду и останусь с вами.— Ну а твой друг будет драться?— Да. Это все, что он умеет.— Он убийца, — сказала Даниаль, кутаясь в одеяло. — Он ничем не отличается от наемников или вагрийцев. И все-таки я надеюсь, что он вернется, — странно, правда?— Попытайся уснуть — а я позабочусь о том, чтобы тебе не приснилось ничего дурного.— Хорошо бы — мне так хочется забвения и покоя.Она легла у костра и закрыла глаза. Дардалион сделал глубокий вдох и снова сосредоточился, произнося молитву Мира и обволакивая ею Даниаль. Дыхание женщины сделалось глубоким и ровным. Дардалион освободил свой дух от цепей и воспарил в ночное небо, кружа в ярком лунном свете. Его обмякшее тело осталось у костра.Свободен!Один в Пустоте.Усилием воли он перестал подниматься ввысь и начал оглядывать землю в поисках Нездешнего.Далеко на юго-востоке дрожало багровое зарево горящих городов, на севере и западе светились огни — судя по правильным промежуткам, сторожевые костры вагрийцев. На юге мерцал в лесу одинокий огонек, и Дардалион устремился к нему.У костра в лесу спали шестеро. Седьмой сидел на камне и хлебал что-то из медного котелка. Слетев к нему, Дардалион почувствовал прикосновение страха. В этом человеке присутствовало зло.Он хотел улететь, но человек у костра поднял голову и усмехнулся.— Мы еще разыщем тебя, священник, — прошептал он.Дардалион замер на месте. Человек поставил свой котелок, закрыл глаза... и уединение Дардалиона нарушилось. Рядом с ним возник воин с черным мечом и щитом. Священник рванулся в небеса, но призрачный воин оказался проворнее и успел коснуться мечом его спины. Боль пронзила Дардалиона, и он закричал.Воин с усмешкой парил перед ним.— Я не стану пока убивать тебя, священник. Мне нужен Нездешний. Отдай его мне, и будешь жить.— Кто ты? — прошептал Дардалион, стараясь выиграть время.— Мое имя не скажет тебе ничего. Но я принадлежу к Братству и обязан исполнить то, что мне поручено. Нездешний должен умереть.— Братство, говоришь ты? Ты тоже священник?— Если хочешь — да, только тебе, жалкий святоша, не понять, чему я служу. Сила, хитрость, коварство, страх — вот чему я поклоняюсь, ибо они дают власть. Истинную власть.— Значит, ты служишь Тьме?— Тьма, Свет... Эти пустые слова только сбивают с толку. Я служу Князю Лжи, Создателю Хаоса.— Почему ты преследуешь Нездешнего? Он не мистик.— Он убил того, кого убивать не следовало, хотя тот человек, без сомнения, вполне заслужил свою смерть. Теперь Нездешний должен умереть сам. Ты приведешь его ко мне?— Я не могу.— Ползи же своей дорогой, червь. Мне омерзительна твоя кротость. Я убью тебя завтра, когда стемнеет. Я найду твой дух, куда бы он ни скрылся, и уничтожу его.— Зачем? Что тебе это даст?— Удовольствие, больше ничего, — но этого мне достаточно.— Тогда я буду ждать тебя.— Конечно, будешь — а как же иначе? Такие, как ты, любят страдать — это прибавляет вам святости.
***
Нездешний сам дивился своему гневу, чувствуя себя растерянным и до смешного обиженным. Въехав на поросший лесом холм, он спешился. “Чего это ты?” — спросил он себя. Можно ли обижаться на правду?И все же его задело за живое сравнение с наемниками, насилующими и убивающими невинных: несмотря на грозную славу, которую он снискал, он ни разу не убил ни женщины, ни ребенка. И никогда никого не насиловал и не унизил. Почему же после слов этой девчонки он чувствует себя таким грязным? Почему видит себя в черном свете?Это все священник!Проклятый священник!Последние двадцать лет Нездешний прожил во мраке, но Дардалион словно фонарем осветил темные закоулки его души.Он сел на траву. Ночь была прохладна и ясна, а воздух сладок.Двадцать лет — а вспомнить нечего. Двадцать лет он, как пиявка, покорно цепляется за неуступчивую скалу жизни.Что же теперь?— Теперь ты умрешь, дуралей, — сказал он вслух. — Священник уморит тебя своей святостью.Но правда ли это? Этого ли он боится?Двадцать лет он разъезжал по горам и долам, по городам и весям, по диким надирским степям и гибельным пустыням. Все это время он не позволял себе заводить друзей. Ничья участь его не трогала. Он шел по жизни, словно живая крепость с неприступными стенами, одинокий, насколько это доступно человеку.И зачем он только спас священника? Этот вопрос не давал ему покоя. Стены рухнули, и оборона прорвалась, словно мокрый пергамент.Чутье побуждало его сесть на коня и бросить своих спутников — а он доверял своему чутью, отточенному годами опасного ремесла. Он оставался живым лишь благодаря быстроте, с которой действовал: наносил удар, как змея, и уходил, пока не рассвело.Нездешний, король наемных убийц. Его могли схватить разве что по воле случая, ибо у него не было дома — были только немногочисленные люди в разных городах, через которых ему делали заказы. Он приходил к ним в глухую ночь, принимал заказ, забирал деньги и исчезал еще до рассвета. Нездешний, всеми преследуемый и ненавидимый, он всегда таился во мраке.Он и теперь знал, что погоня близко. Теперь, как никогда, ему следовало бы скрыться в диких краях или уплыть за море — в Венгрию и еще дальше на восток.— Дурак, — прошептал он. — Ты что, и правда смерти себе желаешь?Но священник держит его своими чарами, хотя и не сознается в этом.«Ты прилепил себе крылья коршуна, Дардалион!»В его усадьбе был цветник, где росли гиацинты, тюльпаны и многолетние нарциссы. Его сын был так красив, когда лежал там, и кровь не казалась неуместной среди ярких цветов. Воспоминания терзали Нездешнего, резали словно битое стекло. Тану привязали к кровати, а потом выпотрошили, как рыбу. А двух девочек-малюток...Нездешний заплакал по безвозвратно ушедшим годам.Он вернулся в лагерь за час до рассвета и нашел всех спящими. Он покачал головой, дивясь их глупой беспечности, разворошил костер и сварил в медном котелке овсянку. Дардалион, проснувшись первым, с улыбкой потянулся.— Я рад, что ты вернулся, — сказал он, подойдя к костру.
1 2 3 4 5