Мой внук воплощает все лучшее, что есть на этой земле. Тебе могло повезти куда меньше с мужем.
«Точнее сказать, лорду Маклеоду могло бы больше повезти с женой», – подумала Джудит, не отрывая глаз от стола. Только один раз она взглянула на хрупкую маленькую женщину, лицо которой было полно решимости, и заметила, как покраснел Маклеод. Неужели смутился, услышав похвалу в свой адрес? Вряд ли.
– Если в конце этого времени, – продолжила Софи, словно не замечая изучающего взгляда Джудит, на секунду остановившегося на лице Алисдера, – ты здесь не приживешься, считай себя свободной, можешь уйти. Правда, с деньгами у нас туго, но у меня есть кое-какие драгоценности. Какое-то время ты продержишься.
– Нет-нет, я на это не пойду, – возразила Джудит.
– А я и не позволю, – резко вставил Алисдер.
Последние два года, несмотря на все трудности, голод и лишения, которые пришлось вынести клану, он не прикоснулся к драгоценностям бабушки. Не из гордости. Гордость умерла, когда он впрягся в плуг. Она исчезла, когда пришлось ломать мебель, чтобы зимой топить камин, когда снег толстым покрывалом укрывал землю, а проникающий ледяной ветер завывал в стенах замка. Гордость ушла, когда он вернулся домой в Тайнан, сломленный горем и отчаянием, и с ужасом увидел, что осталось от клана. Остатки былой гордости умерли, когда пришлось ковыряться в земле, отыскивая случайно не выкопанные картофелины, любые съедобные коренья для умирающих от голода людей. Нет, в лорде Маклеоде говорила не гордость, а, скорее, странная, неуместная чувствительность.
У них мало что осталось от прошлого. Им запретили жить по-своему. Остались только память да отдельные безделушки. Продав драгоценности Софи, конечно, можно было какое-то время существовать без забот, но их потеря стала бы невозвратной утратой. Броши, ожерелья, несколько золотых браслетов, переливающиеся драгоценные камни, никогда не знавшие оправы, были подарены Софи ее мужем, дедушкой нынешнего лорда Маклеода. Софи не цеплялась за них и, если надо, не стала бы возражать против их продажи. Однако Алисдер видел, как иногда она вынимала их из тайника, внимательно разглядывала, гладила, а из ее глаз беззвучно текли слезы. Нет, он не отнимет у бабушки ее воспоминания и тем более не позволит сделать это англичанке.
– В определенное время мы все делаем то, что должны, дети, – проговорила Софи с упрямством не меньшим, чем у Алисдера. – Драгоценности принадлежат мне, и я вольна распоряжаться ими, как сочту нужным. И потом, кажется, ты кое-что забыл. Ваше расставание еще под вопросом. Решать буду я. Если мне покажется, что вы не очень старались, вы останетесь мужем и женой. – Софи замолчала и повернулась к Джудит. – Детка, – обратилась она к ней, – мы живем не в обычное время, да и ты не девушка. Иначе такой договор был бы невозможен. Ты уже была замужем, поэтому несколько месяцев, которые проведешь с Алисдером, никак не повлияют на твою репутацию. Ты понимаешь?
– По-моему, ты намекаешь на более близкие отношения, бабушка, – перебил ее Алисдер, – но этого не случится. – Он не испытывал ни малейшего желания дополнительно осложнять свою жизнь, разделив постель с англичанкой.
Джудит не отрывала взгляда от изрезанной поверхности дубового стола.
– Но вы ведь попробуете? Это все, о чем я прошу, – взывала к ним Софи, – а иначе готовьтесь провести вместе всю жизнь.
От этих слов Джудит стало не по себе. Она посмотрела прямо в глаза Алисдеру. Угроза бабушки сильно подействовала и на него. Он тоже пристально посмотрел на Джудит.
«Часто крошечная искра разжигает огромное пламя», – подумала Софи и улыбнулась.
Глава 6
Больно.
Глаза никак не открыть. Что-то не так. Джудит попробовала приподнять веки, но, налитые свинцовой тяжестью, они не слушались. Захотела поднять руку и прижать к глазам ладонь, освободиться от повязки, но поняла, что руки крепко связаны за головой. Она попробовала подтянуться, но только туже затянула веревку, которая стягивала запястья. Ужас охватил ее, заполнив липким потом каждую пору на теле.
Она вскрикнула от неожиданности, когда у самого уха раздался мужской голос.
– Так, – произнес он тихо, почти сочувственно, и тут же чья-то рука зажала ей рот, – значит, ты проснулась. Хорошо. Было бы очень жаль, если бы ты пропустила следующую часть.
– Не надо, – молила она сквозь сжимавшие ее рот пальцы.
– Не надо? А как же мы? Так и не повеселимся? – Беззвучная усмешка. – Ну уж нет.
Руку сменили губы, горячие и влажные. Она едва не задохнулась, когда его язык резким движением ворвался ей в рот. От него несло табаком и бренди. От отвращения она крепко сжала зубы. Он тотчас отскочил, вскрикнув от боли, – единственная награда за крошечный мужественный поступок, а потом нанес ей сильнейший удар по голове. Она закричала – громко, пронзительно, но ее крики вызвали у них только смех. Казалось, он лишь еще больше возбуждает этих зверей, веселящихся при виде чужого страха. С нее сорвали одеяло, и холодный воздух охватил взмокшее от испарины обнаженное тело. Она брыкалась несвязанными ногами, но эти движения еще больше забавляли мужчин и не остановили руку, которая не торопясь, бесстыдно изучала ее. Джудит выгнулась вверх от боли, когда чьи-то пальцы вошли в нее, однако это непроизвольное движение вызвало только дополнительные похабные замечания собравшихся.
Матрац прогнулся под тяжестью мужчины, навалившегося на нее. Она кожей ощутила его волосатое тело. Джудит дернула согнутой ногой вверх, пытаясь скинуть его. Послышался приглушенный стон и ругательства, она поняла, что сделала ему больно.
– Вытяни ей ноги, Энтони, и привяжи к спинке кровати.
Джудит сопротивлялась как могла. Однако сил, рожденных страхом и гневом, было явно недостаточно. Веревки, которыми привязали ее раздвинутые ноги, стали красными от крови, прежде чем она, обессилев, замерла на матраце. Но даже теперь она не собиралась облегчать им задачу.
Она извивалась от отвращения при прикосновении губ и рук, которые делали с ее телом все, что хотели, дергалась то в одну сторону, то в другую, но веревки надежно держали ее, а мужчины довольно смеялись, перемежая смех сальными шутками.
– Уверен, ей даже нравится! – крикнул кто-то.
– Твою сучку надо приручить, Энтони, – захохотал другой.
Словно в наказание за непокорность, чьи-то грубые пальцы схватили ее груди и сильно сжали их. Джудит застонала от боли, но слабый звук только подзадорил мучителя, который тут же больно укусил ее сосок. Увы, эта боль была ничто по сравнению с мукой, которую пришлось вынести ей дальше.
Бесстыдные пальцы сменил огромный фаллос. Он безжалостно вошел в Джудит, разрывая сухую нежную ткань и смазывая свой путь ее кровью. Приглушенные крики Джудит сопровождались стонами животного удовольствия ее мучителя.
Но и этим дело не кончилось.
Получив свое, первый мужчина оставил Джудит для того, чтобы его место занял другой. Затем – еще один. Тело ее покрылось следами укусов и синяков от засосов. Боль внизу живота, была теперь пустяком по сравнению с тем, как болело все тело.
Разум Джудит не принимал участия в этой битве за выживание. Казалось, сознание отделилось от плоти и со стороны с ужасом наблюдает за тем, что происходит с ее телом. Она чувствовала, как между ног у нее струится теплая липкая жидкость. Джудит понимала, что истекает кровью. Каждое новое движение насильника ранило не только тело, но и душу.
* * *
Джудит проснулась и сразу подумала, что кошмар, от которого она все еще дрожала, теперь часть прошлого. Воспоминание. Энтони умер, а брат его далеко. В выгоревшем замке она в безопасности. И в этом заключается ирония: отправив дочь сюда, отец, сам того не ведая, избавил ее от мучений.
Но Софи Маклеод предложила невероятную сделку.
Удивительно, как уважительно шотландцы относились к очень странному обряду бракосочетания во дворе. В прошлой жизни Джудит уважение ценилось не очень высоко. Отец считал, что такие понятия, как честь и уважение, существуют только для слабых, сам же он привык жульничать и обманывать, особенно если это сулило хорошую прибыль. Ни один из ее бывших мужей не обладал тем, что можно назвать характером.
Джудит сидела на краю просевшего матраца, ее руки все еще дрожали. Уже несколько месяцев кошмар не повторялся, впрочем, понятно, почему он опять приснился прошлой ночью: этот разрушенный замок с обгоревшими стенами и вечным запахом гари, наверное, притягивал привидения и воспоминания.
Джудит подошла к окну. Занимался рассвет.
Пейзаж перед ее глазами был странен и поразительно не похож на то первое впечатление, которое произвел на нее Тайнан. В нем не осталось ничего мрачного. Казалось, природа решила показать ей здешние места с лучшей стороны, дразнила глаз спокойствием и красотой. Серые остроконечные пики дальних гор с белыми вершинами походили на шоколад со взбитыми сливками. Высокие сосны слева от замка взмывали в небо, их густые ветви плотно закрывали его. Утесы обрывались в море, белые гребни ленивых волн медленно накатывали, разбивались об огромные валуны и успокаивались в небольшой, окруженной с трех сторон скалами бухте. Краски были до невероятности чистыми в это великолепное утро: синева воды и неба, изумрудная зелень леса, белизна морской пены и дальних заснеженных вершин, приглушенно-серый цвет гор и глубоких волн – все звучало единой волшебной симфонией цвета.
Джудит закрыла глаза и глубоко вздохнула. Пряный морской аромат ничем не напоминал резкие запахи Лондона. Здешний воздух, свежий и приятный, отдавал запахом морской соли и недавно вспаханной земли – запахом живой природы, а не человека.
Три месяца – сравнительно небольшой отрезок времени, особенно если учесть, что ее замужняя жизнь с Энтони длилась четыре бесконечных года. Три месяца – почти ничто, зато после ее ждут свобода и безопасность. Через три месяца наступит осень, но дороги будут еще проходимы. Она не вернется в Англию. Она начнет новую жизнь, начнет все сначала, и ее новая жизнь будет чиста, как сегодняшнее утро.
Джудит с удовольствием бы умылась сейчас холодной водой, не забудь она накануне наполнить кувшин. Она слишком торопилась улизнуть из-за кухонного стола, чтобы думать о подобных пустяках. Теперь она с сожалением вздохнула, надела то же платье, что осторожно сняла накануне вечером, и, аккуратно расчесав волосы, уложила их узлом на затылке. Потом расправила плечи, сделала глубокий вдох и открыла дверь, ведущую в холл.
Она едва не столкнулась с главным героем своих размышлений. Маклеод остановился и, не произнеся ни слова, оглядел ее взглядом, в котором отсутствовали насмешки или одобрение. Его глаза вообще ничего не выражали, словно она и не стояла перед ним, а он изучал стену у нее за спиной.
Ни один не произнес ни слова, хотя они могли бы многое сказать друг другу.
Джудит хорошо понимала, что он думает о ней. Мужчины, подобные Маклеоду, наделенные утонченной внешностью, скрытой силой и твердостью духа, обычно хотят от женщин только одного. И без труда получают это. Джудит поблагодарила Небо, что он, кажется, ничего не хочет. Однако что, если он передумает? Вполне возможно, судя по взгляду, который остановился на ее груди. Он тоже начнет отпускать сальные шутки в адрес Джудит? Начнет как бы случайно касаться ее, сравнивать с кобылой, которая только и ждет, чтобы ее покрыли?
Так и не сказав ни слова, Маклеод исчез, спустившись по винтовой лестнице.
Несколько мгновений спустя она последовала за ним и, прежде чем войти, осторожно заглянула на кухню. Никого. Джудит схватила неаппетитного вида репу, из которой состоял весь ее завтрак, и уселась на выскобленную деревянную скамью.
Интересно, она будет чувствовать то же, что и сейчас, все три месяца? Сердце ушло в пятки, кровь застыла от страха. Как выдержать? Целых три месяца? Они растянулись перед ней, уходя минутами в бесконечность. Разве у нее есть выбор?
Она мысленно рассмотрела все возможные варианты, словно лавочник, прикидывающий прибыль. В конце концов, выбирать не из чего.
Сидя в полной тишине на скамейке в кухне, Джудит Кутбертсон-Уиллоуби-Хендерсон-Маклеод неохотно признала, что ей остается только одно. Как это ни страшно, придется остаться здесь в качестве жены Маклеода.
Правда, ненадолго.
Глава 7
– Ну давай, давай, у нас почти получилось! – кричал Алисдер Маклеод одному из своих старейших соплеменников.
Геддес, с трудом стоя на плохо слушающихся ногах, едва ли был в состоянии справиться с плугом, взрезающим заросшую сорняками почву. Еще через несколько мгновений Алисдер сбросил кожаные лямки, врезавшиеся в плечи и грудь, и устало подошел к Геддесу, который сгорбился от возраста и стыда. Алисдер, прекрасно понимая, какие муки испытывает гордый старик, ободряюще похлопал его по плечу и ткнул ногой металлический лемех с такой силой, что тот ушел в землю. Крепко ухватившись огрубелыми ладонями за деревянные ручки плуга, он еще раз показал Геддесу, как надо держать их.
Алисдеру не хотелось, чтобы старик выполнял столь тяжелую работу, но Геддесу надо было чувствовать, что он еще нужен. Это соображение, да еще тот факт, что с подобной работой все равно бы никто не справился, подавили угрызения совести у Алисдера.
Проклятая англичанка никак не выходила у него из головы, сколь ни тяжела была работа.
Алисдер не мог припомнить ни одного случая из своей жизни, чтобы он напугал женщину. Во время учебы в университете, когда он был еще совсем молодым, на него не жаловались. Девушки в Эдинбурге и Брюсселе находили его вполне галантным кавалером, с которым было приятно коротать длинные зимние ночи и который вполне соответствовал их летним фантазиям. А Анна оказалась самым деликатным созданием из всех. Он ни разу не внес в ее жизнь беспокойства. Бедняжка Анна!
Даже позднее, когда заботы и тревоги не покидали его ни на минуту, он был мягок и нежен с женщинами своего клана. Никогда не пугал их, даже Фиону, которой хорошая взбучка пошла бы только на пользу.
Однако же он напугал англичанку. Она прямо-таки подпрыгнула, когда он встретил ее сегодня утром, отпустила юбки, которые приподнимала правой рукой, и так побледнела, что он испугался, что она вот-вот упадет без чувств. Сердце у нее бешено колотилось. Он, как врач, сразу заметил это и понял, что она сильно напугана и угнетена.
Когда утром негромко скрипнула дверь в комнате Айана, сердце Алисдера на мгновение остановилось. Однако вместо своего златокудрого брата он увидел Джудит. В то мгновение Алисдер почувствовал, что она испытывает настоящий ужас, он будто ощущал его запах.
Он опять впрягся в плуг, натянув на себя упряжь, предназначенную для четырехногого животного. Сейчас он снова превратился для своего клана в тягловую лошадь. Это началось с того времени, когда Малкольм увел их единственную лошадь на юг Англии. Бедняга честно заслужила свой отдых и сейчас отъедалась вместе с другой клячей, на которой приехала англичанка. Алисдер искренне изумился тому, что несчастное создание выдержало такой длинный путь. О ком он думает: о женщине или о лошади? Да, женщину тоже можно подкормить.
И приласкать.
Алисдер нагнулся над чуть заросшей вереском землей и поднатужился, пока у Геддеса из-под плуга не полетели комья. Вспахана одна полоса, другая, третья… Мышцы на плечах и спине напряглись и болели, но Маклеод не останавливался.
Не мог остановиться.
Привычка и сила воли заставляли его не обращать внимания на боль в спине и в плечах. Физические неудобства ведь ничто по сравнению с угрызениями совести, которые он испытывал бы, если бы не выкладывался полностью.
Волею судьбы он – господин этих людей. Он не станет усугублять трагедию, вознесшую его на эту должность, тем, что будет плохим господином; не откажется от своих обязанностей, продав своих соплеменников в рабство, как, если верить слухам, делали другие вожди; не будет требовать ренту с фермеров, которые едва в состоянии прокормить свои семьи скудным урожаем корнеплодов.
– У меня есть стойло, где ты можешь принять божеский вид, брат, – обычно шутя говорил его брат.
Интересно, что после всего, что Алисдер вытерпел от Айана, их жизни спасло именно его образование. Не то образование, которое он получил в Эдинбурге и на континенте, постигая азы врачебной профессии, а конкретные знания, приобретенные у одного профессора. Доминик Старн считался известным биологом и питал страсть к изучению съедобных корнеплодов и любовь к земле Шотландии. Алисдер часто копал землю в небольшом дворе своего профессора в Эдинбурге, одновременно выслушивая лекции по мышцам, артериям, венам и костям. То же самое он проделывал и здесь, в Тайнане, под насмешками брата. Однако именно это увлечение, знание того, что съедобно, в конце концов и позволило прокормить клан, не дать умереть старикам, срок которых еще не подошел, и молодым, которые еще не познали жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
«Точнее сказать, лорду Маклеоду могло бы больше повезти с женой», – подумала Джудит, не отрывая глаз от стола. Только один раз она взглянула на хрупкую маленькую женщину, лицо которой было полно решимости, и заметила, как покраснел Маклеод. Неужели смутился, услышав похвалу в свой адрес? Вряд ли.
– Если в конце этого времени, – продолжила Софи, словно не замечая изучающего взгляда Джудит, на секунду остановившегося на лице Алисдера, – ты здесь не приживешься, считай себя свободной, можешь уйти. Правда, с деньгами у нас туго, но у меня есть кое-какие драгоценности. Какое-то время ты продержишься.
– Нет-нет, я на это не пойду, – возразила Джудит.
– А я и не позволю, – резко вставил Алисдер.
Последние два года, несмотря на все трудности, голод и лишения, которые пришлось вынести клану, он не прикоснулся к драгоценностям бабушки. Не из гордости. Гордость умерла, когда он впрягся в плуг. Она исчезла, когда пришлось ломать мебель, чтобы зимой топить камин, когда снег толстым покрывалом укрывал землю, а проникающий ледяной ветер завывал в стенах замка. Гордость ушла, когда он вернулся домой в Тайнан, сломленный горем и отчаянием, и с ужасом увидел, что осталось от клана. Остатки былой гордости умерли, когда пришлось ковыряться в земле, отыскивая случайно не выкопанные картофелины, любые съедобные коренья для умирающих от голода людей. Нет, в лорде Маклеоде говорила не гордость, а, скорее, странная, неуместная чувствительность.
У них мало что осталось от прошлого. Им запретили жить по-своему. Остались только память да отдельные безделушки. Продав драгоценности Софи, конечно, можно было какое-то время существовать без забот, но их потеря стала бы невозвратной утратой. Броши, ожерелья, несколько золотых браслетов, переливающиеся драгоценные камни, никогда не знавшие оправы, были подарены Софи ее мужем, дедушкой нынешнего лорда Маклеода. Софи не цеплялась за них и, если надо, не стала бы возражать против их продажи. Однако Алисдер видел, как иногда она вынимала их из тайника, внимательно разглядывала, гладила, а из ее глаз беззвучно текли слезы. Нет, он не отнимет у бабушки ее воспоминания и тем более не позволит сделать это англичанке.
– В определенное время мы все делаем то, что должны, дети, – проговорила Софи с упрямством не меньшим, чем у Алисдера. – Драгоценности принадлежат мне, и я вольна распоряжаться ими, как сочту нужным. И потом, кажется, ты кое-что забыл. Ваше расставание еще под вопросом. Решать буду я. Если мне покажется, что вы не очень старались, вы останетесь мужем и женой. – Софи замолчала и повернулась к Джудит. – Детка, – обратилась она к ней, – мы живем не в обычное время, да и ты не девушка. Иначе такой договор был бы невозможен. Ты уже была замужем, поэтому несколько месяцев, которые проведешь с Алисдером, никак не повлияют на твою репутацию. Ты понимаешь?
– По-моему, ты намекаешь на более близкие отношения, бабушка, – перебил ее Алисдер, – но этого не случится. – Он не испытывал ни малейшего желания дополнительно осложнять свою жизнь, разделив постель с англичанкой.
Джудит не отрывала взгляда от изрезанной поверхности дубового стола.
– Но вы ведь попробуете? Это все, о чем я прошу, – взывала к ним Софи, – а иначе готовьтесь провести вместе всю жизнь.
От этих слов Джудит стало не по себе. Она посмотрела прямо в глаза Алисдеру. Угроза бабушки сильно подействовала и на него. Он тоже пристально посмотрел на Джудит.
«Часто крошечная искра разжигает огромное пламя», – подумала Софи и улыбнулась.
Глава 6
Больно.
Глаза никак не открыть. Что-то не так. Джудит попробовала приподнять веки, но, налитые свинцовой тяжестью, они не слушались. Захотела поднять руку и прижать к глазам ладонь, освободиться от повязки, но поняла, что руки крепко связаны за головой. Она попробовала подтянуться, но только туже затянула веревку, которая стягивала запястья. Ужас охватил ее, заполнив липким потом каждую пору на теле.
Она вскрикнула от неожиданности, когда у самого уха раздался мужской голос.
– Так, – произнес он тихо, почти сочувственно, и тут же чья-то рука зажала ей рот, – значит, ты проснулась. Хорошо. Было бы очень жаль, если бы ты пропустила следующую часть.
– Не надо, – молила она сквозь сжимавшие ее рот пальцы.
– Не надо? А как же мы? Так и не повеселимся? – Беззвучная усмешка. – Ну уж нет.
Руку сменили губы, горячие и влажные. Она едва не задохнулась, когда его язык резким движением ворвался ей в рот. От него несло табаком и бренди. От отвращения она крепко сжала зубы. Он тотчас отскочил, вскрикнув от боли, – единственная награда за крошечный мужественный поступок, а потом нанес ей сильнейший удар по голове. Она закричала – громко, пронзительно, но ее крики вызвали у них только смех. Казалось, он лишь еще больше возбуждает этих зверей, веселящихся при виде чужого страха. С нее сорвали одеяло, и холодный воздух охватил взмокшее от испарины обнаженное тело. Она брыкалась несвязанными ногами, но эти движения еще больше забавляли мужчин и не остановили руку, которая не торопясь, бесстыдно изучала ее. Джудит выгнулась вверх от боли, когда чьи-то пальцы вошли в нее, однако это непроизвольное движение вызвало только дополнительные похабные замечания собравшихся.
Матрац прогнулся под тяжестью мужчины, навалившегося на нее. Она кожей ощутила его волосатое тело. Джудит дернула согнутой ногой вверх, пытаясь скинуть его. Послышался приглушенный стон и ругательства, она поняла, что сделала ему больно.
– Вытяни ей ноги, Энтони, и привяжи к спинке кровати.
Джудит сопротивлялась как могла. Однако сил, рожденных страхом и гневом, было явно недостаточно. Веревки, которыми привязали ее раздвинутые ноги, стали красными от крови, прежде чем она, обессилев, замерла на матраце. Но даже теперь она не собиралась облегчать им задачу.
Она извивалась от отвращения при прикосновении губ и рук, которые делали с ее телом все, что хотели, дергалась то в одну сторону, то в другую, но веревки надежно держали ее, а мужчины довольно смеялись, перемежая смех сальными шутками.
– Уверен, ей даже нравится! – крикнул кто-то.
– Твою сучку надо приручить, Энтони, – захохотал другой.
Словно в наказание за непокорность, чьи-то грубые пальцы схватили ее груди и сильно сжали их. Джудит застонала от боли, но слабый звук только подзадорил мучителя, который тут же больно укусил ее сосок. Увы, эта боль была ничто по сравнению с мукой, которую пришлось вынести ей дальше.
Бесстыдные пальцы сменил огромный фаллос. Он безжалостно вошел в Джудит, разрывая сухую нежную ткань и смазывая свой путь ее кровью. Приглушенные крики Джудит сопровождались стонами животного удовольствия ее мучителя.
Но и этим дело не кончилось.
Получив свое, первый мужчина оставил Джудит для того, чтобы его место занял другой. Затем – еще один. Тело ее покрылось следами укусов и синяков от засосов. Боль внизу живота, была теперь пустяком по сравнению с тем, как болело все тело.
Разум Джудит не принимал участия в этой битве за выживание. Казалось, сознание отделилось от плоти и со стороны с ужасом наблюдает за тем, что происходит с ее телом. Она чувствовала, как между ног у нее струится теплая липкая жидкость. Джудит понимала, что истекает кровью. Каждое новое движение насильника ранило не только тело, но и душу.
* * *
Джудит проснулась и сразу подумала, что кошмар, от которого она все еще дрожала, теперь часть прошлого. Воспоминание. Энтони умер, а брат его далеко. В выгоревшем замке она в безопасности. И в этом заключается ирония: отправив дочь сюда, отец, сам того не ведая, избавил ее от мучений.
Но Софи Маклеод предложила невероятную сделку.
Удивительно, как уважительно шотландцы относились к очень странному обряду бракосочетания во дворе. В прошлой жизни Джудит уважение ценилось не очень высоко. Отец считал, что такие понятия, как честь и уважение, существуют только для слабых, сам же он привык жульничать и обманывать, особенно если это сулило хорошую прибыль. Ни один из ее бывших мужей не обладал тем, что можно назвать характером.
Джудит сидела на краю просевшего матраца, ее руки все еще дрожали. Уже несколько месяцев кошмар не повторялся, впрочем, понятно, почему он опять приснился прошлой ночью: этот разрушенный замок с обгоревшими стенами и вечным запахом гари, наверное, притягивал привидения и воспоминания.
Джудит подошла к окну. Занимался рассвет.
Пейзаж перед ее глазами был странен и поразительно не похож на то первое впечатление, которое произвел на нее Тайнан. В нем не осталось ничего мрачного. Казалось, природа решила показать ей здешние места с лучшей стороны, дразнила глаз спокойствием и красотой. Серые остроконечные пики дальних гор с белыми вершинами походили на шоколад со взбитыми сливками. Высокие сосны слева от замка взмывали в небо, их густые ветви плотно закрывали его. Утесы обрывались в море, белые гребни ленивых волн медленно накатывали, разбивались об огромные валуны и успокаивались в небольшой, окруженной с трех сторон скалами бухте. Краски были до невероятности чистыми в это великолепное утро: синева воды и неба, изумрудная зелень леса, белизна морской пены и дальних заснеженных вершин, приглушенно-серый цвет гор и глубоких волн – все звучало единой волшебной симфонией цвета.
Джудит закрыла глаза и глубоко вздохнула. Пряный морской аромат ничем не напоминал резкие запахи Лондона. Здешний воздух, свежий и приятный, отдавал запахом морской соли и недавно вспаханной земли – запахом живой природы, а не человека.
Три месяца – сравнительно небольшой отрезок времени, особенно если учесть, что ее замужняя жизнь с Энтони длилась четыре бесконечных года. Три месяца – почти ничто, зато после ее ждут свобода и безопасность. Через три месяца наступит осень, но дороги будут еще проходимы. Она не вернется в Англию. Она начнет новую жизнь, начнет все сначала, и ее новая жизнь будет чиста, как сегодняшнее утро.
Джудит с удовольствием бы умылась сейчас холодной водой, не забудь она накануне наполнить кувшин. Она слишком торопилась улизнуть из-за кухонного стола, чтобы думать о подобных пустяках. Теперь она с сожалением вздохнула, надела то же платье, что осторожно сняла накануне вечером, и, аккуратно расчесав волосы, уложила их узлом на затылке. Потом расправила плечи, сделала глубокий вдох и открыла дверь, ведущую в холл.
Она едва не столкнулась с главным героем своих размышлений. Маклеод остановился и, не произнеся ни слова, оглядел ее взглядом, в котором отсутствовали насмешки или одобрение. Его глаза вообще ничего не выражали, словно она и не стояла перед ним, а он изучал стену у нее за спиной.
Ни один не произнес ни слова, хотя они могли бы многое сказать друг другу.
Джудит хорошо понимала, что он думает о ней. Мужчины, подобные Маклеоду, наделенные утонченной внешностью, скрытой силой и твердостью духа, обычно хотят от женщин только одного. И без труда получают это. Джудит поблагодарила Небо, что он, кажется, ничего не хочет. Однако что, если он передумает? Вполне возможно, судя по взгляду, который остановился на ее груди. Он тоже начнет отпускать сальные шутки в адрес Джудит? Начнет как бы случайно касаться ее, сравнивать с кобылой, которая только и ждет, чтобы ее покрыли?
Так и не сказав ни слова, Маклеод исчез, спустившись по винтовой лестнице.
Несколько мгновений спустя она последовала за ним и, прежде чем войти, осторожно заглянула на кухню. Никого. Джудит схватила неаппетитного вида репу, из которой состоял весь ее завтрак, и уселась на выскобленную деревянную скамью.
Интересно, она будет чувствовать то же, что и сейчас, все три месяца? Сердце ушло в пятки, кровь застыла от страха. Как выдержать? Целых три месяца? Они растянулись перед ней, уходя минутами в бесконечность. Разве у нее есть выбор?
Она мысленно рассмотрела все возможные варианты, словно лавочник, прикидывающий прибыль. В конце концов, выбирать не из чего.
Сидя в полной тишине на скамейке в кухне, Джудит Кутбертсон-Уиллоуби-Хендерсон-Маклеод неохотно признала, что ей остается только одно. Как это ни страшно, придется остаться здесь в качестве жены Маклеода.
Правда, ненадолго.
Глава 7
– Ну давай, давай, у нас почти получилось! – кричал Алисдер Маклеод одному из своих старейших соплеменников.
Геддес, с трудом стоя на плохо слушающихся ногах, едва ли был в состоянии справиться с плугом, взрезающим заросшую сорняками почву. Еще через несколько мгновений Алисдер сбросил кожаные лямки, врезавшиеся в плечи и грудь, и устало подошел к Геддесу, который сгорбился от возраста и стыда. Алисдер, прекрасно понимая, какие муки испытывает гордый старик, ободряюще похлопал его по плечу и ткнул ногой металлический лемех с такой силой, что тот ушел в землю. Крепко ухватившись огрубелыми ладонями за деревянные ручки плуга, он еще раз показал Геддесу, как надо держать их.
Алисдеру не хотелось, чтобы старик выполнял столь тяжелую работу, но Геддесу надо было чувствовать, что он еще нужен. Это соображение, да еще тот факт, что с подобной работой все равно бы никто не справился, подавили угрызения совести у Алисдера.
Проклятая англичанка никак не выходила у него из головы, сколь ни тяжела была работа.
Алисдер не мог припомнить ни одного случая из своей жизни, чтобы он напугал женщину. Во время учебы в университете, когда он был еще совсем молодым, на него не жаловались. Девушки в Эдинбурге и Брюсселе находили его вполне галантным кавалером, с которым было приятно коротать длинные зимние ночи и который вполне соответствовал их летним фантазиям. А Анна оказалась самым деликатным созданием из всех. Он ни разу не внес в ее жизнь беспокойства. Бедняжка Анна!
Даже позднее, когда заботы и тревоги не покидали его ни на минуту, он был мягок и нежен с женщинами своего клана. Никогда не пугал их, даже Фиону, которой хорошая взбучка пошла бы только на пользу.
Однако же он напугал англичанку. Она прямо-таки подпрыгнула, когда он встретил ее сегодня утром, отпустила юбки, которые приподнимала правой рукой, и так побледнела, что он испугался, что она вот-вот упадет без чувств. Сердце у нее бешено колотилось. Он, как врач, сразу заметил это и понял, что она сильно напугана и угнетена.
Когда утром негромко скрипнула дверь в комнате Айана, сердце Алисдера на мгновение остановилось. Однако вместо своего златокудрого брата он увидел Джудит. В то мгновение Алисдер почувствовал, что она испытывает настоящий ужас, он будто ощущал его запах.
Он опять впрягся в плуг, натянув на себя упряжь, предназначенную для четырехногого животного. Сейчас он снова превратился для своего клана в тягловую лошадь. Это началось с того времени, когда Малкольм увел их единственную лошадь на юг Англии. Бедняга честно заслужила свой отдых и сейчас отъедалась вместе с другой клячей, на которой приехала англичанка. Алисдер искренне изумился тому, что несчастное создание выдержало такой длинный путь. О ком он думает: о женщине или о лошади? Да, женщину тоже можно подкормить.
И приласкать.
Алисдер нагнулся над чуть заросшей вереском землей и поднатужился, пока у Геддеса из-под плуга не полетели комья. Вспахана одна полоса, другая, третья… Мышцы на плечах и спине напряглись и болели, но Маклеод не останавливался.
Не мог остановиться.
Привычка и сила воли заставляли его не обращать внимания на боль в спине и в плечах. Физические неудобства ведь ничто по сравнению с угрызениями совести, которые он испытывал бы, если бы не выкладывался полностью.
Волею судьбы он – господин этих людей. Он не станет усугублять трагедию, вознесшую его на эту должность, тем, что будет плохим господином; не откажется от своих обязанностей, продав своих соплеменников в рабство, как, если верить слухам, делали другие вожди; не будет требовать ренту с фермеров, которые едва в состоянии прокормить свои семьи скудным урожаем корнеплодов.
– У меня есть стойло, где ты можешь принять божеский вид, брат, – обычно шутя говорил его брат.
Интересно, что после всего, что Алисдер вытерпел от Айана, их жизни спасло именно его образование. Не то образование, которое он получил в Эдинбурге и на континенте, постигая азы врачебной профессии, а конкретные знания, приобретенные у одного профессора. Доминик Старн считался известным биологом и питал страсть к изучению съедобных корнеплодов и любовь к земле Шотландии. Алисдер часто копал землю в небольшом дворе своего профессора в Эдинбурге, одновременно выслушивая лекции по мышцам, артериям, венам и костям. То же самое он проделывал и здесь, в Тайнане, под насмешками брата. Однако именно это увлечение, знание того, что съедобно, в конце концов и позволило прокормить клан, не дать умереть старикам, срок которых еще не подошел, и молодым, которые еще не познали жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30