!
- Кни-и-ги... - протянул очкарик и всхлипнул.
- Книги, говоришь? - Толстой потрогал котомку босой ногой. - И то правда. Книги. Ладно. Книжный человек - не столь опасный. Вся сила у него в чтение уходит... Да не хнычь ты, - осадил он гостя покровительственно. - Зла не сделаю. Давай-ка садись, в ногах правды нет. - Лев Николаевич указал незваному пришельцу на табурет. - Садись.
Тот, опасливо поглядывая на графа, наклонился, протянул руку и поднял пакет. Затем, прижав его руками к животу, уселся на предложенное хозяином место.
- Итак... - сказал Толстой и, повернув кресло, уселся с очкариком лицом к лицу. Брови графа приподнялись, и голубые глазки сверлами вонзились в незваного гостя. - Отставим распрю. С чем пожаловал?
Юноша глянул на часы, и на лице его мелькнула надежда. Что не укрылось и от графского взгляда.
- Я, знаете ли, хотел вам сказать, Лев Николаевич, что очень ценю ваше творчество. "Войну и мир" читал и перечитывал, а встреча Болконского с дубом вообще моя любимая сцена... Ваши религиозно-эстетические воззрения...
- Ты мне зубы не заговаривай! - осадил его Толстой. - Кто такой, откуда взялся?! Ну-ка, дай свои книги, посмотрим, что за глупости ты читаешь...
Граф потянулся, вырвал пакет из рук посетителя и выудил из него том. Гость понял, что ему не отвертеться. Он вздохнул и признался:
- Я - пришелец из будущего. Из двадцать первого века.
Толстой тем временем перелистнул обложку и уставился на дату издания:
- Это что, фокус какой-то типографский?
- Это не фокус, - обреченно помотал головой юноша и повторил. - Я из будущего. - Он снова глянул на часы. Ровно через двадцать... Нет, через двадцать две минуты я исчезну. Так что не теряйте времени, граф, спрашивайте. А когда исчезну, убедитесь, что я не врал.
- Ладно, - кивнул Толстой. - Мужики говорят, "все минется, одна правда останется"... Если ты из двадцать первого века сюда прибыл, то почему ко мне? Что обо мне знаешь?
- Вы - великий русский писатель, я вас в университете изучаю. Вот в этой как раз книге, - указал пришелец на том в руках графа, - все про вас написано. Дайте-ка.
Он бесцеремонно выхватил том из рук графа, торопливо полистал и прочел:
- "Лев Николаевич Толстой, граф, русский писатель, родился в деревне Ясная Поляна девятого сентября тысяча восемьсот двадцать восьмого года (по старому стилю), умер на станции Астапово Рязано-Уральской железной дороги десятого ноября тысяча девятьсот десятого года..."
- Отчего умер? - глухо прервал его граф.
- Сейча-ас... - диковинный посетитель снова полистал книгу. - Ага. Вот. "Последние годы жизни Толстой провел в Ясной Поляне в непрестанных душевных страданиях, в атмосфере интриг и раздоров между толстовцами с одной стороны и Софьей Андреевной Толстой - с другой. Пытаясь привести свой образ жизни в согласие с убеждениями и тяготясь бытом помещичьей усадьбы, тайно ушел из Ясной Поляны, по дороге простудился и скончался..."
- Значит, все-таки ушел... - тяжело покачал головой Толстой и как будто бы сразу осунулся. - Поздненько, поздненько решился... Ну и что же знают обо мне в двадцать первом столетии? Что это за книжонка-то у тебя?
- "История русской литературы. Конец XIX - начало XX века". Вас в нашем времени почитают за величайшего русского писателя. Да что там русского? Мирового! - юноша, приходя в себя, хитро глянул на графа. - Но лучше бы вы после "Войны и мира" уже не писали ничего...
- Почему это?
- А вот... - он поискал глазами, нашел и прочел: "Книга "Война и мир" стала уникальным явлением в русской и мировой литературе, сочетающим глубину и сокровенность..."
- Это я и без тебя знаю, - перебил Толстой. - Что там дальше-то? Что про "Каренину"?
- Сейчас, сейчас... "Духом скорбного раздумья, безрадостного взгляда на современность веет от романа "Анна Каренина"... Здесь сузились эпические горизонты, меньше той простоты и ясности душевных движений, что были свойственны героям "Войны и мира"... Та-ак, и вот еще: "Анна Каренина" остропроблемное произведение, насыщенное приметами времени, вплоть до газетной "злобы дня", подобно написанным в ту же пору романам Тургенева и Достоевского..."
- Сузились, значит... Докатился, - мрачно сказал Толстой, - с Достоевским сравнили. Был бы его Мышкин здоров, чистота его трогала бы нас. Но чтобы написать его здоровым, у Достоевского не хватило храбрости. Да и не любит он здоровых людей. Думает, если сам болен, то и весь мир болен... Да-а, видно, зря я за "Каренину" взялся. А ведь и сам чувствовал: мелко. Для меня-то...
- Вот-вот, - подтвердил очкарик.
- Ладно... Что там ещё пишут? Что за книги были у меня еще?
- Та-ак... "В восьмидесятые годы Толстой заметно охладевает к художественной работе и даже осуждает как "барскую забаву" свои прежние романы и повести. Он увлекся простым физическим трудом, пашет, шьет себе сапоги..."
- Молодец, - оживился граф, - всегда мечтал в глубине души...
- Да вот только непоследовательны вы, - перебил его юноша. - В девяносто девятом у вас опять вышел роман. "Воскресение"...
- Хороший?
- Да ничего, конечно. Вы же, Лев Николаевич, все-таки мастер... Я, правда, не читал, кино только видел... Конец там какой-то дурацкий...
- А герои кто?
- Проститутка, Маслова, по-моему, и какой-то барин... .
- Омерзительно. Гадко. И как книжонку сию грязную публика встретила? Восторженно небось? Как все низкое.
- Давайте посмотрим... Та-ак... Вот. "Резкая критика церковных обрядов в "Воскресении" была одной из причин отлучения Толстого святейшим Синодом от православной церкви..."
- Отлучение? Неужели так?..
- Написано. Значит, точно...
- Если уж честно говорить, нам с Богом всегда было, тесно, как двум медведям в одной берлоге... Но отлучение... Это, братцы, чересчур...
- Я вам про что и говорю, - проникновенно сказал пришелец, - не надо вам все это писать. Один у России великий писатель, и тот скурвился - про проституток пишет, от церкви отлучен... Кому это надо? Какой вы пример народу подаете? Написали "Войну и мир" - да и хватит. Хорошая книжка! Я читал. Честное слово, в восьмом классе... Там все, что надо, есть - и национальный характер, и национальная идея, и национальный оптимизм... Да все!.. Не опошляйтесь. Пашите землю, шейте сапоги. Может, тогда и не будет у вас этих неприятностей в девятьсот десятом, и не побежите вы из дома, не замерзнете на станции...
- Может, мне и Соньку бросить, пока не поздно? - заговорщически наклонился граф к собеседнику.
- Ну, это вы уже сами решайте, Лев Николаевич. Тут я вам не советчик...
- Может, мне с духоборами в Америку махнуть? - наклонился граф к собеседнику.
- Лев Николаевич, увольте. Не мне это решать.
- Да я не тебя, шельму, спрашиваю, - выпрямился граф, - я так, сам с собой... А ты-то уже, я так понимаю, скоро к себе в будущее вернешься? Давеча пришли ко мне двое мужиков, один говорит: "Вот пришли незваны", а другой вторит: "Бог даст - уйдем не драны"... - Толстой по-детски захихикал, но тут же осадил себя и продолжил: - Уж не серчай на меня, что не гостеприимно принял...
- Да ладно, чего там, - засмущался пришелец. - Все нормально. Вы мне главное скажите. Не будете "Анну Каренину" писать?
- Да ни за что! Все, хватит. Отписался.
- А "Воскресение"?
- Еще чего не хватало! Церковь я, чего греха таить, недолюбливаю, но отлучение... Жить буду в свое удовольствие... Про меня ещё скажут: нашел в себе силы уйти в зените славы... И не унизился до её эксплуатации... - от удовольствия граф прищурился.
- Обязательно скажут, - подтвердил пришелец.
Толстой вздрогнул. Похоже, он и забыл о его присутствии.
- Сколько тебе тут осталось? - спросил. Гость глянул на часы:
- Одна минута.
- Ну и как там, в будущем?
- Нормально. Жить можно.
- А Россия как?
- Да... Так себе...
- Худо, - покачал головой Толстой. - А в Бога-то веруют?
- По-всякому... Вот, дядька у меня, например... Раздался легкий хлопок, и пришелец исчез. Внезапный ветер смахнул со стола бумажные листы и закружил их по комнате.
- Вот, значит, как... - Граф, кряхтя, поднялся, отпер дверь и крикнул:
- Софья!
- Слушаю, Левушка, - появилась та на пороге и настороженно заглянула в комнату. - А где ж твой гость странный?
- А-а... - неопределенно махнул рукой граф. - Вот что, свет мой. Будь так добра, собери весь этот мусор. - Он указал на разбросанные по полу исписанные страницы. - Собери и сожги. Только сама. Не хочу, чтобы прислуга знала... А после - готовься к выезду. Едем сегодня в город. В оперу.
* * *
Одно время племянник Боба, студент филологического факультета, денно и нощно торчал в студии "Russian Star's Soul". Даже, помнится, по текстам наших песен писал курсовую. И вот как-то Петруччио (Петр Васькин - наш идейный генератор) заявил, что в отечественном роке сегодня нет такого мистического и мрачного, а главное - "концептуального" альбома, каким был "Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band". И именно мы - "RSS" - можем дать его слушателю.
Вы только представьте, - говорил он вдохновенно, - слушатель перестает быть слушателем, он становится соучастником, сотворцом...
- Какукавки! - восхищенно заметил племянник Боба.
Покосившись на него, Петруччио продолжил:
- Мы должны придумать новый мир, странный, неожиданный мир, и каждый выберет себе роль в этом мире, и все песни будут посвящены тем или иным взаимоотношениям этих персонажей, будут их иллюстрацией, выражением переживаний...
- Какукавки! - снова повторил племянник.
- Да какой такой, к собакам, Какукавки! - взорвался Петруччио. С перепугу студент втянул голову в плечи:
- Я говорю, КАК У КАФКИ, - старательно разделяя слова, пояснил он. - Как у писателя Кафки...
Мы долго хохотали по этому поводу, и с тех пор прозвали бедолагу Какукавкой.
- ...Так что же он натворил? - спросил я Боба, опрокинув рюмку и занюхав рукавом.
- Неделю назад он попросился сюда, в сарай, к сессии готовиться. Мол, тишина тут. Им там горы книг читать надо... Я и пустил, второй ключ для него смастерил. Я же не знал, что он во всем разберется... Вообще не думал, что полезет, он же гуманитарий...
- В чем разберется? Куда полезет?! - снова начал я злиться.
- В приставку мою, куда же еще? Сегодня подхожу к сараю, вижу, он изнутри закрыт. Значит, там, змееныш. Отпер ключом, зашел... Приставка включена, а Какукавки нет. - Голос Боба стал замогильным. - Тут я сразу все и понял.
Та-ак... Лично я, в отличие от Боба, так и не понял, в чем трагизм ситуации, но, что дело худо, осознал. Три года назад, например, он, чтобы похвастаться перед своими одногруппниками, скачал себе черновую версию готовящегося к выпуску третьего альбома "RSS". Представьте наше разочарование, когда наши недоделанные песни зазвучали по всем каналам радио, а мы при том ни гроша от этого не получили...
От неминуемой гибели его спасло лишь то, что именно этот "сырой" альбом и принес нам настоящую славу. Два предыдущих - лишь локальную известность. Кто знает, доведи мы альбом до ума, стал бы он столь популярным? И мы его простили. И уговорили Боба остаться с нами, а то ведь он чувствовал себя настолько виноватым, что собирался покинуть группу.
- Объясни, что ты по этому поводу думаешь, и хватит уже темнить, попросил я Боба.
- Я что, темнил? - обиделся тот. - Чего тут непонятного?
- Мне ничего не понятно. Где Какукавка?
- В прошлом.
- То есть?
Боб встал, прошел в угол сарая и заглянул в монитор своей машины, по Сети соединенной с нашим студийным нейрокомпыотером.
- Раз, два, три... - стал он тыкать по экрану пальцем. - Тут последовательно шесть дат и мест установлено. Прыгает из эпохи в эпоху, из страны в страну. В каждой - по часу. Если, конечно, все нормально получилось.
- А зачем?
- Я откуда знаю? В том-то и дело. Я и боюсь, как бы он там дров не наломал. Сам-то я её даже испробовать побоялся: мало ли что может случиться... Кстати, последняя дата - тысяча восемьсот семьдесят пятый, Россия, Тульская область, Щекинский район, Ясная Поляна... Что-то знакомое... Тебе это название что-то говорит?
- Толстой, - без напряга вспомнил я.
И тут наш разговор прервался. Хорошо, что Боб уже отошел от компьютера, потому что Какукавка материализовался прямо в том месте, где тот только что стоял.
- Попался, змееныш! - вскричал Боб, дернувшись к нему.
- Дядя! Дядя! Дядя! - завопил тот и юркнул мимо Боба в сторону выхода. - Я вам все сейчас объясню!
Но тут уже я, вскочив со стула, закрыл собой дверь. И Какукавка в растерянности замер между нами.
- Что ты мне объяснишь?! - громыхнул Боб, медленно и грозно шагая в его сторону. - Где ты был?! Что ты там делал?!
- Я... Я знакомился с писателями, - пробормотал Какукавка, пятясь от Боба и спиной приближаясь ко мне. - Чтобы лучше подготовиться к экзаменам...
- Ты видел Толстого? - продолжал наступать Боб.
- Конечно! Только что. Вот так, как вас. Классный старикан. Мы с ним отлично пообщались...
- Что у тебя в пакете?!
- Ничего особенного...
- Дай сюда, - потребовал я, поскольку Какукавка как раз приблизился ко мне на расстояние вытянутой руки.
Он затравленно обернулся и послушно отдал мне пакет.
- Возьми у него и ключ, - скомандовал Боб.
- Вот он, - вручил мне Какукавка перемотанный изолентой пульт от видеомагнитофона.
- Сядь! - приказал ему Боб.
Я вытряхнул содержимое пакета на верстак. Несколько книг и тетрадка. Учебник истории литературы, том Шекспира, том Чехова, том какого-то Данте...
- Это ещё кто? - спросил я Какукавку.
- Был такой. Итальянец, - неохотно отозвался тот.
- Что-то не слышал, - я полистал книгу со странным названием "Божественная комедия". - Ничего себе, комедия... - На старинных гравюрах, иллюстрирующих книгу, изображались самые разнообразные пытки и казни. - Глобальная книжица. Странно, что я о ней не слышал...
Листавший Какукавкину тетрадку Боб поднял голову и, глядя на меня сумасшедшими глазами, спросил:
- А ты когда-нибудь слышал про пьесу Чехова "Чайка"?
- Нет, - помотал я головой. - Не было у него такой пьесы, я Чехова всего читал. Да и пошловато как-то - "Чайка", как наколка у матроса на груди...
- "Дядя Ваня"?
- Не-а.
- А роман Толстого "Анна Каренина" тебе знаком? - спросил Боб, и голос его становился все страшнее.
Я только снова помотал головой. Боб перелистнул ещё страничку:
- Томас Манн... "Иосиф и его братья", "Будденброки", "Доктор Фаустус"... Вычеркнуто все...
- Не знаю такого писателя, - откликнулся я.
- Та-ак, - протянул Боб, а затем рявкнул на Какукавку так, что у меня зазвенело в ушах: - Говори! - и сунул ему под нос здоровенный волосатый кулак.
- Дядя, ну пожалуйста! - подпрыгнул тот. - Я только чуть-чуть не успевал. Только шесть авторов недопрочел... Я после сессии, через неделю, все верну на место!..
* * *
"Все вернул на место" Какукавка не после сессии, а сразу. Как он это сделал, каков механизм, я не знаю. Потому что Боб отправил меня домой, точнее, выставил вон, а сам остался С Какукавкой тет-а-тет. Разбираться. По-семейному.
Еще по дороге домой, греясь в такси, я вдруг вспомнил фразу: "Оставь надежду всяк сюда входящий". И вспомнил, где это было написано... Сейчас это можно было бы написать на дверях бобовского сарая... Отчетливо вспомнил я и "Чайку", и "Дядю Ваню". Вспомнил, что Анна Каренина бросилась под поезд. Вспомнил и Томаса Манна. Бр-р... Лучше бы его Какукавка не возвращал.
...И мы не говорили с Бобом об этом случае целую неделю. Но вот сегодня он снова позвонил мне. Рожа на стереоэкране - мрачнее тучи.
- Змееныш-то мой сессию завалил, - сообщил он, и не ясно было - то ли с сожалением, то ли, наоборот, с удовлетворением.
- Очень жаль, - откликнулся я, хотя на самом деле подумал злорадно: "И поделом ему".
- Ни хрена не жаль, - возразил Боб моим словам, соглашаясь в то же время с мыслями, словно их слышал. - Зашел ко мне, сказал,
что завалил, помялся, помялся и ушел. И тетрадку свою как будто бы случайно оставил. Или правда - случайно... Знать бы это!
- И что? - спросил я, предчувствуя неладное.
- Я её полистал, тетрадку эту. А в конце на последней странице список какой-то. В столбик. То ли я его не заметил в прошлый раз, то ли его тогда не было...
- Не томи, читай, - взмолился я, ощущая на спине легкий холодок.
- Ну, слушай, - Боб вздохнул. - Читаю. Гомер, "Месть циклопа". Шекспир, "Гамлет жив", "Гамлет возвращается"...
- Бред какой-то! - воскликнул я.
- Ты никогда не слышал об этих произведениях? - оторвался от тетрадки Боб и тяжело на меня посмотрел. - Я тоже. Кстати, все они зачеркнуты...
- Да это он просто мстит! Просто воду мутит, чтобы мы помучились!
- Возможно, - кивнул Боб. - Ладно. Слушай дальше. Шекспир, "Дездемона: ответный удар".
- Да он издевается над нами! Не могли они такое писать!
- Ты уверен?.. Дальше. Чехов, "Сливовый сад"...
- Что ты хочешь сказать? - снова перебил я. - Что надо его опять отправить в прошлое, чтобы он заставил их писать весь этот бред собачий?!
- Я это как раз у тебя хотел спросить.
- Но почему у меня?!
- Ну-у... Ты хоть и ритм-басист, а самый из нас начитанный.
- Это не повод. Уволь. Я не хочу брать на себя такую ответственность.
- Струсил... - покачал головой Боб с обидной жалостью в голосе.
- Ты машину времени разобрал свою? - спросил я с надеждой.
1 2 3