Драматург. Не это в ней важно. Любой из нас мог бы встретить своего двойника.
Режиссер. В принципе – да. Но мы еще не придумали имен.
Драматург. Вас устроит имя Майер для героя?
Режиссер. Нет, это не сценичное имя.
Драматург. А Педро?
Режиссер. Это подходит. Звучит по-иностранному.
Драматург. А двойника мы назовем Диего.
Режиссер. Пойдет.
Драматург. Женщину – Инес.
Режиссер. Хорошо. Продолжайте.
Диего. Я видел, как вы спускались по лестнице. Вы тяжело опирались на перила. И лицо у вас бледное.
Педро. Я устал.
Диего. Садитесь.
Педро. Благодарю.
Диего. Ну?
Педро. Я беседовал с Инес.
Диего. И она требует, чтобы вы убили меня?
Педро. Требует.
Диего. Что ж, вы должны исполнить ее желание.
Педро. У меня нет другого выхода.
Диего. Нет.
Педро. Шаги…
Диего. Вы знаете, что они означают. Вы выпьете со мной?
Педро. Выпью.
Диего. Ты познакомилась с моим гостем, Инес?
Инес. Он поднимался ко мне.
Диего. Я знаю, что ты от него требуешь.
Инес. Твоей смерти.
Диего. Моей смерти.
Инес. Ты с тем и привел его в свой дом, чтобы я принудила его к этому.
Диего. Да, это так.
Инес. Ты все хорошо рассчитал.
Диего. Я никогда не ошибаюсь.
Инес. Теперь ты должен умереть.
Диего. Непременно.
Инес. Это будет моя месть тебе. Ты сам этого захотел: твое преступление и твоя смерть, твоя вина и твое искупление. Я принесла вино и хлеб – это все, что есть.
Диего. Разливайте, мой друг. Вы – мой палач. Подайте мне МОЙ стакан.
Инес (твердо). Разливайте же! Дайте ему ЕГО стакан!
Раздается выстрел.
Режиссер. Выстрел?
Драматург. Вы озадачены?
Режиссер. Какой выстрел?
Драматург. У Педро в руках было оружие.
Режиссер. Оружие?
Драматург. Он выхватил его из полуоткрытого ящика ствола.
Режиссер. Он выстрелил в двойника?
Драматург. Он стрелял в Инес.
Режиссер. В женщину?
Драматург. Он медленно поднял оружие и выстрелил. Потом еще. Женщина упала на руки Диего.
Диего. Она умерла.
Режиссер. Ничего не понимаю. Зачем надо было убивать ее? Ведь наш герой должен был убить Диего.
Драматург. Но убил Инес. Двойник и Педро подняли тело убитой и перенесли его на тахту в дальнем углу зала, в нишу под какой-то картиной. Там настолько темно, что Педро не может разобрать, что же нарисовано на этой картине. Они стоят перед мертвой женщиной, смотрят на нее, бездыханную, с белым лицом, распростертую на тахте. В окно заглядывает тусклый, холодный рассвет.
Диего. Вы убили, потому что не хотели убивать. Вы стали убийцей из страха стать убийцей.
Педро. Но вы тоже просчитались.
Диего. Я НЕ ПРОСЧИТАЛСЯ.
Педро. Что вы этим хотите сказать?
Диего. Вы действовали по моей воле, ваше преступление – моя задумка. Инес должна была умереть, так как она – причина преступления, которое я совершил.
Педро. Иными словами, я – всего лишь слепое оружие в ваших руках?
Диего. Топор, которым я убил.
Педро. Вы провели меня.
Диего. Можете идти. Вы мне больше не нужны.
Педро. Вы – дьявол.
Диего. Нет. Просто я знаю людей.
Пауза.
Педро. Значит, я могу идти?
Диего. Да.
Педро. Куда?
Диего. Куда хотите?
Педро. Верховный суд арестует меня.
Диего. Но вы ведь как-никак убийца.
Пауза.
Педро. Выпьем. Потом я пойду.
Диего (недоверчиво). Вы хотите выпить?
Педро. Над городом поднимается новый день. За него и выпьем.
Режиссер. И что дальше?
Драматург. Мужчина, названный нами Педро, стоит перед своим двойником Диего, сидящим за столом, и смотрит на него. Затем садится, берет кувшин и разливает вино в стаканы.
Режиссер. Они пьют?
Драматург. Пьют. Оба. Диего долго смотрит на Педро испытующим взглядом. Глаза его словно два холодных камня на властном лице. Диего отнимает стакан от губ и – выпускает его из рук.
Звук разбивающегося стакана.
Драматург. Диего роняет голову на руки. Педро вскакивает. Свечи догорели, стены погрузились в темноту, только на полу и на столе блестят лужи вина. Двойник с усилием, тяжело дыша, выпрямляется и снова валится в кресло. Лицо такое же властное, тот же холод в гаснущем взоре. Педро бросается к умирающему и кричит ему в ухо. Утро все более властно и угрожающе заполоняет комнату.
Педро. Скажи мне правду.
Диего (медленно). Уже утро?
Педро. Ты слышишь меня.
Диего. Слышу. Я легко умираю.
Педро. Вы знали, что я убью вас? Знали?
Диего. Я же говорил вам…
Педро. Зачем было освобождать меня, раз знали?
Диего. Вредно знать правду.
Педро. Скажите, я хочу знать!
Диего. Я пришел в вашу камеру, чтобы умереть за вас. Но вы отказались взять на себя мою вину.
Педро (тихо). Да, я не взял вашу вину на себя.
Диего. Если бы вы сделали это, вы были бы свободны сейчас.
Педро. Свободен? Не понимаю.
Диего. Так решил Верховный суд. Я охотно умер бы за вас.
Педро. Таково было решение вашего суда?
Диего. Это его воля.
Педро. Вы говорите правду?
Диего. Вы же хотели ее знать?
Педро. Я не взял вину на себя и убил.
Диего. Инес и меня. Я выпил вино, которое вы мне налили.
Педро. Что вы за человек?
Диего. Обыкновенный человек, как и вы. Не больше и не меньше.
Режиссер. Он умер?
Драматург. Умер.
Режиссер. Два убийства за десять минут. Как в кино. Вы делаете успехи.
Драматург. Вы ожидали другого?
Режиссер. И тут Педро просыпается?
Драматург (удивленно). Как это просыпается?
Режиссер. Но ведь это был сон, грезы?
Драматург (смущенно). Как так?
Режиссер. Одинокая душа, пропасть сна, в которой она пребывает, далекая холмистая местность, затерявшаяся где-то в унылых горах, озеро в час заката (это ваше описание, не так ли?), затерявшийся большой город со старинными домами и диковинными фронтонами, устремленными в ночное небо, – и все это в бледном сиянии луны. Впечатляющая ночь, недалеко и до страшных видений. Ваш рассказ смахивает на видение, все – как в грезах.
Драматург. Действительно, такое могло привидеться человеку: и бездыханная женщина в нише под темной картиной, и его двойник, распростертый в кресле у деревянного необычайных размеров стола – и все это в безжалостном свете наступающего дня.
Режиссер (удивленно). Что вы хотите этим сказать?
Драматург. Мужчина вышел на улицу, залитую серебряным светом занимающегося утра, окончательно захватившего власть над городом. Он готов предстать перед судом как виновный в убийстве.
Режиссер (пораженно) . Так это был не сон?
Драматург. О сне и речи не было.
Режиссер. Я протестую. Еще бог с ним, с вашим утром, с его серебряным светом и властью; не сомневаюсь, что вы можете договориться и до свободно парящего в небе солнца. Но поймите, что недостаточно дешевой бутафории света и тьмы, чтобы считать дело сделанным.
Драматург. А если бы мужчина проснулся, если бы все это оказалось лишь страшным сном – вы были бы довольны?
Режиссер. Это было бы по крайней мере развязкой. Во сне можно пережить все что угодно, даже несправедливость. Во сне страх – явление законное. Но вы хотите перенести историю, которую мне здесь рассказали, из сна в действительность. И ваша история приобретает зловещий оттенок.
Драматург. Это мой принцип – рассказывать исключительно страшные истории.
Режиссер. У вас это здорово получается. С человеком, которого мы назвали Диего, поступили бесчеловечно.
Драматург. Вы имели в виду Педро?
Режиссер. Мне все равно, как его зовут.
Драматург. Я всегда был такого мнения.
Режиссер. Речь идет о более важном, нежели их имена. Я согласен – человек может убить, стать, таким образом, виновным в преступлении. Но мы обязаны рассмотреть среду, обстоятельства, которые привели его к убийству, и тогда приходишь к мысли, что он невиновен в убийстве. Вы только прислушайтесь: он совершил преступление, потому что не взял на себя вину за преступление, которого не совершал! Этого нельзя требовать от человека! Его сегодняшняя вина не может оправдать несправедливость к нему. Это бессердечно – требовать взять вину за другого. Я хочу говорить с ним.
Драматург. Вы хотите говорить с ним?
Режиссер. Разве я не режиссер?
Драматург. Да, вы имеете на это право.
Режиссер. Где мне найти его?
Драматург. Когда двойник умер, человек покинул дом и теперь бродит по городу.
Мужчина. Я убил! Слышите, люди, я убил! Я бегу по городу: улицы, площади, все дальше и дальше… Я виновен, виновен в смерти мужчины и женщины. Я убил их, отныне я убийца!
Драматург. Он бежит по улицам города, воздев к небу руки и обратив к нему свои глаза.
Режиссер. Я подожду его здесь, на углу улицы.
Драматург. Он скоро появится перед вами из света и тьмы.
Приближаются торопливые шаги.
Режиссер. Стойте! Подождите! Я прошу вас!
Мужчина. Кто зовет меня?
Режиссер. Друг.
Мужчина. Что вам нужно?
Режиссер. Я хочу поговорить с вами.
Мужчина. Я убийца.
Режиссер. Не уходите.
Мужчина. Мне нечего больше сказать.
Режиссер. Я здесь из-за вас, я ждал, я буду защищать вас до последнего.
Мужчина. Мне не нужна помощь.
Режиссер. Несчастье ваше велико. Верховный суд всесилен, но мы добьемся – вас оправдают.
Мужчина, Я убил.
Режиссер. Вы запутались. Большое несчастье свалилось на вас, и вы запутались. Если вы все обдумаете, вам станет ясно, что вы невиновны. Определенная вина, конечно, лежит на вас, но, принимая во внимание образ действий суда и несправедливость смертного приговора, что вам вынесли… Вас принудили этой кошмарной несправедливостью к убийству.
Мужчина. Я покоряюсь Верховному суду.
Режиссер. Суд не прав. Он с самого начала решил против вас.
Мужчина. Сегодня я вижу, что он был прав.
Режиссер. Нельзя осудить на смерть человека по обвинению в преступлении, которого он не совершал.
Мужчина. Я был убийцей, еще не убив, я был виновен в смерти, еще не совершив убийства.
Режиссер. Это несправедливо. Взгляните же на ситуацию как человек.
Мужчина. Это невозможно.
Режиссер. То, что требовали от вас той ночью в тюрьме, нельзя требовать от человека.
Мужчина. Разве от меня много требовали? Только верить.
Режиссер (удивленно). Верить?
Мужчина. Верить в справедливость Верховного суда.
Режиссер. Если вы верите, что Верховный суд прав, значит, вы отказываетесь от себя.
Мужчина. Я отказываюсь от борьбы.
Режиссер. Но именно сейчас вы должны бороться за себя!
Мужчина. Уже утро.
Режиссер (неуверенно). Конечно. Утро.
Мужчина. Видите – меня ждет посланник Верховного суда.
Режиссер. Этот хромой полицейский.
Мужчина. Он отведет меня к моему судье.
Режиссер. Хотите сдаться суду?
Мужчина. Нет ничего лучше, чем сдаться Верховному суду. Только тот, кто примет его несправедливость, найдет у него справедливость; и только тот, кто станет его жертвой, найдет у него милость.
Режиссер. Вы невиновны. Вы ведь знаете, что невиновны!
Удаляющиеся шаги.
Драматург. Ну?
Режиссер (горько). Он ушел.
Драматург. Вы удивлены?
Режиссер. Это гнусно. Парень капитулировал. Он верит, что Верховный суд – справедливый суд.
Драматург. А вы?
Режиссер. Мне трудно представить себе что-либо более жестокое, чем этот суд.
Драматург. Потому что вы не верите в его справедливость.
Режиссер. А вы сами верите?
Драматург. Я писатель. Я только сочиняю.
Режиссер. Вы пытались доказать мне справедливость Верховного суда.
Драматург. Верховный суд в пьесу ввели вы, а не я.
Режиссер. С ним было лучше. У нас появился по крайней мере кто-то конкретный, кого мы могли обвинить и противопоставить какому-то смутному богу или чему-нибудь другому, что писатели преподносят как последнюю инстанцию. Этот замок в стиле рококо посреди огромного парка… Проведите меня туда.
Драматург (пораженно). Вы хотите туда?
Режиссер. Я поймал вас на слове. Я хочу вмешаться.
Драматург. Я не буду препятствовать.
Режиссер. Мы в парке?
Драматург. Да. Слышите – стучит дятел.
Слышен стук дятла.
Драматург. А вот кукушка.
Слышен крик кукушки.
Драматург. Обратите внимание, какое странное время дня. Все будто спит: кедры, акации, ели, черные автомобили, фонтан и сам замок, безвкусные божества и нимфы на его фасаде.
Режиссер. Сюда вошли хромой полицейский и наш несчастный герой.
Драматург. Высокие ржавые двери главного портала открыты.
Режиссер. Войдемте.
Драматург. Каменная лестница, чьи немногочисленные ступеньки выдолблены множеством виновных, которые в разное время по ним поднимались, стены с поблекшими фресками, пустые коридоры, а вот и зал правосудия с ветхой статуей справедливости.
Режиссер. Пусто. Везде пусто. Ни судей, ни подсудимых, только ставня запыленного окна стучит, то откроется, то закроется.
Драматург. Куда мы идем, чего мы ищем в этих коридорах и залах со сгнившим полом, рваными обоями и гипсовыми фигурами, везде пусто.
Режиссер (яростно). И это все?
Драматург. И это все.

1 2