По возвращении в Москву агентов-шпионов, работавших в зарубежных странах, необходимо было бы держать более обособленно от остальных организаций Коминтерна, чем это было в прошлом». Зорге воочию видел слабость коминтерновского аппарата во время своих миссий в Скандинавию и Англию. Так, например, чтобы передать информацию, он вынужден был перепоручать ее местным компартиям и их собственной курьерской службе, и потому зачастую с материалами чрезвычайной важности ему приходилось возвращаться в Берлин, чтобы самому увериться в надежности передачи. Он понял, что единственным решением в этой ситуации было бы создание шпионского аппарата, действующего по линии военной разведки.
Была у него и куда более тонкая причина практического характера требовать разделения коминтерновской и чисто шпионской деятельности. Сидя в Москве и наблюдая, как сталинская машина приобретает все большую и большую власть, Зорге понимал, что Коминтерн, как независимая коалиция коммунистических партий, обречен. «На примере моей карьеры можно проследить, как менялось руководство революционным рабочим движением со стороны… Коминтерна, – вынужден был написать он, оглядываясь назад. – …Раньше руководящая секция Коминтерна была независима во всех отношениях… Она консультировала в том числе и руководителей русской коммунистической партии… Ныне руководители Коминтерна не могут позволить себе действовать независимо от русской коммунистической партии… как они когда-то действовали, в годы зиновьевского руководства Коминтерном». А русская партия, как это хорошо знал Зорге, это и русское правительство, и Советский Союз.
Руководству Коминтерна не понравились предложения Зорге по разделению полномочий, и оно не одобрило их. Однако Коминтерн более не контролировал ситуацию. Зато 4-е Управление Красной армии (разведка) сразу же обратило внимание на мысль Зорге, ибо в Китае оно предоставило несколько своих лучших людей в распоряжение Коминтерна и при отступлении красных эти люди были уничтожены. И теперь разведке требовались люди, которые не были бы открыто связаны с коммунистическими функционерами и, укрывшись за поддельные мандаты и занятия, могли бы заниматься исключительно шпионской деятельностью и благополучно пережить любые изменения общественного мнения по отношению к коммунистам, т. е. могли бы перенести все, кроме одного – разоблачения.
Как только предложения Зорге дошли до руководства Красной армии, 4-е Управление немедленно перевело его под свою юрисдикцию, и сам Зорге так никогда и не узнал доподлинно, был ли он членом оргбюро Коминтерна, или же оперативником НКВД, или же просто членом Советской коммунистической партии, отданным на время Красной армии. Однако с того момента в 1929 году, когда он был передан в 4-е Управление, ему пришлось прекратить всяческие контакты с «официальными» коммунистами. Будучи в Москве, он тайно навещал Пятницкого, Куусинена и других функционеров, но контакты эти были светскими и – неофициальными.
«Я начал готовиться к разведывательной деятельности в своем номере в отеле или в домах различного местоположения (предпочтительнее не в штаб-квартире местной компартии)… Свои отчеты я посылал в… 4-е Управление, которое снабжало меня всеми техническими средствами (телеграфная связь, радисты) и оказывало другую помощь, необходимую в моей работе».
Зорге приступил к вербовке в Европе других агентов-шпионов, выискивая их среди паствы сочувствующих и партийных симпатизантов и отбирая среди надежных коммунистов. Его обаяние и интересная внешность оказались сильным оружием при вербовке женщин, и личный подход зачастую оказывался столь же эффективным, как и идеологический. Именно тогда Зорге завербовал Геду Мэссинг, ставшую впоследствии женой Герхарда Эйслера, и представил ее Игнасио Рейссу, одному из высокопоставленных представителей Красной армии в Европе.
Но Зорге интересовал Дальний Восток. Катастрофа в Китае убедила его в том, что именно здесь и находилось то место, где он мог бы действовать наиболее эффективно и где его таланты пригодились бы более всего. С немецкой дотошностью изучив этот регион, он попросил о назначении его в Китай. Просьба его была немедленно удовлетворена.
Последовали встречи с генералом Берзиным, главой разведки Красной армии, с членами коллегии Министерства иностранных дел и с некоторыми высокопоставленными руководителями Коминтерна, прежде чем Зорге получил задание: собирать всю возможную информацию о японской деятельности, намерениях, боевых порядках и операциях в Китае. Была и второстепенная задача – сообщать обо всем интересном, с чем он столкнется.
В январе 1930 года Рихард Зорге прибыл в Шанхай. У него было ненадежнейшее из прикрытий – удостоверение корреспондента немецкого социологического журнала. Однако в Шанхае, набитом под завязку шпионами, пропагандистами, искателями приключений, авантюристами и идеалистами, этого было вполне достаточно.
ГЛАВА 5
ШАНХАЙСКОЕ ДЕЙСТВИЕ: «КРАСНЫЙ» ВАРИАНТ
В конце 20-х – начале 30-х годов Шанхай напоминал съемочную площадку своим смешением языков, грозными призраками прекрасных авантюристов, сексом, политиками и полуночным террором. Но в фокусе нашего повествования – значительные события, происходившие за шумом и трескотней туземных районов города, среди дорогих витрин, широких авеню и относительного порядка международных сеттльментов, где истинные хозяева Китая раскручивали маховик своего бизнеса. Ибо коммунистические агенты, приехавшие в густонаселенный город, попрятали свои плащи и кинжалы в укромных местах и переоделись в одежды прозаических бизнесменов, газетчиков и усердных благодетелей рода человеческого. Мизансцена, возможно, была экзотической, но сами коммунистические агенты действовали в Шанхае с тем же успехом, что и в Вашингтоне.
Небольшая армия этих агентов была послана 4-м Управлением Красной армии, Коминтерном и другими придатками советской системы подрывной деятельности. И в то время как китайские коммунисты и их разрозненные армии, ведомые Мао Цзэдуном, ушли в сельские районы страны зализывать раны и готовиться к грядущим битвам, их белые товарищи прикрывали береговую линию. Советские агенты, обосновавшиеся вдоль всего побережья Китая, сглаживали свои марксистские разногласия. Они больше не призывали к революции. Их миссия – быть глазами и ушами советского Министерства иностранных дел. А пропаганда и агитация составляли лишь малую толику их работы – так, поверхностная активность, которая вела к образованию таких организаций, как Китайская лига гражданских прав под началом Агнес Смедли или Всекитайская конфедерация труда.
Все они вдохновлялись и финансировались Вилли Mюнзенбергом, создателем методики функционирования коммунистического фронта.
Головной организацией для многих коммунистических ячеек и параллельных групп, процветавших в Шанхае, был секретариат Всетихоокеанского торгового союза (PPTUS), находившийся под контролем Коминтерна. Подобно многим коминтерновским отпрыскам, действовал он, не очень-то оглядываясь на родителя – Дальневосточное бюро, расквартированное в Берлине. Впоследствии эта штаб-квартира избежала гитлеровского террора, разделившись, подобно амебе, на две половинки – одна отправилась во Владивосток, другая – в Шанхай.
Всетихоокеанский торговый союз действовал в Китае на двух уровнях. Первый – организационный. Зорге описал его как поставщика «связных и шифров для связи с Нью-Йорком, Лондоном и Москвой». В своем признании Зорге посвятил несколько страниц собственным попыткам размежевать китайских коммунистов, другие группы и пропагандистские фронты. Сам он при этом действовал как хозяин, посещая шпионских сановников и прелатов и контролируя пеструю толпу разнородных оперативников.
Второй уровень – политический: подрывная деятельность, шпионаж, агитация. Между функциями Коминтерна, 4-го Управления и советской компартии в Китае не было четко проведенной демаркационной линии. В признании Зорге посвятил несколько страниц описанию своих попыток разграничить оперативные границы каждого аппарата, но тщетны были его старания. Все три организации работали независимо друг от друга, и в то же время вместе, с доминирующим организационно Всетихоокеанским торговым союзом и 4-м Управлением Красной армии во главе с генералом Берзиным, руководившим непосредственно шпионской деятельностью. Сам Зорге, хотя и получал приказы из 4-го Управления, являлся также и «главой Дальневосточной группы секретного отдела ЦК КПСС».
Основанный в 1927 году, Тихоокеанский торговый союз возглавлялся рядом высокопоставленных коминтерновских агентов. Первым его руководителем, «избранным» в момент рождения этой организации, был Эрл Браудер, которого в 1929 году сменил Герхард Эйслер, посланный в Китай с заданием выкорчевать троцкизм, пышно расцветший после кровавого поражения китайских сталинистов. В свою очередь Эйслера сменил другой немец, Артур Эверт, который в конце концов оказался в бразильской тюрьме как подпольный лидер подавленного коммунистического путча 1935 года. Преемником Эверта был Юджин Деннис, действовавший под псевдонимом Пол Уолш. Дальневосточное бюро ежегодно вливало по полмиллиона долларов в казну Тихоокеанского торгового союза, и сумма эта прирастала еще и прибылями от «законного» бизнеса, такого, как, например, огромная экспортно-импортная фирма, основанная комитетом в Шанхае.
Постоянный офис Коминтерна также находился в Шанхае, и функции его были в той же степени политическими, как и у самого Коминтерна. Представляя всемирную коммунистическую организацию, этот офис должен был проводить в жизнь «Тезисы о революционном движении в колониях и полуколониях», основную часть доктрины, провозглашенной на VI Всемирном конгрессе Коминтерна в 1928 году. Пункт 4 этой дерзкой и, по сути, новой программы для Китая, призывал к «свержению милитаристов и Гоминдана». Эйслер был связан с этим филиалом Коминтерна, но руководили им сначала Поль Ругг (псевдоним «Хиллари Ноуленс», псевдоним «Вандеркрайзен» и еще – 10 других имен. Он снимал четырнадцать квартир и имел по крайней мере семь банковских счетов в банках Шанхая) и Карл Лессе, лишь однажды фигурирующий в рассказе Зорге. Эта коминтерновская группа фактически являлась связной между Москвой и китайской компартией.
В Шанхае также действовала и группа Красной армии под руководством генерал-майора Тео (псевдоним «Фролих»), которая установила связь с китайской Красной армией. Группа Тео находилась в тесном контакте с аппаратом 4-го Управления в Харбине, занимавшимся политической и военной разведкой под началом Гломберга-Отта. Харбинская секция служила также в качестве почтового ящика для других шпионских групп, действовавших на территории Китая, а поначалу и для Рихарда Зорге, пока для быстрой передачи данных в Москву не была приспособлена радиосвязь.
Задолго до того как Зорге получил назначение в Шанхай и на Дальний Восток, там уже существовала крупная и достаточно активная группа, выступавшая в качестве связного между Шанхаем и харбинским аппаратом. Руководил ею американец «Джим», а в состав ее входил и американский вице-консул в Харбине Тичо Лиллестром. В группу «Джима» входили исключительно белые, и если в прибрежных городах она могла действовать без особых затруднений, обманывая обитателей иностранной колонии, то среди японцев и китайцев это было невозможно.
В апреле 1929 года, менее чем за год до прибытия Зорге в Шанхай, членом этого аппарата стал Макс Клаузен, крупный немец плотного сложения, не обладавший ни великим интеллектом, ни хитростью и коварством, но знавший, однако, почти все о радио. Он мог передать информацию, установить передатчики и держать все их отдельно, в разобранном виде. И столь велико было его искусство, что в токийские годы он сумел соорудить достаточно малый передатчик, чтобы его можно было поместить в портфель, но при этом столь мощный, что сигнал доходил до Сибири.
Во многих отношениях он сильно отличался от Зорге и Одзаки, будучи сыном бедного лавочника и получив минимальное образование на одном из небольших островов близ земли Шлезвиг-Гольдштейна, где он родился. Когда мальчик подрос, он пошел учиться ремеслу к местному кузнецу, по вечерам посещая ремесленную школу, где неожиданно обнаружил огромные способности к технике. В 1917 году его призвали в армию и направили в радиочасть немецких войск связи на Западном фронте.
«В годы моей ранней юности, – признавался позднее Клаузен, – у меня не было интереса к политике, но попав в армию, я встретил там много солдат, особенно среди своих непосредственных начальников, буквально пропитанных коммунистическим мировоззрением и занимавшихся коммунистической пропагандой. Армейская жизнь… благоприятствовала распространению этой доктрины». А окончательно обратил его в коммунистического симпатизанта кузнец, в мастерскую которого Клаузен вернулся после войны.
Дрейфуя от работы к работе, Клаузен добрался до Гамбурга, где в 1921 году и стал матросом. Портовые города в те времена были «красными» центрами Германии, и в Союзе моряков продолжилось обучение Клаузена. Безработица, политический переворот и послевоенные отчаяние и безысходность – все убеждало Клаузена в том, что коммунизм – единственный выход, а Россия – рай для рабочих.
В 1927 году Клаузен обратился с просьбой о приеме в Германскую компартию. Но к его досаде, пишет он, «мое заявление не кинулись рассматривать немедленно». В течение шести месяцев партия проверяла его, а сам он занимался агитацией и пропагандой среди матросов, пока, наконец, «экзамен», проведенный Карлом Лессе, в те времена главой контролируемого коммунистами германского Союза моряков, окончательно не решил вопрос о членстве Клаузена.
После этого не прошло и года, а Клаузен уже был на полпути к Москве, получив назначение в 4-е Управление Генштаба Красной армии, где после краткого введения в теорию марксизма получил приказ на марш.
«Секретарь генерала Берзина выдал мне 150 американских долларов и билет от Москвы до Харбина и приказал установить контакт с товарищами в Шанхае. Он показал мне фотографию и сказал, что я должен встретить человека, изображенного на ней, который будет приходить в шанхайский Палас-отель каждый вторник в 5 часов вечера. При этом я должен буду держать газету „Шанхай ивнинг пост“ в левой руке и трубку – в правой, и когда товарищ скажет мне: „Как Эрна?“, я должен ответить: „Шлет свой привет“.
В апреле 1929 года Клаузен связался с «товарищем» – Константином Мишиным, который отвел его в дом № 10 по Рю Доу во французской концессии. Здесь находились жилой дом, школа и мастерская для двух человек. В качестве прикрытия Клаузен использовал работу в автомастерской «Белый Русский», в свободное же время выслушивал длинные и насыщенные полезной информацией инструктажи от Мишина. Первым заданием Клаузена стало собрать мощный коротковолновый передатчик и установить радиосвязь с другой станцией с позывными «Висбаден», расположенной, вероятно, в Хабаровске. Передаваемые тексты писались на немецком или английском языке и перед отправкой шифровались.
Когда Клаузен выполнил это задание, ему было велено собрать комплектующие части для другого передатчика и передать их французскому дипломату для тайной переправки в Харбин. В августе 1929 и самого Клаузена послали в Харбин, где в отеле «Модерн» его встретил курьер, представивший его шефу советских агентов в Харбине Гломбергу-Отту. Спустя несколько дней Гломберг-Отт «пришел один и попросил меня отнести мою рацию в частный дом, принадлежавший американскому вице-консулу Лиллестрому – я решил, что это американский швейцарец».
В доме Лиллестрома Клаузена представили другому американцу, который вскоре ушел. «В течение последующих десяти дней я был занят установкой радиопередатчика в двух комнатах дома Лиллестрома
. Я сделал все так, чтобы Гломберг-Отт мог сразу начать отправлять в Москву сообщения, касающиеся китайской армии».
Вернувшись в Шанхай, чтобы продолжить работу в качестве связного группы, Клаузен переехал из дома Мишина в меблированные комнаты с пансионом. Среди обитателей этого дома была и Анна Валлениус, 31-летняя вдова. В Шанхай миссис Валлениус прибыла со своим ныне покойным мужем как беженка из Советов, и хотя она и приходилась невесткой генералу Мартти Валлениусу из генштаба финской армии, денег у нее было совсем немного. После смерти мужа она поначалу зарабатывала на жизнь в качестве белошвейки, а затем устроилась медсестрой в Шанхайскую инфекционную больницу. Обращение, которому она подверглась, находясь в руках большевиков, и ее нынешние стесненные обстоятельства сделали ее непримиримым врагом коммунизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Была у него и куда более тонкая причина практического характера требовать разделения коминтерновской и чисто шпионской деятельности. Сидя в Москве и наблюдая, как сталинская машина приобретает все большую и большую власть, Зорге понимал, что Коминтерн, как независимая коалиция коммунистических партий, обречен. «На примере моей карьеры можно проследить, как менялось руководство революционным рабочим движением со стороны… Коминтерна, – вынужден был написать он, оглядываясь назад. – …Раньше руководящая секция Коминтерна была независима во всех отношениях… Она консультировала в том числе и руководителей русской коммунистической партии… Ныне руководители Коминтерна не могут позволить себе действовать независимо от русской коммунистической партии… как они когда-то действовали, в годы зиновьевского руководства Коминтерном». А русская партия, как это хорошо знал Зорге, это и русское правительство, и Советский Союз.
Руководству Коминтерна не понравились предложения Зорге по разделению полномочий, и оно не одобрило их. Однако Коминтерн более не контролировал ситуацию. Зато 4-е Управление Красной армии (разведка) сразу же обратило внимание на мысль Зорге, ибо в Китае оно предоставило несколько своих лучших людей в распоряжение Коминтерна и при отступлении красных эти люди были уничтожены. И теперь разведке требовались люди, которые не были бы открыто связаны с коммунистическими функционерами и, укрывшись за поддельные мандаты и занятия, могли бы заниматься исключительно шпионской деятельностью и благополучно пережить любые изменения общественного мнения по отношению к коммунистам, т. е. могли бы перенести все, кроме одного – разоблачения.
Как только предложения Зорге дошли до руководства Красной армии, 4-е Управление немедленно перевело его под свою юрисдикцию, и сам Зорге так никогда и не узнал доподлинно, был ли он членом оргбюро Коминтерна, или же оперативником НКВД, или же просто членом Советской коммунистической партии, отданным на время Красной армии. Однако с того момента в 1929 году, когда он был передан в 4-е Управление, ему пришлось прекратить всяческие контакты с «официальными» коммунистами. Будучи в Москве, он тайно навещал Пятницкого, Куусинена и других функционеров, но контакты эти были светскими и – неофициальными.
«Я начал готовиться к разведывательной деятельности в своем номере в отеле или в домах различного местоположения (предпочтительнее не в штаб-квартире местной компартии)… Свои отчеты я посылал в… 4-е Управление, которое снабжало меня всеми техническими средствами (телеграфная связь, радисты) и оказывало другую помощь, необходимую в моей работе».
Зорге приступил к вербовке в Европе других агентов-шпионов, выискивая их среди паствы сочувствующих и партийных симпатизантов и отбирая среди надежных коммунистов. Его обаяние и интересная внешность оказались сильным оружием при вербовке женщин, и личный подход зачастую оказывался столь же эффективным, как и идеологический. Именно тогда Зорге завербовал Геду Мэссинг, ставшую впоследствии женой Герхарда Эйслера, и представил ее Игнасио Рейссу, одному из высокопоставленных представителей Красной армии в Европе.
Но Зорге интересовал Дальний Восток. Катастрофа в Китае убедила его в том, что именно здесь и находилось то место, где он мог бы действовать наиболее эффективно и где его таланты пригодились бы более всего. С немецкой дотошностью изучив этот регион, он попросил о назначении его в Китай. Просьба его была немедленно удовлетворена.
Последовали встречи с генералом Берзиным, главой разведки Красной армии, с членами коллегии Министерства иностранных дел и с некоторыми высокопоставленными руководителями Коминтерна, прежде чем Зорге получил задание: собирать всю возможную информацию о японской деятельности, намерениях, боевых порядках и операциях в Китае. Была и второстепенная задача – сообщать обо всем интересном, с чем он столкнется.
В январе 1930 года Рихард Зорге прибыл в Шанхай. У него было ненадежнейшее из прикрытий – удостоверение корреспондента немецкого социологического журнала. Однако в Шанхае, набитом под завязку шпионами, пропагандистами, искателями приключений, авантюристами и идеалистами, этого было вполне достаточно.
ГЛАВА 5
ШАНХАЙСКОЕ ДЕЙСТВИЕ: «КРАСНЫЙ» ВАРИАНТ
В конце 20-х – начале 30-х годов Шанхай напоминал съемочную площадку своим смешением языков, грозными призраками прекрасных авантюристов, сексом, политиками и полуночным террором. Но в фокусе нашего повествования – значительные события, происходившие за шумом и трескотней туземных районов города, среди дорогих витрин, широких авеню и относительного порядка международных сеттльментов, где истинные хозяева Китая раскручивали маховик своего бизнеса. Ибо коммунистические агенты, приехавшие в густонаселенный город, попрятали свои плащи и кинжалы в укромных местах и переоделись в одежды прозаических бизнесменов, газетчиков и усердных благодетелей рода человеческого. Мизансцена, возможно, была экзотической, но сами коммунистические агенты действовали в Шанхае с тем же успехом, что и в Вашингтоне.
Небольшая армия этих агентов была послана 4-м Управлением Красной армии, Коминтерном и другими придатками советской системы подрывной деятельности. И в то время как китайские коммунисты и их разрозненные армии, ведомые Мао Цзэдуном, ушли в сельские районы страны зализывать раны и готовиться к грядущим битвам, их белые товарищи прикрывали береговую линию. Советские агенты, обосновавшиеся вдоль всего побережья Китая, сглаживали свои марксистские разногласия. Они больше не призывали к революции. Их миссия – быть глазами и ушами советского Министерства иностранных дел. А пропаганда и агитация составляли лишь малую толику их работы – так, поверхностная активность, которая вела к образованию таких организаций, как Китайская лига гражданских прав под началом Агнес Смедли или Всекитайская конфедерация труда.
Все они вдохновлялись и финансировались Вилли Mюнзенбергом, создателем методики функционирования коммунистического фронта.
Головной организацией для многих коммунистических ячеек и параллельных групп, процветавших в Шанхае, был секретариат Всетихоокеанского торгового союза (PPTUS), находившийся под контролем Коминтерна. Подобно многим коминтерновским отпрыскам, действовал он, не очень-то оглядываясь на родителя – Дальневосточное бюро, расквартированное в Берлине. Впоследствии эта штаб-квартира избежала гитлеровского террора, разделившись, подобно амебе, на две половинки – одна отправилась во Владивосток, другая – в Шанхай.
Всетихоокеанский торговый союз действовал в Китае на двух уровнях. Первый – организационный. Зорге описал его как поставщика «связных и шифров для связи с Нью-Йорком, Лондоном и Москвой». В своем признании Зорге посвятил несколько страниц собственным попыткам размежевать китайских коммунистов, другие группы и пропагандистские фронты. Сам он при этом действовал как хозяин, посещая шпионских сановников и прелатов и контролируя пеструю толпу разнородных оперативников.
Второй уровень – политический: подрывная деятельность, шпионаж, агитация. Между функциями Коминтерна, 4-го Управления и советской компартии в Китае не было четко проведенной демаркационной линии. В признании Зорге посвятил несколько страниц описанию своих попыток разграничить оперативные границы каждого аппарата, но тщетны были его старания. Все три организации работали независимо друг от друга, и в то же время вместе, с доминирующим организационно Всетихоокеанским торговым союзом и 4-м Управлением Красной армии во главе с генералом Берзиным, руководившим непосредственно шпионской деятельностью. Сам Зорге, хотя и получал приказы из 4-го Управления, являлся также и «главой Дальневосточной группы секретного отдела ЦК КПСС».
Основанный в 1927 году, Тихоокеанский торговый союз возглавлялся рядом высокопоставленных коминтерновских агентов. Первым его руководителем, «избранным» в момент рождения этой организации, был Эрл Браудер, которого в 1929 году сменил Герхард Эйслер, посланный в Китай с заданием выкорчевать троцкизм, пышно расцветший после кровавого поражения китайских сталинистов. В свою очередь Эйслера сменил другой немец, Артур Эверт, который в конце концов оказался в бразильской тюрьме как подпольный лидер подавленного коммунистического путча 1935 года. Преемником Эверта был Юджин Деннис, действовавший под псевдонимом Пол Уолш. Дальневосточное бюро ежегодно вливало по полмиллиона долларов в казну Тихоокеанского торгового союза, и сумма эта прирастала еще и прибылями от «законного» бизнеса, такого, как, например, огромная экспортно-импортная фирма, основанная комитетом в Шанхае.
Постоянный офис Коминтерна также находился в Шанхае, и функции его были в той же степени политическими, как и у самого Коминтерна. Представляя всемирную коммунистическую организацию, этот офис должен был проводить в жизнь «Тезисы о революционном движении в колониях и полуколониях», основную часть доктрины, провозглашенной на VI Всемирном конгрессе Коминтерна в 1928 году. Пункт 4 этой дерзкой и, по сути, новой программы для Китая, призывал к «свержению милитаристов и Гоминдана». Эйслер был связан с этим филиалом Коминтерна, но руководили им сначала Поль Ругг (псевдоним «Хиллари Ноуленс», псевдоним «Вандеркрайзен» и еще – 10 других имен. Он снимал четырнадцать квартир и имел по крайней мере семь банковских счетов в банках Шанхая) и Карл Лессе, лишь однажды фигурирующий в рассказе Зорге. Эта коминтерновская группа фактически являлась связной между Москвой и китайской компартией.
В Шанхае также действовала и группа Красной армии под руководством генерал-майора Тео (псевдоним «Фролих»), которая установила связь с китайской Красной армией. Группа Тео находилась в тесном контакте с аппаратом 4-го Управления в Харбине, занимавшимся политической и военной разведкой под началом Гломберга-Отта. Харбинская секция служила также в качестве почтового ящика для других шпионских групп, действовавших на территории Китая, а поначалу и для Рихарда Зорге, пока для быстрой передачи данных в Москву не была приспособлена радиосвязь.
Задолго до того как Зорге получил назначение в Шанхай и на Дальний Восток, там уже существовала крупная и достаточно активная группа, выступавшая в качестве связного между Шанхаем и харбинским аппаратом. Руководил ею американец «Джим», а в состав ее входил и американский вице-консул в Харбине Тичо Лиллестром. В группу «Джима» входили исключительно белые, и если в прибрежных городах она могла действовать без особых затруднений, обманывая обитателей иностранной колонии, то среди японцев и китайцев это было невозможно.
В апреле 1929 года, менее чем за год до прибытия Зорге в Шанхай, членом этого аппарата стал Макс Клаузен, крупный немец плотного сложения, не обладавший ни великим интеллектом, ни хитростью и коварством, но знавший, однако, почти все о радио. Он мог передать информацию, установить передатчики и держать все их отдельно, в разобранном виде. И столь велико было его искусство, что в токийские годы он сумел соорудить достаточно малый передатчик, чтобы его можно было поместить в портфель, но при этом столь мощный, что сигнал доходил до Сибири.
Во многих отношениях он сильно отличался от Зорге и Одзаки, будучи сыном бедного лавочника и получив минимальное образование на одном из небольших островов близ земли Шлезвиг-Гольдштейна, где он родился. Когда мальчик подрос, он пошел учиться ремеслу к местному кузнецу, по вечерам посещая ремесленную школу, где неожиданно обнаружил огромные способности к технике. В 1917 году его призвали в армию и направили в радиочасть немецких войск связи на Западном фронте.
«В годы моей ранней юности, – признавался позднее Клаузен, – у меня не было интереса к политике, но попав в армию, я встретил там много солдат, особенно среди своих непосредственных начальников, буквально пропитанных коммунистическим мировоззрением и занимавшихся коммунистической пропагандой. Армейская жизнь… благоприятствовала распространению этой доктрины». А окончательно обратил его в коммунистического симпатизанта кузнец, в мастерскую которого Клаузен вернулся после войны.
Дрейфуя от работы к работе, Клаузен добрался до Гамбурга, где в 1921 году и стал матросом. Портовые города в те времена были «красными» центрами Германии, и в Союзе моряков продолжилось обучение Клаузена. Безработица, политический переворот и послевоенные отчаяние и безысходность – все убеждало Клаузена в том, что коммунизм – единственный выход, а Россия – рай для рабочих.
В 1927 году Клаузен обратился с просьбой о приеме в Германскую компартию. Но к его досаде, пишет он, «мое заявление не кинулись рассматривать немедленно». В течение шести месяцев партия проверяла его, а сам он занимался агитацией и пропагандой среди матросов, пока, наконец, «экзамен», проведенный Карлом Лессе, в те времена главой контролируемого коммунистами германского Союза моряков, окончательно не решил вопрос о членстве Клаузена.
После этого не прошло и года, а Клаузен уже был на полпути к Москве, получив назначение в 4-е Управление Генштаба Красной армии, где после краткого введения в теорию марксизма получил приказ на марш.
«Секретарь генерала Берзина выдал мне 150 американских долларов и билет от Москвы до Харбина и приказал установить контакт с товарищами в Шанхае. Он показал мне фотографию и сказал, что я должен встретить человека, изображенного на ней, который будет приходить в шанхайский Палас-отель каждый вторник в 5 часов вечера. При этом я должен буду держать газету „Шанхай ивнинг пост“ в левой руке и трубку – в правой, и когда товарищ скажет мне: „Как Эрна?“, я должен ответить: „Шлет свой привет“.
В апреле 1929 года Клаузен связался с «товарищем» – Константином Мишиным, который отвел его в дом № 10 по Рю Доу во французской концессии. Здесь находились жилой дом, школа и мастерская для двух человек. В качестве прикрытия Клаузен использовал работу в автомастерской «Белый Русский», в свободное же время выслушивал длинные и насыщенные полезной информацией инструктажи от Мишина. Первым заданием Клаузена стало собрать мощный коротковолновый передатчик и установить радиосвязь с другой станцией с позывными «Висбаден», расположенной, вероятно, в Хабаровске. Передаваемые тексты писались на немецком или английском языке и перед отправкой шифровались.
Когда Клаузен выполнил это задание, ему было велено собрать комплектующие части для другого передатчика и передать их французскому дипломату для тайной переправки в Харбин. В августе 1929 и самого Клаузена послали в Харбин, где в отеле «Модерн» его встретил курьер, представивший его шефу советских агентов в Харбине Гломбергу-Отту. Спустя несколько дней Гломберг-Отт «пришел один и попросил меня отнести мою рацию в частный дом, принадлежавший американскому вице-консулу Лиллестрому – я решил, что это американский швейцарец».
В доме Лиллестрома Клаузена представили другому американцу, который вскоре ушел. «В течение последующих десяти дней я был занят установкой радиопередатчика в двух комнатах дома Лиллестрома
. Я сделал все так, чтобы Гломберг-Отт мог сразу начать отправлять в Москву сообщения, касающиеся китайской армии».
Вернувшись в Шанхай, чтобы продолжить работу в качестве связного группы, Клаузен переехал из дома Мишина в меблированные комнаты с пансионом. Среди обитателей этого дома была и Анна Валлениус, 31-летняя вдова. В Шанхай миссис Валлениус прибыла со своим ныне покойным мужем как беженка из Советов, и хотя она и приходилась невесткой генералу Мартти Валлениусу из генштаба финской армии, денег у нее было совсем немного. После смерти мужа она поначалу зарабатывала на жизнь в качестве белошвейки, а затем устроилась медсестрой в Шанхайскую инфекционную больницу. Обращение, которому она подверглась, находясь в руках большевиков, и ее нынешние стесненные обстоятельства сделали ее непримиримым врагом коммунизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27