в канун Нового года рассылать родственникам, друзьям, возлюбленным, знакомым и благодетелям очаровательные конвертики красно-золотой расцветки с содержащимися внутри многочисленными благими пожеланиями, а иногда и денежными купюрами. Получать такие письма приятно, но отвечать на них (ежедневно и по нескольку десятков раз) довольно-таки утомительно. Но что поделать! Я иногда часами прочитывала благопожелания от теток и дядьев, от кузенов и кузин, от довольных моей работой клиентов, от продавцов в лавочке, где я всегда покупала свежую рыбу и побеги бамбука... Потом принималась отвечать, иногда подключая к этому серьезному занятию Кэтнян. Она, впрочем, не отказывалась – ей, как и мне, нравились эти яркие, раззолоченные конверты, словно и впрямь содержащие целый ворох грядущего счастья...
– Мам, мам!
Кэтнян протянула мне ярко-алый конверт с золотым тиснением.
– Что такое?
– Я не могу его открыть! Смолой его заклеивали, что ли?!
– Странно... – Я взяла конверт в руки, повертела...
И он вспыхнул в моих руках!
Точнее, не вспыхнул. То есть, конечно, вспыхнул, но не так, чтоб руки обжечь... Ох, как несвязно объясняю! Но послушала бы я ваши объяснения, если б клочок бумаги в ваших руках вдруг засиял красным светом и превратился...
В рыбку.
Прозрачную, алеющую изнутри рыбку, повисшую в воздухе в миллиметре от моей ладони!
Кэтнян пискнула и отгрызла себе ноготь, хотя бросила эту дурную привычку еще в трехлетнем возрасте.
– Что еще за новости... – пробормотала я и качнула ладонью. Рыбка потянулась за ней как приклеенная.
– И что мне с тобой делать? – спросила я у рыбки, причем от волнения перешла на русский.
Но в загадочную рыбку, по всей вероятности, была встроена система синхронного перевода. Потому что рыбка мне ответила (вот оно, китайское волшебство, – еще и рыба говорящая). Ответила, правда, на китайском:
– Человек к тебе добр. Он послал меня предупредить. Бойся неожиданной встречи. Бойся старой дружбы. Несчастья идут с востока, а у тебя нет черепашьего панциря...
От волнения я тоже перешла на упрощенный китайский:
– Кто этот добрый человек? Какой старой дружбы я должна бояться? И, ради всех святых покровителей Китая, зачем мне черепаший панцирь?
Но рыбка принципиально смолкла. А затем осыпалась мне на ладонь крошечными алыми и серебристыми чешуйками.
– Ничего себе поздравленьице! – сказала моя дочь, приходя в себя.
– Это не поздравленьице, – пояснила я, тщательно вытирая салфеткой ладонь. – Это больше похоже на предупрежденьице. Предупрежденьице о том, что у твоей мамы, Кэтнян, начались слуховые и зрительные галлюцинации. Потому что таких волшебных рыбок даже в Китае не бывает!
– Мам, я в одной книжке читала, что галлюцинации не могут быть у двух людей одновременно, – заявила Кэтнян.
– Что за книжка?
– Фантастика.
– Они напишут... Но если это не галлюцинация, то что?
– Может, у тебя есть какой-то тайный враг, вот тебя об этом и предупреждают... Причем как волшебно предупреждают!
– Да уж, действительно волшебно. Интересно, каким образом можно добиться такого эффекта – не голограмма же это... Дочь, погоди, я не уловила главного. Враги. Кэтнян откуда возьмутся враги у человека моей мирной профессии?
– Враги есть у всех, даже у кролиководов, – глубокомысленно заявила моя знающая жизнь дочь. Но к чему она приплела кролиководов, не пойму...
Мы порассуждали на тему волшебной рыбки и ее предупреждений еще с полчаса, а потом позвонила кузина Синлинь и позвала нас к себе – отведать праздничных лепешек с кунжутом, которые у нее получались просто божественные.
У кузины Синлинь мы остались до позднего вечера. Она уговорила Кэт остаться и заночевать, а я, не терпевшая спать вне стен родного дома, вызвала такси и отправилась к себе. Предварительно взяв с кузины обещание, что утром она не позволит Кэт съесть более пяти лепешек (иначе несварение желудка моему чаду обеспечено) и самолично отвезет девочку домой.
О красоте ночного Пекина можно слагать оды, исполнять хоралы и сочинять симфонии. Впрочем, красота эта – на любителя, и мне повезло, что я как раз из числа таких вот любителей. А когда проезжаешь мимо площади Тяньаньмэнь – сияющей, всегда многолюдной, переливающейся огненными иероглифами, – тебя охватывает трепетное чувство гордости за эту удивительную страну.
Мы покинули центр Пекина, углубились в переплетение улиц, улочек и переулков, которых в этом городе имеется великое множество. С неба сыпался снег, серпантин и конфетти – везде ощущалось присутствие новогоднего настроения. Красота!
Я попросила шофера ехать помедленнее, а сама, приоткрыв окно, любовалась всполохами неона на небоскребах, сверкающими гирляндами фонарей над лавчонками и супермаркетами, шумом, суетой, велорикшами в ярко белевших шляпах-конусах...
Вот с одним из таких велорикш и столкнулось мое медленно едущее такси.
И как только их угораздило?!
Нет, ничего трагедийного, ни рек пролитой крови, ни хруста проломленных черепов. Вообще, в Пекине такие маленькие аварии не редкость и, как правило, даже не требуют вмешательства полиции, если дело обошлось без членовредительства. Велорикша свалился, его коляска опрокинулась и явила нашим взорам (шофера и моего) не очень представительную даму явно европейской наружности. Рикша немедленно принялся то кланяться своей пассажирке, то грозить кулаком нам – виновникам аварии. Шофер и рикша начали монотонно выяснять отношения, а я тем временем повнимательнее пригляделась к даме. А она – ко мне...
– Еще раз прошу прощения за этот неприятный инцидент, – сказала по-английски я, а в ответ услышала неожиданное и абсолютно русское:
– Ларина, ты, что ли?!
Я так и застыла соляным столпом. А незнакомка продолжала, теребя свой полотняный шарф, явно купленный в районе пекинских магазинов распродаж:
– Нилка Ларина, ну это надо же?! И где – в Пекине!!! Вот уж воистину мир тесен! Нилка, да хватит тебе притворяться, что ты меня не узнаешь. Сонька я, Сонька Вязова, теперь вспомнила?!
– Вспомнила, – медленно выговорила я. Нет, я вовсе не притворялась, что не узнала в этой негламурного вида даме свою бывшую однокурсницу. Ее действительно невозможно было узнать. В те благословенные годы, которые я проводила под крышей Московского универа, Сонечка Вязова была прелестна, как цветущий лотос, и легкомысленна, как стайка колибри. Студенческие одежды Сонечки Вязовой заставляли преподавателей-мужчин страдать от самых сладострастных мыслей, а нам, однокурсницам, предоставляли возможность молча изнывать от зависти. Сонечка Вязова блистала и искрилась, внося в серую атмосферу аудиторных занятий и семинаров этакий аромат солнечного зайчика, помещенного в хрустальный флакон с дорогими духами. Надо ли говорить, что все контрольные и курсовые работы ей засчитывали исключительно за шарм и голые коленки (потому что преподавательский состав у нас был сплошь мужским)... Но это все детали, которые мне услужливо подсовывала моя память, отравленная воспоминаниями о студенческих годах. А женщина, что стояла передо мной и называла себя Соней Вязовой, ну никак не отождествлялась в моем сознании с тем призрачным, мишурно-ярким образом, что всплыл из памяти, как медуза на гребень волны! Теперешняя Сонечка Вязова выглядела невнятно, блекло, уныло и как-то автоматически напрашивалась на жалость и соучастие. Если прежняя Сонечка могла бы стать звездой бразильского карнавала, то теперешняя явно пришлась бы ко двору какому-нибудь женскому монашескому ордену. С очень строгим уставом.
– Нила, – жалобно повторила она. – Неужели ты меня не узнала?
– Узнала-узнала, – успокаивающе сказала я и добавила ложь во спасение: – Ты совсем не изменилась, Сонечка.
– Правда? – просияла она и тут же одарила меня объятиями вперемешку с некоторой долей слез.
Когда с объятиями было покончено, она спросила:
– Как ты оказалась в Пекине?
– Тот же самый вопрос я только что хотела задать тебе, – усмехнувшись, сказала я. – Но у меня предложение. Ты не против посидеть где-нибудь и поболтать? Здесь неподалеку есть приличный ресторанчик...
– Там не очень дорого? – забеспокоилась Сонечка, и мне опять стало ее жалко. – А то я еще с рикшей не расплатилась.
– Рикшу я беру на себя, – снова улыбнулась я, ощущая, что в моей улыбке явно проступают черты забытого периода моей американской жизни.
...Рикша, как видно почувствовав во мне бывалого пекинского жителя, торговаться и набивать иену за ремонт своего помятого велосипеда не стал, утешившись сравнительно малой мздой. Разобравшись с рикшей, я обратилась к водителю такси:
– Отвезите нас в ресторан господина Фу, пожалуйста.
Ресторан господина Фу славился отменно приготовленными рисовыми кексами-мигао и, разумеется, фаршированной уткой. А сколько там было соусов и приправ, из которых имбирь и древесный гриб-муэр, поверьте, самые прозаические и невинные! У господина Фу я бывала нечасто, но он, как истинный китаец, не только помнил всех своих клиентов в лицо и по имени, но еще и знал о подробностях их семейной жизни.
– Здравствуйте, госпожа Чжао, вы сегодня без маленькой Кэтнян, но зато с гостьей! Какая честь для моей забегаловки, – поклонился господин Фу.
– Кэтнян вчера объелась кунжутных лепешек у кузины Синлинь, за что будет мной посажена на строгую диету... Представьте, господин Фу, это моя подруга из России. Удивительно, как мы встретились в Пекине, правда?!
– Чудеса! – развел руками господин Фу. – Ну да Пекин полон чудес! Ради такого случая я приготовлю особый стол. Прошу вас, присаживайтесь вот сюда. Не пройдет и четверти часа, как все будет готово. Не подогреть ли вина?
– Ты пьешь вино подогретым? – спросила я у Сонечки. Сама-то я давно привыкла к тонкостям местного употребления алкогольных напитков. А Сонечка растерянно моргала. – Впрочем, у господина Фу всегда есть европейские рислинг и вермут...
– Тогда я буду рислинг, – сказала Соня.
– Вам, госпожа? – обратился ко мне господин Фу.
– Вашего традиционного маотайского, господин Фу. Но совсем немного, у меня столько дел на сегодня, грех будет потерять голову и последние деньги в кошельке!
– Хорошо, госпожа Чжао. Уверяю вас, скоро вы выучитесь пить, как настоящий китаец.
– А разве я уже не выучилась?
Господин Фу улыбнулся мне глазами и ушел, точнее, плавно переместился в сторону кухни – бамбуковые занавески почти и не всколыхнулись. Столь же плавно появился официант, поставил перед Соней бокал рислинга, а передо мной чарочку маотайского.
– Ну, Соня, – сказала я, подымая чарочку. – За встречу!
Не знаю, как пришелся Сонечке местный рислинг, а мне хорошее маотайское всегда казалось жидким солнечным лучом, который, попав в мой организм, начинал освещать и радовать самые темные его закоулки. Для тех, кто не в курсе, маотайское вино – это на самом деле водка из гаоляна, которую делают в городке Маотай провинции Гуйчжоу. Эта водка не чета нашей: она семь раз проходит очистку, выдерживается не меньше трех лет, и крепость у нее пятьдесят пять градусов. Потому и принято называть ее вином, и цена у маотайского вина не ниже, чем у французского коньяка. Но я отвлеклась...
– Соня, – сказала я. – Я изнываю от нетерпения услышать твой рассказ. Как ты жила все эти годы? И каким ветром тебя занесло в Китай?
– Даже не знаю, с чего начать, – замялась Сонечка. – С прошлой жизни? Там было столько всего... Закончила университет, устроилась на престижную по тем временам работу. Замуж вышла тоже за престижного человека. По тем временам – престижного...
– Дети есть?
– Нет, – покачала головой Соня. – Один раз забеременела, в самом начале семейной жизни, но случился выкидыш, осложненный, и врачи сказали – больше мне беременеть нельзя. Другие бабы такому только радовались бы, а я... Муж мой меня потому бросил – не престижно жить с бесплодной.
– А ты любила мужа, – полувопросительно-полуутвердительно сказала я, делая глоток из чарки.
– Любила, – эхом отозвалась Сонечка. – Травилась тогда, вены себе резала, все хотела, чтоб вернулся, чтоб простил...
– За что простил? – вырвалось у меня.
– Ну, за то, что я такая, – пробормотала Сонечка.
– Какая?!
– Неудачница...
– Чушь! То, что ты не можешь рожать, еще не значит, что ты неудачница! А твой муж просто скотина, если бросил тебя из-за этого...
– Не только из-за этого, – вздохнула Сонечка. – На работе меня сократили. Было тогда такое в России повальное сокращение штатов, ты-то ведь уже в Америку уехала.
– Про мою Америку я тебе позже расскажу, тоже история хоть куда. Ты продолжай.
– В общем, уволили, а я получала хорошо, муж мог не работать, жили мы на мои деньги...
– Ой, как это мне знакомо. Ладно. Утри слезу и забудь о нем.
– Да я и забыла. Осталась я без мужа, без работы, без денег. Квартиру хорошую пришлось продать, с жильем кое-как перебивалась у родственников... Работу искала... За что только не хваталась, ты и представить себе не можешь...
– Почему же, – тихо пробормотала я. – Вполне могу.
– Так-то вот... – сказала Соня. – Годы идут, а ни счастья, ни удачи нет, живу как будто за стеклом. Этим стеклом меня отгородили от всего остального, нормального мира, некому даже душу излить... Ты, Нила, первая, кому я вот так откровенно. Может, потому что мы не в России, а в Китае встретились?
– Кстати, – задала я наводящий вопрос – А в Китае-то ты как оказалась?
– Бизнес, – невесело усмехнулась Соня. – Нет, ты не подумай, не мой бизнес. У меня хозяева – семейная пара – в Туле держат сеть магазинчиков со всякой китайской экзотикой: веера там, картинки, статуэтки, сервизы дешевые... Ширпотреб, в общем. Но сами они по закупкам не ездят, для этого есть я и еще пара девчонок. Мы по разным дешевым лавчонкам таскаемся целыми днями, договариваемся на опт, на скидки. А потом товар – контейнерами – в Россию.
– А-а... – протянула я. – И выгодно тебе так работать?
– По деньгам – не очень, но зато возможность есть другую страну увидеть, хоть и вижу я ее только со стороны магазинов... Веришь, мне Россия такой чужой кажется, что я, когда из Китая возвращаюсь, больше месяца там и, не живу.
...Нам давно принесли заказанную фаршированную утку и мигао, но было как-то не до еды. Понимаете, странный я человек. Когда мне кто-нибудь принимается рассказывать о судьбе, которая не сложилась, о любви, которая обманула, о бизнесе, который прогорел, у меня возникает желание вмешаться и все исправить. Учитель Ван То, когда я сказала ему о таком, ответил мне загадочно: «Стрелка компаса не может не указывать на север».
Сейчас эта «стрелка» во мне точнехонько указывала на Соню. Из ее рассказа нельзя было вывести, что она катастрофически и глобально несчастна, но... Соня представлялась мне домом, в котором все устроено не по фэн-шуй, и оттого удача обходит этот дом стороной. А кто у нас мастер фэн-шуй?..
– Нила, а ты как жила все эти годы? Я думала – ты в Америке, со своим... Его, кажется, зовут Роджер?
– Да, я жила в Америке со «своим» и с дочерью. Потом мы с Роджером развелись – это в Америке почти повседневная и тем не менее треплющая нервы процедура. Мне досталась моя Кэтрин, а Роджеру – свобода. Какое-то время мы с дочкой жили, прямо скажу, несахарно, потому что Роджер не высылал нам никакого пособия, А потом у меня обнаружилась Семья.
Теперь и я научилась произносить это слово с большой буквы!
– Семья? – удивленно переспросила Соня.
– Угу. Моя большая и дружная китайская Семья. Ну что ты так смотришь? Моя бабушка, да вкушать ей райскую жизнь на острове Пэнлай, была стопроцентной китаянкой. Я очень ее любила, а она любила меня – даже больше, чем моя собственная мать. И вот в один прекрасный день, когда мы жили с Кэтрин в паршивой американской дыре под названием Висконсин, к нам в дверь постучалось счастье...
Продолжение моей истории Соня слушала с горящими глазами и белыми, словно дорогой фарфор, щеками. Еще бы! Я понимала ход ее мыслей. Кто она – бывшая университетская звезда, скатившаяся до банальной «челночницы», и кто я – никогда не подающая надежд особь, которой нежданно привалило счастье влиться в богатую иностранную семью. Может быть, поэтому она почти пропустила мимо ушей мой рассказ о годах обучения у учителя Ван То; похоже, истории о моих состоятельных кузенах импонировали ей куда больше...
– И теперь, – решила закруглить свой рассказ я. – Я работаю мастером фэн-шуй. И, похоже, это у меня неплохо получается.
Только теперь Соня вышла из транса, в который погрузил ее мой рассказ.
– Ты работаешь? – переспросила она. – А зачем?
– Потому что иначе скучно, – найдя верный тон, ответила я. – Потому что мне нравится такая работа. И учитель Ван То не зря тратил на меня шесть лет. Я действительно умею делать некоторые дома и некоторых людей счастливыми. Я умею менять чужие жизни и дела в другую сторону. В лучшую сторону.
Вот зачем я это сказала, а?
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Мастер ветров и вод'
1 2 3 4
– Мам, мам!
Кэтнян протянула мне ярко-алый конверт с золотым тиснением.
– Что такое?
– Я не могу его открыть! Смолой его заклеивали, что ли?!
– Странно... – Я взяла конверт в руки, повертела...
И он вспыхнул в моих руках!
Точнее, не вспыхнул. То есть, конечно, вспыхнул, но не так, чтоб руки обжечь... Ох, как несвязно объясняю! Но послушала бы я ваши объяснения, если б клочок бумаги в ваших руках вдруг засиял красным светом и превратился...
В рыбку.
Прозрачную, алеющую изнутри рыбку, повисшую в воздухе в миллиметре от моей ладони!
Кэтнян пискнула и отгрызла себе ноготь, хотя бросила эту дурную привычку еще в трехлетнем возрасте.
– Что еще за новости... – пробормотала я и качнула ладонью. Рыбка потянулась за ней как приклеенная.
– И что мне с тобой делать? – спросила я у рыбки, причем от волнения перешла на русский.
Но в загадочную рыбку, по всей вероятности, была встроена система синхронного перевода. Потому что рыбка мне ответила (вот оно, китайское волшебство, – еще и рыба говорящая). Ответила, правда, на китайском:
– Человек к тебе добр. Он послал меня предупредить. Бойся неожиданной встречи. Бойся старой дружбы. Несчастья идут с востока, а у тебя нет черепашьего панциря...
От волнения я тоже перешла на упрощенный китайский:
– Кто этот добрый человек? Какой старой дружбы я должна бояться? И, ради всех святых покровителей Китая, зачем мне черепаший панцирь?
Но рыбка принципиально смолкла. А затем осыпалась мне на ладонь крошечными алыми и серебристыми чешуйками.
– Ничего себе поздравленьице! – сказала моя дочь, приходя в себя.
– Это не поздравленьице, – пояснила я, тщательно вытирая салфеткой ладонь. – Это больше похоже на предупрежденьице. Предупрежденьице о том, что у твоей мамы, Кэтнян, начались слуховые и зрительные галлюцинации. Потому что таких волшебных рыбок даже в Китае не бывает!
– Мам, я в одной книжке читала, что галлюцинации не могут быть у двух людей одновременно, – заявила Кэтнян.
– Что за книжка?
– Фантастика.
– Они напишут... Но если это не галлюцинация, то что?
– Может, у тебя есть какой-то тайный враг, вот тебя об этом и предупреждают... Причем как волшебно предупреждают!
– Да уж, действительно волшебно. Интересно, каким образом можно добиться такого эффекта – не голограмма же это... Дочь, погоди, я не уловила главного. Враги. Кэтнян откуда возьмутся враги у человека моей мирной профессии?
– Враги есть у всех, даже у кролиководов, – глубокомысленно заявила моя знающая жизнь дочь. Но к чему она приплела кролиководов, не пойму...
Мы порассуждали на тему волшебной рыбки и ее предупреждений еще с полчаса, а потом позвонила кузина Синлинь и позвала нас к себе – отведать праздничных лепешек с кунжутом, которые у нее получались просто божественные.
У кузины Синлинь мы остались до позднего вечера. Она уговорила Кэт остаться и заночевать, а я, не терпевшая спать вне стен родного дома, вызвала такси и отправилась к себе. Предварительно взяв с кузины обещание, что утром она не позволит Кэт съесть более пяти лепешек (иначе несварение желудка моему чаду обеспечено) и самолично отвезет девочку домой.
О красоте ночного Пекина можно слагать оды, исполнять хоралы и сочинять симфонии. Впрочем, красота эта – на любителя, и мне повезло, что я как раз из числа таких вот любителей. А когда проезжаешь мимо площади Тяньаньмэнь – сияющей, всегда многолюдной, переливающейся огненными иероглифами, – тебя охватывает трепетное чувство гордости за эту удивительную страну.
Мы покинули центр Пекина, углубились в переплетение улиц, улочек и переулков, которых в этом городе имеется великое множество. С неба сыпался снег, серпантин и конфетти – везде ощущалось присутствие новогоднего настроения. Красота!
Я попросила шофера ехать помедленнее, а сама, приоткрыв окно, любовалась всполохами неона на небоскребах, сверкающими гирляндами фонарей над лавчонками и супермаркетами, шумом, суетой, велорикшами в ярко белевших шляпах-конусах...
Вот с одним из таких велорикш и столкнулось мое медленно едущее такси.
И как только их угораздило?!
Нет, ничего трагедийного, ни рек пролитой крови, ни хруста проломленных черепов. Вообще, в Пекине такие маленькие аварии не редкость и, как правило, даже не требуют вмешательства полиции, если дело обошлось без членовредительства. Велорикша свалился, его коляска опрокинулась и явила нашим взорам (шофера и моего) не очень представительную даму явно европейской наружности. Рикша немедленно принялся то кланяться своей пассажирке, то грозить кулаком нам – виновникам аварии. Шофер и рикша начали монотонно выяснять отношения, а я тем временем повнимательнее пригляделась к даме. А она – ко мне...
– Еще раз прошу прощения за этот неприятный инцидент, – сказала по-английски я, а в ответ услышала неожиданное и абсолютно русское:
– Ларина, ты, что ли?!
Я так и застыла соляным столпом. А незнакомка продолжала, теребя свой полотняный шарф, явно купленный в районе пекинских магазинов распродаж:
– Нилка Ларина, ну это надо же?! И где – в Пекине!!! Вот уж воистину мир тесен! Нилка, да хватит тебе притворяться, что ты меня не узнаешь. Сонька я, Сонька Вязова, теперь вспомнила?!
– Вспомнила, – медленно выговорила я. Нет, я вовсе не притворялась, что не узнала в этой негламурного вида даме свою бывшую однокурсницу. Ее действительно невозможно было узнать. В те благословенные годы, которые я проводила под крышей Московского универа, Сонечка Вязова была прелестна, как цветущий лотос, и легкомысленна, как стайка колибри. Студенческие одежды Сонечки Вязовой заставляли преподавателей-мужчин страдать от самых сладострастных мыслей, а нам, однокурсницам, предоставляли возможность молча изнывать от зависти. Сонечка Вязова блистала и искрилась, внося в серую атмосферу аудиторных занятий и семинаров этакий аромат солнечного зайчика, помещенного в хрустальный флакон с дорогими духами. Надо ли говорить, что все контрольные и курсовые работы ей засчитывали исключительно за шарм и голые коленки (потому что преподавательский состав у нас был сплошь мужским)... Но это все детали, которые мне услужливо подсовывала моя память, отравленная воспоминаниями о студенческих годах. А женщина, что стояла передо мной и называла себя Соней Вязовой, ну никак не отождествлялась в моем сознании с тем призрачным, мишурно-ярким образом, что всплыл из памяти, как медуза на гребень волны! Теперешняя Сонечка Вязова выглядела невнятно, блекло, уныло и как-то автоматически напрашивалась на жалость и соучастие. Если прежняя Сонечка могла бы стать звездой бразильского карнавала, то теперешняя явно пришлась бы ко двору какому-нибудь женскому монашескому ордену. С очень строгим уставом.
– Нила, – жалобно повторила она. – Неужели ты меня не узнала?
– Узнала-узнала, – успокаивающе сказала я и добавила ложь во спасение: – Ты совсем не изменилась, Сонечка.
– Правда? – просияла она и тут же одарила меня объятиями вперемешку с некоторой долей слез.
Когда с объятиями было покончено, она спросила:
– Как ты оказалась в Пекине?
– Тот же самый вопрос я только что хотела задать тебе, – усмехнувшись, сказала я. – Но у меня предложение. Ты не против посидеть где-нибудь и поболтать? Здесь неподалеку есть приличный ресторанчик...
– Там не очень дорого? – забеспокоилась Сонечка, и мне опять стало ее жалко. – А то я еще с рикшей не расплатилась.
– Рикшу я беру на себя, – снова улыбнулась я, ощущая, что в моей улыбке явно проступают черты забытого периода моей американской жизни.
...Рикша, как видно почувствовав во мне бывалого пекинского жителя, торговаться и набивать иену за ремонт своего помятого велосипеда не стал, утешившись сравнительно малой мздой. Разобравшись с рикшей, я обратилась к водителю такси:
– Отвезите нас в ресторан господина Фу, пожалуйста.
Ресторан господина Фу славился отменно приготовленными рисовыми кексами-мигао и, разумеется, фаршированной уткой. А сколько там было соусов и приправ, из которых имбирь и древесный гриб-муэр, поверьте, самые прозаические и невинные! У господина Фу я бывала нечасто, но он, как истинный китаец, не только помнил всех своих клиентов в лицо и по имени, но еще и знал о подробностях их семейной жизни.
– Здравствуйте, госпожа Чжао, вы сегодня без маленькой Кэтнян, но зато с гостьей! Какая честь для моей забегаловки, – поклонился господин Фу.
– Кэтнян вчера объелась кунжутных лепешек у кузины Синлинь, за что будет мной посажена на строгую диету... Представьте, господин Фу, это моя подруга из России. Удивительно, как мы встретились в Пекине, правда?!
– Чудеса! – развел руками господин Фу. – Ну да Пекин полон чудес! Ради такого случая я приготовлю особый стол. Прошу вас, присаживайтесь вот сюда. Не пройдет и четверти часа, как все будет готово. Не подогреть ли вина?
– Ты пьешь вино подогретым? – спросила я у Сонечки. Сама-то я давно привыкла к тонкостям местного употребления алкогольных напитков. А Сонечка растерянно моргала. – Впрочем, у господина Фу всегда есть европейские рислинг и вермут...
– Тогда я буду рислинг, – сказала Соня.
– Вам, госпожа? – обратился ко мне господин Фу.
– Вашего традиционного маотайского, господин Фу. Но совсем немного, у меня столько дел на сегодня, грех будет потерять голову и последние деньги в кошельке!
– Хорошо, госпожа Чжао. Уверяю вас, скоро вы выучитесь пить, как настоящий китаец.
– А разве я уже не выучилась?
Господин Фу улыбнулся мне глазами и ушел, точнее, плавно переместился в сторону кухни – бамбуковые занавески почти и не всколыхнулись. Столь же плавно появился официант, поставил перед Соней бокал рислинга, а передо мной чарочку маотайского.
– Ну, Соня, – сказала я, подымая чарочку. – За встречу!
Не знаю, как пришелся Сонечке местный рислинг, а мне хорошее маотайское всегда казалось жидким солнечным лучом, который, попав в мой организм, начинал освещать и радовать самые темные его закоулки. Для тех, кто не в курсе, маотайское вино – это на самом деле водка из гаоляна, которую делают в городке Маотай провинции Гуйчжоу. Эта водка не чета нашей: она семь раз проходит очистку, выдерживается не меньше трех лет, и крепость у нее пятьдесят пять градусов. Потому и принято называть ее вином, и цена у маотайского вина не ниже, чем у французского коньяка. Но я отвлеклась...
– Соня, – сказала я. – Я изнываю от нетерпения услышать твой рассказ. Как ты жила все эти годы? И каким ветром тебя занесло в Китай?
– Даже не знаю, с чего начать, – замялась Сонечка. – С прошлой жизни? Там было столько всего... Закончила университет, устроилась на престижную по тем временам работу. Замуж вышла тоже за престижного человека. По тем временам – престижного...
– Дети есть?
– Нет, – покачала головой Соня. – Один раз забеременела, в самом начале семейной жизни, но случился выкидыш, осложненный, и врачи сказали – больше мне беременеть нельзя. Другие бабы такому только радовались бы, а я... Муж мой меня потому бросил – не престижно жить с бесплодной.
– А ты любила мужа, – полувопросительно-полуутвердительно сказала я, делая глоток из чарки.
– Любила, – эхом отозвалась Сонечка. – Травилась тогда, вены себе резала, все хотела, чтоб вернулся, чтоб простил...
– За что простил? – вырвалось у меня.
– Ну, за то, что я такая, – пробормотала Сонечка.
– Какая?!
– Неудачница...
– Чушь! То, что ты не можешь рожать, еще не значит, что ты неудачница! А твой муж просто скотина, если бросил тебя из-за этого...
– Не только из-за этого, – вздохнула Сонечка. – На работе меня сократили. Было тогда такое в России повальное сокращение штатов, ты-то ведь уже в Америку уехала.
– Про мою Америку я тебе позже расскажу, тоже история хоть куда. Ты продолжай.
– В общем, уволили, а я получала хорошо, муж мог не работать, жили мы на мои деньги...
– Ой, как это мне знакомо. Ладно. Утри слезу и забудь о нем.
– Да я и забыла. Осталась я без мужа, без работы, без денег. Квартиру хорошую пришлось продать, с жильем кое-как перебивалась у родственников... Работу искала... За что только не хваталась, ты и представить себе не можешь...
– Почему же, – тихо пробормотала я. – Вполне могу.
– Так-то вот... – сказала Соня. – Годы идут, а ни счастья, ни удачи нет, живу как будто за стеклом. Этим стеклом меня отгородили от всего остального, нормального мира, некому даже душу излить... Ты, Нила, первая, кому я вот так откровенно. Может, потому что мы не в России, а в Китае встретились?
– Кстати, – задала я наводящий вопрос – А в Китае-то ты как оказалась?
– Бизнес, – невесело усмехнулась Соня. – Нет, ты не подумай, не мой бизнес. У меня хозяева – семейная пара – в Туле держат сеть магазинчиков со всякой китайской экзотикой: веера там, картинки, статуэтки, сервизы дешевые... Ширпотреб, в общем. Но сами они по закупкам не ездят, для этого есть я и еще пара девчонок. Мы по разным дешевым лавчонкам таскаемся целыми днями, договариваемся на опт, на скидки. А потом товар – контейнерами – в Россию.
– А-а... – протянула я. – И выгодно тебе так работать?
– По деньгам – не очень, но зато возможность есть другую страну увидеть, хоть и вижу я ее только со стороны магазинов... Веришь, мне Россия такой чужой кажется, что я, когда из Китая возвращаюсь, больше месяца там и, не живу.
...Нам давно принесли заказанную фаршированную утку и мигао, но было как-то не до еды. Понимаете, странный я человек. Когда мне кто-нибудь принимается рассказывать о судьбе, которая не сложилась, о любви, которая обманула, о бизнесе, который прогорел, у меня возникает желание вмешаться и все исправить. Учитель Ван То, когда я сказала ему о таком, ответил мне загадочно: «Стрелка компаса не может не указывать на север».
Сейчас эта «стрелка» во мне точнехонько указывала на Соню. Из ее рассказа нельзя было вывести, что она катастрофически и глобально несчастна, но... Соня представлялась мне домом, в котором все устроено не по фэн-шуй, и оттого удача обходит этот дом стороной. А кто у нас мастер фэн-шуй?..
– Нила, а ты как жила все эти годы? Я думала – ты в Америке, со своим... Его, кажется, зовут Роджер?
– Да, я жила в Америке со «своим» и с дочерью. Потом мы с Роджером развелись – это в Америке почти повседневная и тем не менее треплющая нервы процедура. Мне досталась моя Кэтрин, а Роджеру – свобода. Какое-то время мы с дочкой жили, прямо скажу, несахарно, потому что Роджер не высылал нам никакого пособия, А потом у меня обнаружилась Семья.
Теперь и я научилась произносить это слово с большой буквы!
– Семья? – удивленно переспросила Соня.
– Угу. Моя большая и дружная китайская Семья. Ну что ты так смотришь? Моя бабушка, да вкушать ей райскую жизнь на острове Пэнлай, была стопроцентной китаянкой. Я очень ее любила, а она любила меня – даже больше, чем моя собственная мать. И вот в один прекрасный день, когда мы жили с Кэтрин в паршивой американской дыре под названием Висконсин, к нам в дверь постучалось счастье...
Продолжение моей истории Соня слушала с горящими глазами и белыми, словно дорогой фарфор, щеками. Еще бы! Я понимала ход ее мыслей. Кто она – бывшая университетская звезда, скатившаяся до банальной «челночницы», и кто я – никогда не подающая надежд особь, которой нежданно привалило счастье влиться в богатую иностранную семью. Может быть, поэтому она почти пропустила мимо ушей мой рассказ о годах обучения у учителя Ван То; похоже, истории о моих состоятельных кузенах импонировали ей куда больше...
– И теперь, – решила закруглить свой рассказ я. – Я работаю мастером фэн-шуй. И, похоже, это у меня неплохо получается.
Только теперь Соня вышла из транса, в который погрузил ее мой рассказ.
– Ты работаешь? – переспросила она. – А зачем?
– Потому что иначе скучно, – найдя верный тон, ответила я. – Потому что мне нравится такая работа. И учитель Ван То не зря тратил на меня шесть лет. Я действительно умею делать некоторые дома и некоторых людей счастливыми. Я умею менять чужие жизни и дела в другую сторону. В лучшую сторону.
Вот зачем я это сказала, а?
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Мастер ветров и вод'
1 2 3 4