Юджин Пеппероу
Попытка к бегству





Юджин Пеппероу
Попытка к бегству

5 октября 1987 г. Мильтаун, Джорджия.


Милый, милый Юджин!
Только не делай вид, что ты не узнал мой почерк на конверте, хоть мы и не переписывались последние десять лет. Представляю, как, получив это письмо, ты долго ходил вокруг него, не решаясь вскрыть. Потом достал из нагрудного кармана белоснежный носовой платок, тщательно протер стекла очков – сначала правое, затем левое и лишь затем взял ножницы. О, ты всегда был аккуратистом! Когда-то твоя аккуратность просто бесила меня, но сейчас я вспоминаю об этой черте твоего характера прямо-таки с умилением. Теперь я понимаю, что все это было для тебя не столько формой, сколько принципом, определяющим твою порядочность, отношение к жизни, закону, людям, тебя окружающим.
Джин, как ты жил все эти годы? Недавно гостя у меня, мама сказала, что ты по-прежнему один. Милый, можешь не отвечать мне, я знаю, что это из-за меня ты так и не женился. Но жизнь еще не кончилась, и если бы ты только захотел, мы могли бы попробовать зачеркнуть эти разделившие нас десять лет и начать все сначала. Я больше не могу жить со своим мужем, даже если бы очень хотела. Роберт очень изменился сейчас – стал совсем другим, чем десять лет назад, когда посватался ко мне. Боюсь, что ему необходим хороший психиатр, а не жена. Он стал нелюдимым, перессорился с большинством своих старых приятелей, никому не доверяет, кроме своего пса – громадного дога тигровой масти. Муж купил его щенком четыре года назад и теперь души в нем не чает. Это полосатое чудовище не разрешает никому до себя даже дотронуться, а если проходишь слишком близко к нему, опускает голову и начинает глухо рычать на одной ноте, подрагивая лапами. Так становится страшно, кажется, он готов броситься на тебя и разорвать на куски. Роберту это чудовище предано безгранично, несмотря на то, что он за малейшее непослушание вытягивает его плетью, особенно когда возвращается домой изрядно под хмельком и не в духе, а это в последнее время случается все чаще.
В последний год возникли серьезные проблемы с его сыном. Этому балбесу уже идет шестнадцатый год, но муж считает его ребенком и все ему спускает с рук. Когда я сказала, что из-за этого «милого мальчика» вынуждена запираться в спальне, чтобы переодеться, Роберт неожиданно пришел в ярость, крикнул, что я сама подманиваю мальчика, и с размаху ударил меня плетью. Если бы я не успела закрыться рукой, он изуродовал бы, мне лицо. Теперь приходится ходить с повязкой на руке, говорю соседям, что обожглась об электроплиту. Эта последняя капля (если это можно назвать каплей) переполнила чашу моего терпения.
Когда я выходила за Иннеса, мальчику было пять лет и на вид он был обычным ребенком, правда, не очень развитым, необщительным. Его мать вместе с родителями мужа погибла в автомобильной катастрофе. Машину вел Роберт и чудом остался жив, пролежав три месяца в гипсе. Я думала, что мальчик просто замкнут, потому что растет без матери, но оказалось, что с годами его умственное отставание от сверстников становилось все значительнее, а психические отклонения все заметнее. Его мать во время беременности увлекалась наркотиками, а когда Роберт узнал об этом, делать аборт было поздно. Роберт консультировался со специалистами, и ему сказали, что, может быть, все еще обойдется и ребенок родится нормальным, но, увы, ничего не обошлось. В шесть лет «милый мальчик» ловил лягушек, подвешивал их на нитках и поджаривал снизу спичками, заливаясь при этом счастливым смехом. А сейчас этот ублюдок ловит на задворках кошек, приносит их домой и выпускает под носом у дога Джерри, который за кошкой готов хоть на крышу дома забраться. Иногда кошке удается убежать, но чаще он догоняет ее и одним ударом челюстей ломает позвоночник. Ты бы видел в этот момент Гарри: он весь напрягается, аж на цыпочки поднимается, чтобы лучше видно было, шею вытянет, глазами вопьется в бьющуюся на земле в агонии кошку – моргнуть боится, руки судорожно прижмет к груди, а на отвисшей нижней губе пузырится слюна. Целыми днями этот дебил слоняется по дому, обжираясь яблочным пирогом, и заглядывает под юбку кухарке. Взгляд у него совершенно застывший, губы слюнявые, а лошадиная физиономия вся в прыщах, то ли от сладкого, то ли оттого, что созрел…
Господи! Если нельзя таких уничтожать из соображений гуманности, то уж стерилизовать их ради общественной нравственности надо непременно. Роберт одно время пытался приглашать к сыну частных преподавателей, пока не стало очевидно, что это совершенно бесполезно, и теперь Гарри предоставлен самому себе. У меня он вызывает просто физическое чувство отвращения, когда вижу его с вечно засунутой в карман штанов рукой.
А на днях он выкинул такую штуку, что меня чуть удар не хватил. Было воскресенье. Я искупалась в ванной, поднялась к себе в спальню и решила примерить новый купальник, купленный накануне. Ну вот, сняла я халат, вытерлась полотенцем, как следует, подхожу к шкафу, открываю дверцу, а в шкафу… прижался к задней стенке этот ублюдок – глаза совершенно ошалелые, джинсы расстегнуты и … сам понимаешь. Я так испугалась от неожиданности, что закричала на весь дом, а этот … выскочил из шкафа и кубарем скатился вниз по лестнице, даже не застегнувшись в спешке. Тут меня начал бить такой нервный смех, что даже, когда снизу поднялся Роберт и спросил, какого черта я ору на весь дом, я никак не могла успокоиться, глядя на него, продолжала хохотать до слез. Он обозвал меня дурой и ушел, а я от обиды и пережитого испуга расплакалась.
Вот так и живу – «наслаждаюсь богатством». Ты ведь считаешь, что я вышла за Роберта из-за денег, ну так знай, что, как раз в этом смысле, замужество мне ничего не принесло. Да, меня принимают в лучших домах города, но только вместе с мужем; я дорого одеваюсь, но у меня совершенно нет своих денег, а муж обзывает меня последними словами за каждую покупку в кредит. У меня нет друзей, так как это ему не нравится. Кухарка меня ни в грош не ставит, зная, что я в доме никто, а если я начну развод, то муж с помощью своих адвокатов постарается не дать мне при разводе ни цента и вышвырнет из дома, как приблудную кошку. Тем не менее я готова бросить все, что меня здесь окружает, и уехать к тебе, если ты этого захочешь.
Джин, напиши мне, пожалуйста, очень тебя прошу, напиши. Я не предавала тебя тогда, десять лет назад. Просто ты уехал учиться в университет, а писать ни ты, ни я не любили. Письма выходили какие-то сухие, неискренние, как от чужого человека. Я мучилась этим, думала, что ты меня уже разлюбил, что нашел там, на Востоке, другую девушку, тем более, что ты мужчина, а я тебе почти ничего не могла дать в этом плане. Я понимала, что это глупо и несовременно, но ничего не могла с собой поделать, не могла переступить через себя, а ты не хотел взять на себя ответственность за решение, потребовать от меня этого. Согласись, что это твоя вина, ты ведь мужчина и должен взять это на себя. Может быть, все тогда у нас с тобой сложилось бы по-другому и не было бы этого моего ужасного замужества.
Напиши мне, Джин. Твоя Мери.


Мери Иннес в досаде тряхнула головой и бросила авторучку.
К чему лукавить с собой: все было совсем не так и Юджин это помнит не хуже нее. Они дружили пятнадцать лет. Он был на несколько месяцев старше ее и уже имел кое-какой опыт по части женщин. В этом он сам признался, но с Мери, кроме поцелуев ничего себе не позволял, а она не проявляла инициативу, боясь оттолкнуть юношу от себя. А молодость и желание требовали свое. За первый же год дружбы их ласки стали более смелыми, и гораздо более изощренными… Но отчасти из-за боязни беременности или постепенно выработавшейся у обоих привычки достигать наслаждения иным, отличным от библейского, способом, они так и не стали любовниками в полном смысле слова, и Мери в двадцать лет смогла преподнести, как редкостный подарок, свою девственность будущему мужу – Роберту Иннесу.
Он был гораздо старше ее, к тому же вдовцом с пятилетним сыном на руках. К женщинам Иннес относился с нескрываемой враждебностью и предубеждением. Первую попытку стать мужчиной он предпринял во время учебы в университете гораздо позже большинства своих сверстников и потерпел позорную неудачу. Девица оказалась изрядной стервой, разнесла его позор со всеми подробностями по всему факультету. Однокурсники, не любившие Роберта за замкнутость, прижимистость (он не любил давать в долг и сам никогда ни у кого не брал), нежелание подписывать какие-либо студенческие петиции или воззвания, были рады случаю поставить его на место и с тех пор не упускали возможности пройтись при нем насчет импотентов, «от которых все наши беды и в морали, и в политике».
– Подумайте сами, – громогласно вещал здоровенный футболист с первого курса, не вылезающий из хвостов почти по всем предметам, – что еще делать человеку, которого женщины интересуют лишь в академическом плане? Такому типу только один путь – в науку или в политику. А чего хорошего может ожидать страна от такого политика? Да ничего хорошего, как ты считаешь, а Иннес?
Роберт играл желваками на скулах, но зная, что все присутствующие только и ждут, чтобы он разговорился, молчал, чтобы не углублять тему. Несколько раз он пытался реабилитироваться, но страх неудачи заранее парализовал его и обрекал на поражение. Один неплохо относившийся к нему старшекурсник объяснил Роберту, что тот идет неверным путем.
– Если уж ты не хочешь сходить к психоаналитику, то вот тебе бесплатный совет: возьми на всю ночь дешевую шлюху из бара, напейся с ней как следует, и, вот увидишь, все будет о'кэй. Она сама все за тебя сделает, только пообещай ей премиальные, если будет стараться. А об этой девице с психологического факультета, с которой я тебя видел вчера, даже не думай: у нее комплексов еще больше, чем у тебя. Она только строит из себя озабоченную, чтобы не прослыть старой девой.
Роберту, начинающему отчаиваться в том, что он когда-нибудь станет мужчиной, совет показался весьма разумным. Он и раньше слышал от однокурсников о чудесах, которые умеют вытворять профессионалки.
– Ты понимаешь, старик, – сознался его добровольный наставник, – у меня самого в шестнадцать лет была подобная петрушка. Я тогда влюбился в подругу моей матери, каждое лето гостившую у нас дома. Мы жили во Фриско на самом берегу залива. Она была старше меня на пятнадцать лет, но когда у нас с ней дошло до дела, то она оказалась такой же неумехой, как и я. Короче, вышло все несколько поспешно что ли, если так можно выразиться. Ну ты понимаешь, что я хочу сказать. – Он подмигнул Роберту, и оба расхохотались. Впервые после своего злополучного фиаско Роберт мог смеяться над этой темой почти искренне.
– Ну а потом, – спросил он, – что было потом?
– Потом я познакомился с двумя девчонками без предрассудков. Они были подружками, работали посменно в буфете аэропорта и снимали в городе комнату на двоих. Когда одна была на работе, другая дома и наоборот. Ну задали же они мне жару тогда, эти две девчонки. Я их через месяц уже перестал различать друг от друга, чуть из школы из-за них не вылетел, сам подумай, – до уроков ли мне было. Родители меня затаскали в ту осень по врачам, думали, что у меня туберкулез – так я отощал за три месяца, еле ноги таскал, но с этим… с этим все было прекрасно.
– А та женщина, ну, подруга твоей матери, с ней ты больше не пытался? – заинтересованно спросил Роберт.
– О, с ней было замечательное продолжение. Она приехала к нам на побережье на следующий год и сделала вид, что между нами прошлым летом ничего не было, но я уговорил ее как-то порыбачить с надувной лодки и там-то показал ей настоящий класс! Она так разошлась под конец, что чуть не перевернула лодку. Самое пикантное – это то, что мы «рыбачили» в каких-нибудь двухстах ярдах от берега, а окна нашего дома выходят прямо на залив. Хорошо, что нас не заметили, а то отца и мать кондрашка хватила бы, угляди они, что мы вытворяли в лодке.
Снабженный подробными указаниями своего опытного приятеля, которому нравилось выступать в роли учителя, Роберт в следующее же воскресенье отправился на рейсовом автобусе в соседний городок, но по мере того, как он приближался к цели своего путешествия, решимость его постепенно таяла, уступая место всегдашнему страху и неуверенности.
Подходящая девица нашлась в первом же баре, расположенном в маленьком полуподвале неподалеку от центра городка. После второго коктейля она сама предложила «уйти куда-нибудь из этого гадюшника, где порядочной девушке даже сидеть зазорно». По подсказке девицы, представившейся как Розмари, Роберт снял на ночь комнату в маленькой грязноватой гостинице на окраине и, заперев дверь, проклиная себя в душе за идиотскую затею, сразу достал из сумки заранее купленную литровую бутылку виски. Рыхлое, обильно накрашенное лицо женщины моментально оживилось. Она привычно достала из тумбочки два стакана, небрежно дунула в них и предложила выпить за любовь. Роберта передернуло, но вспомнив советы своего приятеля, он налил по полстакана неразбавленного виски, чокнулся и выпил залпом, стараясь не дышать. Шестидесятиградусный алкоголь почти сразу ударил в голову, и дальнейшее он припоминал смутно. Помнил, пили за то, чтобы сдохли «фараоны» во всем штате, потом за удачу, опять за любовь, затем девица (как, черт, ее звали?) помогала ему снять пиджак, обещая, что с ней ему холодно не будет, потом в памяти был полный провал.
Проснулся Роберт оттого, что портье тряс его за плечо и спрашивал, собирается ли тот освобождать номер. С трудом осознав, где находится, он увидел, что лежит на кровати одетый, накрытый пиджаком. Уже догадываясь, что произошло, он, морщась от головной боли, с трудом сел и достал из внутреннего кармана пиджака бумажник. Водительское удостоверение и читательский билет в библиотеку были на месте, а денег не оказалось. В целом вся эта поездка произвела на него такое неизгладимое впечатление, что повторять что-либо подобное он больше не стал, несмотря на уговоры своего приятеля.
Женился Роберт спустя пять лет совершенно случайно на своей секретарше, сумевшей убедительно доказать ему, что, по крайней мере с ней он ни в чем не уступает в определенном отношении другим мужчинам. Через два месяца после того, как она сумела доказать это Роберту, они поженились, а еще через пять у Барбары родился сын, которого назвали Гарри. Роберт не стал придираться к срокам и пытаться найти у ребенка сходство с собой, он был счастлив, что у него теперь есть семья. Это продлилось меньше года – на развязке шоссе пьяный водитель грузовика не справился с управлением и врезался в машину Иннесов, ехавших всем семейством на пикник. К счастью, ребенок в это время оставался с нянькой дома. Родители Роберта погибли на месте, жена умерла на следующий день, а сам он, выписавшись через три месяца из больницы, занялся делами перешедшей к нему после отца крупной строительной фирмы, и больше на женщин не смотрел.
Когда он приехал по делам своей фирмы в город, где жила с родителями Мери Стефенс, ему было уже тридцать два года. К этому времени выяснилось, что у его сына имеется отставание в умственном развитии, и это стало еще одной причиной, по которой Роберт не пытался жениться, но основным поводом была вновь возникшая после смерти жены юношеская боязнь. Знавшая историю Роберта Иннеса от старшего брата, учившегося с ним в университете на одном курсе, Мери Стефенс скоро догадалась, что напускная сухость и равнодушие к женщинам происходят у него от неуверенности в себе и болезненного самолюбия ущербной личности. Решение женить его на себе созрело у нее, когда она узнала о свалившемся на него после смерти отца богатстве. Когда Иннес зашел повидать однокашника, Мери достаточно было несколько минут общения с ним, чтобы понять, что соблазнить его будет нетрудно, а значит, если она правильно поняла этого человека, нетрудно будет и женить его на себе, особенно если у тебя и молодость, и красота, и обаяние. Уже через несколько дней он стал ее другом; она восхищалась его умом, спрашивала его совета по всем вопросам, которые возникали, и, наивно глядя ему в глаза, говорила, что никогда не думала, что с мужчиной может быть так интересно.
– Как жаль, что вы скоро уезжаете, – вздыхала она и видела как розовеют скулы Иннеса от волнения.
За три дня до того, как Роберт должен был уехать к себе в Мильтаун, Мери попросила покатать ее по окрестностям на его шикарном лимузине, и он с радостью согласился. Непривычная для него близость молодой и красивой девушки в течение нескольких дней возбуждала и томила его. Он чувствовал, что что-то надвигается на него, и весь день перед поездкой буквально не находил себе места от какого-то неосознанного беспокойства.
1 2 3 4