Тогда я мог бы гарантировать, что на суде все обойдется. Хотя положение не угрожающее, недооценивать его не стоит. Длинного худого прокурора, который до сих пор еще полон энергии, следует опасаться, да и хозяин дома — увы! — склонен к строгости и, пожалуй, к педантизму, что в старости — а ему восемьдесят семь — еще более усилилось. Тем не менее мне, защитнику, удалось выиграть большинство дел или по крайней мере смягчить не один приговор. Только однажды, в случае убийства с ограблением, действительно ничего нельзя было спасти. Правда, судя по моему впечатлению о господине Трапсе, убийство с ограблением, пожалуй, исключается или?..
— Увы, я не совершал никакого преступления, — засмеялся текстильный вояжер. — Ваше здоровье!
— Доверьтесь мне, — внушал ему защитник. — Вам нечего меня стесняться. Я знаю жизнь и ничему больше не удивляюсь. Предо мной проходили судьбы, господин Трапс, разверзались бездны, можете мне поверить.
— Сожалею, — усмехнулся текстильный вояжер, — в самом деле получается, что я обвиняемый без преступления. Впрочем, это задача прокурора — найти таковое, он сам это сказал. Придется поймать его на слове. Игра есть игра. Интересно, что из этого получится. Будет настоящий допрос?
— Надо полагать!
— Это меня радует.
На лице защитника отразилось сомнение.
— Вы чувствуете себя невиновным, господин Трапс? Текстильный вояжер рассмеялся.
— Абсолютно.
Разговор показался ему необычайно забавным.
Защитник протер пенсне.
— Запомните, молодой человек: невиновность невиновностью, главное же в нашем деле — тактика! Надеяться доказать нашему суду свою невиновность — это, мягко выражаясь, головоломная затея. Разумнее всего сразу оговорить себя в каком-нибудь правонарушении, например для коммерсантов наиболее подходящее — подлог, мошенничество. А при допросе всегда есть шанс выяснить, что обвиняемый преувеличивает, что, собственно, имеет место не подлог, а, скажем, безобидное приукрашивание фактов ради рекламы, как это часто практикуется в торговле. Путь от вины к невиновности хотя и труден, однако не невозможен, а вот стремление сохранить невиновность сплошь и рядом оказывается безнадежным и результат — весьма плачевным. Вы проиграете, когда могли бы выиграть, и, кроме того, вы уже не выбираете вину сами, а вам ее навязывают.
Текстильный вояжер, смеясь, пожал плечами: он сожалеет, что ничем не может услужить, он, право же, не знает за собой ни одного проступка, который привел бы его к конфликту с законом, в этом он совершенно уверен.
Защитник снова нацепил пенсне. С Трапсом, видимо, придется повозиться, подумал он, орешек твердый.
— Главное, — завершил он беседу, — обдумывайте каждое слово, не болтайте просто так, иначе вы и глазом моргнуть не успеете, как вас приговорят к длительному заключению, а там уж ничем не поможешь.
В столовую вошли остальные. Расселись за круглым столом. Приятная компания, шутки. Сначала подали различные закуски, холодное мясо, крутые яйца, устрицы, черепаховый суп. Настроение было отменным, все с удовольствием орудовали вилками и ложками и без стеснения хлебали и чавкали.
— Ну-с, обвиняемый, чем вы можете нас порадовать, надеюсь, хорошеньким убийством? — проскрипел прокурор. Защитник выразил протест.
— Мой клиент — обвиняемый без преступления, редчайший случай в судопроизводстве, так сказать. Утверждает, что невиновен.
— Невиновен? — удивился прокурор.
Шрамы на его лице побагровели, монокль чуть не попал в тарелку, повис, болтаясь на черном шнурке. Коротышка судья, крошивший в суп ломтик хлеба, замер, укоризненно посмотрел на Трапса и покачал головой, а лысый, молчаливый Пиле с белой гвоздикой в петлице удивленно уставился на него. Наступила зловещая тишина. Прекратился стук вилок и ложек, смолкло сопение и чавканье. Только Симона в углу комнаты чуть слышно хихикала.
— Придется расследовать, — опомнился наконец прокурор. — Чего быть не может, того не бывает.
— Валяйте, — рассмеялся Трапс. — Я в вашем распоряжении! К рыбе подали вино, легкий игристый «невшатель».
— Ну что ж, — сказал прокурор, занявшись форелью, — посмотрим. Женаты?
— Одиннадцать лет.
— Детишки?
— Четверо.
— Профессия?
— По текстильной части.
— Иными словами, коммивояжер, дорогой господин Трапс?
— Генеральный представитель.
— Хорошо. Попали в аварию?
— Случайно. В этом году впервые.
— Так. А в прошлом году?
— Ну, тогда я ездил еще на старой машине, «ситроен» образца 1939-го, — пояснил Трапс, — а теперь у меня «студебекер», красный лак, спецмодель.
— «Студебекер», и совсем недавно? Так-так, интересно. До этого, наверно, не были генеральным представителем?
— Был обыкновенным, простым вояжером.
— Конъюнктура, — понимающе кивнул прокурор. Рядом с Трапсом сидел защитник.
— Будьте внимательны, — шепнул он.
Текстильный вояжер, точнее, генеральный представитель, как мы теперь по праву можем называть его, беспечно приступил к бифштексу: выжал на него ломтик лимона, добавил чуть коньяку, перцу (собственный рецепт), посолил. Так отменно он еще никогда не закусывал, сияя, признался Трапс, до сих пор он полагал, что самое приятное из развлечений, существующих для людей его круга, — это вечера в клубе «Шлараффия»9, но сегодняшнее общество доставляет ему неизмеримо большее удовольствие.
— Ага, — констатировал прокурор, — значит, вы член «Шлараффии». Какое же там у вас прозвище?
— Маркиз де Казанова10.
— Отлично, — каркнул, обрадовавшись, прокурор, словно добился важного показания, и вставил монокль. — Нам всем приятно это слышать. Можно ли, судя по этому прозвищу, сделать вывод о вашей личной жизни, милейший?
— Берегитесь, — прошипел защитник.
— Только условно, дорогой господин прокурор, — ответил Трапс. — Если у меня что-нибудь и приключается с женщинами на стороне, то лишь случайно и без честолюбивых претензий.
— Не будет ли господин Трапс столь любезен вкратце рассказать собравшимся о своей жизни? — спросил судья, доливая «невшатель». — Поскольку решено устроить суд над дорогим гостем и грешником и, разумеется, упечь его на долгие годы, надлежало бы узнать о нем поподробнее, что-нибудь личное, интимное, ну, скажем любовные похождения, только по возможности с перцем и солью.
— Рассказывайте, рассказывайте! — хихикая, требовали старцы у генерального представителя. Однажды они судили сутенера, он рассказал увлекательнейшие и пикантнейшие истории, связанные с его ремеслом, и, между прочим, отделался всего-навсего четырьмя годами тюрьмы.
— Что вы, — засмеялся Трапс, — мне, право, нечего рассказывать. Я веду обычную жизнь, господа, признаюсь откровенно, самую что ни есть заурядную… Выпьем!
— Выпьем!
Генеральный представитель поднял бокал, растроганно посмотрел на четырех стариков, впившихся в него неподвижными совиными глазами, словно он был особенно лакомым куском. Все чокнулись.
Солнце наконец зашло, и птичий гвалт стих; ландшафт был все еще виден как днем — сады и красные крыши среди деревьев, лесистые холмы, а вдали — предгорья и глетчеры; кругом царила умиротворенность, деревенская тишь, праздничное ощущение счастья, Божьей благодати и всемирной гармонии.
Трудное детство было у него, рассказывал Трапс, меж тем как Симона меняла тарелки и водружала на стол огромное дымящееся блюдо — шампиньоны в сметане с вином. Его отец был фабричный рабочий, пролетарий, поддавшийся идеям Маркса и Энгельса, озлобленный, мрачный человек, который никогда не заботился о своем единственном ребенке; мать-прачка рано состарилась.
— Учиться мне пришлось только в восьмилетке, только в ней, — горестно поведал он со слезами на глазах, жалея себя за невезучее прошлое, и поднял бокал, в который было уже налито «резерв де марешо».
— Оригинально, — молвил прокурор, — оригинально. Только восьмилетка. Значит, пробились собственными силами, уважаемый?
— Вот именно, — воодушевился Трапс, подогретый «марешо», окрыленный дружеским вниманием и очарованный зрелищем мира Божьего за окнами. — Вот именно. Еще десять лет назад я торговал вразнос и таскался с чемоданом из дома в дом. Тяжкая работа, ходишь как бродяга, ночуешь где-нибудь в копне сена или в сомнительной ночлежке. С самых низов пришлось начинать, с самых низов. А теперь… если б вы видели мой текущий счет в банке, господа! Не хочу хвалиться, но есть ли у кого-нибудь из вас «студебекер»?
— Будьте осторожнее, — шепнул обеспокоенно защитник.
— Как же это вам удалось? — поинтересовался прокурор.
— Будьте внимательнее и меньше болтайте, — напомнил защитник.
— Я сейчас единственный полномочный представитель фирмы «Гефестон» в Европе, — заявил Трапс и обвел всех торжествующим взглядом. — Только Испания и Балканы в других руках.
— Гефест — греческий бог, — хихикнул коротышка судья, накладывая себе на тарелку шампиньонов, — великий мастер кузнечного дела, который поймал богиню любви и ее любовника, бога войны Ареса, в столь искусно сплетенную невидимую сеть, что остальные боги не могли нарадоваться этому улову, но «Гефестон», чьим единственным и полномочным представителем является уважаемый господин Трапс, звучит для меня завуалированно.
— И все же вы близки к разгадке, уважаемый хозяин и судья, — засмеялся Трапс. — Вы сами сказали «завуалированно», а неизвестный мне греческий бог, имя которого почти одинаково с названием моего товара, сплел тонкую, как вуаль, прозрачную сеть. Если уже существуют нейлон, перлон и мирлон — искусственные ткани, о которых высокий суд, несомненно, слыхал, — почему бы не существовать и гефестону? Эта ткань — королева синтетики, нервущаяся, прозрачная (между прочим, для ревматиков сущая благодать) — применяется как в технике, так и в модной одежде, как для военных целей, так и в мирной жизни. Идеальный материал для парашютов — и в то же время пикантнейшая ткань для ночных сорочек прекрасных дам, знаю по собственному опыту.
— Слушайте, слушайте, — заквакали старцы. — Собственный опыт — это интересно!
Симона опять сменила тарелки и принесла жаркое из телячьей вырезки.
— Праздничный пир! — восхитился генеральный представитель.
— Рад, что вы способны оценить это, и по достоинству! — сказал прокурор. — Нам подается лучший товар и в достаточном количестве, меню как в прошлом веке, когда люди знали толк в еде. Хвала Симоне! Хвала хозяину дома! Ведь он сам все закупает, старый гном и gourmet11; а что касается вин, то о них заботится Пиле, трактирщик из соседней деревушки. Хвала ему! Но вернемся, однако, к вашему делу, мой усердный вояжер! Продолжим расследование. Вашу биографию мы теперь знаем, было приятно получить о вас некоторое представление, в целом совершенно ясна и ваша деятельность. Остается выяснить лишь один незначительный пунктик: как вы сумели добиться такого доходного места? Одним прилежанием и железной энергией?
— Будьте начеку! — прошипел защитник. — Здесь подвох.
— Это было не так легко, — ответил Трапс, глядя с жадностью, как хозяин разрезает жаркое, — сначала пришлось одолеть Гигакса, а это была трудная задача.
— Ага, еще и господин Гигакс! Кто же он такой?
— Мой бывший начальник.
— Вы хотите сказать, что его нужно было вытеснить?
— Его нужно было убрать, как принято выражаться среди моих коллег, — ответил Трапс и подлил себе соусу. — Господа, вы простите меня за откровенность. Деловая жизнь жестока: каков привет, таков и ответ, а хочешь быть джентльменом — пожалуйста, только тебе несдобровать. Я загребаю уйму денег, но я и работаю как лошадь, каждый день мотаю на спидометр по шестьсот километров. Конечно, я вел себя не совсем по-джентльменски, когда пришлось взять за горло старого Гигакса, мне же надо было продвигаться. Что делать — бизнес есть бизнес.
Прокурор оторвался от жаркого и с любопытством поглядел на генерального представителя.
— «Убрать», «взять за горло», — все это весьма свирепые выражения, дорогой Трапс.
Генеральный представитель засмеялся.
— Их, разумеется, следует понимать в переносном смысле.
— Надеюсь, господин Гигакс в добром здравии, почтеннейший?
— Умер в прошлом году.
— Вы с ума сошли! — прошипел защитник. — Что вы делаете?
— В прошлом году, — сочувственно произнес прокурор. — Жаль, очень жаль. Сколько ж ему было лет?
— Пятьдесят два.
— Совсем молодой. И отчего он скончался?
— От какой-то болезни.
— После того как вы получили его место?
— Незадолго до этого.
— Отлично, у меня пока вопросов больше нет, — сказал прокурор. — Повезло. Нам повезло. Нашелся покойник, а это в конце концов главное.
Все засмеялись. Даже лысый Пиле, который, сосредоточенно склонившись над тарелкой, педантично и невозмутимо поглощал огромные порции, поднял голову.
— Вот это да, — сказал он, погладил черные усы и снова принялся за еду.
Прокурор торжественно поднял бокал.
— Господа, — сказал он, — за эту находку предлагаю распить «пишонлонгвилль» 1933 года. Хорошая игра стоит доброго бордо!
Все чокнулись и выпили.
— Черт возьми, господа! — поразился генеральный представитель, осушив одним глотком «пишон» и протягивая пустой бокал судье. — Какой букет! Грандиозно!
Стемнело, лица собравшихся были едва различимы. На небе появились первые звезды. Экономка зажгла свечи в трех массивных канделябрах; на стене появилась тень от сидящей группы, похожая на чашечку какого-то фантастического цветка. Дружеская, интимная обстановка, взаимная симпатия, непринужденность.
— Как в сказке, — дивился Трапс. Защитник вытер салфеткой лоб.
— Сказка — это вы, дорогой Трапс, — сказал он. — Ни разу в жизни мне еще не встречался обвиняемый, который с таким благодушием допускал бы столь неосторожные высказывания.
Трапс засмеялся.
— Не беспокойтесь, дорогой сосед! Вот когда начнется допрос, тогда уж я буду начеку.
Снова, как уже однажды, воцарилась мертвая тишина. Ни чмоканья, ни чавканья.
— Несчастный! — простонал защитник. — Что значит «когда начнется допрос»?
— А разве он уже начался? — беспечно спросил генеральный представитель, накладывая себе на тарелку салат.
Старцы ухмыльнулись, глаза их лукаво заблестели, и они заблеяли от удовольствия.
Молчавший до сих пор Лысый хихикнул:
— А он и не заметил, а он и не заметил!
Трапс опешил, сбитый с толку озорной веселостью стариков, ему стало не по себе, но это ощущение быстро исчезло, и он рассмеялся.
— Прошу прощения, господа, — сказал он. — Я представлял себе эту игру более торжественной, солидной, официальной, как в зале суда.
— Милейший господин Трапс, — обратился к нему судья, — ваше смущение нам дороже любой награды. Я вижу, наш метод судопроизводства кажется вам странным и слишком веселым. Но, дорогой мой, все мы четверо давно вышли в отставку и избавили себя от ненужной писанины, бесконечных протоколов, статей, юридических формул и тому подобного хлама, которым завалены судебные залы. Мы судим без оглядки на ветхие своды законов и жалкие параграфы.
— Смело, — промолвил Трапс, ворочая языком уже с некоторым усилием, — смело. Господа, мне это импонирует. Без параграфов — это дерзкая идея.
Защитник церемонно поднялся. Ему хочется подышать воздухом, объявил он, прежде чем подадут цыплят и прочее, небольшая прогулочка для здоровья и сигарета сейчас весьма кстати, он приглашает господина Трапса разделить с ним компанию.
Спустившись с веранды, они окунулись в наступившую наконец ночь, теплую и величественную. Золотые полосы света из окон столовой протянулись через газоны до розовых кустов. Небо было звездное, безлунное, темной массой стояли деревья, дорожки между ними едва угадывались. Трапс и защитник пошли рука об руку по одной из них. Отяжелев от вина, оба то и дело спотыкались и пошатывались, но старались держаться прямо и курили сигареты «Паризьен», светившиеся в темноте красными точками.
— Боже мой, — вздохнул Трапс, — ну и потеха была там. — Он показал на освещенные окна, в которых только что мелькнул широкий силуэт экономки. — До чего же занятно.
— Дорогой друг, — сказал защитник и, покачнувшись, оперся на Трапса, — прежде чем мы приступим к цыплятам, я хотел бы, с вашего позволения, поговорить с вами и надеюсь, вы отнесетесь к моим словам с должным вниманием. Вы мне симпатичны, молодой человек, я питаю к вам нежность и хочу по-отечески предупредить вас: если так пойдет и дальше, мы начисто проиграем процесс.
— Это плохо, — согласился генеральный представитель и осторожно повел защитника по дорожке вокруг массивного черного полушария кустарника.
Они вышли к пруду и, нащупав скамейку, уселись. В воде отражались звезды, тянуло прохладой. Из деревни доносились звуки гармоники и пение, затем послышался альпийский рожок — союз скотоводов отмечал свой праздник.
— Вы должны взять себя в руки, — внушал защитник, — противник захватил важные укрепления;
1 2 3 4 5 6
— Увы, я не совершал никакого преступления, — засмеялся текстильный вояжер. — Ваше здоровье!
— Доверьтесь мне, — внушал ему защитник. — Вам нечего меня стесняться. Я знаю жизнь и ничему больше не удивляюсь. Предо мной проходили судьбы, господин Трапс, разверзались бездны, можете мне поверить.
— Сожалею, — усмехнулся текстильный вояжер, — в самом деле получается, что я обвиняемый без преступления. Впрочем, это задача прокурора — найти таковое, он сам это сказал. Придется поймать его на слове. Игра есть игра. Интересно, что из этого получится. Будет настоящий допрос?
— Надо полагать!
— Это меня радует.
На лице защитника отразилось сомнение.
— Вы чувствуете себя невиновным, господин Трапс? Текстильный вояжер рассмеялся.
— Абсолютно.
Разговор показался ему необычайно забавным.
Защитник протер пенсне.
— Запомните, молодой человек: невиновность невиновностью, главное же в нашем деле — тактика! Надеяться доказать нашему суду свою невиновность — это, мягко выражаясь, головоломная затея. Разумнее всего сразу оговорить себя в каком-нибудь правонарушении, например для коммерсантов наиболее подходящее — подлог, мошенничество. А при допросе всегда есть шанс выяснить, что обвиняемый преувеличивает, что, собственно, имеет место не подлог, а, скажем, безобидное приукрашивание фактов ради рекламы, как это часто практикуется в торговле. Путь от вины к невиновности хотя и труден, однако не невозможен, а вот стремление сохранить невиновность сплошь и рядом оказывается безнадежным и результат — весьма плачевным. Вы проиграете, когда могли бы выиграть, и, кроме того, вы уже не выбираете вину сами, а вам ее навязывают.
Текстильный вояжер, смеясь, пожал плечами: он сожалеет, что ничем не может услужить, он, право же, не знает за собой ни одного проступка, который привел бы его к конфликту с законом, в этом он совершенно уверен.
Защитник снова нацепил пенсне. С Трапсом, видимо, придется повозиться, подумал он, орешек твердый.
— Главное, — завершил он беседу, — обдумывайте каждое слово, не болтайте просто так, иначе вы и глазом моргнуть не успеете, как вас приговорят к длительному заключению, а там уж ничем не поможешь.
В столовую вошли остальные. Расселись за круглым столом. Приятная компания, шутки. Сначала подали различные закуски, холодное мясо, крутые яйца, устрицы, черепаховый суп. Настроение было отменным, все с удовольствием орудовали вилками и ложками и без стеснения хлебали и чавкали.
— Ну-с, обвиняемый, чем вы можете нас порадовать, надеюсь, хорошеньким убийством? — проскрипел прокурор. Защитник выразил протест.
— Мой клиент — обвиняемый без преступления, редчайший случай в судопроизводстве, так сказать. Утверждает, что невиновен.
— Невиновен? — удивился прокурор.
Шрамы на его лице побагровели, монокль чуть не попал в тарелку, повис, болтаясь на черном шнурке. Коротышка судья, крошивший в суп ломтик хлеба, замер, укоризненно посмотрел на Трапса и покачал головой, а лысый, молчаливый Пиле с белой гвоздикой в петлице удивленно уставился на него. Наступила зловещая тишина. Прекратился стук вилок и ложек, смолкло сопение и чавканье. Только Симона в углу комнаты чуть слышно хихикала.
— Придется расследовать, — опомнился наконец прокурор. — Чего быть не может, того не бывает.
— Валяйте, — рассмеялся Трапс. — Я в вашем распоряжении! К рыбе подали вино, легкий игристый «невшатель».
— Ну что ж, — сказал прокурор, занявшись форелью, — посмотрим. Женаты?
— Одиннадцать лет.
— Детишки?
— Четверо.
— Профессия?
— По текстильной части.
— Иными словами, коммивояжер, дорогой господин Трапс?
— Генеральный представитель.
— Хорошо. Попали в аварию?
— Случайно. В этом году впервые.
— Так. А в прошлом году?
— Ну, тогда я ездил еще на старой машине, «ситроен» образца 1939-го, — пояснил Трапс, — а теперь у меня «студебекер», красный лак, спецмодель.
— «Студебекер», и совсем недавно? Так-так, интересно. До этого, наверно, не были генеральным представителем?
— Был обыкновенным, простым вояжером.
— Конъюнктура, — понимающе кивнул прокурор. Рядом с Трапсом сидел защитник.
— Будьте внимательны, — шепнул он.
Текстильный вояжер, точнее, генеральный представитель, как мы теперь по праву можем называть его, беспечно приступил к бифштексу: выжал на него ломтик лимона, добавил чуть коньяку, перцу (собственный рецепт), посолил. Так отменно он еще никогда не закусывал, сияя, признался Трапс, до сих пор он полагал, что самое приятное из развлечений, существующих для людей его круга, — это вечера в клубе «Шлараффия»9, но сегодняшнее общество доставляет ему неизмеримо большее удовольствие.
— Ага, — констатировал прокурор, — значит, вы член «Шлараффии». Какое же там у вас прозвище?
— Маркиз де Казанова10.
— Отлично, — каркнул, обрадовавшись, прокурор, словно добился важного показания, и вставил монокль. — Нам всем приятно это слышать. Можно ли, судя по этому прозвищу, сделать вывод о вашей личной жизни, милейший?
— Берегитесь, — прошипел защитник.
— Только условно, дорогой господин прокурор, — ответил Трапс. — Если у меня что-нибудь и приключается с женщинами на стороне, то лишь случайно и без честолюбивых претензий.
— Не будет ли господин Трапс столь любезен вкратце рассказать собравшимся о своей жизни? — спросил судья, доливая «невшатель». — Поскольку решено устроить суд над дорогим гостем и грешником и, разумеется, упечь его на долгие годы, надлежало бы узнать о нем поподробнее, что-нибудь личное, интимное, ну, скажем любовные похождения, только по возможности с перцем и солью.
— Рассказывайте, рассказывайте! — хихикая, требовали старцы у генерального представителя. Однажды они судили сутенера, он рассказал увлекательнейшие и пикантнейшие истории, связанные с его ремеслом, и, между прочим, отделался всего-навсего четырьмя годами тюрьмы.
— Что вы, — засмеялся Трапс, — мне, право, нечего рассказывать. Я веду обычную жизнь, господа, признаюсь откровенно, самую что ни есть заурядную… Выпьем!
— Выпьем!
Генеральный представитель поднял бокал, растроганно посмотрел на четырех стариков, впившихся в него неподвижными совиными глазами, словно он был особенно лакомым куском. Все чокнулись.
Солнце наконец зашло, и птичий гвалт стих; ландшафт был все еще виден как днем — сады и красные крыши среди деревьев, лесистые холмы, а вдали — предгорья и глетчеры; кругом царила умиротворенность, деревенская тишь, праздничное ощущение счастья, Божьей благодати и всемирной гармонии.
Трудное детство было у него, рассказывал Трапс, меж тем как Симона меняла тарелки и водружала на стол огромное дымящееся блюдо — шампиньоны в сметане с вином. Его отец был фабричный рабочий, пролетарий, поддавшийся идеям Маркса и Энгельса, озлобленный, мрачный человек, который никогда не заботился о своем единственном ребенке; мать-прачка рано состарилась.
— Учиться мне пришлось только в восьмилетке, только в ней, — горестно поведал он со слезами на глазах, жалея себя за невезучее прошлое, и поднял бокал, в который было уже налито «резерв де марешо».
— Оригинально, — молвил прокурор, — оригинально. Только восьмилетка. Значит, пробились собственными силами, уважаемый?
— Вот именно, — воодушевился Трапс, подогретый «марешо», окрыленный дружеским вниманием и очарованный зрелищем мира Божьего за окнами. — Вот именно. Еще десять лет назад я торговал вразнос и таскался с чемоданом из дома в дом. Тяжкая работа, ходишь как бродяга, ночуешь где-нибудь в копне сена или в сомнительной ночлежке. С самых низов пришлось начинать, с самых низов. А теперь… если б вы видели мой текущий счет в банке, господа! Не хочу хвалиться, но есть ли у кого-нибудь из вас «студебекер»?
— Будьте осторожнее, — шепнул обеспокоенно защитник.
— Как же это вам удалось? — поинтересовался прокурор.
— Будьте внимательнее и меньше болтайте, — напомнил защитник.
— Я сейчас единственный полномочный представитель фирмы «Гефестон» в Европе, — заявил Трапс и обвел всех торжествующим взглядом. — Только Испания и Балканы в других руках.
— Гефест — греческий бог, — хихикнул коротышка судья, накладывая себе на тарелку шампиньонов, — великий мастер кузнечного дела, который поймал богиню любви и ее любовника, бога войны Ареса, в столь искусно сплетенную невидимую сеть, что остальные боги не могли нарадоваться этому улову, но «Гефестон», чьим единственным и полномочным представителем является уважаемый господин Трапс, звучит для меня завуалированно.
— И все же вы близки к разгадке, уважаемый хозяин и судья, — засмеялся Трапс. — Вы сами сказали «завуалированно», а неизвестный мне греческий бог, имя которого почти одинаково с названием моего товара, сплел тонкую, как вуаль, прозрачную сеть. Если уже существуют нейлон, перлон и мирлон — искусственные ткани, о которых высокий суд, несомненно, слыхал, — почему бы не существовать и гефестону? Эта ткань — королева синтетики, нервущаяся, прозрачная (между прочим, для ревматиков сущая благодать) — применяется как в технике, так и в модной одежде, как для военных целей, так и в мирной жизни. Идеальный материал для парашютов — и в то же время пикантнейшая ткань для ночных сорочек прекрасных дам, знаю по собственному опыту.
— Слушайте, слушайте, — заквакали старцы. — Собственный опыт — это интересно!
Симона опять сменила тарелки и принесла жаркое из телячьей вырезки.
— Праздничный пир! — восхитился генеральный представитель.
— Рад, что вы способны оценить это, и по достоинству! — сказал прокурор. — Нам подается лучший товар и в достаточном количестве, меню как в прошлом веке, когда люди знали толк в еде. Хвала Симоне! Хвала хозяину дома! Ведь он сам все закупает, старый гном и gourmet11; а что касается вин, то о них заботится Пиле, трактирщик из соседней деревушки. Хвала ему! Но вернемся, однако, к вашему делу, мой усердный вояжер! Продолжим расследование. Вашу биографию мы теперь знаем, было приятно получить о вас некоторое представление, в целом совершенно ясна и ваша деятельность. Остается выяснить лишь один незначительный пунктик: как вы сумели добиться такого доходного места? Одним прилежанием и железной энергией?
— Будьте начеку! — прошипел защитник. — Здесь подвох.
— Это было не так легко, — ответил Трапс, глядя с жадностью, как хозяин разрезает жаркое, — сначала пришлось одолеть Гигакса, а это была трудная задача.
— Ага, еще и господин Гигакс! Кто же он такой?
— Мой бывший начальник.
— Вы хотите сказать, что его нужно было вытеснить?
— Его нужно было убрать, как принято выражаться среди моих коллег, — ответил Трапс и подлил себе соусу. — Господа, вы простите меня за откровенность. Деловая жизнь жестока: каков привет, таков и ответ, а хочешь быть джентльменом — пожалуйста, только тебе несдобровать. Я загребаю уйму денег, но я и работаю как лошадь, каждый день мотаю на спидометр по шестьсот километров. Конечно, я вел себя не совсем по-джентльменски, когда пришлось взять за горло старого Гигакса, мне же надо было продвигаться. Что делать — бизнес есть бизнес.
Прокурор оторвался от жаркого и с любопытством поглядел на генерального представителя.
— «Убрать», «взять за горло», — все это весьма свирепые выражения, дорогой Трапс.
Генеральный представитель засмеялся.
— Их, разумеется, следует понимать в переносном смысле.
— Надеюсь, господин Гигакс в добром здравии, почтеннейший?
— Умер в прошлом году.
— Вы с ума сошли! — прошипел защитник. — Что вы делаете?
— В прошлом году, — сочувственно произнес прокурор. — Жаль, очень жаль. Сколько ж ему было лет?
— Пятьдесят два.
— Совсем молодой. И отчего он скончался?
— От какой-то болезни.
— После того как вы получили его место?
— Незадолго до этого.
— Отлично, у меня пока вопросов больше нет, — сказал прокурор. — Повезло. Нам повезло. Нашелся покойник, а это в конце концов главное.
Все засмеялись. Даже лысый Пиле, который, сосредоточенно склонившись над тарелкой, педантично и невозмутимо поглощал огромные порции, поднял голову.
— Вот это да, — сказал он, погладил черные усы и снова принялся за еду.
Прокурор торжественно поднял бокал.
— Господа, — сказал он, — за эту находку предлагаю распить «пишонлонгвилль» 1933 года. Хорошая игра стоит доброго бордо!
Все чокнулись и выпили.
— Черт возьми, господа! — поразился генеральный представитель, осушив одним глотком «пишон» и протягивая пустой бокал судье. — Какой букет! Грандиозно!
Стемнело, лица собравшихся были едва различимы. На небе появились первые звезды. Экономка зажгла свечи в трех массивных канделябрах; на стене появилась тень от сидящей группы, похожая на чашечку какого-то фантастического цветка. Дружеская, интимная обстановка, взаимная симпатия, непринужденность.
— Как в сказке, — дивился Трапс. Защитник вытер салфеткой лоб.
— Сказка — это вы, дорогой Трапс, — сказал он. — Ни разу в жизни мне еще не встречался обвиняемый, который с таким благодушием допускал бы столь неосторожные высказывания.
Трапс засмеялся.
— Не беспокойтесь, дорогой сосед! Вот когда начнется допрос, тогда уж я буду начеку.
Снова, как уже однажды, воцарилась мертвая тишина. Ни чмоканья, ни чавканья.
— Несчастный! — простонал защитник. — Что значит «когда начнется допрос»?
— А разве он уже начался? — беспечно спросил генеральный представитель, накладывая себе на тарелку салат.
Старцы ухмыльнулись, глаза их лукаво заблестели, и они заблеяли от удовольствия.
Молчавший до сих пор Лысый хихикнул:
— А он и не заметил, а он и не заметил!
Трапс опешил, сбитый с толку озорной веселостью стариков, ему стало не по себе, но это ощущение быстро исчезло, и он рассмеялся.
— Прошу прощения, господа, — сказал он. — Я представлял себе эту игру более торжественной, солидной, официальной, как в зале суда.
— Милейший господин Трапс, — обратился к нему судья, — ваше смущение нам дороже любой награды. Я вижу, наш метод судопроизводства кажется вам странным и слишком веселым. Но, дорогой мой, все мы четверо давно вышли в отставку и избавили себя от ненужной писанины, бесконечных протоколов, статей, юридических формул и тому подобного хлама, которым завалены судебные залы. Мы судим без оглядки на ветхие своды законов и жалкие параграфы.
— Смело, — промолвил Трапс, ворочая языком уже с некоторым усилием, — смело. Господа, мне это импонирует. Без параграфов — это дерзкая идея.
Защитник церемонно поднялся. Ему хочется подышать воздухом, объявил он, прежде чем подадут цыплят и прочее, небольшая прогулочка для здоровья и сигарета сейчас весьма кстати, он приглашает господина Трапса разделить с ним компанию.
Спустившись с веранды, они окунулись в наступившую наконец ночь, теплую и величественную. Золотые полосы света из окон столовой протянулись через газоны до розовых кустов. Небо было звездное, безлунное, темной массой стояли деревья, дорожки между ними едва угадывались. Трапс и защитник пошли рука об руку по одной из них. Отяжелев от вина, оба то и дело спотыкались и пошатывались, но старались держаться прямо и курили сигареты «Паризьен», светившиеся в темноте красными точками.
— Боже мой, — вздохнул Трапс, — ну и потеха была там. — Он показал на освещенные окна, в которых только что мелькнул широкий силуэт экономки. — До чего же занятно.
— Дорогой друг, — сказал защитник и, покачнувшись, оперся на Трапса, — прежде чем мы приступим к цыплятам, я хотел бы, с вашего позволения, поговорить с вами и надеюсь, вы отнесетесь к моим словам с должным вниманием. Вы мне симпатичны, молодой человек, я питаю к вам нежность и хочу по-отечески предупредить вас: если так пойдет и дальше, мы начисто проиграем процесс.
— Это плохо, — согласился генеральный представитель и осторожно повел защитника по дорожке вокруг массивного черного полушария кустарника.
Они вышли к пруду и, нащупав скамейку, уселись. В воде отражались звезды, тянуло прохладой. Из деревни доносились звуки гармоники и пение, затем послышался альпийский рожок — союз скотоводов отмечал свой праздник.
— Вы должны взять себя в руки, — внушал защитник, — противник захватил важные укрепления;
1 2 3 4 5 6