– Другое дело, а! Сразу видно – наш человек!
На плечах у Крестового тут же повисла маруха. Он скинул ее. Лунолицая девица с ярко подведенными большими глазами обиженно надула губки и отступила. За столом засмеялись.
Кеша еще раз обвел взглядом присутствующих и остановил его на вихрастом парне лет двадцати пяти с побитым оспой лицом. Тот занимал место не за общим столом, а в полутемном углу залы на кривоногом турецком диванчике. Все внимание вихрастого было сосредоточенно на молоденькой белокурой девушке с двумя заплетенными косами, сидевшей у него на коленях. Запустив руку под платье марухи, парень, с похотливой улыбкой на губах, исследовал проворными юркими пальцами молоденькое девичье тело. На появление Крестового он, казалось, и не обратил ни малейшего внимания.
Кеша криво усмехнулся и прямиком двинулся к вихрастому.
– Бог в помощь, Евстафий!
Парень вздрогнул и поднял глаза на Крестового. Рука вынырнула из-под платья девицы.
– А, привет! Что-то ты поздненько, Кеша.
– Пошли. – Крестовый чуть качнул головой в направлении широкой дубовой лестницы, ведущей в апартаменты второго этажа. – Разговор у меня к тебе имеется.
– Ты один? – живо поднялся на ноги Евстафий. – А Поликарп где?
– Поликарпа сегодня не будет, – ответил Крестовый.
Они вместе поднялись по лестнице. В полутемном холле второго этажа Кеша остановился и прислушался. При пьяном гомоне, доносившемся снизу, разобрать что-то еще было практически невозможно. Евстафий указал другу на дубовую массивную дверь в Розовую гостиную.
Крестовый вошел первым. Евстафий, наскоро пригладив вихрастые непослушные волосы, последовал за ним.
В комнате царил чисто парижский интерьер. Бордово-пурпурная гамма, роскошные пушистые ковры, множество ламп и светильников с разноцветными абажурами, а на противоположной от входа стене, как последний шик моды, японские гравюры с гейшами и актерами театра кабуки.
Капитолина Вайсман, женщина тридцати пяти лет, с копной роскошных темных волос и заостренными греческими чертами лица, вольготно расположилась в глубоком кресле с газетой в руках и неизменной табакеркой на подлокотнике. Привычка Капитолины нюхать табак давно уже стала притчей во языцех. Так же как и ее страсть к коллекционированию прессы, освещавшей криминальные хроники столицы.
При появлении Кеши и Евстафия Вайсман отложила газету и приветствовала вошедших легким и почти величественным наклоном головы. Подниматься она не стала. Крестовый сам приблизился к ее креслу, склонился и галантно поцеловал Капитолине руку. Полы его длинного пальто коснулись ворса ковра.
– Мое почтение, мама.
Капитолина недовольно поморщилась:
– Ты сам еще не устал от своего сарказма?
Евстафий негромко хмыкнул и опустился на диванчик рядом со входом.
– Какой сарказм, Капочка? – Крестовый скинул пальто и остался в белой рубахе навыпуск. Из нагрудного кармана свисали золотые часы на цепочке. – Ты же мама для всех нас. Так уж получилось. И мое напоминание только…
– Хватит, – небрежно оборвала его Вайсман. – Садись уже, фигляр. Что расскажешь?
Крестовый не заставил Капитолину повторять свою просьбу. Придвинув ногой стул, он лихо оседлал его верхом и уперся острым подбородком в высокую деревянную спинку. Расположившись по центру гостиной, Кеша имел возможность отлично видеть и Капитолину, и сидящего на диване Евстафия. Он обратился к ним обоим.
– Есть одна хорошая наводка. Можем снять с дела сразу несколько десятков тысяч. Золотом и камушками. Сбыт я беру на себя. Уже договорился.
Капитолина взяла понюшку табака. Ее воздушное платье пурпурного цвета как нельзя лучше сочеталось с парижским интерьером гостиной.
– Что это за наводка? – спросила она.
– Ювелирная лавка на Сретенке. Владелец некий Войнович. Из евреев. Я сам лично все проверил на месте, Капочка. Только что оттуда. На ночь Войнович убирает весь свой товар в сейф. – Крестовый презрительно усмехнулся. – Хотя сейфом его допотопную коробочку можно назвать с огромной натяжкой. Открывается при помощи фомки. Одним легким нажатием. Нам в этом деле даже не понадобится Поликарп.
– Вот так все просто? – В голосе Вайсман скользнуло недоверие.
Она стряхнула с платья оброненные крошки табака. Затем взяла со спинки кресла персидскую шаль и набросила ее себе на плечи.
– Не совсем, – с улыбкой признался Крестовый. – В лавчонке сторож имеется.
– Старик? – живо подключился к дискуссии до сих пор хранивший сосредоточенное молчание Евстафий.
Кеша видел, как азартно загорелись глаза его подельника.
– Нет, не старик. Ему лет сорок. Крепкого телосложения. Да и двустволка у него под рукой все время. Так что лезть на рожон мы не будем. Я все продумал. Слышали про волчью разводку?
– Чего? – Евстафий удивленно вскинул брови.
Капитолина промолчала.
Крестовый пружинисто поднялся на ноги и прошелся по комнате. Невольно бросил взгляд на газету, отложенную Вайсман на журнальный столик. Заголовок на первой полосе гласил: «Дерзкое ограбление купеческой лавки Верхоглядова!» Кеша усмехнулся. Сам он газет не читал, но со слов Капитолины прекрасно знал, насколько часто газетчики склонны к разного рода преувеличениям. И это его забавляло. Лавку того же Верхоглядова, например, не так давно брал лично он сам. В паре с Евстафием. И ничего особо дерзкого там не было. А пресса!.. Она наверняка подаст это дело так, что на Верхоглядова напала хорошо вооруженная банда как минимум из десяти налетчиков. Так писалось всегда.
– Волчья разводка. – Крестовый остановился у окна, слегка отогнул занавеску и выглянул на улицу. – Сколько стоящих сторожевых псов погорело на этом. Не счесть. Но это лишний раз подтверждает, насколько умный народ – волки.
– Ты нам расскажешь, что это такое, или нет? – не вытерпела Капитолина.
Крестовый обернулся:
– К псу подходит только волчица. Одна. И начинает заигрывать с ним. Дурачок виляет хвостом и не замечает момента, когда самка подает сигнал двум или трем самцам, сидящим в засаде. Те приближаются к жертве сзади и – раз! Пес даже пикнуть не успевает. В считаные секунды от него остаются одни обглоданные кости.
Евстафий снова хмыкнул. Мысль подельника стала для его предельно ясна. Он покрутил в руках все ту же нераскуренную папиросу, но в зубах ее уже не пристроил. Убрал в нагрудный карман сюртука.
– Ты предлагаешь нам таким образом избавиться от сторожа ювелирной лавки?
– Не совсем. – Крестовый покачал головой. – Мы же все-таки не волки. Достаточно будет оглушить его. И тем самым вывести из игры. Он и не очухается до того момента, пока мы не вынесем оттуда все подчистую.
На некоторое время в гостиной повисла пауза. И Капитолина, и Евстафий прекрасно знали, что ни один план ограбления Кеша не предлагает с бухты-барахты. Если он открывает очередную наколку, то, значит, уверен в успехе налета на сто процентов. Не в правилах приемного сына ныне покойного Михайло Вайсмана идти на неоправданный риск. Ни лихости, ни отчаянности в поступках Крестовому, конечно, было не занимать, но Капитолина видела, как он с каждым годом матереет все больше и больше. Недалек тот час, когда Кеша сможет на законных правах сместить ее с позиции «мамы». И Вайсман не имела ничего против этого. Груз ответственности давил на нее. Если бы не папенькина светлая память, кто знает, может, она давно бы уже передала бразды правления кому-нибудь другому. Но кому? Только Крестовому. Он будет готов. В самом ближайшем будущем.
– Ну хорошо, – с улыбкой молвила Капитолина, поплотнее запахивая на груди шаль. – И кому же в своем плане ты отводишь роль волчицы? Неужто мне, Кешенька?
Он ответил ей точно такой же открытой и располагающей улыбкой. Ряд ровных белоснежных зубов задорно сверкнул в лучах настенных светильников.
– А почему бы и нет? Тебе вполне по силам справиться с такой задачей…
– О чем речь, господа? – раздался с порога гостиной мелодичный меццо-сопрано. – С какой это такой задачей могла бы справиться Капа, с какой не смогла бы совладать я? Это, право, обидно, Крестовый.
– Лиза! – Кеша широко раскинул руки в стороны.
Евстафий порывисто поднялся с дивана. Его и без того розовые от природы щеки залились прямо-таки багряным румянцем. В присутствии младшей из сестер Вайсман двадцатипятилетний налетчик чувствовал себя крайне скованно и стеснительно… Впрочем, Лиза нравилась не только ему одному. Лиза нравилась всем.
Миленькое овальное личико, близко посаженные друг к другу выразительно-голубые глаза, рассыпчатые светлые волосы, гораздо более пышные, чем у старшей сестры, рельефно выступающие скулы и маленькая очаровательная ямочка на чуть заостренном подбородке. Лиза словно сошла с пушкинских строк, в которых великий поэт уходящего столетия воспевал своих бесчисленных возлюбленных.
– Не пригласите меня в ваше милое общество?
– Садись, Лиза. – Капитолина приветливо кивнула сестре. – Кеша рассказывал нам тут о волчьей разводке.
– Что это такое?
Элегантным движением поправив платье, Лиза опустилась на диван и картинно сложила руки на коленях. Евстафий остался стоять рядом с ней, с удовольствием взирая на девушку сверху вниз.
Крестовому пришлось еще раз озвучить душещипательную историю о бесславном конце многих сторожевых псов, а Лиза, слушая его с повышенным вниманием, сосредоточенно кивала.
– Я согласна, – сказала она, когда Кеша замолчал и вновь занял прежнее место на стуле.
– Согласна на что?
– Исполнить для вас роль волчицы. Кто еще идет на дело?
Крестовый с опаской покосился на Капитолину, словно ожидал решения именно от нее. Кеше уже приходилось работать с Лизой, но каждый раз на это требовалось соизволение старшей из сестер. Все знали, что Капитолина оберегает Лизу, как свою дочь. Хотя разница в возрасте между сестрами Вайсман была всего восемь лет.
Капитолина чуть склонила голову в знак согласия, и Крестовый снова обернулся к Лизе.
– Я собирался взять с собой Евстафия и Капу. Но если ты хочешь заменить сестру, я ничего не имею против.
– Да, хочу! – решительно произнесла Лиза.
Евстафий зарделся еще больше. Работать с такой девушкой, как Елизавета Вайсман, было для него пределом мечтаний. Это тебе не марухи какие-нибудь. И не кокотки. Положение Лизы и ее внешность…
– Добро, – подвел черту Крестовый, и тут же подхватил со спинки стула длиннополое пальто.
– Ты уже уходишь? – попыталась задержать его Капитолина.
– Да, у меня еще дела. Увидимся завтра.
– Знаю я твои дела, Кеша, – старшая Вайсман лукаво улыбнулась.
Крестовый на это ничего не ответил. Глубоко сунув руки в карманы, он лишь невыразительно пожал плечами и покинул Розовую гостиную.

Глава 4
Почетный гость

Красный фонарь, вывешенный у подъезда невзрачного флигелька на Сухаревке, красноречиво извещал москвичей о назначении данного заведения. В этих местах каждая собака знала публичный дом известной некогда на всю Москву марухи Федотьи Бобрыкиной.
В лучшие свои годы Федотья вполне могла соперничать с первыми красавицами Москвы. А ее муж Тимьян, отъявленный уркаган, ценил ее больше жизни и услаждал всевозможными подношениями. Федотья не нуждалась ни в чем. Бриллиантов и золота у нее было столько, сколько иной сухаревский урка и за всю жизнь не видывал. Так продолжалось до того момента, когда душегуба Тимьяна отправили на сибирскую каторгу, где он и нашел свой последний приют.
Федотья осталась одна. Денег, накопленных за жизнь с Тимьяном, хватило лишь на то, чтобы купить небольшой дом, в котором она и поселилась. А так как Бобрыкина в силу обстоятельств ничему, кроме как обходиться с мужчинами, за всю свою жизнь не научилась, то и род ее занятий был заранее предрешен. Во флигеле открылся публичный дом, о котором знали поначалу только сухаревские бродяги да бандиты.
Но с годами дом Бобрыкиной приобрел славу изысканного борделя. Причем флигель по-прежнему привлекал сухаревскую рвань, а «господа почище» ходили прямо в дом к Федотье. Мало кто знал о том, что именно находится во втором этаже ее дома. Но те, кто знали, умели ценить гостеприимный хозяйкин очаг. Бог весть, где Бобрыкина собирала лучших проституток со всей Москвы. К ней ходили не только уркаганы, но и знатные господа. Последние, как правило, являлись только под покровом ночи, когда ни одна живая душа не смогла бы распознать в господине в неприметном темном пальто какого-нибудь высокопоставленного чиновника. Но был у Федотьи один особый клиент, к которому состарившаяся маруха особенно благоволила. Арсений, в отличие от сереньких толстосумов-чинуш, всегда являлся в дом Бобрыкиной шумно, на тройке, извещая о своем приезде всю округу.
Мартынов, по обыкновению своему, был облачен в щегольское полупальто, наброшенное поверх черной шелковой рубахи.
– Здравствуй, Арсеньюшка. – Хозяйка сама вышла встречать дорогого гостя.
Первый этаж дома пустовал. Везде чисто, прибрано. По всему было видно, что гостя здесь ждали.
– Давненько ты к нам не хаживал. Соскучиться успели по тебе мои девки… Да и я, знаешь ли, вспоминала.
Бобрыкина пыталась скрыть волнение за широкой, не потерявшей еще обворожительного обаяния улыбкой.
– Я тоже рад, Федотья.
Мартынов опустился на широкую оттоманку, поставленную по центру роскошно обставленной гостиной.
– Рад, а редко заходишь, – посетовала она.
– Не сердись, хозяйка, я тебе кое-что принес.
Мартынов жестом подозвал к себе Егора.
Юный рыжеволосый подельник Мартынова тут же поставил перед ним на ковер персидского рисунка небольшой саквояж. Мартынов вынул из кармана крохотный ключик, и через мгновение саквояж был открыт. Взглядам присутствующих предстала чарующая картина. Саквояж был полон драгоценностей.
Федотья даже ахнула.
– Ну что ты, милая! Обижаешь. – Мартынов с улыбкой посмотрел на женщину.
Бобрыкина тут же растаяла. Под властным магнетическим взглядом Арсения не могла устоять ни одна женщина.
Мартынов вынул из саквояжа золотую фероньерку с прикрепленным к золотому обручу сапфиром.
– Красавец ты наш! – Глаза Федотьи наполнились слезами. – Прелесть-то какая!
Мартынов самолично подошел к хозяйке притона и аккуратно надел ей на лоб украшение.
– Арсений… – прошептала Бобрыкина, но Мартынов, казалось, уже не слышал ее.
Он придвинул саквояж к оттоманке и принялся выкладывать на диван украшения. Серьги с сердоликом, бриллиантовые подвески, медальоны с локонами, браслеты, брошки и камеи ложились в аккуратные ряды. Черный и белый жемчуг, агаты и ониксы, топазы и гранаты образовывали заметно возвышающиеся на поверхности дивана горки.
– Федотья! Ты Косого позвала? Просил я тебя давеча.
Мартынов захлопнул саквояж.
– Конечно, Арсеньюшка. Нешто мы твоего слова ослушаемся?
Бобрыкина быстро вышла из гостиной, а через минуту явилась вновь в сопровождении хромого старичка. Один глаз у него был прищурен. Другой, напротив, широко раскрыт, будто он смотрел через монокль.
– А ну, Косой, примени свое искусство. Разбери-ка добро. Да оцени золотишко. – Арсений встал с дивана, уступив свое место ювелиру.
– Как же, сейчас сделаем, голубчик ты родненький. Все как есть и оценим, и рассмотрим все внимательно.
Старик неспешно уселся на оттоманку, приладил монокль и принялся за свое дело.
– Чем попотчевать тебе сегодня, Арсеньюшка? – Федотья заискивающе посмотрела на гостя.
– Глашку подай! И друзей моих уважь. Лучших марух для них приготовь. В долгу не останемся.
Мартынов направился к выходу.
– Арсеньюшка, куда же ты? Нешто не останешься? У меня во втором этаже ведь для тебя завсегда нумерок забронирован…
– Да мы по-простому. Зачем нам перины-то барские? Мне бы Глашку да бокал шампанского. Больше нам ничего не надобно.
Мартынов вышел из дома. Его подельники молча последовали за ним.
Действительно, в доме Бобрыкиной один из номеров всегда пустовал. Комната была обставлена роскошной, из красного дерева мебелью. Широкая, с мягкой периной кровать всегда застелена новым постельным бельем. Однако Мартынов неизменно предпочитал шумный и грязный притон с полуразвалившейся мебелью. Единственным, что отличало Мартынова от грязных посетителей этого заведения, было то, что в номер ему всегда приносили по распоряжению хозяйки самое дорогое шампанское. И всегда, в любое время дня и ночи, к нему являлась по первому его требованию Глафира, толстогубая деревенская девка с длинной золотоволосой косой.
– Да уж как же! В долгу-то не останетесь. Мы к вам со всей душой, а вы. Ах ты, горюшко. – Еле слышно причитая, Федотья скрылась за тяжелой дубовой дверью одного из номеров.
1 2 3 4 5