– Да, богатым быть неплохо, – вздохнул Джек.
– Можно купить все, что захочешь, – продолжала Люси. – Семь лет назад папочка явился в Никарагуа навестить меня. Подкатывает черный посольский «кадиллак» – длиннющий такой лимузин – и кто бы, вы думали, выходит из него? Папочка собственной персоной. Он обожает делать сюрпризы, этак небрежно, по-свойски. «Привет, сестрица, как дела? Отличный денек!» Он прекрасно понимает, какое впечатление производит, и наслаждается этим. Я показала ему наш госпиталь, он проявил интерес, даже участие. Только вот он словно бы и не заметил наших прокаженных, особенно тех, кого болезнь изуродовала, превратила в инвалидов.
– Им он руки не пожимал?
– Он бы к ним и в перчатках не притронулся. Так и держал руки за спиной. А потом сказал: «Сестренка, плохи у вас тут дела. Чем могу помочь?» Я попросила его: «Покатай больных в твоей машине. Это будет незабываемый праздник». Вместо этого он сунул мне чек на сто тысяч долларов.
Джек отхлебнул еще глоток, гадая, поцеловал ли в тот раз отец саму Люси. Ясное дело, он не из тех, кто дотрагивается до больных. На это немногие способны. Но вслух он сказал:
– Я понимаю, о чем вы говорите.
– Нет, пока не понимаете, – спокойно возразила она.
– Ему легче дать деньги, чем самому в этом участвовать.
– Джек! – негромко сказала она, и он понял, что Люси и впрямь еще не сказала самого важного. – Джек, на прошлой неделе мой папа выписал еще один чек – на шестьдесят пять тысяч долларов.
– Вашему госпиталю?
– Нет, тому человеку, который уничтожил наш госпиталь, сжег его дотла, зарезал десять наших пациентов. Я была там, Джек. Я видела все с самого начала. Они приехали на грузовике, выскочили и принялись стрелять. Все они были вооружены автоматами и палили во все подряд – в наших собак, в окна… Я вышла из сестринского общежития и услышала, как он орет на них. Он вроде бы приказывал прекратить стрельбу – так мне показалось. На самом деле он орал им по-испански: «Рубите! Крошите их мачете!» Кое-кому из пациентов удалось убежать, спрятаться, нескольких я укрыла в сестринском общежитии. Но тех, кого они застигли в изоляторе – беспомощных, прикованных к постели, – их они зарезали. Я слышала их крики. Знаешь, кто это были? Дагоберто Годой и его «контрас». Он хотел убить Амелиту и вместо нее убил других. – Она передохнула секунду и продолжала: – Я никогда прежде не видела полковника, но с тех пор не могу забыть его лицо. – Горло Люси вновь сжал спазм, она встала. – Извините, – сказала она. – Пойду попрощаюсь на ночь с Амелитой и принесу вам что-нибудь поесть.
Она вернулась с пачкой сигарет, на ходу доставая из нее сигарету. Джек взял со стола серебряную зажигалку и услужливо протянул ее Люси. Она снова опустилась на зеленые подушки дивана, немного расслабилась, выпустила длинную тонкую струйку дыма. Спросив у нее разрешения, Джек достал сигарету и тоже прикурил. Первая за три года! Нет, он не голоден, ни чуточки. Просто он слегка запутался, пытаясь разобраться во всем, что она ему рассказала. Он так и сказал Люси: она начинает ему что-то объяснять, а у него возникают все новые вопросы, так что теперь он уже и не поймет, с чего начать.
– Что вы хотите знать? – уточнила она.
– Этот парень пытался убить Амелиту, а она говорит: «Да, он очень рассердился, но он очень хотел, чтобы я всегда была рядом». Она зовет его «Берти»!
Люси спокойно откинула голову на подушку.
– Знаю, – сказала она. – Амелите тоже нелегко. «Берти», подумать только! Этот человек изменил всю ее жизнь, и она не может поверить, что он хладнокровный убийца. Ее не было в госпитале, когда он учинил резню. Она жила тогда с родителями, иначе я не сумела бы ее спасти.
– Чепуха какая-то.
– Да уж!
– Тех людей убили за то, что они прокаженные?
– Их убили без всякой причины. Зарезали мачете. Доктора Рудольфо Меса они застрелили, в Эстели убили священника во время мессы, а шестерых сотрудников миссии приговорили к смертной казни с соблюдением всех формальностей. Чиновника, занимавшегося реформой сельского хозяйства, закололи штыками, жене его выстрелили в спину и бросили, сочтя мертвой. Она видела, как они удавили ее трехлетнюю дочь. Пусть «Берти» объяснит, как он допустил это. Пусть расскажет о девяти крестьянах в Пайвасе, которым перерезали глотки, а их дочерей изнасиловали, о четырнадцатилетней девочке в Эль-Гаайяба – ее изнасиловали, а потом отрубили ей голову. В Эль-Хоргито убили пятерых женщин, шестерых мужчин, девять детей… Хочешь увидеть весь список? У меня он есть. Хочешь посмотреть фотографии? Есть и фотографии. Знаешь, как выглядит голова маленькой девочки, насаженная на кол?!
В комнате повисло молчание. Стена террасы на миг показалась Джеку театральными декорациями – надо же, она рассказывает про убийства где-то там, в тропиках, а по обоям как раз вьются лианы.
– Во всем этом виноват полковник?
– Я уже не говорю о людях, которые «исчезли», – продолжала Люси. – О тех, кого только пытали, но не убили. Кстати, иногда они убивают более изощренными способами. Священник в Хинотеге открыл багажник своего автомобиля, и его разнесло на куски. Это тоже дело рук «Берти»: он выяснил, что священник отвез нас в Леон, там мы купили машину и удрали от него. Одна из монахинь написала мне об этом. Я могу прочесть ее письмо.
Джек все еще мялся, не зная, что сказать.
– Что поделать, это война.
– По-твоему, это война? Убивать детей, беззащитных людей – это война?
– Я имею в виду – его же нельзя арестовать и судить.
– Нет, нельзя. Более того – он приехал сюда, в Америку, и собирает деньги. Ему нужно платить своим людям, ему нужно больше оружия. Три дня назад мой отец пригласил «Берти» на ланч, выслушал его и выдал ему чек на шестьдесят пять тысяч долларов.
– С какой стати твой отец помогает ему?
– Некоторые люди полагают, что те, кто не за «Берти», – сплошь коммунисты. Все равно что сказать: раз ты не любишь пиво «Дикси», значит, пьешь только водку. – Она говорила негромко, сдержанно, голова ее все так же покоилась на подушке. – Мой отец и его друзья покровительствуют «Берти», приглашают его к себе в дом. Он теперь важная персона. У него есть личное письмо президента – стоит предъявить его, и посыплются денежки.
– Какого президента? Нашего президента?
– Президента Соединенных Штатов Америки. «Контрас» он именует «нашими братьями», «борцами за свободу». «Их дух равен духу наших отцов основателей». Кавычки закрыть. Если веришь в эту чепуху, вступай в папин клуб. Я тебе еще кое-что скажу, только ты не поверишь.
Люси наклонилась вперед, воткнула окурок в пепельницу. Джек любовался ее темными волосами, в них мерцали блики света. Слава богу, что она не сделала перманент.
– Сегодня отец пригласил меня на обед и принялся рассказывать про бывшего военного атташе в Никарагуа – он-де герой войны, он-де близко знаком со многими важными шишками из Белого дома. А для моего отца, – сухо прокомментировала Люси, – если человек вхож в этот клуб, других рекомендаций уже не требуется. Отец не назвал его имени, но я сразу поняла, что речь идет о «Берти». Отец сказал, что этот человек – партизанский командир, ведет самоотверженную борьбу против коммунистов, а потом эдак небрежно добавил:
«Кстати, полковник упоминал, что вы знакомы, кажется, вы где-то встречались». Я ждала, молчала, думала про себя: если заговорю, то выложу ему всю правду. Я прямо чувствовала, как все это рвется из меня. Отец сказал: «Да, он тут ищет какую-то девушку, то ли приятельницу, то ли бывшую подружку. Он думал, ты можешь помочь ему в поисках». – Люси быстро глянула на Джека. – Как тебе это нравится?
Джек ничего не ответил, ожидая окончания ее повести.
– Я спросила: «Полковник не говорил тебе, как мы познакомились?» Отец покачал головой: «Нет, не говорил». Я спросила, объяснил ли полковник, с какой целью он ищет ту девушку. Отец сказал: «Нет, вроде бы не говорил». Я спросила: «Хочешь, я тебе объясню?» Он сказал: «Объясни». Я сказала: «Потому что он хочет ее прикончить, черт побери, вот почему».
Снова повисло молчание. Джек боялся пошевельнуться, но Люси требовательно смотрела на него, и он наконец произнес:
– И тогда ты все ему выложила?
– Я перечислила все убийства, все злодеяния, которые могла припомнить. Отец сказал: «Ты же не веришь слухам, в самом-то деле?» Я сказала: «Папа, я была там. Я видела это собственными глазами». Это пришлось ему не по вкусу, но он ответил: «Сестрица, это война. На войне случаются всякие ужасы». Я спросила его: «Ты-то почем знаешь? Ты же сам не воюешь, ты только финансируешь войны». – Люси поднесла стакан к губам, отпила глоток шерри. – Вот такой ужин с отцом. Мы ели омаров.
– Люси Николе, вы сумели уйти из монастыря, – поздравил ее Джек.
– Но не от Никарагуа, – возразила она. – Отец притащил все это сюда.
– «Берти» знал, что он – твой отец? – сообразил Джек.
– У него был список миллионеров, занимающихся нефтью. Он просмотрел его, вспомнил, что мы с Амелитой бежали в Новый Орлеан, убедился, что я живу в этом городе. Нет, конечно, это не совпадение. Ему должна была понравиться идея добраться до меня через моего отца. Он мог отправиться за деньгами в Хьюстон, но нет, он приехал сюда. Новый Орлеан превратился в перевалочный пункт «контрас», здесь они собирают оружие и припасы, а потом отправляют их в Никарагуа.
Джеку хотелось встать и размять ноги, но он ограничился тем, что взял еще одну сигарету. Уже вторая. Если и начинать заново курить, то только не «Куле». Откинулся в кресле, полюбовался ее ножками – теперь Люси вытянула их на кофейном столике, лодыжку на лодыжку, одна сандалия расстегнулась, и Джек мог разглядеть изгиб стопы. Какой она была в юности, прежде чем ушла в монастырь?
– В ближайшие дни нужно отправить Амелиту на самолете в Лос-Анджелес, – продолжала Люси.
– Будут какие-нибудь осложнения?
Интересно, случалось ли ей купаться с кем-нибудь посреди ночи в Мексиканском заливе? Не в купальнике, а в чем мать родила?
– Надеюсь, обойдется, – ответила она. – Надо быть осторожнее.
Она затянулась и выдохнула дым, повернув голову немного в сторону.
– И нужно придумать, как остановить «Берти», пока он не уехал отсюда со всеми деньгами.
Джек выждал небольшую паузу. Он чувствовал, как играет в нем каждый нерв, каждый мускул, но не хотел двигаться с места, не хотел ни единым жестом нарушить сложившееся взаимопонимание.
– И вы подумали, не пригодится ли вам человек с моим опытом – не говоря уже о тех специалистах, с которыми мне довелось познакомиться?
Все тот же спокойный взгляд.
– Да, эта мысль приходила мне на ум. Случалось ли ей заниматься любовью на берегу? А в постели? Было ли это вообще в ее жизни?
– Значит, насчет самого «Берти» вы не возражаете – пусть уезжает, – уточнил Джек.
– Лишь бы не вывез деньги.
Джек затянулся, выгадывая время. Черт, в такую игру он бы мог сыграть. Дело знакомое.
– Ему дают чеки. Что он делает с ними?
– Чеки выписываются на имя Комитета освобождения Никарагуа. Кажется, так.
– Он кладет их в банк?
– Наверное.
– А что потом? Где он собирается покупать оружие?
– Либо здесь, либо в Гондурасе – там у них склады оружия и тренировочные лагеря. Но сначала он возьмет наличные доллары и обменяет их на местную валюту, чтобы расплатиться со своими людьми.
– Как он их вывезет? На частном самолете?
– Или морем.
– Откуда он отправится?
– Понятия не имею.
– Спросите отца.
– Я с ним больше не разговариваю.
– Обоюдная ссора или только вы порвали с ним?
– Я постараюсь выяснить.
– Спроси его, где поселился «Берти».
– В гостинице в Новом Орлеане.
– Ты шутишь!
– Не знаю только в какой.
– Тебе придется помириться с отцом. Облобызаться с ним. Иначе мы ничего не сможем сделать.
– Значит, ты мне поможешь?
– Сказать по правде, ничего подобного я в жизни не слыхал. Конечно, речь идет о нарушении закона, о серьезном преступлении, но можно взглянуть на это и с другой стороны – мы сделаем это во имя всего человечества. – Джек запнулся, сообразив, что слово «человечество» впервые в жизни слетело с его уст. – Это на случай, если нам потребуется самооправдание. Чтобы убедить себя, что все нормально.
– По-моему, нам не требуется санкция свыше, – ответила Люси. – Я уверена, что мы вправе отобрать у него деньги, тут и думать не о чем. Но если тебе недостаточно мысли о том, скольких людей ты тем самым спасешь, прикинь, как ты распорядишься своей долей. Половину денег я оставлю себе, чтобы отстроить госпиталь – в моих глазах это вполне оправдывает всю затею. А ты получишь вторую половину. Идет?
– Значит, деньги мы оставим себе? – для пущей уверенности переспросил Джек.
– Не возвращать же их ему.
– О какой сумме идет речь?
– Отцу он сказал, что нужно собрать пять миллионов.
– Господи Иисусе, – пробормотал он.
– Спаситель наш, – с улыбкой подхватила Люси.
7
Джек припарковал катафалк перед главным входом в дом престарелых «Карролтон». Едва он вышел из кабины, как навстречу ему из дверей выбежал молодой, довольно светлокожий негр в белом костюме и замахал руками:
– Отгони отсюда свою тачку, приятель. Если старики выглянут из окон и увидят погребальную машину, с ними приключится инфаркт или они рухнут на пол и сломают себе шейку бедра.
Джек посмотрел на метку с именем, пришитую на белой рубашке парня.
– Седрик, – вежливо сказал он ему, – я приехал за… – Пошарив в карманах, он вытащил записку и прочел ее вслух: – За мистером Луисом Морриссо.
– Он готов, только подъезжайте с заднего входа.
– А свидетельство о смерти?
– У мисс Холленбек.
– А где мисс Холленбек?
– В своем кабинете.
– Тогда я пройду к ней и получу свидетельство о смерти, а потом подъеду с другой стороны. Годится?
– Но мисс Холленбек сама послала меня, чтобы я сказал вам! – Седрик растерянно пожал плечами, потом слегка повернул голову, по-прежнему стоя спиной к охраняемому им зданию, и спросил: – Там из окна не выглядывает баба, похожая на крокодила? Это и есть мисс Холленбек.
Джек внимательно оглядел нижний ряд окон.
– Хотите уморить наших пациентов? – не унимался Седрик. – Хотите, чтобы начальница проела мне плешь?
– Обернись-ка, Седрик, – попросил его Джек.
– Она смотрит на нас?
– Посмотри туда: во втором окне справа мужик в бордовом халате. Кто он?
– Где? – Седрик обернулся с деланной непринужденностью. – А, в махровом халате? Мистер Каллен.
– Так я и думал, – усмехнулся Джек и заорал во всю глотку: – Эй, Калли, привет, засранец!
– Уезжайте, – настойчиво попросил Седрик. – Ну что вам стоит?
Через служебный вход Джек вывез на каталке покойного мистера Морриссо, разместил его в катафалке, запер заднюю дверь и, вернувшись к кабине, наткнулся на Каллена.
Каллен, специалист по банкам. Знаменитость «Анголы».
– Глазам своим не верю, – сказал Джек. – Тебя выпустили.
Они обнялись.
– Мой парень хотел, чтобы я остался у них, – сказал Каллен. – В смысле, чтобы так и жил у них, но тут начались проблемы с Мери Джо. У нее и так без конца нервные припадки, с тех пор как Джойлин сбежала из дому, чтобы стать актрисой. Мери Джо ничего в жизни не видела, только и знает, что «заниматься домом». Она даже телевизор не смотрит, только вытирает пыль, полирует мебель, печет пирожки и пришивает пуговицы. Ни одна женщина не тратит столько времени на пришивание пуговиц, как Мери Джо. Я даже спросил Томми-младшего: «Что она с ними делает, пришьет, а потом снова отрывает, что ли?» Так и стоит в глазах, как она перекусывает нитку. В первый день, как попал к ним, искал-искал, а пепельницы нигде не видно. Стоит одна, но в ней полно пуговиц. Ладно, беру ее, но тут Мери Джо говорит: «Это не пепельница. В этом доме пепельниц нет». Я говорю: «Ладно, а жестянка из-под кофе найдется?» Она отвечает: курить можно только на заднем дворе. Понимаешь, именно на заднем, чтобы меня не увидели соседи. Она стеснялась соседей. Как им меня представить? «Это папочка моего Томми, последние двадцать семь лет он отбывал срок». Мало того, что Джойлин сбежала из дому с парнем, который пообещал сделать из нее кинозвезду – так еще пришлось пустить меня в детскую, где спала ее дорогая девочка, где все эти мягкие игрушки и Барби с Кеном. Мери Джо просто не могла с этим справиться, даже если б по тысяче пуговиц в день пришивала. Она то и дело колола себе пальцы, и в этом тоже вроде как я был виноват. В один прекрасный день Томми-младший сказал мне: «Папочка, Мери Джо тоже тебя любит, но…» Что бы он ни говорил, всегда выходит одно «но». «Мы хотим, как лучше для тебя, только вот Мери Джо думает, тебе будет лучше, если ты будешь жить отдельно, со своими ровесниками». Это называется «отдельно». Как тебе это нравится?
Каллен вел Джека по широкому коридору в холл дома престарелых. Многие двери были распахнуты, с обеих сторон коридора доносился звук работающих телевизоров. Каллен так и не снял махровый халат, надетый поверх рубашки и брюк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30