Она была настолько занята делами Купа, организовывая для него встречи и поездки, заказывая билеты, бронируя номера в отелях, оплачивая неотложные счета и договариваясь о продлении кредита, что ее встречи с мужчиной, за которого Лиз теперь собиралась замуж, можно было пересчитать по пальцам. Именно поэтому ее жених в конце концов не выдержал и поставил вопрос ребром: или — или. Сам он считал Купера Уинслоу самовлюбленным старым эгоистом и мечтал вырвать Лиз из его лап.
— Мне кажется — люблю. Его зовут Тед Фортинбрасс, он неплохой человек и очень добр ко мне. Он говорит, что хочет заботиться обо мне, к тому же у него две очаровательные дочери.
— Сколько им? Не могу представить тебя в роли матери семейства, пусть оно и досталось тебе готовеньким.
— О, они давно взрослые. — Лиз уже говорила ему об этом, но Куп по обыкновению пропустил ее слова мимо ушей. — Одной девятнадцать, а другой уже двадцать три.
Они действительно мне нравятся, и, кажется, я тоже им понравилась. Их мать умерла, когда они были совсем крошками, и Телу пришлось самому их воспитывать. И знаешь, у него получилось! Его старшая дочь работает в Нью-Йорке, а младшая заканчивает подготовительные курсы при медицинском колледже в Стэнфорде.
— Не могу поверить! — простонал Куп. Он совершенно забыл и о том, что ему предстоит несколько месяцев жестокой экономии, и о том, что ему придется сдать внаем флигель и гостевое крыло, чтобы поправить свои дела. Все померкло перед перспективой потери Лиз.
— И когда ты выходишь замуж? Дата уже назначена?
— Ровно через две недели, как только закончу свои дела здесь, — ответила Лиз и снова расплакалась. Ей самой начинало казаться, что она совершает кошмарную ошибку.
— Может быть, ты хотела бы отпраздновать свадьбу здесь, в «Версале»? — неожиданно предложил Куп.
— Нет, мы решили собраться в доме друзей Теда в Нале, — сквозь слезы ответила Лиз.
— Это звучит ужасно! — совершенно искренне заметил Куп. — Значит, у тебя будет скромная по числу гостей свадьба? Сколько человек вы собираетесь пригласить?
— Немного. Будут только его дочери и еще две супружеские пары — друзья Теда. Если бы мы устраивали что-то более грандиозное, я бы непременно пригласила тебя, Куп.
Горькая правда заключалась в том, что Лиз было просто некогда продумать и организовать собственную свадьбу.
Все ее свободное время уходило на заботы о Купе. А Тед не хотел больше ждать. Он знал, что, если они отложат свадьбу, Лиз никогда не уйдет от своего босса.
— И когда ты это решила?
Лиз слабо улыбнулась:
— Неделю назад.
Именно в прошлый уикенд Тед неожиданно приехал в Лос-Анджелес, чтобы заставить ее принять окончательное решение. И в конце концов, Лиз уступила. Оказалось кстати и то обстоятельство, что как раз в это время Эйб решил уволить всю прислугу, и Лиз поняла, что другого удобного случая может не представиться. По сути дела, увольняясь, она делала Купу большое одолжение, так как платить ей он тоже не мог, однако Лиз понимала, что им обоим будет очень нелегко расстаться друг с другом. Куп был таким беспомощным, таким доверчивым, к тому же за прошедшие двадцать два года Лиз успела его избаловать. Она постоянно беспокоилась о нем, опекала, оберегала от неприятностей, насколько это было в ее силах. Она уже сейчас знала, что после переезда в Сан-Франциско еще долго будет не спать по ночам, будет думать о нем и тревожиться, как тревожится мать о своем ребенке. И в каком-то смысле Куп действительно заменил ей детей, которых у Лиз никогда не было и которых она перестала хотеть много лет назад.
Когда Лиз уходила. Куп все еще выглядел растерянным, так что ей пришлось в последний раз ответить на телефонный звонок. Звонила Намела, его теперешняя подружка. Ей было двадцать два года, и она была слишком молода даже по стандартам Купа, который принципиально не имел дела с женщинами старше тридцати. Намела была моделью, но мечтала сниматься в кино и стать знаменитой актрисой.
Купер познакомился с ней на фотосессии, когда снимался для какого-то шикарного журнала. Редакционный совет нанял дюжину моделей, которые должны были с обожанием глядеть на Купа, а Намела оказалась из них самой красивой. Они встречались уже почти месяц, и девушка была совершенно очарована Купом, хотя он и годился ей в дедушки — по крайней мере, по возрасту. Сегодня Куп собирался вести Памелу в «Плющ», и Лиз напомнила ему заехать за девушкой в половине восьмого.
Потом Куп крепко обнял Лиз на прощание и наполовину в шутку, наполовину всерьез пригласил возвращаться к нему, как только ей надоест быть замужней дамой. В глубине души он надеялся, что очень скоро так и произойдет. Теряя Лиз, он как будто терял одновременно и очень близкого человека, и лучшего друга.
Садясь в машину, Лиз не сдержалась и расплакалась. Она искренне любила Теда, но не представляла себе жизни без Купера. За годы, что она проработала у него. Куп стал для нее всем: лучшим другом, братом, сыном, ее героем. Она почти обожествляла его, и ей потребовалась вся ее сила, все мужество и решимость, чтобы сначала согласиться на брак с Тедом, а потом еще и сообщить об этом Купу. Из-за этого Лиз целую неделю почти не спала, и все сегодняшнее утро — пока она ждала возвращения Купа — ее не покидало ощущение, что она вот-вот потеряет сознание. Лиз была даже благодарна Эйбу, который немного отвлек ее от мрачных мыслей.
Лиз была так расстроена, что, выезжая из ворот особняка, едва не врезалась в двигавшийся по улице автомобиль. Только теперь она осознала, насколько сильно подействовало на нее расставание с Купом. Уйти от него было равнозначно тому, чтобы покинуть монастырь — или заново родиться на свет. Что ж, оставалось только надеяться, что она приняла правильное решение и никогда не пожалеет об этом.
Когда Лиз ушла, Куп вернулся в библиотеку, налил себе еще один бокал шампанского и сделал хороший глоток. Все еще держа бокал в руке, он медленно поднялся по лестнице на второй этаж и направился к своей спальне. В коридоре ему встретилась миниатюрная женщина в белой униформе горничной. Спереди на платье красовалось большое красное пятно — не то кетчуп, не то суп с помидорами. Черные волосы горничной были заплетены в длинную косу, достававшую почти до талии, глаза прятались за темными очками. Горничная пылесосила ковровую дорожку и что-то напевала себе под нос.
— Это ты — Палома? — с любопытством осведомился Куп.
Он был совершенно уверен, что видит девушку в первый раз. Впрочем, он тут же подумал, что лучше бы он вообще ее не видел. На ногах горничной он увидел пушистые тапочки «под леопарда» и поморщился.
— Да, мистер Инслу? — В том, как она держалась, было что-то очень независимое и гордое. Горничная и не подумала снять очки; она лишь повернулась к нему, и Куп, не видя ее глаз, не мог понять, как она выглядит. Он даже не мог сказать, сколько ей лет; в конце концов он решил, что Паломе, скорее всего, далеко за тридцать.
— Моя фамилия произносится «Уинслоу», — поправил он. — Я вижу, с вами стряслась какая-то неприятность? — И Куп указал па пятно, которое имело такую форму, словно кто-то швырнул в Палому куском пиццы.
— У нас на обед быть эспагетти, мистар Инслу. Я уронить ложку на форма, а запасная у меня нет. Здесь нет.
— Вкусные, должно быть, были спагетти, — заметил Куп, обходя застывшую на дороге горничную. Он все еще думал о Лиз, но теперь к этим мыслям прибавились и другие заботы. Интересно, что будет с его вещами, если эта Палома возьмется за ними ухаживать? И с домом? Что будет с ним самим?
Куп тихо отворил дверь спальни, вошел и закрыл ее за собой. Палома, провожавшая его взглядом, шумно вздохнула и закатила глаза. Сегодня Куп впервые заговорил с ней, однако, если судить по тому немногому, что она о нем знала, он был человеком не особенно приятным. Паломе, во всяком случае, он ни капельки не нравился. Этот семидесятилетний самовлюбленный донжуан встречался с девушками, которые годились ему во внучки, и был эгоистом до мозга костей. Его обаяние совсем не трогало Палому, поэтому она считала, что и любовницы Купа ищут в нем только корысти.
Нет, положительно он ей не нравился.
Придя к такому выводу, Палома еще раз вздохнула и продолжила пылесосить ковер. Как и Куп, она была не особенно рада тому обстоятельству, что после увольнения всей прислуги они останутся в доме практически вдвоем. Но делать было нечего; только ее не уволил этот старый морщинистый гусак — бухгалтер Купа, и Палома не собиралась с ним спорить. В Сан-Сальвадоре у нее осталось слишком много родственников, в том числе — больная мать, которых Паломе приходилось содержать, и поэтому деньги ей были очень нужны, даже если это означало, что ей придется обслуживать таких типов, как этот мистер Шишка-На-Ровном-Месте.
Глава 2
Марк Фридмен подписывал последние бумаги, которые подал ему риелтор, и чувствовал, как сердце его сжимается от боли. Дом, его дом, с которым он только что расстался, был в продаже каких-нибудь тринадцать дней — даже меньше, чем две недели. За него дали очень хорошую цену, но Марка это не радовало. Оглядывая голые стены и пустые комнаты, в которых он и его семья прожили десять счастливых лет, он снова переживал крушение всех надежд.
Сначала он хотел оставить дом за собой, но Дженнет велела ему продать его, как только она переедет в Нью-Йорк.
Именно тогда Марк понял: что бы Дженнет ни говорила, она уже никогда не вернется к нему. О том, что она от него уходит, Дженнет объявила всего за две недели до своего отъезда, а буквально вчера ее адвокат позвонил адвокату Марка, чтобы обсудить условия развода. За какой-то месяц вся его жизнь обратилась в прах, в ничто, и он остался один на обломках былого счастья. Даже обломков было всего ничего. Детей Дженнет забрала с собой, мебель Марк тоже отдал ей, и сейчас вещи были уже на пути в Нью-Йорк, а теперь у него не стало и дома. Сам Марк жил в отеле неподалеку от своего офиса и каждый раз, просыпаясь по утрам, жалел, что не умер во сне. В данной ситуации это было для него, наверное, самым лучшим выходом.
Марку недавно исполнилось сорок два, и он был высоким, подтянутым, светловолосым и голубоглазым мужчиной. Он всегда считал себя счастливым человеком; во всяком случае, Марк был убежден, что в семейной жизни у него все в порядке. Они с Дженнет были женаты уже шестнадцать лет, и за все это время между ними не возникало никаких трений, никаких разногласий, кроме самых пустячных, каких не избегает, наверное, ни одна супружеская пара. Познакомились они в Йеле и сразу после окончания университета поженились. Вскоре Дженнет забеременела и в первую годовщину их свадьбы родила Джессику, которой сейчас было уже пятнадцать. Два года спустя на свет появился Джейсон. Первые шесть лет семейной жизни они провели в Нью-Йорке, но десять лет назад руководство крупной юридической фирмы, в которой Марк был адвокатом по налоговому праву, направило его на работу в свой новый филиал в Лос-Анджелесе. Чтобы освоиться на новом месте, им всем понадобилось какое-то время, но в конце концов в Калифорнии им понравилось.
Дом в Беверли-Хиллз Марк купил еще до того, как Дженнет и дети переехали из Нью-Йорка. Для них это было самое подходящее жилище: просторное, с большим садом и бассейном. И вот теперь дом перешел в чужие руки. Пара, которая купила его, ожидала тройню и хотела переселиться на новое место как можно скорее, и Марк, в последний раз обходя пустые, словно осиротевшие комнаты, не мог не думать о том, что их жизнь только начинается, в то время как его жизнь теперь кончена, хотя ему до сих пор не верилось в то, что с ним произошло.
Всего месяц назад Марк был счастливым человеком, довольным своей жизнью. У него была красавица-жена, в которой он души не чаял, двое прекрасных детей, любимая работа, чудный, уютный дом. Денежных проблем перед ними никогда не стояло — Марк хорошо зарабатывал, к тому же и он, и Дженнет были из довольно состоятельных семей. Никаких неприятностей с ними никогда не случалось — насколько он мог припомнить, самым скверным, что омрачило их безмятежное существование, была автомобильная авария, когда пьяный мотоциклист помял крыло новенького, только что купленного «Мерседеса», который он даже не успел застраховать. Безоблачное счастье длилось полных шестнадцать лет, и вот месяц назад все кончилось. Дженнет ушла; теперь его семья жила далеко от него, в Нью-Йорке, и Марка ожидала тревожащая его процедура развода.
Задумчиво коснувшись отставших обоев в коридоре, Марк заглянул в пустую столовую и снова подумал о счастливых годах, которые они провели вместе. С его точки зрения, их брак был настолько близок к идеалу, насколько это вообще возможно, и он не понимал, какой злой дух внезапно вселился в Дженнет. Ведь и сама она признавала, что была счастлива с ним. Была… Что же с ней случилось?
— Я не знаю, что со мной… — чуть не плача, сказала Дженнет сразу после того, как объявила ему о своем уходе. — Может быть, мне просто было скучно… Мне иногда кажется, что я совершила ошибку, когда не вернулась на работу после рождения Джейсона. Если бы я занималась делом, вместо того чтобы торчать дома, тогда, быть может, все было бы иначе…
Но это объяснение не удовлетворило Марка. Он все равно не мог понять, почему Дженнет променяла его на другого мужчину. Когда она сказала, что любит врача из Нью-Йорка, он сразу подумал, чем врач лучше адвоката по налогам, — и не нашел ответа.
Как узнал Марк, все началось полтора года назад, когда тяжело заболела мать Дженнет. Сердечный приступ, опоясывающий лишай и в конце концов инсульт… Семь месяцев, пока Дженнет ездила из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк и обратно, казались ему бесконечными. Между тем мать Дженнет переходила из одного медицинского учреждения в другое, но состояние ее только ухудшалось. В довершение всего у отца Дженнет начало развиваться старческое слабоумие, и он тоже требовал заботы. В первый раз Дженнет провела в Нью-Йорке полтора месяца, и Марку пришлось взять на себя все заботы о детях. Но он не жаловался, во-первых, потому, что любил Джейсона и Джессику, а во-вторых, потому, что Дженнет звонила ему из Нью-Йорка по три-четыре раза на дню. Конечно, тогда он ничего не подозревал, да и любовь Дженнет вспыхнула не сразу.
Как она объяснила, сначала она пыталась сопротивляться чувству, которое вызвал в ее сердце Эдам Джойс, лечащий врач матери. Он был отличным парнем, сказала Дженнет, прекрасно относился к матери, был добр к ней и подбадривал обеих. Однажды вышло так, что они вместе поужинали; тогда-то все и началось.
Дженнет была влюблена в Эдама уже год, и, как она сама признавалась, для нее это было сущим мучением. Ее сердце буквально разрывалось на части. Сначала Дженнет казалось, что это простое увлечение, которое быстро пройдет, но оно не проходило. Она уверяла Марка, что несколько раз пыталась порвать с Эдамом, но ничего не выходило. С каждым часом, проведенным вместе, они все больше привязывались друг к другу. Это было как наваждение, от которого невозможно избавиться. Один раз у Дженнет вырвалось, что Эдам действовал на нее как наркотик, но когда Марк предложил ей сходить вместе к психотерапевту или в специальную семейную консультацию для супружеских пар, она отказалась. Тогда, месяц назад, она уже все решила, но ни слова не сказала Марку, щадя его. Дженнет только попросила отпустить ее в Нью-Йорк; по ее словам, она хотела попробовать и посмотреть, что у них с Эдамом выйдет. Но для того чтобы ей ничто не мешало, она хотела хотя бы на время быть свободной от брачных обязательств, и они договорились расстаться. Но как только Дженнет переехала в Нью-Йорк, она потребовала развода. Она также просила его продать дом и отдать ей половину денег, чтобы купить приличную квартиру в Нью-Йорке для себя и детей. И для Эдама, мысленно закончил за нее Марк, хотя о нем не было сказано ни слова.
Размышляя обо всем этом, он незаметно для себя оказался в их бывшей спальне и теперь стоял неподвижно, в упор глядя на то место, где стояла когда-то их кровать, и не видя ничего. Еще никогда в жизни Марк не чувствовал себя таким одиноким и потерянным. Все, во что он верил, на что надеялся и о чем мечтал, перестало существовать. И хуже всего было сознание того, что он ничем не заслужил подобного несчастья. Во всяком случае, как Марк ни старался, он не мог припомнить за собой никакой вины. Быть может, он слишком много работал и не слишком часто водил Дженнет ужинать в ресторан, но им было хорошо и дома, к тому же она никогда не жаловалась, не упрекала его в том, что он уделяет ей мало внимания.
День, когда Дженнет сказала, что уходит от него, стал для Марка худшим в его жизни. Он знал, что будет помнить его еще очень долго, как и день, когда они сказали детям, что решили расстаться. Джейсон и Джессика были уже достаточно взрослыми и желали знать, будут ли родители разводиться, и Марк честно сказал, что не знает.
1 2 3 4 5 6 7 8