..
Январь 1990 г. — сентябрь 1991 г.
Москва — Кабул — Ташкент — Термез — Одесса — Киев — Челябинск — Чернигов — Карачаевск — Ростов-на-Дону — Сочи — Ленинград — Каунас — Витебск.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
...И даже поставив точку, не беру на себя смелость сказать, что выявлены и обозначены все подводные течения, все пружины, задействованные в афганских событиях.
Помню, покойный Маршал Советского Союза Сергей Федорович Ахромеев, увидев меня, воскликнул:
— Да сможете ли вы понять все, что происходило в конце семидесятых в мире?! Сможете ли посмотреть на события по-государственному?!
Было 30 апреля 1991 года, половина десятого вечера. Именно на это время маршал назначил мне встречу в Кремле. Когда назвали этот срок, я даже переспросил его порученца:
— Тридцатого в двадцать один тридцать?
То есть накануне Первомая и в такое позднее время?
В Кремле практически никого уже не было. Сергей Федорович сидел за столом без кителя, между двумя стопками документов.
— Ну и что вы сможете понять и оценить в вашем возрасте? — назвал он наконец и причину недовольства.
От роду мне было 35 лет, но я, сам прошедший Афганистан, уже вдоволь нахлебался всякой мути в залихватских публикациях о начале афганской эпопеи. Может, у меня и не хватало седых волос, которые внушали бы доверие, но было много злости и желания начать работу по сбору материала о политическом решении на ввод войск в Афганистан. Главным для меня стало понять, не кто вводил войска, а почему их все-таки решили ввести.
И все же Сергей Федорович вышел из-за своего рабочего стола, пригласил сесть. И минут сорок отвечал на вопросы.
Еще короче оказалась встреча-беседа с маршалом Николаем Васильевичем Огарковым. Зная его предвзятое отношение к журналистам и боясь рисковать, познакомился вначале с секретаршей. Она передала мое письмо бывшему начальнику Генерального штаба, а потом, когда маршал не отреагировал на него, соединила меня с ним по телефону.
Каким-то образом удалось уговорить Николая Васильевича на беседу, и он приказал:
— Через два часа жду у себя в кабинете.
— Ну что вы лезете в это дело? — не менее недовольно, чем Ахромеев, проговорил Огарков в первую же минуту. — Жареного хочется?
Мне не хотелось «жареного», мне важно было посмотреть на ситуацию с Афганистаном глазами начальника Генштаба...
— Все, я и так посвятил вам уйму времени, — ровно через двадцать минут после начала встречи встал Огарков и протянул мне для прощания руку.
Но я радовался и этим двадцати минутам, и тем торопливым, обрывочным фразам в блокноте, которые удалось записать (магнитофоном при сборе этого материала я ни разу не воспользовался и чуть ниже объясню почему)...
Хотя самые короткие встречи — не более одной минуты — были с поварами и домработницами с дачи Л. И. Брежнева.
— Мы ничего плохого о Леониде Ильиче говорить не будем, — не пуская даже на порог, в один голос заявляли они.
— Да о плохом я сам прочту в газетах. Вы расскажите, каким он запомнился именно вам.
— Хорошим был. Получше всех новых. И при нем стабильность была, а не застой, как вы, журналисты, пишете. Вы перевернули все с ног на голову, вот сами и радуйтесь.
Радоваться особо было нечему, но уже вырисовывалась картина в том материале, что собирал.
А собирать его начал, испытывая журналистский интерес. В конце восьмидесятых только ленивые газеты и журналы не писали о Громове, командарме сороковой. Тогда и подумалось: Громов-то — последний, а вот кто был первым, кто вводил войска в Афганистан?
Поиски увенчались успехом: первый командующий — генерал-лейтенант Юрий Владимирович Тухаринов уволился в запас, живет в Ташкенте. Предварительный звонок дал надежду: генерал сам посетовал, что о первых забыли начисто, что его имя в советской прессе ни разу еще не упоминалось.
Юрий Владимирович сам пришел ко мне в гостиничный номер. Цепко оглядел его, кивнул на диктофон:
— Убери. Мало ли что я ляпну в разговоре! И вообще — никогда не ходи к людям с магнитофоном.
Затем деловито проверил мои документы и неожиданно спросил:
— А разрешение из Министерства обороны есть, чтобы я рассказывал об этих событиях?
— Откуда?!
— А до какой степени откровенности мне вести разговор, знаешь?
— Да мне бы лучше обо всем...
— Хорошо, а карта Афганистана есть?
— Карта? Зачем?
— А как же я буду показывать, где и как мы шли? Да и названия выветриваются из памяти, а здесь ошибаться нельзя. Ну а вопросы-то хоть имеются?
— О, вопросов целых 56 штук!
Мелко исписанный, листок бумаги генерал забрал с собой на сутки для изучения. Мне этого времени хватило, чтобы слетать в Термез, на место переправы 40-й армии через Амударью и привезти на память командарму букет сухого камыша.
И разговор состоялся...
От встречи категорически ушел в сторону Борис Николаевич Пономарев — заведующий международным отделом ЦК КПСС. Долго изучал меня Григорий Васильевич Романов, член Политбюро ЦК КПСС. Вообще Романов — одна из центральных и драматических фигур в окружении Брежнева. Он и Горбачев, как самые молодые члены Политбюро, были и самыми перспективными на выдвижение в партийной иерархии. Сам Брежнев, похоже, сделал выбор в пользу Романова: ему стали поручаться ответственные визиты за рубеж, в своих речах Генеральный секретарь словно мимоходом стал называть имя Григория Васильевича в первых рядах. И тут же в Ленинград зачастили всякого рода бизнесмены, дипломаты, туристы из США — Романов прощупывался как преемник Брежнева. Видимо, вывод для них был неутешителен: Романов был до мозга костей государственник, оборонщик и в рот Западу не смотрел. Поэтому в перспективе западный мир мог удовлетворить только Горбачев — со всеми улыбающийся, желающий всем понравиться и прямо-таки светящийся от своего положения.
И вскоре через одно из посольств — то ли Малайзии, то ли какого другого государства — пришла в Москву весть: свадьбу своей дочери Григорий Романов устроил в Эрмитаже, где гостей потчевали из царской посуды. Слух пошел гулять по стране, в Ленинград срочно отправилась на проверку комиссия. Брежнев, сам, кстати, совершенно равнодушно относившийся к роскоши, впервые глянул на своего любимца с подозрением. Этого оказалось достаточно, чтобы перехватилась инициатива.
Прежде чем завершить рассказ о Романове, приведу еще один документ, касающийся Афганистана и Горбачева в бытность его Генеральным секретарем. Он здесь как нельзя кстати, ибо Михаила Сергеевича отличали не только самовлюбленность и желание всем понравиться. Бывший Генсек постоянно являл миру свою неосведомленность во всем, что касалось трагических событий в стране во время его правления. То он ничего не знал про Тбилиси, то про Вильнюс, а уж про трагические дни в Баку и вообще слыхом не слыхивал.
Обходит в своих воспоминаниях он стороной и Афганистан. Но уж если писать историю, то пусть появится на свет хотя бы один документ, утверждающий: все знал Михаил Сергеевич и про всё ведал.
Документ (Послание т. Горбачева М. С. т. Наджибулле. Утверждено на заседании Политбюро ЦК КПСС от 11 декабря 1989 года. Протокол № 175):
«...В деле отражения варварских действий оппозиций в отношении городов, мирного гражданского населения, срыва ее наступательных акций большое значение имеют, несомненно, ответные ракетные удары. Советская Сторона приняла некоторое время назад, как Вам известно, решение о выделении дополнительно для афганских друзей 500 ракет Р-300. В связи с этим крайне желательно, чтобы поставляемые ракеты Р-300 расходовались наиболее рациональным образом. Хочу особо подчеркнуть, что мы пошли на это путем изъятия таких ракет из советских воинских подразделений. Возобновлены поставки такого эффективного средства, каким является „Луна-М“. С конца ноябри до нового, 1990 года Афганской стороне будет передано 100 таких ракет.
Мы подтверждаем свою готовность поставить вам современные самолеты МиГ-29...»
Так вот, это о конкуренте Романова на пост Генсека. А самого Романова я разыскал на даче, которую ему разрешили снимать на летние месяцы. Шел мелкий дождик, в дачном поселке не было видно ни души, чтобы спросить, где живут Романовы. Вдруг увидел человека в спортивном костюме, который подкапывал грядку у крылечка.
Я подошел. То ли в самом деле неслышно, то ли дождь перебивал все звуки, но когда я кашлянул над дачником, он достаточно откровенно испуганно поднял голову. Я не поверил своим глазам — это был как раз сам Романов.
Поняв, что невольно испугал человека, я торопливо представился:
— Извините, Григорий Васильевич, но я ищу как раз вас. — И, чтобы совсем успокоить его, добавил: — Я — майор Иванов.
А теперь представьте: вечер, дождь, совершенно пустой поселок, незаметно подошедший человек в гражданском плаще, который сообщает, что он майор и что ищет как раз Романова. А на дворе — буйство дикой демократии, когда самые рьяные радикалы требовали мщения для всех бывших работников ЦК, не говоря уже о Политбюро.
По крайней мере, к испугу, непониманию происходящего добавилось выражение и обреченности. Однако вскоре все выяснилось, Григорий Васильевич взял мои вопросы и пообещал найти меня сам, если сочтет это нужным. Потом мне передавали офицеры из разных ведомств, что мной интересуется в разных инстанциях бывший член Политбюро товарищ Романов. Однако что-то, видимо, не понравилось ему то ли во мне, то ли в оценках, которые мне кем-то давались, и к Григорию Васильевичу я приглашен не был. О чем сожалею до сих пор.
Но тем не менее материал накапливался, уже можно было садиться за его систематизацию, работу над какими-то главами. Но тут случился полет в космос японского журналиста. Я, конечно, как и многие военные коллеги по печати, написал рапорт начальнику Центра подготовки космонавтов. Перебирая, приводя в порядок свой афганский архив после окончания работы над романом, я обнаружил и эту свою просьбу.
«Начальнику Центра подготовки космонавтов
от майора ИВАНОВА Николая Федоровича
Рапорт
Прошу рассмотреть мою кандидатуру для подготовки к космическому полету на орбитальной станции «Мир» в качестве журналиста. Готов также выполнять любой другой объем работ, необходимый в полете.
32 года, семь лет служил в дивизионках воздушно-десантных войск, имею около пятидесяти прыжков с парашютом из различных типов самолетов. В качестве корреспондента солдатской газеты полтора года служил в Афганистане, имею орден «За службу Родине в ВС СССР» III ст., медаль «За отвагу» и знак ЦК ВЛКСМ «Воинская доблесть». Последние четыре года возглавлял отдел очерка и публицистики журнала «Советский воин». Неоднократно бывал на Байконуре, писал о нем, освещал на страницах журнала полет «Бурана». Ныне — сотрудник Военно-художественной студии писателей.
Член Союза журналистов СССР, автор двух книг.
Воинское звание — майор. Член КПСС с 1975 года.
Рост 172 см. Занимался борьбой, гимнастикой.
Женат, двое детей. Живу в Москве. Родом — из села Страчево Брянской области».
Кстати, первого афганского космонавта готовил в полет один из героев книги полковник Аслам Ватанджар, назначенный в 1987—1988 гг. руководителем программы космического полета.
Я имел определенные шансы на то, чтобы по крайней мере мой рапорт, если бы я его подал, не затерялся: в плюс шла моя воздушно-десантная подготовка, журнальные материалы по космической тематике, и я был в хороших отношениях с генерал-лейтенантом И. И. Куринным, членом Военного совета космических частей, который в свою очередь познакомил меня с Германом Степановичем Титовым.
Но выше космоса и звезд оказалось все-таки слово: я прекрасно понимал, что, случись удача при отборе кандидатов в космонавты, о работе над романом придется забыть. А письменный стол все притягивал и притягивал. И после долгих и мучительных раздумий я отказался от этой затеи и взял билет в очередную командировку по сбору материалов об Афгане.
Так рождалась и складывалась эта книга. Повторюсь, что конечно же не все в ней сказано и последняя точка не поставлена. Буду крайне признателен всем, кто добавит в нее свои, неизвестные ранее страницы. Эта тема, право, стоит того, чтобы возвращаться к ней еще и еще раз...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Январь 1990 г. — сентябрь 1991 г.
Москва — Кабул — Ташкент — Термез — Одесса — Киев — Челябинск — Чернигов — Карачаевск — Ростов-на-Дону — Сочи — Ленинград — Каунас — Витебск.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
...И даже поставив точку, не беру на себя смелость сказать, что выявлены и обозначены все подводные течения, все пружины, задействованные в афганских событиях.
Помню, покойный Маршал Советского Союза Сергей Федорович Ахромеев, увидев меня, воскликнул:
— Да сможете ли вы понять все, что происходило в конце семидесятых в мире?! Сможете ли посмотреть на события по-государственному?!
Было 30 апреля 1991 года, половина десятого вечера. Именно на это время маршал назначил мне встречу в Кремле. Когда назвали этот срок, я даже переспросил его порученца:
— Тридцатого в двадцать один тридцать?
То есть накануне Первомая и в такое позднее время?
В Кремле практически никого уже не было. Сергей Федорович сидел за столом без кителя, между двумя стопками документов.
— Ну и что вы сможете понять и оценить в вашем возрасте? — назвал он наконец и причину недовольства.
От роду мне было 35 лет, но я, сам прошедший Афганистан, уже вдоволь нахлебался всякой мути в залихватских публикациях о начале афганской эпопеи. Может, у меня и не хватало седых волос, которые внушали бы доверие, но было много злости и желания начать работу по сбору материала о политическом решении на ввод войск в Афганистан. Главным для меня стало понять, не кто вводил войска, а почему их все-таки решили ввести.
И все же Сергей Федорович вышел из-за своего рабочего стола, пригласил сесть. И минут сорок отвечал на вопросы.
Еще короче оказалась встреча-беседа с маршалом Николаем Васильевичем Огарковым. Зная его предвзятое отношение к журналистам и боясь рисковать, познакомился вначале с секретаршей. Она передала мое письмо бывшему начальнику Генерального штаба, а потом, когда маршал не отреагировал на него, соединила меня с ним по телефону.
Каким-то образом удалось уговорить Николая Васильевича на беседу, и он приказал:
— Через два часа жду у себя в кабинете.
— Ну что вы лезете в это дело? — не менее недовольно, чем Ахромеев, проговорил Огарков в первую же минуту. — Жареного хочется?
Мне не хотелось «жареного», мне важно было посмотреть на ситуацию с Афганистаном глазами начальника Генштаба...
— Все, я и так посвятил вам уйму времени, — ровно через двадцать минут после начала встречи встал Огарков и протянул мне для прощания руку.
Но я радовался и этим двадцати минутам, и тем торопливым, обрывочным фразам в блокноте, которые удалось записать (магнитофоном при сборе этого материала я ни разу не воспользовался и чуть ниже объясню почему)...
Хотя самые короткие встречи — не более одной минуты — были с поварами и домработницами с дачи Л. И. Брежнева.
— Мы ничего плохого о Леониде Ильиче говорить не будем, — не пуская даже на порог, в один голос заявляли они.
— Да о плохом я сам прочту в газетах. Вы расскажите, каким он запомнился именно вам.
— Хорошим был. Получше всех новых. И при нем стабильность была, а не застой, как вы, журналисты, пишете. Вы перевернули все с ног на голову, вот сами и радуйтесь.
Радоваться особо было нечему, но уже вырисовывалась картина в том материале, что собирал.
А собирать его начал, испытывая журналистский интерес. В конце восьмидесятых только ленивые газеты и журналы не писали о Громове, командарме сороковой. Тогда и подумалось: Громов-то — последний, а вот кто был первым, кто вводил войска в Афганистан?
Поиски увенчались успехом: первый командующий — генерал-лейтенант Юрий Владимирович Тухаринов уволился в запас, живет в Ташкенте. Предварительный звонок дал надежду: генерал сам посетовал, что о первых забыли начисто, что его имя в советской прессе ни разу еще не упоминалось.
Юрий Владимирович сам пришел ко мне в гостиничный номер. Цепко оглядел его, кивнул на диктофон:
— Убери. Мало ли что я ляпну в разговоре! И вообще — никогда не ходи к людям с магнитофоном.
Затем деловито проверил мои документы и неожиданно спросил:
— А разрешение из Министерства обороны есть, чтобы я рассказывал об этих событиях?
— Откуда?!
— А до какой степени откровенности мне вести разговор, знаешь?
— Да мне бы лучше обо всем...
— Хорошо, а карта Афганистана есть?
— Карта? Зачем?
— А как же я буду показывать, где и как мы шли? Да и названия выветриваются из памяти, а здесь ошибаться нельзя. Ну а вопросы-то хоть имеются?
— О, вопросов целых 56 штук!
Мелко исписанный, листок бумаги генерал забрал с собой на сутки для изучения. Мне этого времени хватило, чтобы слетать в Термез, на место переправы 40-й армии через Амударью и привезти на память командарму букет сухого камыша.
И разговор состоялся...
От встречи категорически ушел в сторону Борис Николаевич Пономарев — заведующий международным отделом ЦК КПСС. Долго изучал меня Григорий Васильевич Романов, член Политбюро ЦК КПСС. Вообще Романов — одна из центральных и драматических фигур в окружении Брежнева. Он и Горбачев, как самые молодые члены Политбюро, были и самыми перспективными на выдвижение в партийной иерархии. Сам Брежнев, похоже, сделал выбор в пользу Романова: ему стали поручаться ответственные визиты за рубеж, в своих речах Генеральный секретарь словно мимоходом стал называть имя Григория Васильевича в первых рядах. И тут же в Ленинград зачастили всякого рода бизнесмены, дипломаты, туристы из США — Романов прощупывался как преемник Брежнева. Видимо, вывод для них был неутешителен: Романов был до мозга костей государственник, оборонщик и в рот Западу не смотрел. Поэтому в перспективе западный мир мог удовлетворить только Горбачев — со всеми улыбающийся, желающий всем понравиться и прямо-таки светящийся от своего положения.
И вскоре через одно из посольств — то ли Малайзии, то ли какого другого государства — пришла в Москву весть: свадьбу своей дочери Григорий Романов устроил в Эрмитаже, где гостей потчевали из царской посуды. Слух пошел гулять по стране, в Ленинград срочно отправилась на проверку комиссия. Брежнев, сам, кстати, совершенно равнодушно относившийся к роскоши, впервые глянул на своего любимца с подозрением. Этого оказалось достаточно, чтобы перехватилась инициатива.
Прежде чем завершить рассказ о Романове, приведу еще один документ, касающийся Афганистана и Горбачева в бытность его Генеральным секретарем. Он здесь как нельзя кстати, ибо Михаила Сергеевича отличали не только самовлюбленность и желание всем понравиться. Бывший Генсек постоянно являл миру свою неосведомленность во всем, что касалось трагических событий в стране во время его правления. То он ничего не знал про Тбилиси, то про Вильнюс, а уж про трагические дни в Баку и вообще слыхом не слыхивал.
Обходит в своих воспоминаниях он стороной и Афганистан. Но уж если писать историю, то пусть появится на свет хотя бы один документ, утверждающий: все знал Михаил Сергеевич и про всё ведал.
Документ (Послание т. Горбачева М. С. т. Наджибулле. Утверждено на заседании Политбюро ЦК КПСС от 11 декабря 1989 года. Протокол № 175):
«...В деле отражения варварских действий оппозиций в отношении городов, мирного гражданского населения, срыва ее наступательных акций большое значение имеют, несомненно, ответные ракетные удары. Советская Сторона приняла некоторое время назад, как Вам известно, решение о выделении дополнительно для афганских друзей 500 ракет Р-300. В связи с этим крайне желательно, чтобы поставляемые ракеты Р-300 расходовались наиболее рациональным образом. Хочу особо подчеркнуть, что мы пошли на это путем изъятия таких ракет из советских воинских подразделений. Возобновлены поставки такого эффективного средства, каким является „Луна-М“. С конца ноябри до нового, 1990 года Афганской стороне будет передано 100 таких ракет.
Мы подтверждаем свою готовность поставить вам современные самолеты МиГ-29...»
Так вот, это о конкуренте Романова на пост Генсека. А самого Романова я разыскал на даче, которую ему разрешили снимать на летние месяцы. Шел мелкий дождик, в дачном поселке не было видно ни души, чтобы спросить, где живут Романовы. Вдруг увидел человека в спортивном костюме, который подкапывал грядку у крылечка.
Я подошел. То ли в самом деле неслышно, то ли дождь перебивал все звуки, но когда я кашлянул над дачником, он достаточно откровенно испуганно поднял голову. Я не поверил своим глазам — это был как раз сам Романов.
Поняв, что невольно испугал человека, я торопливо представился:
— Извините, Григорий Васильевич, но я ищу как раз вас. — И, чтобы совсем успокоить его, добавил: — Я — майор Иванов.
А теперь представьте: вечер, дождь, совершенно пустой поселок, незаметно подошедший человек в гражданском плаще, который сообщает, что он майор и что ищет как раз Романова. А на дворе — буйство дикой демократии, когда самые рьяные радикалы требовали мщения для всех бывших работников ЦК, не говоря уже о Политбюро.
По крайней мере, к испугу, непониманию происходящего добавилось выражение и обреченности. Однако вскоре все выяснилось, Григорий Васильевич взял мои вопросы и пообещал найти меня сам, если сочтет это нужным. Потом мне передавали офицеры из разных ведомств, что мной интересуется в разных инстанциях бывший член Политбюро товарищ Романов. Однако что-то, видимо, не понравилось ему то ли во мне, то ли в оценках, которые мне кем-то давались, и к Григорию Васильевичу я приглашен не был. О чем сожалею до сих пор.
Но тем не менее материал накапливался, уже можно было садиться за его систематизацию, работу над какими-то главами. Но тут случился полет в космос японского журналиста. Я, конечно, как и многие военные коллеги по печати, написал рапорт начальнику Центра подготовки космонавтов. Перебирая, приводя в порядок свой афганский архив после окончания работы над романом, я обнаружил и эту свою просьбу.
«Начальнику Центра подготовки космонавтов
от майора ИВАНОВА Николая Федоровича
Рапорт
Прошу рассмотреть мою кандидатуру для подготовки к космическому полету на орбитальной станции «Мир» в качестве журналиста. Готов также выполнять любой другой объем работ, необходимый в полете.
32 года, семь лет служил в дивизионках воздушно-десантных войск, имею около пятидесяти прыжков с парашютом из различных типов самолетов. В качестве корреспондента солдатской газеты полтора года служил в Афганистане, имею орден «За службу Родине в ВС СССР» III ст., медаль «За отвагу» и знак ЦК ВЛКСМ «Воинская доблесть». Последние четыре года возглавлял отдел очерка и публицистики журнала «Советский воин». Неоднократно бывал на Байконуре, писал о нем, освещал на страницах журнала полет «Бурана». Ныне — сотрудник Военно-художественной студии писателей.
Член Союза журналистов СССР, автор двух книг.
Воинское звание — майор. Член КПСС с 1975 года.
Рост 172 см. Занимался борьбой, гимнастикой.
Женат, двое детей. Живу в Москве. Родом — из села Страчево Брянской области».
Кстати, первого афганского космонавта готовил в полет один из героев книги полковник Аслам Ватанджар, назначенный в 1987—1988 гг. руководителем программы космического полета.
Я имел определенные шансы на то, чтобы по крайней мере мой рапорт, если бы я его подал, не затерялся: в плюс шла моя воздушно-десантная подготовка, журнальные материалы по космической тематике, и я был в хороших отношениях с генерал-лейтенантом И. И. Куринным, членом Военного совета космических частей, который в свою очередь познакомил меня с Германом Степановичем Титовым.
Но выше космоса и звезд оказалось все-таки слово: я прекрасно понимал, что, случись удача при отборе кандидатов в космонавты, о работе над романом придется забыть. А письменный стол все притягивал и притягивал. И после долгих и мучительных раздумий я отказался от этой затеи и взял билет в очередную командировку по сбору материалов об Афгане.
Так рождалась и складывалась эта книга. Повторюсь, что конечно же не все в ней сказано и последняя точка не поставлена. Буду крайне признателен всем, кто добавит в нее свои, неизвестные ранее страницы. Эта тема, право, стоит того, чтобы возвращаться к ней еще и еще раз...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48