К стенду сразу подошло несколько человек.
– Я буду в качестве наблюдателя, или вы разрешите мне помогать? – спросила Ирина.
– Помогать, – сказал Казарин. – Становитесь к пульту.
– Меня эти ваши эксперименты всегда пугают немного. А вдруг какая-нибудь неисправность? А потом несчастье…
– Ничего не случится. Я уже проверял действие этих излучений. При понижении порога возбудимости испытываешь легкую боль в орбитах. Но это быстро проходит. Давайте начнем.
– Наверно, опять ничего, кроме оранжевых кругов в глазах, не будет.
– Этот феномен я устранил, – сказал Казарин, усаживаясь.
Ирина любила работать с Казариным, особенно во время таких вот испытаний. Было что-то волнующе-торжественное в этих минутах. Другие сотрудники обычно начинают суетиться, а Мирон Григорьевич удивительно спокоен: лицо серьезное, взгляд сосредоточенно-внимателен. Удача не проявлялась, как у других, бурей эмоцией, а неудача не вызывала отчаяния.
– Включайте, – сказал Казарин. – Для начала поставьте реостат на двенадцатое деление. Проверьте расположение экрана.
Ирина включила рубильник, затем нажала зеленую кнопку. Приборы на пульте засветились, ожили, монотонно гудел трансформатор. Вспыхнула красная лампочка в левом углу у вольтметра. Дрогнула стрелка, поползла вверх. Реле включило высокое напряжение.
“Удивительно медленно прыгает стрелка секундомера”, – думала Ирина, не отрывая глаз от прибора на пульте. Очень хочется глянуть на Казарина. Но этого делать нельзя…
– Прибавьте напряжение!.. Еще!.. Еще!.. – Ирина повернула ручку реостата. Стрелка вольтметра дрожала на красной черте. Ирина чувствовала, что мышцы ее рук и спины напряжены до предела. Если сейчас последует приказ еще увеличить напряжение, она не выполнит, не сможет заставить себя повернуть ручку.
Мирон Григорьевич сидел, чуть наклонившись вперед, и, прищурив глаза, смотрел перед собой на противоположную сторону площади. Голубая дымка, застилавшая все, сменилась светло-фиолетовой. Она быстро рассеивалась. Предметы стали вырисовываться все отчетливее и отчетливее.
– Кажется, выходит, – глухо произнес он. – Прибавьте еще два деления.
– Мирон Григорьевич!
– Еще два деления! – повысил голос Казарин.
Щелкнул реостат раз, потом другой. Стрелка вольтметра минула красную черту. Ирина положила ручку на выключатель, готовая мгновенно сбросить напряжение, если что-нибудь случится.
Предметы на противоположной стороне площади с каждой секундой вырисовывались все отчетливее. Это было то, чего ожидал Казарин.
– Диктофон! Быстро!
Ирина автоматически нажала нужную кнопку. С тихим шелестом поползла ферромагнитная лента.
Казарин придвинул к себе микрофон.
– Фиолетовая дымка рассеялась. Предметы становятся ярче. Острота зрения быстро усиливается… Вижу заголовки статей газеты в витрине… Вижу текст, поры в бумаге…
– Да это же телескопическое зрение!
– Выключите аппарат.
Ирина со вздохом облегчения нажала на выключатель.
– Как вы себя чувствуете. Мирон Григорьевич.
– Нормально! – ответил Казарин. Он поднялся с кресла, окинул взглядом комнату и растерянно пошевелил пальцами.
– Странно, очень странно все. Идемте на балкон.
С балкона седьмого этажа город был весь как на ладони.
– Это поразительно. Видите шпиль?
– Смутно. До вокзала больше семи километров.
– А я вижу. Вижу трещины в позолоте. Вижу воробьев на крыше. Каждое перышко. Должно быть, поезд прибыл. Идут пассажиры. Я вижу их лица. А вот и знакомый. Знаете кто? Георгий Степанович. И знаете с кем? С Алеутовым. Аким Федотович хмурится. Недоволен чем-то. А Лосев… Нет, не вижу, лица затуманились, он перевел взгляд на витрину с газетой. – Проходит уже. Текст потускнел. И заголовков не вижу. Прошло. Сколько времени это продолжалось? Четыре с половиной минуты? Ну что ж, для начала совсем неплохо.
Ирина посмотрела на часы и заторопилась.
– Мне пора, Мирон Григорьевич. Да и вам отдохнуть нужно.
– Да, да. Вот сделаю только несколько записей в дневнике. Большое спасибо за помощь.
Ирина ушла.
Казарин сел за стол и только стал записывать, как кто-то постучал в дверь.
– Войдите, – сердито бросил он. Мирон Григорьевич терпеть не мог, когда ему в такие минуты мешали.
Вошел человек среднего роста, плотный, с открытым загорелым лицом. Он прикрыл за собой дверь и, подойдя к столу, представился.
– Болдырев. Я из отдела госбезопасности, полковник Болдырев. Простите, если помешал, но дело у меня к вам, не терпящее отлагательства.
– Садитесь, пожалуйста, – указал на кресло Казарин. – Чем могу служить?
– Знакомо ли вам вот это? – и Болдырев положил на стол две фотографии. На одной из них была схема шестьдесят шестой модели генератора сонного торможения, а на второй – Ирина рядом с этим аппаратом. Казарин оторопел от изумления.
– Как попали к вам эти снимки?
– К нам они попали просто, а вот как они попали к профессору Эмерсону, нам во что бы то ни стало надо выяснить, и как можно скорее.
24. ДОБРЫЙ ГЕНИЙ
Полковник Пристли возглавлял отдел снабжения боевого питания при штабе генерала Норильда. “Мое дело – средства разрушения, – любил говорить он о своей работе. – Минометы, пулеметы, гаубицы и сверхдальнобойные пушки, бомбы любой системы, начиная от напалмовой зажигалки до атомной и водородной включительно”.
О нем говорили, что он непроницаем, как занавес из черного бархата. Сочетая серьезные знания военного инженера с изворотливостью талантливого коммерсанта, он всегда умел так повернуть дело, что любая корпорация, работающая на вооружение, была глубоко убеждена, что именно ее интересы находят в лице мистера Пристли наиболее ревностного поборника.
Когда Митчел позвонил ему и попросил приехать для делового разговора, Пристли только плечами пожал. Какое отношение к области его деятельности имеет электрический король? Каждому известно, что корпорация Джона Митчела находится вне сферы деятельности полковника Пристли. Однако пренебрегать приглашением такого влиятельного в деловом мире человека, каким считался мистер Митчел, было бы в высшей степени неразумно, и Пристли вызвал машину.
Верный своей привычке, Джон Митчел приступил к делу сразу, без обиняков.
– Я знаю, вы человек, умеющий хранить чужие тайны. Поэтому я буду с вами откровенен. Могу ли я рассчитывать на такую же откровенность и с вашей стороны?
– При условии, если…
– В этом отношении можете быть совершенно спокойны: у меня в кабинете нет ни секретных микрофонов, ни записывающих аппаратов. Подслушивание тоже исключается: эта комната непроницаема для звуков.
– Меня это не тревожит, мистер Митчел, – с достоинством произнес Пристли. – Я считаю себя всегда окруженным аппаратами для подслушивания, так что… Но я ведь связан со многими военными корпорациями, и если вопрос коснется их дел, то… вы меня понимаете, мистер Митчел.
– Нет, нет, – откинулся в своем кресле Митчел. – Корпорации здесь ни при чем. Меня интересуют только ваши личные взгляды на некоторые вопросы, связанные с международной ситуацией.
– О, в таком случае я не стану возражать. даже если бы вам вздумалось транслировать нашу беседу на весь мир.
– Прекрасно! – воскликнул Митчел. – Каковы, с вашей точки зрения, перспективы войны? Я имею в виду настоящую войну, а не ту возню, какую ваше ведомство время от времени затевает на разных континентах. Меня интересуют перспективы большой войны.
– Мое дело – вооружение. Остальное меня не касается,
– Вы осторожны, – заметил Митчел. – Но разве вам непонятно, что вооружение не может продолжаться бесконечно без войны. Рано или поздно оно прекратится. И тогда…
– …Тогда кое для кого, и для вас в том числе, мистер Митчел, настанут тяжелые времена.
– И для вас, Пристли, – рассмеялся Митчел. – Для вас даже раньше, чем для меня.
– Это верно, пожалуй, – согласился Пристли.
– Не кажется ли вам, – продолжал Митчел, – что уже сегодня проблема войны зашла в тупик?
– Вы правы, – откровенно вздохнул Пристли. – Голоса, ратующие за мирное сосуществование, становятся все громче. И не только среди мелюзги, но и там, под куполом Белого дома. Даже среди крупных бизнесменов. За последние годы мы много потеряли. Деловые люди боятся потерять и остальное. Вот в этом причина.
– Нет, нет, не в этом, – сразу став очень серьезным, произнес Митчел. – Всему виной последние открытия в науке. Реактивные самолеты, межконтинентальные баллистические ракеты. Техника вооружения достигла таких высот, что угрожает исключить самое себя.
– Если вспыхнет война, преимущество будет за теми, у кого больше этого нового оружия и кто начнет первый, – тоном, не допускающим возражения, заметил Пристли.
– Абсурд! – с раздражением произнес Митчел. – Нужно потерять разум, чтобы надеяться на успех в войне с применением атомных и водородных бомб. В наше время ничего не поможет: ни внезапность удара, ни преимущество вооружения. Не за горами день, когда вам придется спустить все атомные заряды на дно океана и, скрепя сердце, подсчитать убытки, связанные с этой процедурой. Превратить мир в пустыню вам не позволят, да это и не нужно никому.
– О, лагерь сторонников мирного сосуществования пополняется, – с иронией бросил Пристли, стряхивая пепел с сигары. – Сколько вы списали со своего баланса в связи с революцией на Кубе, провалом нашей политики в Марокко, Египте…
– Слишком много, чтобы забыть об этом, – ответил Митчел. – И потом, с чего вы взяли, что я сторонник мирного сосуществования?
– Или война, или мирное сосуществование: третьего нет и не может быть, – спокойно сказал Пристли
– Война! – решительно произнес Митчел, и глаза его хищно сузились. – Но… без кровопролития, без насилия, без разрушений, без грохота и огня. Мирная война.
– Простите меня, мистер Митчел, – с плохо скрываемой иронией произнес Пристли. – Мне кажется, что мы рассуждаем о вещах если не абсурдных, то фантастических. Война – всегда насилие, всегда разрушение, всегда кровь и пожарища. Мирная война – это такая же несусветная чушь, как живой мертвец, танцующий под аккомпанемент беззвучного джаза. Труп – всегда неподвижность, музыка – всегда сочетание звуков, а война насилие. Вот у меня в кармане две тысячи долларов банкнотами, векселей на двадцать тысяч, золотые часы, портсигар, инкрустированный бриллиантами. Если я не соглашусь отдать этого добра, вам придется брать его силой, а для этого нужно меня поприжать как следует, хорошенько стукнуть раз–другой вот этим мраморным пресс-папье или трахнуть по башке вон той штуковиной, – указал он на аппарат профессора Эмерсона, стоящий на противоположном углу стола. – Подставка у нее, кажется, достаточно тяжеловесна, чтобы провалить даже более крепкий череп, чем у вашего покорного слуги.
Митчел рассмеялся.
– Ну, уж если на то пошло, я отберу ваши вещицы помимо вашего желания, не прибегая к помощи увесистых предметов и даже не оставив вам на память пустяковой царапины.
– Прежде чем приступить к этому небезопасному мероприятию, – ухмыльнулся Пристли, – вы должны знать, дорогой мистер Митчел, что я играючи подымаю стокилограммовую штангу и прекрасно владею боксом. Чтобы ограбить меня, нужно примерно десятка полтора таких, как вы, и то я не уверен, удастся ли затея даже в этом случае.
Митчел незаметно включил генератор и, подойдя к двери, щелкнул замком.
– Мы с вами вдвоем, полковник, – произнес он, возвращаясь на свое место. – Дверь заперта, ключ – на столе. Объявляю вам мирную войну. Не пройдет и двух минут, как я выпотрошу ваши карманы. Вы ничего не понимаете в науке, Пристли. Я пригласил вас не для того, чтобы философствовать. Мне нужна ваша помощь в большом деле, и вы мне ее окажете. Да, окажете! Или я ничего не понимаю в людях. Мне наплевать на ваши бицепсы, мне не нужно вооружаться и ломать вам голову, чтобы очистить ваши карманы. Я это сделаю, не причиняя вам даже малейшего вреда, легко и просто, и тогда вы поймете, как вы заблуждались, думая, что война – это всегда кровь и разрушение. Вы зеваете?.. Вам очень скучно, не правда ли? В душе вы убеждены, что старый Джон Митчел спятил. К счастью, это не так. Вы меня слышите, Пристли? Грош цена вашим бицепсам: вы уже не в силах шелохнуть рукой. Вам трудно держать глаза открытыми. Вы тюфяк с соломой, а не боксер. А сейчас вы меня и вовсе не слышите. Вы побеждены, Пристли.
Он выключил аппарат, подошел к полковнику и не торопясь принялся опорожнять его карманы. Маленький револьвер, обнаруженный в брюках, он тоже взял, потом снял с руки спящего золотые часы, сложил все в ящик стола, отпер дверь и, вернувшись на свое место, позвонил.
– Принесите бутылку шампанского и коньяку, – распорядился он, обращаясь к вошедшему секретарю. – Только поторопитесь, пожалуйста: у меня мало времени.
Пристли проснулся спустя минут двенадцать. Он потянулся и с удивлением посмотрел сначала на бутылки с напитками, невесть откуда взявшиеся на столе, потом на Митчела.
– Я, кажется, задремал под аккомпанемент ваших нравоучений, – смущенно произнес он. – Мне даже приснилось, будто вы обозвали меня тюфяком. Так о чем вы говорили? Ах, да… Вы собирались ограбить меня, – он громко рассмеялся. – Ну что ж, отчего вы не приступаете к делу?
– Уже, – победно усмехнулся Митчел. – Вот, можете убедиться. – И, выдвинув ящик, он принялся выкладывать на стол отнятые у полковника ценности и документы. Пристли оторопело посмотрел на них, потом вскочил и стал поспешно ощупывать себя.
– Если бы вы были помоложе, за такие фокусы…
– Вы бы проучили меня? – перебил его Митчел. – Но я не только ограбил, я еще и обезоружил вас. Главное – обезоружил. Садитесь и слушайте внимательно. Не для фокусов и шуток я пригласил вас к себе, полковник, – продолжал Митчел, наклоняясь вперед. – Вы не случайно уснули. Это я усыпил вас, усыпил сознательно. Я держу в руках новое оружие. Самое сильное и самое безвредное. Заберите ваши вещички, да и пистолет тоже можете взять. Ваша злость уже прошла, и выглядите вы сейчас, как мальчишка, которого отстегали розгами, да еще при девчонках. Вы деловой человек, Пристли. Через самое короткое время я смогу поставить вам сотни аппаратов, усыпляющих на расстоянии десятков миль. Думайте же, думайте, черт вас подери! Представьте себе картину: идут наши войска с этими замечательными машинами и все живое на тридцать-сорок миль вперед погружается в глубокий сон. Спят посты пограничных войск, рабочие на заводах, крестьяне на полях, дети в школах. Сонное царство. Спят телеграфисты, телефонисты, радиотехники. Молчание охватывает все большую и большую территорию. И узнать, в чем дело, невозможно: курьеры засыпают, едва ступят в зону действия наших аппаратов. Авиация тоже не может помочь, Летчик и весь экипаж уснут еще до того, как достигнут границы этого сонного царства. Задача воинских частей, движущихся за аппаратами, сводится к тому, чтобы разоружить военных и захватить власть. Спустя десять, пятнадцать или двадцать часов – это уже от нас зависит – люди проснутся, но… Они беззащитны. Они в нашей власти. И все цело: фабрики, заводы, музеи и театры, электростанции и тракторы на полях.
Пристли слушал и только глазами хлопал Все, о чем говорил Митчел, было фантастически грандиозно и, в то же время, казалось таким простым и доступным.
– Странно, – пробормотал он, все еще не придя в себя. – Башка у меня совершенно ясная, а между тем… Кажется, будто я сплю.
– Нет, это не сон, Пристли. Вы давно проснулись Это бизнес. Для производства аппарата мне нужны ассигнования. Я знаю, вы сумеете вместе с Норильдом провернуть это дело в Пентагоне. Ну что, по рукам, полковник?
Пристли посмотрел на Митчела долгим взглядом и протянул ему руку.
– Сделку стоит скрепить. Позвольте вам налить, Пристли?
Они чокнулись. Митчел отхлебнул глоток и отставил бокал в сторону. Пристли осушил до дна.
– Эти аппараты у вас имеются уже или только в перспективе? – спросил Пристли, наливая себе коньяку.
– Первая модель будет закончена примерно через неделю. В успехе можете не сомневаться, Поговорите, с кем следует. Хорошо бы провести испытания над какой-нибудь воинской частью. Это поможет уточнить схему. Наливайте себе еще, Пристли. Мне, к сожалению, врачи не разрешают пить.
Пристли встал, налил себе полный бокал вина и высоко поднял его над головой.
– За ваше здоровье, мистер Митчел! Вы – гений!
– Я честный американец, Пристли, – скромно произнес Митчел. – Простой американец, которому опротивели вечные страхи перед войной, который мечтает о тишине, о мире, о свободе каждого человека заниматься тем, чем он хочет.
– Вы добрый гений, мистер Митчел! – восторженно произнес Пристли.
Он надвинул фуражку на лоб, вскинул руку к козырьку и, прищелкнув каблуками, повернулся. Все-точно так, как он это делал, выходя из кабинета генерала Норильда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
– Я буду в качестве наблюдателя, или вы разрешите мне помогать? – спросила Ирина.
– Помогать, – сказал Казарин. – Становитесь к пульту.
– Меня эти ваши эксперименты всегда пугают немного. А вдруг какая-нибудь неисправность? А потом несчастье…
– Ничего не случится. Я уже проверял действие этих излучений. При понижении порога возбудимости испытываешь легкую боль в орбитах. Но это быстро проходит. Давайте начнем.
– Наверно, опять ничего, кроме оранжевых кругов в глазах, не будет.
– Этот феномен я устранил, – сказал Казарин, усаживаясь.
Ирина любила работать с Казариным, особенно во время таких вот испытаний. Было что-то волнующе-торжественное в этих минутах. Другие сотрудники обычно начинают суетиться, а Мирон Григорьевич удивительно спокоен: лицо серьезное, взгляд сосредоточенно-внимателен. Удача не проявлялась, как у других, бурей эмоцией, а неудача не вызывала отчаяния.
– Включайте, – сказал Казарин. – Для начала поставьте реостат на двенадцатое деление. Проверьте расположение экрана.
Ирина включила рубильник, затем нажала зеленую кнопку. Приборы на пульте засветились, ожили, монотонно гудел трансформатор. Вспыхнула красная лампочка в левом углу у вольтметра. Дрогнула стрелка, поползла вверх. Реле включило высокое напряжение.
“Удивительно медленно прыгает стрелка секундомера”, – думала Ирина, не отрывая глаз от прибора на пульте. Очень хочется глянуть на Казарина. Но этого делать нельзя…
– Прибавьте напряжение!.. Еще!.. Еще!.. – Ирина повернула ручку реостата. Стрелка вольтметра дрожала на красной черте. Ирина чувствовала, что мышцы ее рук и спины напряжены до предела. Если сейчас последует приказ еще увеличить напряжение, она не выполнит, не сможет заставить себя повернуть ручку.
Мирон Григорьевич сидел, чуть наклонившись вперед, и, прищурив глаза, смотрел перед собой на противоположную сторону площади. Голубая дымка, застилавшая все, сменилась светло-фиолетовой. Она быстро рассеивалась. Предметы стали вырисовываться все отчетливее и отчетливее.
– Кажется, выходит, – глухо произнес он. – Прибавьте еще два деления.
– Мирон Григорьевич!
– Еще два деления! – повысил голос Казарин.
Щелкнул реостат раз, потом другой. Стрелка вольтметра минула красную черту. Ирина положила ручку на выключатель, готовая мгновенно сбросить напряжение, если что-нибудь случится.
Предметы на противоположной стороне площади с каждой секундой вырисовывались все отчетливее. Это было то, чего ожидал Казарин.
– Диктофон! Быстро!
Ирина автоматически нажала нужную кнопку. С тихим шелестом поползла ферромагнитная лента.
Казарин придвинул к себе микрофон.
– Фиолетовая дымка рассеялась. Предметы становятся ярче. Острота зрения быстро усиливается… Вижу заголовки статей газеты в витрине… Вижу текст, поры в бумаге…
– Да это же телескопическое зрение!
– Выключите аппарат.
Ирина со вздохом облегчения нажала на выключатель.
– Как вы себя чувствуете. Мирон Григорьевич.
– Нормально! – ответил Казарин. Он поднялся с кресла, окинул взглядом комнату и растерянно пошевелил пальцами.
– Странно, очень странно все. Идемте на балкон.
С балкона седьмого этажа город был весь как на ладони.
– Это поразительно. Видите шпиль?
– Смутно. До вокзала больше семи километров.
– А я вижу. Вижу трещины в позолоте. Вижу воробьев на крыше. Каждое перышко. Должно быть, поезд прибыл. Идут пассажиры. Я вижу их лица. А вот и знакомый. Знаете кто? Георгий Степанович. И знаете с кем? С Алеутовым. Аким Федотович хмурится. Недоволен чем-то. А Лосев… Нет, не вижу, лица затуманились, он перевел взгляд на витрину с газетой. – Проходит уже. Текст потускнел. И заголовков не вижу. Прошло. Сколько времени это продолжалось? Четыре с половиной минуты? Ну что ж, для начала совсем неплохо.
Ирина посмотрела на часы и заторопилась.
– Мне пора, Мирон Григорьевич. Да и вам отдохнуть нужно.
– Да, да. Вот сделаю только несколько записей в дневнике. Большое спасибо за помощь.
Ирина ушла.
Казарин сел за стол и только стал записывать, как кто-то постучал в дверь.
– Войдите, – сердито бросил он. Мирон Григорьевич терпеть не мог, когда ему в такие минуты мешали.
Вошел человек среднего роста, плотный, с открытым загорелым лицом. Он прикрыл за собой дверь и, подойдя к столу, представился.
– Болдырев. Я из отдела госбезопасности, полковник Болдырев. Простите, если помешал, но дело у меня к вам, не терпящее отлагательства.
– Садитесь, пожалуйста, – указал на кресло Казарин. – Чем могу служить?
– Знакомо ли вам вот это? – и Болдырев положил на стол две фотографии. На одной из них была схема шестьдесят шестой модели генератора сонного торможения, а на второй – Ирина рядом с этим аппаратом. Казарин оторопел от изумления.
– Как попали к вам эти снимки?
– К нам они попали просто, а вот как они попали к профессору Эмерсону, нам во что бы то ни стало надо выяснить, и как можно скорее.
24. ДОБРЫЙ ГЕНИЙ
Полковник Пристли возглавлял отдел снабжения боевого питания при штабе генерала Норильда. “Мое дело – средства разрушения, – любил говорить он о своей работе. – Минометы, пулеметы, гаубицы и сверхдальнобойные пушки, бомбы любой системы, начиная от напалмовой зажигалки до атомной и водородной включительно”.
О нем говорили, что он непроницаем, как занавес из черного бархата. Сочетая серьезные знания военного инженера с изворотливостью талантливого коммерсанта, он всегда умел так повернуть дело, что любая корпорация, работающая на вооружение, была глубоко убеждена, что именно ее интересы находят в лице мистера Пристли наиболее ревностного поборника.
Когда Митчел позвонил ему и попросил приехать для делового разговора, Пристли только плечами пожал. Какое отношение к области его деятельности имеет электрический король? Каждому известно, что корпорация Джона Митчела находится вне сферы деятельности полковника Пристли. Однако пренебрегать приглашением такого влиятельного в деловом мире человека, каким считался мистер Митчел, было бы в высшей степени неразумно, и Пристли вызвал машину.
Верный своей привычке, Джон Митчел приступил к делу сразу, без обиняков.
– Я знаю, вы человек, умеющий хранить чужие тайны. Поэтому я буду с вами откровенен. Могу ли я рассчитывать на такую же откровенность и с вашей стороны?
– При условии, если…
– В этом отношении можете быть совершенно спокойны: у меня в кабинете нет ни секретных микрофонов, ни записывающих аппаратов. Подслушивание тоже исключается: эта комната непроницаема для звуков.
– Меня это не тревожит, мистер Митчел, – с достоинством произнес Пристли. – Я считаю себя всегда окруженным аппаратами для подслушивания, так что… Но я ведь связан со многими военными корпорациями, и если вопрос коснется их дел, то… вы меня понимаете, мистер Митчел.
– Нет, нет, – откинулся в своем кресле Митчел. – Корпорации здесь ни при чем. Меня интересуют только ваши личные взгляды на некоторые вопросы, связанные с международной ситуацией.
– О, в таком случае я не стану возражать. даже если бы вам вздумалось транслировать нашу беседу на весь мир.
– Прекрасно! – воскликнул Митчел. – Каковы, с вашей точки зрения, перспективы войны? Я имею в виду настоящую войну, а не ту возню, какую ваше ведомство время от времени затевает на разных континентах. Меня интересуют перспективы большой войны.
– Мое дело – вооружение. Остальное меня не касается,
– Вы осторожны, – заметил Митчел. – Но разве вам непонятно, что вооружение не может продолжаться бесконечно без войны. Рано или поздно оно прекратится. И тогда…
– …Тогда кое для кого, и для вас в том числе, мистер Митчел, настанут тяжелые времена.
– И для вас, Пристли, – рассмеялся Митчел. – Для вас даже раньше, чем для меня.
– Это верно, пожалуй, – согласился Пристли.
– Не кажется ли вам, – продолжал Митчел, – что уже сегодня проблема войны зашла в тупик?
– Вы правы, – откровенно вздохнул Пристли. – Голоса, ратующие за мирное сосуществование, становятся все громче. И не только среди мелюзги, но и там, под куполом Белого дома. Даже среди крупных бизнесменов. За последние годы мы много потеряли. Деловые люди боятся потерять и остальное. Вот в этом причина.
– Нет, нет, не в этом, – сразу став очень серьезным, произнес Митчел. – Всему виной последние открытия в науке. Реактивные самолеты, межконтинентальные баллистические ракеты. Техника вооружения достигла таких высот, что угрожает исключить самое себя.
– Если вспыхнет война, преимущество будет за теми, у кого больше этого нового оружия и кто начнет первый, – тоном, не допускающим возражения, заметил Пристли.
– Абсурд! – с раздражением произнес Митчел. – Нужно потерять разум, чтобы надеяться на успех в войне с применением атомных и водородных бомб. В наше время ничего не поможет: ни внезапность удара, ни преимущество вооружения. Не за горами день, когда вам придется спустить все атомные заряды на дно океана и, скрепя сердце, подсчитать убытки, связанные с этой процедурой. Превратить мир в пустыню вам не позволят, да это и не нужно никому.
– О, лагерь сторонников мирного сосуществования пополняется, – с иронией бросил Пристли, стряхивая пепел с сигары. – Сколько вы списали со своего баланса в связи с революцией на Кубе, провалом нашей политики в Марокко, Египте…
– Слишком много, чтобы забыть об этом, – ответил Митчел. – И потом, с чего вы взяли, что я сторонник мирного сосуществования?
– Или война, или мирное сосуществование: третьего нет и не может быть, – спокойно сказал Пристли
– Война! – решительно произнес Митчел, и глаза его хищно сузились. – Но… без кровопролития, без насилия, без разрушений, без грохота и огня. Мирная война.
– Простите меня, мистер Митчел, – с плохо скрываемой иронией произнес Пристли. – Мне кажется, что мы рассуждаем о вещах если не абсурдных, то фантастических. Война – всегда насилие, всегда разрушение, всегда кровь и пожарища. Мирная война – это такая же несусветная чушь, как живой мертвец, танцующий под аккомпанемент беззвучного джаза. Труп – всегда неподвижность, музыка – всегда сочетание звуков, а война насилие. Вот у меня в кармане две тысячи долларов банкнотами, векселей на двадцать тысяч, золотые часы, портсигар, инкрустированный бриллиантами. Если я не соглашусь отдать этого добра, вам придется брать его силой, а для этого нужно меня поприжать как следует, хорошенько стукнуть раз–другой вот этим мраморным пресс-папье или трахнуть по башке вон той штуковиной, – указал он на аппарат профессора Эмерсона, стоящий на противоположном углу стола. – Подставка у нее, кажется, достаточно тяжеловесна, чтобы провалить даже более крепкий череп, чем у вашего покорного слуги.
Митчел рассмеялся.
– Ну, уж если на то пошло, я отберу ваши вещицы помимо вашего желания, не прибегая к помощи увесистых предметов и даже не оставив вам на память пустяковой царапины.
– Прежде чем приступить к этому небезопасному мероприятию, – ухмыльнулся Пристли, – вы должны знать, дорогой мистер Митчел, что я играючи подымаю стокилограммовую штангу и прекрасно владею боксом. Чтобы ограбить меня, нужно примерно десятка полтора таких, как вы, и то я не уверен, удастся ли затея даже в этом случае.
Митчел незаметно включил генератор и, подойдя к двери, щелкнул замком.
– Мы с вами вдвоем, полковник, – произнес он, возвращаясь на свое место. – Дверь заперта, ключ – на столе. Объявляю вам мирную войну. Не пройдет и двух минут, как я выпотрошу ваши карманы. Вы ничего не понимаете в науке, Пристли. Я пригласил вас не для того, чтобы философствовать. Мне нужна ваша помощь в большом деле, и вы мне ее окажете. Да, окажете! Или я ничего не понимаю в людях. Мне наплевать на ваши бицепсы, мне не нужно вооружаться и ломать вам голову, чтобы очистить ваши карманы. Я это сделаю, не причиняя вам даже малейшего вреда, легко и просто, и тогда вы поймете, как вы заблуждались, думая, что война – это всегда кровь и разрушение. Вы зеваете?.. Вам очень скучно, не правда ли? В душе вы убеждены, что старый Джон Митчел спятил. К счастью, это не так. Вы меня слышите, Пристли? Грош цена вашим бицепсам: вы уже не в силах шелохнуть рукой. Вам трудно держать глаза открытыми. Вы тюфяк с соломой, а не боксер. А сейчас вы меня и вовсе не слышите. Вы побеждены, Пристли.
Он выключил аппарат, подошел к полковнику и не торопясь принялся опорожнять его карманы. Маленький револьвер, обнаруженный в брюках, он тоже взял, потом снял с руки спящего золотые часы, сложил все в ящик стола, отпер дверь и, вернувшись на свое место, позвонил.
– Принесите бутылку шампанского и коньяку, – распорядился он, обращаясь к вошедшему секретарю. – Только поторопитесь, пожалуйста: у меня мало времени.
Пристли проснулся спустя минут двенадцать. Он потянулся и с удивлением посмотрел сначала на бутылки с напитками, невесть откуда взявшиеся на столе, потом на Митчела.
– Я, кажется, задремал под аккомпанемент ваших нравоучений, – смущенно произнес он. – Мне даже приснилось, будто вы обозвали меня тюфяком. Так о чем вы говорили? Ах, да… Вы собирались ограбить меня, – он громко рассмеялся. – Ну что ж, отчего вы не приступаете к делу?
– Уже, – победно усмехнулся Митчел. – Вот, можете убедиться. – И, выдвинув ящик, он принялся выкладывать на стол отнятые у полковника ценности и документы. Пристли оторопело посмотрел на них, потом вскочил и стал поспешно ощупывать себя.
– Если бы вы были помоложе, за такие фокусы…
– Вы бы проучили меня? – перебил его Митчел. – Но я не только ограбил, я еще и обезоружил вас. Главное – обезоружил. Садитесь и слушайте внимательно. Не для фокусов и шуток я пригласил вас к себе, полковник, – продолжал Митчел, наклоняясь вперед. – Вы не случайно уснули. Это я усыпил вас, усыпил сознательно. Я держу в руках новое оружие. Самое сильное и самое безвредное. Заберите ваши вещички, да и пистолет тоже можете взять. Ваша злость уже прошла, и выглядите вы сейчас, как мальчишка, которого отстегали розгами, да еще при девчонках. Вы деловой человек, Пристли. Через самое короткое время я смогу поставить вам сотни аппаратов, усыпляющих на расстоянии десятков миль. Думайте же, думайте, черт вас подери! Представьте себе картину: идут наши войска с этими замечательными машинами и все живое на тридцать-сорок миль вперед погружается в глубокий сон. Спят посты пограничных войск, рабочие на заводах, крестьяне на полях, дети в школах. Сонное царство. Спят телеграфисты, телефонисты, радиотехники. Молчание охватывает все большую и большую территорию. И узнать, в чем дело, невозможно: курьеры засыпают, едва ступят в зону действия наших аппаратов. Авиация тоже не может помочь, Летчик и весь экипаж уснут еще до того, как достигнут границы этого сонного царства. Задача воинских частей, движущихся за аппаратами, сводится к тому, чтобы разоружить военных и захватить власть. Спустя десять, пятнадцать или двадцать часов – это уже от нас зависит – люди проснутся, но… Они беззащитны. Они в нашей власти. И все цело: фабрики, заводы, музеи и театры, электростанции и тракторы на полях.
Пристли слушал и только глазами хлопал Все, о чем говорил Митчел, было фантастически грандиозно и, в то же время, казалось таким простым и доступным.
– Странно, – пробормотал он, все еще не придя в себя. – Башка у меня совершенно ясная, а между тем… Кажется, будто я сплю.
– Нет, это не сон, Пристли. Вы давно проснулись Это бизнес. Для производства аппарата мне нужны ассигнования. Я знаю, вы сумеете вместе с Норильдом провернуть это дело в Пентагоне. Ну что, по рукам, полковник?
Пристли посмотрел на Митчела долгим взглядом и протянул ему руку.
– Сделку стоит скрепить. Позвольте вам налить, Пристли?
Они чокнулись. Митчел отхлебнул глоток и отставил бокал в сторону. Пристли осушил до дна.
– Эти аппараты у вас имеются уже или только в перспективе? – спросил Пристли, наливая себе коньяку.
– Первая модель будет закончена примерно через неделю. В успехе можете не сомневаться, Поговорите, с кем следует. Хорошо бы провести испытания над какой-нибудь воинской частью. Это поможет уточнить схему. Наливайте себе еще, Пристли. Мне, к сожалению, врачи не разрешают пить.
Пристли встал, налил себе полный бокал вина и высоко поднял его над головой.
– За ваше здоровье, мистер Митчел! Вы – гений!
– Я честный американец, Пристли, – скромно произнес Митчел. – Простой американец, которому опротивели вечные страхи перед войной, который мечтает о тишине, о мире, о свободе каждого человека заниматься тем, чем он хочет.
– Вы добрый гений, мистер Митчел! – восторженно произнес Пристли.
Он надвинул фуражку на лоб, вскинул руку к козырьку и, прищелкнув каблуками, повернулся. Все-точно так, как он это делал, выходя из кабинета генерала Норильда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17