Всю жизнь был на комсомольской и партийной работе. Защитил диссертацию на тему «Роль ЦК КП Узбекистана в военно-патриотическом воспитании молодёжи». Кандидат исторических наук. Книги «Воспитывать патриотов Родины», «Школа мужества», «По пути отцов», которые он написал, просил приобщить к материалам уголовного дела. Вот только никак не мог внятно объяснить, как ему, родившемуся в 1940 г ., удалось получить медали за участие в Великой Отечественной войне и оборону Халкин-Гола. «Мне давали, я брал», – наконец, изрёк вожак молодёжи. Не любил он и других некоторых вопросов, например, о причинах приписок числа комсомольцев в органах внутренних дел республики.
«Если нужно дотянуться до хлеба – наступи на Коран». Такое толкование ислама приходилось не раз слышать от верующих в Аллаха партаппаратчиков. Сунул на лапу, и в твою область идут мостовые перекрытия, предназначенные для БАМа, газовые трубы для Уренгоя, бетонные покрытия для взлётно-посадочной полосы на Байконуре. За взятки строились коттеджи и охотничьи домики для собственных услад и отдохновения родственников, распределялись путёвки, освобождались от службы в армии и от уголовной ответственности.
Не более чтили священное коммунистическое писание и сиятельные партийные бонзы в Москве. Во Дворце Съездов, Георгиевском зале Кремля, в особняках на Старой площади следователей-профессионалов часто не покидает ощущение, что находишься прямо на месте происшествия. На память приходят десятки эпизодов из многотомного уголовного дела. Факты передачи конвертов с деньгами не зафиксированы разве что в Мавзолее Ленина и то, вероятно, потому, что там слишком людно. Материалы уголовного дела бесстрастно свидетельствуют, что перераспределение наворованного наиболее интенсивно происходило во время проведения Съездов КПСС, совещаний, Пленумов ЦК, сессий Верховного Совета СССР. «Когда я приходил в ЦК КПСС, – откровенничал, например, Каримов, – то на меня все так и смотрели, что я принёс. Как будто я должен. Без взятки там ни один вопрос не решить». А таких Каримовых слеталось на эти «судьбоносные» партийные и иные мероприятия тысячи.
Надо заметить, что московские коррупционеры отличались этакой деликатностью, что ли, при взимании дани с региональных руководителей. Вырабатывался даже своеобразный стиль поведения, весьма характерный, скажем, для заведующего сектором орготдела ЦК КПСС Виктора Смирнова, курировавшего партийные кадры Средней Азии.
В показаниях первого секретаря Ташкентского обкома партии Мусаханова от 28 октября 1987 г. говорится: «…В Москве я зашёл в сектор к Смирнову. После разговора по служебным делам Смирнов попросил меня достать в Ташкенте ювелирный набор из серёг с камнем „бирюса“, так как в Москве он не мог приобрести. Объяснил, что у его супруги должен быть вскоре день рождения, и он хотел бы сделать ей подарок. Смирнов заранее меня предупредил, что стоимость драгоценностей он оплатит. Я согласился ему помочь. По возвращении в Ташкент я дал поручение заведующему финхозотделом обкома партии Бузрукову приобрести комплект драгоценностей. Вскоре он принёс мне серьги и кольцо с камнем „бирюса“ и я оплатил ему 700 или 800 рублей. Так совпало, что с приближением дня рождения супруги Смирнова я по служебным делам оказался в Москве и взял с собой этот комплект. В кабинете Смирнова я передал ему эти украшения в пластмассовой коробочке. Он осмотрел их, ему очень понравился набор, поблагодарил. Потом спросил меня, сколько стоит. Я ответил, что это подарок от меня, но он настоял, и я сказал ему цену. Он взял из сейфа деньги – 700 или 800 рублей, и передал их. Мне стало неудобно, т.к. я хотел сделать ему подарок, а получилось, что он его оплатил. Тогда я вытащил из портфеля приготовленные заранее 8 000 руб., завёрнутые аккуратно в маленький свёрток, и положил перед Смирновым. Сказал, что это передайте Вашей супруге небольшой сувенир на память, от моего имени поздравьте её. Сказал, что обязан его дружеским расположением ко мне. Он поблагодарил, я вышел из кабинета. Кабинет Смирнова располагался в новом здании ЦК в пристройке-многоэтажке на 4 этаже…»
Изящно, не правда ли?
Как мы убедились в ходе следствия, все руководители областного и республиканского уровня в Узбекистане наизусть знали даты рождения Смирнова, его жены и дочери. Не только Мусаханову, но и многим другим он заказывал приобрести те или иные вещи и нередко оплачивал их. Но вот вручаемые одновременно с этими вещицами крупные денежные взятки никакого протеста у него не вызывали. Это был, если хотите, его почерк. Такие же характерные уловки использовал Смирнов, когда над ним нависла угроза разоблачения. Вот что говорится в показаниях Каримова от 23 февраля 1987 г .: «…О намечавшемся моём аресте Смирнов также заранее был осведомлён и примерно за два месяца до него, в июне 1984 г. он возвратил мне каракулевую шубу 44 размера, которую я дал ему в ноябре 1982 г. Тем самым, как я понял его действия, Смирнов хотел показать, что его со мной ничего не связывает. В этот период я с семьёй проживал в Ташкенте, работал заместителем министра мелиорации и водного хозяйства. Шуба была доставлена мне в служебный кабинет в моё отсутствие… Почти одновременно с возвращением шубы Смирнов вернул мне 500 рублей – очень незначительную сумму от того, что получил меня в виде взяток… А получил он от меня за ряд лет деньгами, промышленными товарами на общую сумму более 55 000 рублей…»
Нет, что ни говори, а нравы кремлёвской коррумпированной элиты были куда более изысканными. Запуская руку в государственную казну или принимая подношения с мест, они не прочь были при этом ещё и повыпендриваться.
26 ноября 1980 г. Щёлокову исполнялось 70 лет. Подарок для Министра внутренних дел СССР, члена ЦК КПСС, Героя Социалистического Труда, кавалера орденов Ленина, Красного Знамени, Октябрьской Революции, Красной Звезды, Трудового Красного Знамени и других наград, конечно же, не мог быть заурядным. А посему с ведома Щёлокова и Чурбанова работники ХОЗУ МВД подобрали в Гохране золотые часы марки «Налпако» с золотой бортовой цепью. Их передали на Московский экспериментальный ювелирный завод для реставрации, оттуда 20 ноября 1980 г. часы поступили в магазин «Самоцветы», а 21 ноября 1980 г. были приобретены работниками ХОЗУ МВД по цене: часы – 2 300 руб., цепь – 1 700 руб. Конечно, стоимость их, как и других изделий, которые любили выбирать себе вожди в Гохране, явно занижена.
26 ноября 1980 г. Чурбанов вручил часы и цепь Щёлокову, а 28 декабря 1980 г. утвердил фиктивный акт о том, что часы за 4 000 руб. подарены МВД… кому бы вы думали? – Густаву Гусаку! Этот эпизод подробно описан в приговоре Верховного суда СССР по делу Чурбанова. Сам Чурбанов подтвердил, что в день 70-летия Щёлокова вручил ему золотые часы и цепь, приобретённые работниками ХОЗУ, а позднее подписал акт об их списании якобы на подарок Гусаку. Он также отметил, что у него был доверительный разговор со Щёлоковым, и тот сам намекнул ему, что неплохо бы в качестве подарка приобрести ему хорошие старинные часы.
15 мая 1984 г. по этому поводу в качестве свидетеля был допрошен и Щёлоков, который подтвердил, что Чурбанов преподнёс ему золотые часы и цепь. Но выдать их отказался, заявив, что эти часы с цепью он потом «подарил другому лицу, имя которого называть не считает удобным». Щёлоков разыграл благородное недоумение и по поводу того, что уворованные в государственной казне часики списали на Гусака: «О передаче золотых карманных часов тов. Густаву Гусаку по случаю его дня рождения через министра внутренних дел ЧССР тов. Обзина мне ничего неизвестно, и этот акт я увидел впервые сегодня на допросе…»
Однако бывший начальник ХОЗУ МВД генерал-майор В. Калинин, под непосредственным руководством которого осуществлялось казнокрадство, был более откровенен на следствии: «После получения часов я был вызван к первому заместителю Министра внутренних дел Чурбанову, который мне сказал передать ему эти часы с цепочкой, он будет делать подарок министру. Я спросил, на кого списать, он ответил: „На наших демократических друзей“. Я пошёл к Щёлокову, доложил. Он мне сказал: „Ну, если хочет подарить Чурбанов, пусть дарит“. Я вернулся к Чурбанову, и он предложил мне списать часы с цепочкой на подарок Генеральному секретарю ЦК КПЧ, Президенту ЧССР Густаву Гусаку от МВД СССР. Акт на списание с этой формулировкой был утверждён Чурбановым».
Нет в живых Щёлокова, Гусака. Нет в государственной казне и старинных золотых часов. Растащены антикварные предметы, произведения живописи, иконы и многие другие ценности из нашего национального достояния. Разворованы алмазы и бриллианты, испарился золотой и платиновый запас, прикарманены миллиарды в иностранной валюте.
Личная жизнь Рано Хабибовны
Всего четыре месяца проработала школьной учительницей педагог по специальности Рано Абдуллаева. Её увлекла комсомольская работа. Стала Рано первым секретарём ЦК ЛКСМ Узбекистана, затем – заместителем Председателя Совета Министров республики, потом – секретарём ЦК республиканской компартии. Защитила рано кандидатскую диссертацию на тему: «Деятельность комсомола Узбекистана в годы семилетки 1959-1965 гг.» Тему для докторской выбрала не менее сложную: «Руководство КПСС Советами в условиях развитого социализма». Стала доктором исторических наук. Из-под пера её вышли книги «Эстафета преобразований», «Юность моя – комсомол», «Руководство КПСС Советами в условиях развитого социализма». Член Верховного Совета СССР, Верховного Совета республики, делегат партийных съездов, увешанная правительственными наградами, она в составе комсомольских и партийных делегаций объехала весь мир. Подследственную просто распирало от важности собственной персоны и значимости её заслуг. «Я – единственная женщина – секретарь ЦК по идеологии, – твердила она на допросах, – меня сама Раиса Максимовна знает». Искренне возмущалась тем, что следствие к ней придирается, пытаясь выяснить, почему ремонт её коттеджа обошёлся государству в 36 тысяч рублей, каким образом удавалось её сыну менять, как перчатки, автомашины, как обеспечивались квартирами родственники и друзья. «Все так жили, не я одна»,– слышали в ответ следователи, и не было никакого сомнения в том, что говорится это с истинной партийной убеждённостью.
Из показаний Абдуллаевой 25 ноября 1987 г .:
«…На первоначальном этапе следствия по моему делу я занимала недостаточно искреннюю позицию в части получения от должностных лиц тех или иных материальных ценностей. На это у меня имелись свои причины, причём главная из них заключалась в том, что это затрагивало мою личную жизнь, затрагивало меня как женщину. Дело в том, что с 1967 г. по 1983 г. я находилась в интимных отношениях с первым секретарём ЦК КП Узбекистана Рашидовым, была его любовницей. Я любила его, и мне всегда казалось, что он отвечает мне теми же чувствами. Мы периодически встречались с ним у него дома, в г. Москве в гостинице. Последний раз подобная встреча с ним была у меня в сентябре 1983 г ., незадолго до его смерти. О наших близких с ним отношениях, хотя мы не афишировали по известным причинам свою связь, знали некоторые лица из актива республики, в частности, секретари ЦК, многие первые секретари обкомов партии. Соответственно, это определяло и их отношение ко мне как к близкому к Рашидову человеку, старались получше встретить, льстили, стремились как-то отличиться в моих глазах. Поэтому ряд должностных лиц и вручали мне деньги, ювелирные изделия, и многое из полученного я передавала самому Рашидову. Таким образом, многие противозаконные действия с моей стороны были связаны с Рашидовым, с нашими близкими с ним отношениями. Поэтому я прошу понять меня и как женщину, что мне было трудно перейти черту и рассказать о своих отношениях с Рашидовым и связанными с этими отношениями некоторых преступных фактах.
Сейчас я приняла твёрдое решение чистосердечно рассказать обо всём, ничего не скрывая, о чём и написала сегодня в явке с повинной, которую передала администрации следственного изолятора для следствия. Отныне я намерена последовательно и твёрдо вскрывать все негативные факты, которые происходили в моей жизни и в жизни республики, потому что мне небезразлично всё там происходящее. Своим правдивым рассказом я желаю внести свой вклад в дело борьбы с негативными явлениями, не скрывая и своих конкретных действий…»
Из показаний Абдуллаевой 27 ноября 1987 г .:
«…Айтмуратова Ережепа я знаю с того времени, когда в 1971 г. стала заместителем Председателя Совета Министров УзССР по культуре, а Айтмуратов в это время являлся Председателем Совета Министров Каракалпакской АССР. Между нами были ровные, деловые, хорошие отношения… В 1980 г. после одного из заседаний Совмина Айтмуратов зашёл ко мне в кабинет. В это время тяжело болел секретарь ЦК КП Узбекистана по сельскому хозяйству Ю. Курбанов, и многим было понятно, что он уже не поднимется. С Айтмуратовым мы говорили по служебным делам, потом он перевёл разговор на болезнь Курбанова, что хотел бы уехать из Каракалпакии. Хотя он прямо не сказал о своём желании занять место секретаря ЦК вместо Курбанова, но это было очевидно из существа разговора. Кроме того, я поняла, что это прелюдия и что за разговором последует дача взятки… Я ему прямо сказала, что поняла его и поговорю об этом с Рашидовым. Айтмуратов обрадовался, стал благодарить меня, после чего вынул из портфеля бумажный свёрток и вручил его мне… В свёртке был конверт с деньгами в сумме 5 000 руб. После пересчёта денег я всё вновь также завернула и решила отнести это Рашидову. Я была уверена, что Айтмуратов знал о моих интимных отношениях с Рашидовым, поэтому и обратился ко мне за содействием как к любовнице Рашидова…
В этот день я не успела связаться с Рашидовым, а на другой день позвонила ему и он сказал зайти вечером. Вечером я пришла в кабинет Рашидова, подробно рассказала ему о состоявшемся разговоре с Айтмуратовым и вручила ему от Айтмуратова свёрток с 5 000 руб. Рашидов взял деньги и положил их или в стол, или на полочку под телефонами. Рашидов в принципе не возражал против кандидатуры Айтмуратова, но дал понять, что решение этого вопроса является преждевременным, поскольку Курбанова не следует хоронить раньше времени.
Примерно через 6-7 месяцев после этого Курбанов скончался. Я вновь заходила к Рашидову и напомнила о кандидатуре Айтмуратова. Он улыбнулся и сказал: «Ну и настырная ты, разве я могу тебе отказать», т.е. дал понять, что вопрос с Айтмуратовым будет решён положительно. Так и произошло, Айтмуратов стал секретарём ЦК КП Узбекистана по сельскому хозяйству…»
По-разному вели себя партийные функционеры в период расследования дела. Командир дивизиона ГАИ Иззатов, к примеру, выйдя от следователя после очередного допроса, умудрился вновь получить взятку. Председатель Каганского райпо Шарипов жестоко отдубасил своего племянника, изобличившего его на допросе, поместил в больницу и попытался свалить избиение на следователей. Председатель Совета Министров Худайбердиев спрятался в дурдом и, обложившись учебниками по психиатрии, изучал симптомы шизофрении и других освобождавших от уголовной ответственности заболеваний. Второй секретарь ЦК КП Узбекистана Осетров, убедившись после 30 очных ставок, что окончательно заврался, отказался давать какие-либо показания и встречал изобличающих его лиц исключительно матерной бранью. Чего только не предпринимают подследственные, чтобы выпутаться из уголовного дела. Их можно понять, да и следователи привыкли уже ничему не удивляться. Но Абдуллаева поначалу просто ошарашила следствие.
В первые недели после ареста она, вопреки фактам, начисто отрицала всё. Тогда провели ряд очных ставок, на которых сослуживцы изобличали её в коррупции, после чего от Абдуллаевой поступает явка с повинной, где излагается такая версия: дескать, «иногда я получала в небольших размерах взятки, но лишь часть средств оставляла себе, остальное передавала Рашидову, который был моим любовником».
Вот те на! Уж кто-кто, а Рашидов был предметом нашего очень пристального внимания: не давали покоя его огромные капиталы, которые по самым минимальным подсчётам составляли более 100 миллионов рублей. Но никаких сведений о любовных похождениях престарелого республиканского вождя у нас не было. Кроме того, надо было просто знать главную хранительницу домашнего очага Рашидова и его миллионов Хурсанд Гафуровну, женщину такого крутого нрава, что узнай она про любовные шашни Шарафа Рашидовича, от Рано Хабибовны мокрое место только бы и осталось. Но эмоции эмоциями, а следствие обязано проверить все, даже бредовые версии. Были допрошены лица из ближайшего окружения Рашидова, и они начисто опровергали возможность любовной связи его с Абдуллаевой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
«Если нужно дотянуться до хлеба – наступи на Коран». Такое толкование ислама приходилось не раз слышать от верующих в Аллаха партаппаратчиков. Сунул на лапу, и в твою область идут мостовые перекрытия, предназначенные для БАМа, газовые трубы для Уренгоя, бетонные покрытия для взлётно-посадочной полосы на Байконуре. За взятки строились коттеджи и охотничьи домики для собственных услад и отдохновения родственников, распределялись путёвки, освобождались от службы в армии и от уголовной ответственности.
Не более чтили священное коммунистическое писание и сиятельные партийные бонзы в Москве. Во Дворце Съездов, Георгиевском зале Кремля, в особняках на Старой площади следователей-профессионалов часто не покидает ощущение, что находишься прямо на месте происшествия. На память приходят десятки эпизодов из многотомного уголовного дела. Факты передачи конвертов с деньгами не зафиксированы разве что в Мавзолее Ленина и то, вероятно, потому, что там слишком людно. Материалы уголовного дела бесстрастно свидетельствуют, что перераспределение наворованного наиболее интенсивно происходило во время проведения Съездов КПСС, совещаний, Пленумов ЦК, сессий Верховного Совета СССР. «Когда я приходил в ЦК КПСС, – откровенничал, например, Каримов, – то на меня все так и смотрели, что я принёс. Как будто я должен. Без взятки там ни один вопрос не решить». А таких Каримовых слеталось на эти «судьбоносные» партийные и иные мероприятия тысячи.
Надо заметить, что московские коррупционеры отличались этакой деликатностью, что ли, при взимании дани с региональных руководителей. Вырабатывался даже своеобразный стиль поведения, весьма характерный, скажем, для заведующего сектором орготдела ЦК КПСС Виктора Смирнова, курировавшего партийные кадры Средней Азии.
В показаниях первого секретаря Ташкентского обкома партии Мусаханова от 28 октября 1987 г. говорится: «…В Москве я зашёл в сектор к Смирнову. После разговора по служебным делам Смирнов попросил меня достать в Ташкенте ювелирный набор из серёг с камнем „бирюса“, так как в Москве он не мог приобрести. Объяснил, что у его супруги должен быть вскоре день рождения, и он хотел бы сделать ей подарок. Смирнов заранее меня предупредил, что стоимость драгоценностей он оплатит. Я согласился ему помочь. По возвращении в Ташкент я дал поручение заведующему финхозотделом обкома партии Бузрукову приобрести комплект драгоценностей. Вскоре он принёс мне серьги и кольцо с камнем „бирюса“ и я оплатил ему 700 или 800 рублей. Так совпало, что с приближением дня рождения супруги Смирнова я по служебным делам оказался в Москве и взял с собой этот комплект. В кабинете Смирнова я передал ему эти украшения в пластмассовой коробочке. Он осмотрел их, ему очень понравился набор, поблагодарил. Потом спросил меня, сколько стоит. Я ответил, что это подарок от меня, но он настоял, и я сказал ему цену. Он взял из сейфа деньги – 700 или 800 рублей, и передал их. Мне стало неудобно, т.к. я хотел сделать ему подарок, а получилось, что он его оплатил. Тогда я вытащил из портфеля приготовленные заранее 8 000 руб., завёрнутые аккуратно в маленький свёрток, и положил перед Смирновым. Сказал, что это передайте Вашей супруге небольшой сувенир на память, от моего имени поздравьте её. Сказал, что обязан его дружеским расположением ко мне. Он поблагодарил, я вышел из кабинета. Кабинет Смирнова располагался в новом здании ЦК в пристройке-многоэтажке на 4 этаже…»
Изящно, не правда ли?
Как мы убедились в ходе следствия, все руководители областного и республиканского уровня в Узбекистане наизусть знали даты рождения Смирнова, его жены и дочери. Не только Мусаханову, но и многим другим он заказывал приобрести те или иные вещи и нередко оплачивал их. Но вот вручаемые одновременно с этими вещицами крупные денежные взятки никакого протеста у него не вызывали. Это был, если хотите, его почерк. Такие же характерные уловки использовал Смирнов, когда над ним нависла угроза разоблачения. Вот что говорится в показаниях Каримова от 23 февраля 1987 г .: «…О намечавшемся моём аресте Смирнов также заранее был осведомлён и примерно за два месяца до него, в июне 1984 г. он возвратил мне каракулевую шубу 44 размера, которую я дал ему в ноябре 1982 г. Тем самым, как я понял его действия, Смирнов хотел показать, что его со мной ничего не связывает. В этот период я с семьёй проживал в Ташкенте, работал заместителем министра мелиорации и водного хозяйства. Шуба была доставлена мне в служебный кабинет в моё отсутствие… Почти одновременно с возвращением шубы Смирнов вернул мне 500 рублей – очень незначительную сумму от того, что получил меня в виде взяток… А получил он от меня за ряд лет деньгами, промышленными товарами на общую сумму более 55 000 рублей…»
Нет, что ни говори, а нравы кремлёвской коррумпированной элиты были куда более изысканными. Запуская руку в государственную казну или принимая подношения с мест, они не прочь были при этом ещё и повыпендриваться.
26 ноября 1980 г. Щёлокову исполнялось 70 лет. Подарок для Министра внутренних дел СССР, члена ЦК КПСС, Героя Социалистического Труда, кавалера орденов Ленина, Красного Знамени, Октябрьской Революции, Красной Звезды, Трудового Красного Знамени и других наград, конечно же, не мог быть заурядным. А посему с ведома Щёлокова и Чурбанова работники ХОЗУ МВД подобрали в Гохране золотые часы марки «Налпако» с золотой бортовой цепью. Их передали на Московский экспериментальный ювелирный завод для реставрации, оттуда 20 ноября 1980 г. часы поступили в магазин «Самоцветы», а 21 ноября 1980 г. были приобретены работниками ХОЗУ МВД по цене: часы – 2 300 руб., цепь – 1 700 руб. Конечно, стоимость их, как и других изделий, которые любили выбирать себе вожди в Гохране, явно занижена.
26 ноября 1980 г. Чурбанов вручил часы и цепь Щёлокову, а 28 декабря 1980 г. утвердил фиктивный акт о том, что часы за 4 000 руб. подарены МВД… кому бы вы думали? – Густаву Гусаку! Этот эпизод подробно описан в приговоре Верховного суда СССР по делу Чурбанова. Сам Чурбанов подтвердил, что в день 70-летия Щёлокова вручил ему золотые часы и цепь, приобретённые работниками ХОЗУ, а позднее подписал акт об их списании якобы на подарок Гусаку. Он также отметил, что у него был доверительный разговор со Щёлоковым, и тот сам намекнул ему, что неплохо бы в качестве подарка приобрести ему хорошие старинные часы.
15 мая 1984 г. по этому поводу в качестве свидетеля был допрошен и Щёлоков, который подтвердил, что Чурбанов преподнёс ему золотые часы и цепь. Но выдать их отказался, заявив, что эти часы с цепью он потом «подарил другому лицу, имя которого называть не считает удобным». Щёлоков разыграл благородное недоумение и по поводу того, что уворованные в государственной казне часики списали на Гусака: «О передаче золотых карманных часов тов. Густаву Гусаку по случаю его дня рождения через министра внутренних дел ЧССР тов. Обзина мне ничего неизвестно, и этот акт я увидел впервые сегодня на допросе…»
Однако бывший начальник ХОЗУ МВД генерал-майор В. Калинин, под непосредственным руководством которого осуществлялось казнокрадство, был более откровенен на следствии: «После получения часов я был вызван к первому заместителю Министра внутренних дел Чурбанову, который мне сказал передать ему эти часы с цепочкой, он будет делать подарок министру. Я спросил, на кого списать, он ответил: „На наших демократических друзей“. Я пошёл к Щёлокову, доложил. Он мне сказал: „Ну, если хочет подарить Чурбанов, пусть дарит“. Я вернулся к Чурбанову, и он предложил мне списать часы с цепочкой на подарок Генеральному секретарю ЦК КПЧ, Президенту ЧССР Густаву Гусаку от МВД СССР. Акт на списание с этой формулировкой был утверждён Чурбановым».
Нет в живых Щёлокова, Гусака. Нет в государственной казне и старинных золотых часов. Растащены антикварные предметы, произведения живописи, иконы и многие другие ценности из нашего национального достояния. Разворованы алмазы и бриллианты, испарился золотой и платиновый запас, прикарманены миллиарды в иностранной валюте.
Личная жизнь Рано Хабибовны
Всего четыре месяца проработала школьной учительницей педагог по специальности Рано Абдуллаева. Её увлекла комсомольская работа. Стала Рано первым секретарём ЦК ЛКСМ Узбекистана, затем – заместителем Председателя Совета Министров республики, потом – секретарём ЦК республиканской компартии. Защитила рано кандидатскую диссертацию на тему: «Деятельность комсомола Узбекистана в годы семилетки 1959-1965 гг.» Тему для докторской выбрала не менее сложную: «Руководство КПСС Советами в условиях развитого социализма». Стала доктором исторических наук. Из-под пера её вышли книги «Эстафета преобразований», «Юность моя – комсомол», «Руководство КПСС Советами в условиях развитого социализма». Член Верховного Совета СССР, Верховного Совета республики, делегат партийных съездов, увешанная правительственными наградами, она в составе комсомольских и партийных делегаций объехала весь мир. Подследственную просто распирало от важности собственной персоны и значимости её заслуг. «Я – единственная женщина – секретарь ЦК по идеологии, – твердила она на допросах, – меня сама Раиса Максимовна знает». Искренне возмущалась тем, что следствие к ней придирается, пытаясь выяснить, почему ремонт её коттеджа обошёлся государству в 36 тысяч рублей, каким образом удавалось её сыну менять, как перчатки, автомашины, как обеспечивались квартирами родственники и друзья. «Все так жили, не я одна»,– слышали в ответ следователи, и не было никакого сомнения в том, что говорится это с истинной партийной убеждённостью.
Из показаний Абдуллаевой 25 ноября 1987 г .:
«…На первоначальном этапе следствия по моему делу я занимала недостаточно искреннюю позицию в части получения от должностных лиц тех или иных материальных ценностей. На это у меня имелись свои причины, причём главная из них заключалась в том, что это затрагивало мою личную жизнь, затрагивало меня как женщину. Дело в том, что с 1967 г. по 1983 г. я находилась в интимных отношениях с первым секретарём ЦК КП Узбекистана Рашидовым, была его любовницей. Я любила его, и мне всегда казалось, что он отвечает мне теми же чувствами. Мы периодически встречались с ним у него дома, в г. Москве в гостинице. Последний раз подобная встреча с ним была у меня в сентябре 1983 г ., незадолго до его смерти. О наших близких с ним отношениях, хотя мы не афишировали по известным причинам свою связь, знали некоторые лица из актива республики, в частности, секретари ЦК, многие первые секретари обкомов партии. Соответственно, это определяло и их отношение ко мне как к близкому к Рашидову человеку, старались получше встретить, льстили, стремились как-то отличиться в моих глазах. Поэтому ряд должностных лиц и вручали мне деньги, ювелирные изделия, и многое из полученного я передавала самому Рашидову. Таким образом, многие противозаконные действия с моей стороны были связаны с Рашидовым, с нашими близкими с ним отношениями. Поэтому я прошу понять меня и как женщину, что мне было трудно перейти черту и рассказать о своих отношениях с Рашидовым и связанными с этими отношениями некоторых преступных фактах.
Сейчас я приняла твёрдое решение чистосердечно рассказать обо всём, ничего не скрывая, о чём и написала сегодня в явке с повинной, которую передала администрации следственного изолятора для следствия. Отныне я намерена последовательно и твёрдо вскрывать все негативные факты, которые происходили в моей жизни и в жизни республики, потому что мне небезразлично всё там происходящее. Своим правдивым рассказом я желаю внести свой вклад в дело борьбы с негативными явлениями, не скрывая и своих конкретных действий…»
Из показаний Абдуллаевой 27 ноября 1987 г .:
«…Айтмуратова Ережепа я знаю с того времени, когда в 1971 г. стала заместителем Председателя Совета Министров УзССР по культуре, а Айтмуратов в это время являлся Председателем Совета Министров Каракалпакской АССР. Между нами были ровные, деловые, хорошие отношения… В 1980 г. после одного из заседаний Совмина Айтмуратов зашёл ко мне в кабинет. В это время тяжело болел секретарь ЦК КП Узбекистана по сельскому хозяйству Ю. Курбанов, и многим было понятно, что он уже не поднимется. С Айтмуратовым мы говорили по служебным делам, потом он перевёл разговор на болезнь Курбанова, что хотел бы уехать из Каракалпакии. Хотя он прямо не сказал о своём желании занять место секретаря ЦК вместо Курбанова, но это было очевидно из существа разговора. Кроме того, я поняла, что это прелюдия и что за разговором последует дача взятки… Я ему прямо сказала, что поняла его и поговорю об этом с Рашидовым. Айтмуратов обрадовался, стал благодарить меня, после чего вынул из портфеля бумажный свёрток и вручил его мне… В свёртке был конверт с деньгами в сумме 5 000 руб. После пересчёта денег я всё вновь также завернула и решила отнести это Рашидову. Я была уверена, что Айтмуратов знал о моих интимных отношениях с Рашидовым, поэтому и обратился ко мне за содействием как к любовнице Рашидова…
В этот день я не успела связаться с Рашидовым, а на другой день позвонила ему и он сказал зайти вечером. Вечером я пришла в кабинет Рашидова, подробно рассказала ему о состоявшемся разговоре с Айтмуратовым и вручила ему от Айтмуратова свёрток с 5 000 руб. Рашидов взял деньги и положил их или в стол, или на полочку под телефонами. Рашидов в принципе не возражал против кандидатуры Айтмуратова, но дал понять, что решение этого вопроса является преждевременным, поскольку Курбанова не следует хоронить раньше времени.
Примерно через 6-7 месяцев после этого Курбанов скончался. Я вновь заходила к Рашидову и напомнила о кандидатуре Айтмуратова. Он улыбнулся и сказал: «Ну и настырная ты, разве я могу тебе отказать», т.е. дал понять, что вопрос с Айтмуратовым будет решён положительно. Так и произошло, Айтмуратов стал секретарём ЦК КП Узбекистана по сельскому хозяйству…»
По-разному вели себя партийные функционеры в период расследования дела. Командир дивизиона ГАИ Иззатов, к примеру, выйдя от следователя после очередного допроса, умудрился вновь получить взятку. Председатель Каганского райпо Шарипов жестоко отдубасил своего племянника, изобличившего его на допросе, поместил в больницу и попытался свалить избиение на следователей. Председатель Совета Министров Худайбердиев спрятался в дурдом и, обложившись учебниками по психиатрии, изучал симптомы шизофрении и других освобождавших от уголовной ответственности заболеваний. Второй секретарь ЦК КП Узбекистана Осетров, убедившись после 30 очных ставок, что окончательно заврался, отказался давать какие-либо показания и встречал изобличающих его лиц исключительно матерной бранью. Чего только не предпринимают подследственные, чтобы выпутаться из уголовного дела. Их можно понять, да и следователи привыкли уже ничему не удивляться. Но Абдуллаева поначалу просто ошарашила следствие.
В первые недели после ареста она, вопреки фактам, начисто отрицала всё. Тогда провели ряд очных ставок, на которых сослуживцы изобличали её в коррупции, после чего от Абдуллаевой поступает явка с повинной, где излагается такая версия: дескать, «иногда я получала в небольших размерах взятки, но лишь часть средств оставляла себе, остальное передавала Рашидову, который был моим любовником».
Вот те на! Уж кто-кто, а Рашидов был предметом нашего очень пристального внимания: не давали покоя его огромные капиталы, которые по самым минимальным подсчётам составляли более 100 миллионов рублей. Но никаких сведений о любовных похождениях престарелого республиканского вождя у нас не было. Кроме того, надо было просто знать главную хранительницу домашнего очага Рашидова и его миллионов Хурсанд Гафуровну, женщину такого крутого нрава, что узнай она про любовные шашни Шарафа Рашидовича, от Рано Хабибовны мокрое место только бы и осталось. Но эмоции эмоциями, а следствие обязано проверить все, даже бредовые версии. Были допрошены лица из ближайшего окружения Рашидова, и они начисто опровергали возможность любовной связи его с Абдуллаевой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42