А весь второй час мы молчали, потому что думали о прошедшей ночи. Наконец кофе разогрело отца изнутри, и он произнес:
- Десять тысяч.
Мы ждали, что он скажет дальше, и он сказал, медленно покачав головой:
- Десять тысяч бессловесных птиц. И какой-то из них из ниоткуда приходит в голову мысль нацарапать нам записку.
- Отец, - произнесла мать. И интонации в ее голосе вопрошали: - Ты на самом деле веришь?
- Да, отец, - сказал мой брат тем же голосом, с той же долей иронии.
- Здесь есть над чем подумать, - ответил отец. Его глаза смотрели на дорогу, руки на руле лежали свободно, он правил легко, ведя нашу машину через пустыню. За горой была еще гора, за той - еще одна, и что же было в конце?
Мама заглянула отцу в лицо, и у нее не хватило решимости назвать его по имени именно сейчас. Она перевела взгляд на дорогу и едва слышно прошептала:
- Куда-то она нас приведет?
Отец круто развернулся в направлении Уайт Сэндз, прокашлялся, протер ветровое стекло и, вспоминая, произнес:
- "Утешьтесь. Хорошие времена не за горами".
Некоторое время мы ехали молча. Потом я спросил:
- Сколько... мм ... сколько... стоит такое яйцо, отец?
- Такую вещь человек не в состоянии купить, - ответил он, не оборачиваясь. Он ехал только вперед, к горизонту. - Мой мальчик, мы не в состоянии оценить яйцо, снесенное вещей курицей в Мотеле Вещей Курицы. Все будущие годы мы будем называть это место именно так - Мотель Вещей Курицы.
Мы ехали со скоростью 40 миль в час в жару и пыль послезавтрашнего дня.
Мой брат не задевал меня, я не задевал брата, мы не трогали друг друга до тех пор, пока не остановились днем, чтобы побрызгать на травку у обочины.

1 2