Ведь это был страшный топор Бардана, убивавший в годину ужаса мужчин, женщин и даже детей. Если верить сказаниям, надпись гласила:
Снага-Паромщик не знает возврата.
Друсс взял топор в руки, дивясь его легкости и превосходно соблюденному равновесию.
Ниже лежал черный кожаный колет с наплечниками из серебристой стали, а еще перчатки с такими же шипами и пара черных сапог до колена. Под всем этим обнаружился кошелек, а в нем — восемнадцать серебряных монет.
Скинув с себя мягкие кожаные постолы, Друсс натянул сапоги и надел колет. На самом дне сундука отыскался шлем из черного металла — во лбу у него красовался серебряный топорик в обрамлении серебряных черепов. Друсс водрузил на себя шлем и снова взял топор. В блестящем лезвии отразилась пара холодных голубых глаз, пустых и бесчувственных.
Снага... Этот топор во времена Древних выковал великий мастер. Снага... Его ни разу еще не точили — сталь его не тупилась, несмотря на множество битв, в которых проходила жизнь Бардана. А ведь топором пользовались задолго до Бардана. Бардан добыл Снагу во время Второй Вагрийской войны, ограбив гробницу древнего короля-воина, легендарного убийцы Караса.
«Это дурное оружие, — сказал как-то Бресс сыну. — Все, кто носил его, были бездушными убийцами».
«Зачем ты тогда хранишь его?» — спросил тринадцатилетний Друсс.
«Пока он у меня, он никого не убьет».
— Теперь ты снова сможешь убивать, — шепнул Друсс топору.
Снаружи донесся стук копыт идущей шагом лошади. Друсс медленно встал.
Глава 2
Кони Шадака вели себя неспокойно — запах смерти тревожил их. Своего трехлетку он купил у крестьянина к югу от Кориалиса, и мерину еще не доводилось бывать на войне. Четыре лошади, взятые у бандитов, не так волновались, но все-таки прядали ушами и раздували ноздри. Шадак ехал, успокаивая их ласковыми словами.
Почти всю свою взрослую жизнь он пробыл солдатом. Он видел смерть — и благодарил богов за то, что привычка к ней не очерствила его. Гнев в его сердце боролся с горем, когда он смотрел на трупы детей и старых женщин.
Дома бандиты поджигать не стали — дым виден за много миль и мог бы привлечь сюда дренайских кавалеристов. Шадак натянул поводья, увидев у стены золотоволосую девочку и рядом с ней куклу. Детей работорговцы не берут — на машрапурском рынке их не сбудешь. А вот на молодых дренаек в возрасте от четырнадцати до двадцати пяти лет по-прежнему большой спрос в восточных королевствах: Вентрии, Шераке, Доспилисе и Наашане.
Шадак тронул мерина каблуками. Нет смысла задерживаться здесь: следы ведут на юг.
Но тут из ближнего дома вышел молодой воин. Конь испуганно заржал, взвился на дыбы. Шадак, уняв мерина, оглядел юношу. Ростом невысок, но из-за могучего сложения, широченных плечищ и мощных рук кажется великаном. На нем был черный кожаный колет, черный шлем, а в руках он держал наводящий страх топор. Шадак обвел взглядом усеянную трупами округу, но коня поблизости не увидел. Он перекинул ногу через седло и соскочил на землю.
— Похоже, друзья тебя бросили, парень?
Молодой человек, не отвечая, подошел поближе, и Шадак, заглянув в его светлые глаза, ощутил непривычный страх.
Лицо под шлемом не выражало ничего, но от воина веяло силой. Шадак настороженно переместился вправо, опустив руки на рукояти мечей.
— Ты, я вижу, гордишься своей работой? — заговорил он снова. — Много детишек нынче убил, да?
— Я здесь живу, — нахмурившись, пробасил молодой человек. — А вот ты не из них ли будешь?
— Я иду по их следу, — удивляясь испытанному облегчению, ответил Шадак. — Они напали на Кориалис, чтобы взять там рабынь, но девушки разбежались, а мужчины вступили в бой. Они потеряли семнадцать человек, зато прогнали врага. Меня зовут Шадак, а тебя?
— Друсс. Они угнали мою жену. Я найду их. Шадак взглянул на небо.
— Дело к вечеру. Лучше выехать утром — ночью можно сбиться со следа.
— Я ждать не стану. Дай мне одну из твоих лошадей.
— Трудно отказать в столь учтивой просьбе, — угрюмо усмехнулся Шадак, — но давай все же поговорим, прежде чем ты отправишься в путь.
— Зачем?
— Затем, что их много, парень, и они имеют привычку оставлять позади заслон, который следит за дорогой. — Шадак кивнул на лошадей. — Эти четверо поджидали меня.
— Я убью всех, кого встречу.
— Ваших женщин, похоже, они увели? Я не вижу здесь их тел.
— Да.
Шадак привязал коней к изгороди и прошел мимо юноши в дом Бресса.
— Ты ничего не потеряешь, если послушаешь, что я скажу. — Ставя на место стулья, он увидел на столе старую кружевную перчатку, вышитую жемчугом, и спросил светлоглазого юношу: — Чья это?
— Моей матери. Отец порой вынимал ее из ларца и сидел с ней у огня. Так о чем ты хотел поговорить? Шадак сел к столу.
— В этой банде два вожака — изменник Коллан, бывший дренайский офицер, и Хариб Ка, вентриец. Едут они в Машрапур, на невольничий рынок. С пленницами они будут двигаться не так скоро, и нам не составит труда догнать их. Если мы пустимся в погоню немедля, то застанем их на открытом месте. Двое против сорока — итог неутешительный. Они будут погонять почти всю ночь, чтобы поскорее пересечь равнину и добраться до длинных долин, ведущих к Машрапуру, — а завтра к вечеру они успокоятся.
— Они забрали мою жену. Я не позволю ей оставаться там даже на мгновение дольше необходимого. Шадак со вздохом покачал головой:
— Я бы тоже не позволил, парень. Но ты же знаешь места, лежащие к югу. Разве сможем мы спасти ее, будучи на равнине? Они заметят нас еще за милю.
Молодой человек впервые проявил нерешительность — пожал плечами, сел и положил свой громадный топор на стол поверх маленькой перчатки.
— Ты кто, солдат? — спросил он.
— Был солдатом — теперь я охотник. Охотник на людей. Доверься мне. Сколько всего женщин они взяли? Юноша ненадолго задумался.
— Что-то около тридцати. Берис убили в лесу, Таилия убежала. Но я видел не все тела — может, погибли и другие.
— Ладно, будем считать, что тридцать. Не так-то легко будет освободить их.
Шорох у двери заставил собеседников обернуться. В дом вошла красивая белокурая девушка. На голубой шерстяной юбке и белой полотняной рубахе запеклась кровь. Шадак встал.
— Йорат умер, — сказала она. — Все умерли, никого не осталось. — Глаза ее наполнились слезами. Она стояла на пороге, потерянная и одинокая. Друсс не двинулся с места, но Шадак, поспешив к девушке, обнял ее и прижал к себе, а после подвел к столу и усадил.
— Не найдется ли у тебя еды? — спросил он Друсса. Тот кивнул и ушел в заднюю комнату, вернувшись с кувшином воды и хлебом. Шадак наполнил глиняный кубок и подал девушке.
— Ты не ранена? — спросил он.
— Нет, это кровь Йората, — прошептала она. Шадак сел с ней рядом, и Таилия без сил приникла к нему.
— Тебе надо отдохнуть. — Он помог ей встать и провел ее в спальню. Она послушно улеглась, и Шадак укрыл ее толстым одеялом. — Спи, дитя. Я буду рядом.
— Не уходи, — взмолилась она. Он взял ее за руку.
— Все хорошо теперь, Таилия. Поспи. — Она закрыла глаза, не отпуская его руки, и Шадак сидел с ней, пока ее пальцы не разжались и дыхание не стало ровным. Потом он встал и вернулся в горницу.
— Ты что ж, собрался бросить ее здесь? — спросил он.
— Она для меня ничто, — холодно ответил Друсс, — а Ровена — все.
— Понятно. Ну а если бы убили тебя, а Ровена спряталась в лесу? Каково твоему духу было бы видеть, что я уехал и бросил ее здесь, на безлюдье?
— Но я жив.
— Да уж. Эта девушка поедет с нами.
— Нет!
— Да — или ты пойдешь дальше пешком. Глаза Друсса блеснули.
— Нынче я убил нескольких человек и больше не стану сносить угроз — ни от тебя, ни от кого иного. Если я захочу ехать на одной из твоих краденых лошадей, я поеду. И не советую мешать мне.
— Я не спрашивал твоего совета, парень. — Шадак произнес это тихо, со спокойной уверенностью, но в душе он, к собственному удивлению, этой уверенности не чувствовал. Рука юноши медленно охватила рукоять топора. — Я понимаю твою злость и понимаю, как ты переживаешь за свою Ровену. Но один ты ничего не добьешься — разве что ты очень опытный следопыт и наездник. Ночью ты непременно потеряешь их след, а днем налетишь прямо на них и попытаешься справиться в одиночку с сорока воинами. Тогда уж никто не поможет ни ей, ни другим.
Друсс, медленно разжав пальцы, убрал руку, и блеск в его глазах померк.
— Мне невыносимо сидеть здесь, когда ее уводят все дальше.
— Понимаю, но они от нас не уйдут. А женщинам они зла не причинят — не станут портить ценный товар.
— У тебя есть какой-то план?
— Да. Я знаю те места и догадываюсь, где они завтра разобьют лагерь. Мы подкрадемся к ним ночью, снимем часовых и освободим пленниц.
— А потом? Они ведь погонятся за нами. Как же мы уйдем от них, с тридцатью-то женщинами?
— Их вожаки к тому времени будут мертвы, — заверил Шадак. — Я об этом позабочусь.
— Кто-нибудь другой возглавит их и устроит погоню. Шадак с улыбкой пожал плечами:
— Тогда постараемся убить побольше народу.
— Вот это по мне, — угрюмо бросил юноша.
Звезды светили ярко, и Шадак с крыльца хорошо видел Друсса, сидящего рядом с телами родителей.
— Старею я, видно, — шепнул воин то ли себе, то ли Друссу. — Это из-за тебя я почувствовал себя стариком.
Ни один человек за последние двадцать лет не вселял в Шадака такого страха. Только в далеком прошлом был такой — сатул по имени Йонасин с ледяным огнем в глазах, живая легенда своего народа. Первый княжеский боец, он убил в единоборстве семнадцать человек, в том числе и первого вагрийского бойца Веарла.
Шадак знал этого вагрийца — высокого, гибкого, быстрого как молния и хорошего тактика. Рассказывали, что сатул разделался с ним, как с новичком — сперва отсек ему ухо, а после убил ударом в сердце.
Шадак улыбнулся, вспомнив, как надеялся всей душой, что ему-то с сатулом сразиться не придется. Теперь он понимал, что такие надежды сродни колдовству и с тобой непременно случается то, чего ты больше всего боишься...
...В Дельнохских горах стояло золотое утро. Дренаи вели переговоры с сатулийским князем, и Шадак состоял в охране посланника. Йонасин слегка задирал их на пиру прошедшей ночью, высмеивая боевое мастерство дренаев. Шадаку было приказано не обращать на него внимания, но наутро сатул в своих белых одеждах подошел прямо к нему.
«Я слыхал, ты слывешь хорошим бойцом», — насмешливо бросил Йонасин. Шадак сохранял спокойствие. «Дай-ка дорогу, — попросил он. — Меня ждут в большом зале». «Я пропущу тебя, если поцелуешь мне ноги».
Двадцатидвухлетний Шадак был тогда в полном расцвете сил. Он посмотрел в глаза Йонасину и понял: схватки не избежать. Вокруг собрались другие сатулы, и Шадак заставил себя улыбнуться. «Ноги? Полно тебе. Поцелуй-ка лучше вот это!» С этими словами он заехал правой сатулу в подбородок, сбив его с ног, прошел мимо и занял свое место за столом.
Высокий сатулийский князь с темными жестокими глазами заметил его, и Шадак уловил тень веселья и даже торжества на его лице. Посыльный шепнул что-то на ухо князю, и вождь сатулов встал. «Вы нарушили закон гостеприимства, — сказал он дренайскому посланнику. — Один из ваших людей ударил моего бойца Йонасина. Ударил без предупреждения. Йонасин требует удовлетворения».
Посланник онемел, и Шадак поднялся с места. «Он получит удовлетворение, князь. Только с условием: устроим поединок на кладбище, чтобы не пришлось далеко тащить его труп!»
Крик совы вернул Шадака к настоящему, и он увидел, что Друсс идет к нему. Юноша хотел пройти мимо, но задержался
— Нет у меня слов, — сказал он. — Ничего не могу придумать.
— Поговори о них со мной, — предложил Шадак. — Говорят, будто мертвые слышат, когда мы о них говорим, — может, это и правда, как знать.
Друсс сел рядом с ним.
— Что о них можно сказать? Он был плотником и мастерил безделушки, а ее он взял для хозяйства.
— Они вырастили тебя, подняли на ноги. Дали тебе силу.
— Силой я им не обязан.
— Ошибаешься, Друсс. Будь твой отец слабым человеком, он бил бы тебя, пока ты был мал, и сломил бы твой дух. Поверь моему опыту: сильного может воспитать только сильный. Этот топор принадлежал ему?
— Нет, деду.
— Бардану-Убийце, — тихо проговорил Шадак.
— Откуда ты знаешь?
— У этого оружия дурная слава. Снага — так оно зовется. Нелегко, видно, было твоему отцу расти с таким зверем, как Бардан. А что случилось с твоей родной матерью?
— Она погибла, когда я был младенцем. Несчастный случай.
— Ага, вспоминаю. На твоего отца напали трое — двоих он убил голыми руками, а третьего изувечил. Один из них сбил конем твою мать.
— Отец убил двух человек? — изумился Друсс. — Ты уверен7
— Так люди говорят.
— Не могу в это поверить. Он чурался всякой ссоры, никогда не умел за себя постоять. В нем не было стержня.
— Я так не думаю.
— Ты ведь его не знал.
— Я видел его тело и мертвых врагов вокруг. О сыне Бардана ходит много историй, и ни в одной не говорится, что он трус. После гибели своего отца он селился в разных местах под разными именами — но его каждый раз узнавали и вынуждали бежать. Но трижды по меньшей мере ему пришлось сражаться. Близ Дренана его окружили пятеро солдат, и один ранил его стрелой в плечо. Бресс тогда нес на руках ребенка. Как рассказывали потом уцелевшие солдаты, он уложил дитя около валуна и кинулся на них. Они имели при себе мечи, а он был безоружен, но он отломил с дерева сук и мигом повалил двоих, а остальные пустились наутек. Уж тут-то все правда, Друсс, — я это знаю, потому что среди них был мой брат. На следующий год его убили в сатулийском походе. Он говорил, что сын Бардана — чернобородый великан, наделенный силой шести человек.
— Я об этом ничего не знал. Почему он мне не рассказывал?
— А зачем? Не очень-то, видно, лестно быть сыном чудовища. Ему, наверное, не доставляло радости рассказывать, как он убивал людей или оглоушивал их дубиной.
— Выходит, я совсем не знал его, — прошептал Друсс.
— Да и он, похоже, не знал тебя, — вздохнул Шадак. — Это вечное проклятие отцов и детей.
— А у тебя есть сыновья?
— Был один. Погиб неделю назад в Кориалисе. Он полагал себя бессмертным, и вот что из этого вышло.
— Что с ним случилось?
— Он бросился на Коллана, и тот изрубил его на куски. — Шадак закашлялся и встал. — Надо поспать немного. Скоро рассвет, а я уже не столь молод.
— Спокойного тебе сна.
— Да, парень, я всегда сплю спокойно. Ступай к своим родителям и скажи им что-нибудь на прощание.
— Погоди! — воскликнул Друсс. Воин задержался на пороге. — Ты верно сказал. Я не хотел бы, чтобы Ровена осталась одна в горах. Я говорил в гневе...
Шадак кивнул:
— Силу человеку дает то, что вызывает в нем гнев. Помни об этом, парень.
Шадаку не спалось. Он удобно устроился в кожаном кресле, вытянул длинные ноги к огню и положил голову на подушку, но образы и воспоминания продолжали клубиться в его уме.
Он снова видел перед собой сатулийское кладбище и Йонасина, обнаженного по пояс, с широкой изогнутой саблей и маленьким железным щитом на левой руке.
«Что, дренай, страшно?» — спросил он. Шадак, не отвечая, медленно отстегнул перевязь и снял теплую шерстяную рубаху. Солнце грело спину, свежий горный воздух наполнял легкие. «Нынче ты умрешь,» — шепнул ему внутренний голос.
И поединок начался. Первую кровь пустил Йонасин, задев грудь Шадака. Больше тысячи сатулов, собравшихся вокруг кладбища, разразились криками. Шадак отскочил назад.
«Уж не намерен ли ты покуситься на мое ухо?» — небрежно бросил он. Йонасин сердито зарычал и снова ринулся в атаку. Шадак отразил удар и двинул сатула кулаком в лицо. Кулак отскочил от скулы, но Йонасин пошатнулся, и Шадак ткнул его мечом в живот. Йонасин успел отклониться вправо, и клинок распорол только кожу на боку. Настал черед Йонасина отскочить назад. Из пореза хлестала кровь, и сатул потрогал рану, изумленно глядя вниз.
«Да, — сказал Шадак, — у тебя тоже есть кровь в жилах, Иди сюда, я пущу тебе еще малость».
Йонасин с воплем ринулся вперед, но Шадак ступил в сторону и рубанул его по шее. Когда смертельно раненный сатул повалился наземь, Шадак ощутил громадное облегчение и радость осуществившегося. Он жив!
Но его карьере пришел конец. Переговоры завершились ничем, и после возвращения в Дренан Шадака отправили в отставку.
После этого он нашел свое истинное призвание, став Шадаком-Охотником, Шадаком-Следопытом. Разбойники, убийцы, изменники — он шел за ними, как волк.
За все годы после боя с Йонасином он не знал больше подобного страха. До сегодняшнего дня, когда молодой воин с топором вышел на солнце.
«Он молод и не обучен, я убил бы его», — твердил себе Шадак.
Но льдистые голубые глаза и сверкающий топор не оставляли его в покое.
Друсс сидел под звездами. Он устал, но спать не мог. На улице показалась лисица — она подбиралась к мертвому телу. Друсс швырнул в нее камнем, и она отбежала, но недалеко.
1 2 3 4 5 6
Снага-Паромщик не знает возврата.
Друсс взял топор в руки, дивясь его легкости и превосходно соблюденному равновесию.
Ниже лежал черный кожаный колет с наплечниками из серебристой стали, а еще перчатки с такими же шипами и пара черных сапог до колена. Под всем этим обнаружился кошелек, а в нем — восемнадцать серебряных монет.
Скинув с себя мягкие кожаные постолы, Друсс натянул сапоги и надел колет. На самом дне сундука отыскался шлем из черного металла — во лбу у него красовался серебряный топорик в обрамлении серебряных черепов. Друсс водрузил на себя шлем и снова взял топор. В блестящем лезвии отразилась пара холодных голубых глаз, пустых и бесчувственных.
Снага... Этот топор во времена Древних выковал великий мастер. Снага... Его ни разу еще не точили — сталь его не тупилась, несмотря на множество битв, в которых проходила жизнь Бардана. А ведь топором пользовались задолго до Бардана. Бардан добыл Снагу во время Второй Вагрийской войны, ограбив гробницу древнего короля-воина, легендарного убийцы Караса.
«Это дурное оружие, — сказал как-то Бресс сыну. — Все, кто носил его, были бездушными убийцами».
«Зачем ты тогда хранишь его?» — спросил тринадцатилетний Друсс.
«Пока он у меня, он никого не убьет».
— Теперь ты снова сможешь убивать, — шепнул Друсс топору.
Снаружи донесся стук копыт идущей шагом лошади. Друсс медленно встал.
Глава 2
Кони Шадака вели себя неспокойно — запах смерти тревожил их. Своего трехлетку он купил у крестьянина к югу от Кориалиса, и мерину еще не доводилось бывать на войне. Четыре лошади, взятые у бандитов, не так волновались, но все-таки прядали ушами и раздували ноздри. Шадак ехал, успокаивая их ласковыми словами.
Почти всю свою взрослую жизнь он пробыл солдатом. Он видел смерть — и благодарил богов за то, что привычка к ней не очерствила его. Гнев в его сердце боролся с горем, когда он смотрел на трупы детей и старых женщин.
Дома бандиты поджигать не стали — дым виден за много миль и мог бы привлечь сюда дренайских кавалеристов. Шадак натянул поводья, увидев у стены золотоволосую девочку и рядом с ней куклу. Детей работорговцы не берут — на машрапурском рынке их не сбудешь. А вот на молодых дренаек в возрасте от четырнадцати до двадцати пяти лет по-прежнему большой спрос в восточных королевствах: Вентрии, Шераке, Доспилисе и Наашане.
Шадак тронул мерина каблуками. Нет смысла задерживаться здесь: следы ведут на юг.
Но тут из ближнего дома вышел молодой воин. Конь испуганно заржал, взвился на дыбы. Шадак, уняв мерина, оглядел юношу. Ростом невысок, но из-за могучего сложения, широченных плечищ и мощных рук кажется великаном. На нем был черный кожаный колет, черный шлем, а в руках он держал наводящий страх топор. Шадак обвел взглядом усеянную трупами округу, но коня поблизости не увидел. Он перекинул ногу через седло и соскочил на землю.
— Похоже, друзья тебя бросили, парень?
Молодой человек, не отвечая, подошел поближе, и Шадак, заглянув в его светлые глаза, ощутил непривычный страх.
Лицо под шлемом не выражало ничего, но от воина веяло силой. Шадак настороженно переместился вправо, опустив руки на рукояти мечей.
— Ты, я вижу, гордишься своей работой? — заговорил он снова. — Много детишек нынче убил, да?
— Я здесь живу, — нахмурившись, пробасил молодой человек. — А вот ты не из них ли будешь?
— Я иду по их следу, — удивляясь испытанному облегчению, ответил Шадак. — Они напали на Кориалис, чтобы взять там рабынь, но девушки разбежались, а мужчины вступили в бой. Они потеряли семнадцать человек, зато прогнали врага. Меня зовут Шадак, а тебя?
— Друсс. Они угнали мою жену. Я найду их. Шадак взглянул на небо.
— Дело к вечеру. Лучше выехать утром — ночью можно сбиться со следа.
— Я ждать не стану. Дай мне одну из твоих лошадей.
— Трудно отказать в столь учтивой просьбе, — угрюмо усмехнулся Шадак, — но давай все же поговорим, прежде чем ты отправишься в путь.
— Зачем?
— Затем, что их много, парень, и они имеют привычку оставлять позади заслон, который следит за дорогой. — Шадак кивнул на лошадей. — Эти четверо поджидали меня.
— Я убью всех, кого встречу.
— Ваших женщин, похоже, они увели? Я не вижу здесь их тел.
— Да.
Шадак привязал коней к изгороди и прошел мимо юноши в дом Бресса.
— Ты ничего не потеряешь, если послушаешь, что я скажу. — Ставя на место стулья, он увидел на столе старую кружевную перчатку, вышитую жемчугом, и спросил светлоглазого юношу: — Чья это?
— Моей матери. Отец порой вынимал ее из ларца и сидел с ней у огня. Так о чем ты хотел поговорить? Шадак сел к столу.
— В этой банде два вожака — изменник Коллан, бывший дренайский офицер, и Хариб Ка, вентриец. Едут они в Машрапур, на невольничий рынок. С пленницами они будут двигаться не так скоро, и нам не составит труда догнать их. Если мы пустимся в погоню немедля, то застанем их на открытом месте. Двое против сорока — итог неутешительный. Они будут погонять почти всю ночь, чтобы поскорее пересечь равнину и добраться до длинных долин, ведущих к Машрапуру, — а завтра к вечеру они успокоятся.
— Они забрали мою жену. Я не позволю ей оставаться там даже на мгновение дольше необходимого. Шадак со вздохом покачал головой:
— Я бы тоже не позволил, парень. Но ты же знаешь места, лежащие к югу. Разве сможем мы спасти ее, будучи на равнине? Они заметят нас еще за милю.
Молодой человек впервые проявил нерешительность — пожал плечами, сел и положил свой громадный топор на стол поверх маленькой перчатки.
— Ты кто, солдат? — спросил он.
— Был солдатом — теперь я охотник. Охотник на людей. Доверься мне. Сколько всего женщин они взяли? Юноша ненадолго задумался.
— Что-то около тридцати. Берис убили в лесу, Таилия убежала. Но я видел не все тела — может, погибли и другие.
— Ладно, будем считать, что тридцать. Не так-то легко будет освободить их.
Шорох у двери заставил собеседников обернуться. В дом вошла красивая белокурая девушка. На голубой шерстяной юбке и белой полотняной рубахе запеклась кровь. Шадак встал.
— Йорат умер, — сказала она. — Все умерли, никого не осталось. — Глаза ее наполнились слезами. Она стояла на пороге, потерянная и одинокая. Друсс не двинулся с места, но Шадак, поспешив к девушке, обнял ее и прижал к себе, а после подвел к столу и усадил.
— Не найдется ли у тебя еды? — спросил он Друсса. Тот кивнул и ушел в заднюю комнату, вернувшись с кувшином воды и хлебом. Шадак наполнил глиняный кубок и подал девушке.
— Ты не ранена? — спросил он.
— Нет, это кровь Йората, — прошептала она. Шадак сел с ней рядом, и Таилия без сил приникла к нему.
— Тебе надо отдохнуть. — Он помог ей встать и провел ее в спальню. Она послушно улеглась, и Шадак укрыл ее толстым одеялом. — Спи, дитя. Я буду рядом.
— Не уходи, — взмолилась она. Он взял ее за руку.
— Все хорошо теперь, Таилия. Поспи. — Она закрыла глаза, не отпуская его руки, и Шадак сидел с ней, пока ее пальцы не разжались и дыхание не стало ровным. Потом он встал и вернулся в горницу.
— Ты что ж, собрался бросить ее здесь? — спросил он.
— Она для меня ничто, — холодно ответил Друсс, — а Ровена — все.
— Понятно. Ну а если бы убили тебя, а Ровена спряталась в лесу? Каково твоему духу было бы видеть, что я уехал и бросил ее здесь, на безлюдье?
— Но я жив.
— Да уж. Эта девушка поедет с нами.
— Нет!
— Да — или ты пойдешь дальше пешком. Глаза Друсса блеснули.
— Нынче я убил нескольких человек и больше не стану сносить угроз — ни от тебя, ни от кого иного. Если я захочу ехать на одной из твоих краденых лошадей, я поеду. И не советую мешать мне.
— Я не спрашивал твоего совета, парень. — Шадак произнес это тихо, со спокойной уверенностью, но в душе он, к собственному удивлению, этой уверенности не чувствовал. Рука юноши медленно охватила рукоять топора. — Я понимаю твою злость и понимаю, как ты переживаешь за свою Ровену. Но один ты ничего не добьешься — разве что ты очень опытный следопыт и наездник. Ночью ты непременно потеряешь их след, а днем налетишь прямо на них и попытаешься справиться в одиночку с сорока воинами. Тогда уж никто не поможет ни ей, ни другим.
Друсс, медленно разжав пальцы, убрал руку, и блеск в его глазах померк.
— Мне невыносимо сидеть здесь, когда ее уводят все дальше.
— Понимаю, но они от нас не уйдут. А женщинам они зла не причинят — не станут портить ценный товар.
— У тебя есть какой-то план?
— Да. Я знаю те места и догадываюсь, где они завтра разобьют лагерь. Мы подкрадемся к ним ночью, снимем часовых и освободим пленниц.
— А потом? Они ведь погонятся за нами. Как же мы уйдем от них, с тридцатью-то женщинами?
— Их вожаки к тому времени будут мертвы, — заверил Шадак. — Я об этом позабочусь.
— Кто-нибудь другой возглавит их и устроит погоню. Шадак с улыбкой пожал плечами:
— Тогда постараемся убить побольше народу.
— Вот это по мне, — угрюмо бросил юноша.
Звезды светили ярко, и Шадак с крыльца хорошо видел Друсса, сидящего рядом с телами родителей.
— Старею я, видно, — шепнул воин то ли себе, то ли Друссу. — Это из-за тебя я почувствовал себя стариком.
Ни один человек за последние двадцать лет не вселял в Шадака такого страха. Только в далеком прошлом был такой — сатул по имени Йонасин с ледяным огнем в глазах, живая легенда своего народа. Первый княжеский боец, он убил в единоборстве семнадцать человек, в том числе и первого вагрийского бойца Веарла.
Шадак знал этого вагрийца — высокого, гибкого, быстрого как молния и хорошего тактика. Рассказывали, что сатул разделался с ним, как с новичком — сперва отсек ему ухо, а после убил ударом в сердце.
Шадак улыбнулся, вспомнив, как надеялся всей душой, что ему-то с сатулом сразиться не придется. Теперь он понимал, что такие надежды сродни колдовству и с тобой непременно случается то, чего ты больше всего боишься...
...В Дельнохских горах стояло золотое утро. Дренаи вели переговоры с сатулийским князем, и Шадак состоял в охране посланника. Йонасин слегка задирал их на пиру прошедшей ночью, высмеивая боевое мастерство дренаев. Шадаку было приказано не обращать на него внимания, но наутро сатул в своих белых одеждах подошел прямо к нему.
«Я слыхал, ты слывешь хорошим бойцом», — насмешливо бросил Йонасин. Шадак сохранял спокойствие. «Дай-ка дорогу, — попросил он. — Меня ждут в большом зале». «Я пропущу тебя, если поцелуешь мне ноги».
Двадцатидвухлетний Шадак был тогда в полном расцвете сил. Он посмотрел в глаза Йонасину и понял: схватки не избежать. Вокруг собрались другие сатулы, и Шадак заставил себя улыбнуться. «Ноги? Полно тебе. Поцелуй-ка лучше вот это!» С этими словами он заехал правой сатулу в подбородок, сбив его с ног, прошел мимо и занял свое место за столом.
Высокий сатулийский князь с темными жестокими глазами заметил его, и Шадак уловил тень веселья и даже торжества на его лице. Посыльный шепнул что-то на ухо князю, и вождь сатулов встал. «Вы нарушили закон гостеприимства, — сказал он дренайскому посланнику. — Один из ваших людей ударил моего бойца Йонасина. Ударил без предупреждения. Йонасин требует удовлетворения».
Посланник онемел, и Шадак поднялся с места. «Он получит удовлетворение, князь. Только с условием: устроим поединок на кладбище, чтобы не пришлось далеко тащить его труп!»
Крик совы вернул Шадака к настоящему, и он увидел, что Друсс идет к нему. Юноша хотел пройти мимо, но задержался
— Нет у меня слов, — сказал он. — Ничего не могу придумать.
— Поговори о них со мной, — предложил Шадак. — Говорят, будто мертвые слышат, когда мы о них говорим, — может, это и правда, как знать.
Друсс сел рядом с ним.
— Что о них можно сказать? Он был плотником и мастерил безделушки, а ее он взял для хозяйства.
— Они вырастили тебя, подняли на ноги. Дали тебе силу.
— Силой я им не обязан.
— Ошибаешься, Друсс. Будь твой отец слабым человеком, он бил бы тебя, пока ты был мал, и сломил бы твой дух. Поверь моему опыту: сильного может воспитать только сильный. Этот топор принадлежал ему?
— Нет, деду.
— Бардану-Убийце, — тихо проговорил Шадак.
— Откуда ты знаешь?
— У этого оружия дурная слава. Снага — так оно зовется. Нелегко, видно, было твоему отцу расти с таким зверем, как Бардан. А что случилось с твоей родной матерью?
— Она погибла, когда я был младенцем. Несчастный случай.
— Ага, вспоминаю. На твоего отца напали трое — двоих он убил голыми руками, а третьего изувечил. Один из них сбил конем твою мать.
— Отец убил двух человек? — изумился Друсс. — Ты уверен7
— Так люди говорят.
— Не могу в это поверить. Он чурался всякой ссоры, никогда не умел за себя постоять. В нем не было стержня.
— Я так не думаю.
— Ты ведь его не знал.
— Я видел его тело и мертвых врагов вокруг. О сыне Бардана ходит много историй, и ни в одной не говорится, что он трус. После гибели своего отца он селился в разных местах под разными именами — но его каждый раз узнавали и вынуждали бежать. Но трижды по меньшей мере ему пришлось сражаться. Близ Дренана его окружили пятеро солдат, и один ранил его стрелой в плечо. Бресс тогда нес на руках ребенка. Как рассказывали потом уцелевшие солдаты, он уложил дитя около валуна и кинулся на них. Они имели при себе мечи, а он был безоружен, но он отломил с дерева сук и мигом повалил двоих, а остальные пустились наутек. Уж тут-то все правда, Друсс, — я это знаю, потому что среди них был мой брат. На следующий год его убили в сатулийском походе. Он говорил, что сын Бардана — чернобородый великан, наделенный силой шести человек.
— Я об этом ничего не знал. Почему он мне не рассказывал?
— А зачем? Не очень-то, видно, лестно быть сыном чудовища. Ему, наверное, не доставляло радости рассказывать, как он убивал людей или оглоушивал их дубиной.
— Выходит, я совсем не знал его, — прошептал Друсс.
— Да и он, похоже, не знал тебя, — вздохнул Шадак. — Это вечное проклятие отцов и детей.
— А у тебя есть сыновья?
— Был один. Погиб неделю назад в Кориалисе. Он полагал себя бессмертным, и вот что из этого вышло.
— Что с ним случилось?
— Он бросился на Коллана, и тот изрубил его на куски. — Шадак закашлялся и встал. — Надо поспать немного. Скоро рассвет, а я уже не столь молод.
— Спокойного тебе сна.
— Да, парень, я всегда сплю спокойно. Ступай к своим родителям и скажи им что-нибудь на прощание.
— Погоди! — воскликнул Друсс. Воин задержался на пороге. — Ты верно сказал. Я не хотел бы, чтобы Ровена осталась одна в горах. Я говорил в гневе...
Шадак кивнул:
— Силу человеку дает то, что вызывает в нем гнев. Помни об этом, парень.
Шадаку не спалось. Он удобно устроился в кожаном кресле, вытянул длинные ноги к огню и положил голову на подушку, но образы и воспоминания продолжали клубиться в его уме.
Он снова видел перед собой сатулийское кладбище и Йонасина, обнаженного по пояс, с широкой изогнутой саблей и маленьким железным щитом на левой руке.
«Что, дренай, страшно?» — спросил он. Шадак, не отвечая, медленно отстегнул перевязь и снял теплую шерстяную рубаху. Солнце грело спину, свежий горный воздух наполнял легкие. «Нынче ты умрешь,» — шепнул ему внутренний голос.
И поединок начался. Первую кровь пустил Йонасин, задев грудь Шадака. Больше тысячи сатулов, собравшихся вокруг кладбища, разразились криками. Шадак отскочил назад.
«Уж не намерен ли ты покуситься на мое ухо?» — небрежно бросил он. Йонасин сердито зарычал и снова ринулся в атаку. Шадак отразил удар и двинул сатула кулаком в лицо. Кулак отскочил от скулы, но Йонасин пошатнулся, и Шадак ткнул его мечом в живот. Йонасин успел отклониться вправо, и клинок распорол только кожу на боку. Настал черед Йонасина отскочить назад. Из пореза хлестала кровь, и сатул потрогал рану, изумленно глядя вниз.
«Да, — сказал Шадак, — у тебя тоже есть кровь в жилах, Иди сюда, я пущу тебе еще малость».
Йонасин с воплем ринулся вперед, но Шадак ступил в сторону и рубанул его по шее. Когда смертельно раненный сатул повалился наземь, Шадак ощутил громадное облегчение и радость осуществившегося. Он жив!
Но его карьере пришел конец. Переговоры завершились ничем, и после возвращения в Дренан Шадака отправили в отставку.
После этого он нашел свое истинное призвание, став Шадаком-Охотником, Шадаком-Следопытом. Разбойники, убийцы, изменники — он шел за ними, как волк.
За все годы после боя с Йонасином он не знал больше подобного страха. До сегодняшнего дня, когда молодой воин с топором вышел на солнце.
«Он молод и не обучен, я убил бы его», — твердил себе Шадак.
Но льдистые голубые глаза и сверкающий топор не оставляли его в покое.
Друсс сидел под звездами. Он устал, но спать не мог. На улице показалась лисица — она подбиралась к мертвому телу. Друсс швырнул в нее камнем, и она отбежала, но недалеко.
1 2 3 4 5 6