Любовь Пушкина к Михайловскому остывает. 1 декабря 1826 года он писал приятелю Зубкову, что выехал "из моей проклятой деревушки". А после ссылки он, вольный, иногда прячется в деревне от "пошлости и глупости" Москвы и Петербурга "почти как арлекин, который на вопрос, что он предпочитает: быть колесованным или повешенным, отвечал: "Я предпочитаю молочный суп"" (письмо к Осиповой, летом 1827 года). Пушкин сообщает Вяземскому: "Ты знаешь, что я не корчу чувствительность, но встреча моей дворни, хамов и моей няни -ей-Богу приятнее щекотит сердце, чем слава, наслаждения самолюбия, рассеянности и пр. Няня моя уморительна. Вообрази, что 70-ти лет она выучила наизусть новую молитву о умилении сердца владыки и укрощении духа его свирепости, молитвы, вероятно, сочиненной при царе Иване. Теперь у ней попы дерут молебен и мешают мне заниматься делом". Скорей всего, в конце письма шутливое преувеличение о паломничестве священников к няне. Интересно также описание компании, которая встречала поэта: дворня, хамы и няня, которая уморительна.
"В числе писем к Пушкину почти от всех знаменитостей русского общества находятся записки от старой няни, которые он берег наравне с первыми". Таков гимн Арине Родионовне Анненкова. Блистательный эвфемизм нашел он: "Мысль и самая форма мысли, видимо, принадлежат Арине Родионовне, хотя она и позаимствовала руку (выделено нами. -- Ю.Д.) для их изложения". Две такие записки существуют. По-видимому, однако, Арина Родионовна "составляла", как выразилась Мария Осипова, то есть просила написать первое письмо, не в Тригорском, а нашла владевшего грамотой мужика. Письмо няня передала с садовником Архипом, которому было поручено привезти книги Пушкина из Михайловского в Петербург (1827). Оба письма приводятся с сохранением стиля оригиналов.
"Генварь -- 30 дня. Милостивой Государь Александра, сергеевичь и мею честь поздравить васъ съ прошедшимъ, новымъ годомъ изъ новымъ, сщастиемъ, ижелаю я тебе любезнному моему благодетелю здравия и благополучия; ая васъ уведоммляю что я была въпетербурге: иобъвасъ нихто -- неможить знать где вы находитесь йтвоие родйтели, о васъ Соболезнуютъ что вы кънимъ неприедите; а Ольга сергевнна къвамъ писали примне соднною дамою вамъ извеснна А Мы батюшка отвасъ ожидали, писма Когда вы прикажите, привозить Книги нонесмоглй дождатца: то йвозномерилисъ повашему старому приказу отъ править: то я йпосылаю, большихъ ймалыхъ, Книгъ сщетомъ -- 134 книгй архипу даю денегъ -сщ 85 руб. (зачеркнуто. -- Ю.Д.) 90 рублей: присемъ Любезнной другъ яцалую ваши ручьки съ позволений вашего съто разъ ижелаю вамъ то чего ивы желаете йприбуду къ вамъ съискреннымъ почтениемъ Аринна Родивоновнна".
Второе письмо написала для няни приятельница поэта в Тригорском Анна Николаевна Вульф, которая скучала без озорника и дамского угодника Пушкина не меньше Арины Родионовны. "Александръ Сергеевичъ, я получила Ваше письмо и деньги, которые Вы мне прислали. За все Ваши милости я Вамъ всемъ сердцемъ благодарна -- Вы у меня беспрестанно в сердце и на уме, и только, когда засну, то забуду Васъ и Ваши милости ко мне. Ваша любезная сестрица тоже меня не забываетъ. Ваше обещание к намъ побывать летомъ очень меня радуетъ. Приезжай, мой ангелъ, к намъ в Михайловское, всехъ лошадей на дорогу выставлю. Наши Петербур. летомъ не будутъ, они /все/ едутъ непременно в Ревель. Я Васъ буду ожидать и молить Бога, чтобъ он далъ намъ свидиться. Праск. Алек. приехала из Петерб. -- барышни Вамъ кланяются и благодарятъ, что Вы их не позабываете, но говорятъ, что Вы ихъ рано поминаете, потому что они слава Богу живы и здоровы. Прощайте, мой батюшка, Александръ Сергеевичъ. За Ваше здоровье я просвиру вынула и молебенъ отслужила, поживи, дружочикъ, хорошенько, самому слюбится. Я слава Богу здорова, цалую Ваши ручки и остаюсь Васъ многолюбящая няня Ваша Арина Родивоновна. Тригорское. Марта 6". Во втором письме, как видим, Арина смотрится совсем иначе благодаря интеллигентности ее ghost writer. Она его на Вы, иногда на ты. Он ее, разумеется, на ты, как положено. Тон обоих писем сходный: ее ласка, любовь и забота о барине. По меньшей мере на одно ее письмо Пушкин ответил.
Последний раз он видел Арину в Михайловском 14 сентября 1827 года, за девять месяцев до ее смерти. Нет сведений, что он с ней повидался в Петербурге. Сбоку черновика стихотворения "Волненьем жизни утомленный" под датой 25 июня (1828 года) находим: "Фанни Няня + Elisa e Claudio ня". Фанни -- это, по мнению М.А.Цявловского, проститутка, которую он, возможно, в этот день посетил, Elisa -- название оперы в Петербургском Большом театре, на которой он побывал, а в середине крестик. Предполагается, что Пушкин узнал о смерти няни, которая незадолго до этого была взята из Михайловского в Петербург в услужение вышедшей замуж Ольге Сергеевне и, согласно одной из версий, простудилась по дороге. На похороны Пушкин не поехал, как, впрочем, и его сестра. Похоронил ее муж Ольги Николай Павлищев, оставив могилу безымянной. Принято считать, что "Няня +" означает у Пушкина в рукописи ее кончину. Получается, что между проституткой и театром ему взгрустнулось о няниной смерти.
Дата, однако, остается неясной. Более ста лет неизвестно было, на каком кладбище Арина похоронена. Ульянский в своей книге "Няня Пушкина" доказал, что она умерла 31 июля 1828 года, о чем есть запись в церкви Иконы Владимирской Божьей матери: "Арина Родионова, 5 кл. чиновника Пушкина служащая женщина. Болезни: старость". Грановская считает, что смерть наступила 29 июля, так как хоронили и отпевали тогда на третий день. Но как совместить это с 25 июня, отмеченным Пушкиным крестиком? Даже если предположить, что следует читать не "июнь", а "июль", все равно летом не могли хоронить через шесть дней. Попытки объяснить дату "25 июня" ни к чему не привели. Может, Пушкин отметил крестиком необратимую болезнь ее, о которой он услышал, например инсульт, и понял, что она не поднимется? Он несомненно и искренне любил няню, но местом этой любви было Михайловское; в Петербурге она была ему не нужна.
Могила ее сразу затерялась. По литературе гуляли несколько версий: что ее могила в Святогорском монастыре, вблизи могилы поэта, что Арина похоронена на ее родине в Суйде, а также на Большеохтинском кладбище в Петербурге, где одно время даже была установлена плита с надписью вместо имени "Няня Пушкина". Только в конце тридцатых годов нашего века нашли регистрацию ее похорон на Смоленском кладбище в Петербурге.
Прототип и друзья поэта
Няня стала литературной моделью и обретает вторую жизнь в воображении и текстах Пушкина. Помимо прочего, это хороший стиль того времени и пушкинского круга -- человеческое отношение к простому люду, по любимому слову поэта, к черни. Принято писать, что няня является прототипом ряда его героинь. Это Филипьевна, няня Татьяны Лариной, которую в черновиках он называет, кроме того, Фадеевной и Филатьевной. Затем -- мамка Ксения в "Борисе Годунове" и -- няня Дубровского Орина Егоровна (Пахомовна), которая даже писала письмо, похожее на те, что диктовала Арина. Тот же тип в княгининой мамке ("Русалка") и, пожалуй, в карлице Ласточке ("Арап Петра Великого"). Везде второстепенные, похожие друг на друга персонажи.
Еще Набоков искал корни прототипов няни у Пушкина. "Старушка-няня, рассказывающая сказки, -- конечно же, древняя тематическая модель. В "Тоске" (1809) у Марии Эджуорт она -- ирландка, и ее сказки -- об ирландской Черной Бороде и привидении короля О'Донахью". Факты жизни самой Арины Родионовны как прототипа героини почти не использовались Пушкиным. Например, няня вышла замуж двадцати двух лет, а Филипьевна в "Онегине" тринадцати, и ее история интересней. Значит, Пушкин использовал информацию, полученную вне общения с няней. Обращаем на это внимание, ибо литературные персонажи поэта стали впоследствии обогащать легендарный образ Арины Родионовны.
Неоконченный черновик широко известного стихотворения "Подруга дней моих суровых..." не имел названия. Заглавие "Няне", поставленное при первой публикации Анненковым, указывалось сначала в скобках, а затем скобки стали отбрасываться, как, впрочем, и половина недописанной строки: "То чудится тебе...". Впервые Анненков опубликовал это в 1855 году, сразу связав художественный образ напрямую с Ариной.
Реальная жизнь, трагедия существования рабы Арины Родионовны, хотя она, возможно, была своей жизнью вполне довольна, почти не нашла отражения у Пушкина. Это была серьезная, не романтическая тема, потому что и "молодость, и любовь были взяты у нее чужими людьми, без спроса у ней". У Пушкина "и типы, и картины из жизни простонародья почти что отсутствуют", -- пишет Котляревский. И дальше: "Единственный вырисованный портрет из этой коллекции набросков был портрет подруги его заточения -- няни его Татьяны. Добрая подружка бедной его юности, эта "дряхлая голубка" -- промелькнула в его стихах как какое-то видение из, в сущности, чужого ему мира". Она осталась в его произведениях романтизированным счастливым персонажем без личной жизни и вне социального контекста, столь важного для русской литературы.
Отношение к няне Пушкина нескольких его друзей также связано с михайловским одиночеством поэта. Друзья знали о ней в основном из его стихов, подражали ему, их забота о ней преувеличивается. Дельвиг писал отбывшему из Михайловского Пушкину: "Душа моя, меня пугает положение твоей няни. Как она перенесла совсем неожиданную разлуку с тобою". Невозможно не отметить потерю чувства меры: все-таки служанка -- не мать, не жена, не возлюбленная. Пущин, однако, в досаде вспоминает, что во время его визита в Михайловское Арина раньше времени закрыла задвижки в печах, и оба приятеля чуть не угорели. Естественно, поэту, вернувшемуся в Москву, не до няни. Он в состоянии эйфории: встреча с царем, столичный загул, новые жизненные планы. В 1827 году П.А.Осипова, послав Пушкину письмо, вложила в него стихи, которые Языков прислал Вульфу. Они посвящены няне:
Васильевна, мой свет, забуду ль я тебя?
В те дни, как, сельскую свободу возлюбя,
Я покидал для ней и славу и науки,
И немцев, и сей град профессоров и скуки -
Ты, благодатная хозяйка сени той,
Где Пушкин, не сражен суровою судьбой,
Презрев людей, молву, их ласки, их измены,
Священнодействовал при алтаре Камены -
Всегда приветами сердечной доброты
Встречала ты меня, мне здравствовала ты ...
Понятно, что любовь Языкова к няне есть производное от его дружбы с Пушкиным, не будь она няней Пушкина, не было бы и стихов о ее добродетелях. Он назвал ее Васильевной, а она Родионовна. Языкову подсказали, и строку он исправил: "Свет Родионовна, забуду ли тебя?" Стихи опубликовал Дельвиг в своих "Северных цветах" на 1828 год. Но имя было не столь важно: она -"няня вообще", романтизированная героиня из народа. Прочитать стихи она не могла и, скорей всего, понятия не имела о том, что о ней пишут.
Вяземский говорит Пушкину 26 июля 1828 года: "Ольге Сергеевне мое дружеское пожатие, а Родионовне мой поклон в пояс". Поклон этот Пушкин, по-видимому, не смог передать, с няней не виделся, через пять дней она умерла. Друзья Пушкина переписывались по поводу ее смерти, например, Орест Сомов писал Николаю Языкову о покойной. Между тем родные Пушкина, которым она служила верой и правдой всю жизнь, были сдержанней в выражении чувств или благодарностей своей служанке.
Анна Керн, которая по известным причинам бывала в Михайловском в 25-м году, оставила в своих воспоминаниях о Пушкине следующую строку: "Я думаю, он никого истинно не любил, кроме няни своей и потом сестры". Керн писала это спустя более чем четверть века, и, говоря, что Пушкин никого не любил, она приравнивала свою мимолетную с ним связь к его серьезным увлечениям, включая жену. Нам же представляется, что Пушкин всех, кого любил, любил истинно.
"Обобщенная няня"
Один из законов идеализации, как известно, -- очистка образа от мешающей информации, его обобщение, упрощение и затем романтизация. Поэтому из двух нянь была оставлена одна, а разные литературные персонажи (типичные для семьи того времени) обрели одного прототипа. "Тип собирательной моей няни", -- говорит Набоков. А в другом месте: "Обобщенная няня". Всей дворни, обслуживающей молодого барина в Михайловском, было, включая "вдову Ирину Родионовну", как она значится в списках крепостных, 29 человек. И все "народное", что Пушкин вбирал в себя в ссылке (если он хоть как-то общался с простым народом), стало приписываться "собирательной" Арине Родионовне.
В биографиях Пушкина няня затмевает собой еще одного слугу, преданного Пушкину не менее, а может, и более няни -- мужа ее дочери Никиту Козлова, который сперва был ламповщиком у отца поэта. Козлову не повезло. Первым на это обратил внимание Вересаев: "Как странно! Человек, видимо, горячо был предан Пушкину, любил его, заботился, может быть, не меньше няни Арины Родионовны, сопутствовал ему в течение всей его самостоятельной жизни, а нигде не поминается: ни в письмах Пушкина, ни в письмах его близких. Ни слова о нем -- ни хорошего, ни плохого". Никита выручал Пушкина в весьма серьезных и рискованных ситуациях, он спасал его от обыска, он на руках принес раненого поэта в дом, он вместе с Александром Тургеневым опустил гроб с телом Пушкина в могилу.
Дай, Никита, мне одеться:
В митрополии звонят...
Если не считать этих двух случайных строк, верный Козлов проходит в сочинениях поэта неприметным.
Надежда Пушкина в письме к Керн сообщала: "Александр изредка пишет два-три слова своей сестре, он сейчас в Михайловском, подле своей "доброй нянюшки", как вы мило ее называете". Есть свидетельство, что он звал няню мамой, а она ему говорила: "Батюшка, ты за что меня все мамой зовешь, какая я тебе мать". Но дело в том, что мать он звал на французский манер maman, а "мама, мамка или мамушка", как он звал няню, вполне принятое, по Далю, выражение "кормилица, женщина, кормящая грудью не свое дитя; старшая няня, род надзирательницы при малых детях". Позже тенденция биографов Пушкина подменить мать няней стала более категорической: "Вспомним Арину Родионовну -- няню, бывшую для Пушкина ближе матери".
Идеализацию всегда сопровождает плохая альтернатива. Если кого-то идеализируют, то кого-то другого нужно предавать анафеме. Это особенно отчетливо проявлялось в советской традиции. Классовый подход: аристократка-мать и представитель народа -- няня. В процессе идеализации няня становится все лучше, а мать все хуже, няня упоминается все чаще, а мать все реже. Няня стала в литературе сублимированной матерью поэта.
Сохранилось ничтожное количество писем Пушкина к членам семьи, да он их почти и не писал. Отцу -- три письма, отцу и матери -- одно, отцу, матери и сестре -- одно, сестре -- пять писем, в основном записки. И -- персонально матери -- ни одного письма. Однако, когда мать умерла, Пушкин поехал хоронить ее и купил себе место рядом с ней. А поскольку мать соотносится с родиной, которую надо любить, то в официальной пушкинистике няня из народа наделяется функциями родительницы, становится суррогатом матери для поэта. Впрочем, это можно найти и у самого Пушкина: по воле автора Татьяна вспоминает не могилу матери, а могилу няни, -- факт, на который обратила внимание Анна Ахматова.
Где нынче крест и тень ветвей
Над бедной нянею моей.
Следующей тенденцией пушкинистики была ликвидация роли аристократок-бабушек поэта, включение черт бабушек в образ няни. Заметим, что речь всегда идет об одной бабушке -- Марии Ганнибал, а между тем Пушкину было два с половиной года, когда умерла другая его бабушка, мать отца, Ольга Васильевна Чичерина. Ее сестра Варвара любила Пушкина и дала ему целых сто рублей на орехи, когда мальчик отправился поступать в Лицей. О бабушках в биографиях поэта почти не говорится. Бабушка Мария Алексеевна не раз служила материалом для укрупнения модели идеальной няни. Например, стихотворение "Сон" (отрывок, начинающийся словами "Пускай поэт с кадильницей наемной"), по-видимому, часть несостоявшейся поэмы, начатой в 1816 году, содержит известные строки:
Ах! умолчу ль о мамушке моей,
О прелести таинственных ночей,
Когда в чепце, в старинном одеянье,
Она, духов молитвой уклоня,
С усердием перекрестит меня
И шепотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы...
От ужаса не шелохнусь, бывало,
Едва дыша, прижмусь под одеяло,
Не чувствуя ни ног, ни головы.
Под образом простой ночник из глины
Чуть освещал глубокие морщины,
Драгой антик, прабабушки чепец
И длинный рот, где зуба два стучало, -
Все в душу страх невольный поселяло.
Традиционно, начиная от Бартенева, считалось, что этот отрывок описывает няню. Трактовка Б.В.Томашевского в академическом десятитомнике Пушкина: "Здесь Пушкин описывает или свою бабушку М.А.Ганнибал, или няню Арину Родионовну". Однако строка "Драгой антик, прабабушки чепец" дает возможность уточнить:
1 2 3 4