вычитка М.Тужилин
Оригинал: Raymond Douglas Bradbury, “Green Shadows, White Whale”
Перевод: А. Оганян
Аннотация
Роман «Зеленые тени, Белый Кит» родился из ирландских впечатлений Рэя Брэдбери, приехавшего в эту страну в 1953 году по приглашению известного голливудского режиссера Джона Хьюстона для работы над сценарием к фильму «Моби Дик». Изумрудный остров, а точнее, исхлестанная ливнями, промозглая Ирландия стала одной из любимых «этнических» тем писателя (наряду с его латиноамериканским циклом). В разные годы он посвятил ей немало рассказов. А в 1992-м наконец появился роман, названный автором «запоздалым» признанием в любви людям, стране и народу, с которым его свела судьба много лет назад.
Рэй Брэдбери
Зеленые тени, Белый Кит
Глава 1
Я выглянул с палубы парома «Дан-Лэри» и увидел Ирландию.
Земля была зеленая.
Не просто заурядно зеленая, а всех тонов и оттенков. Даже тени были зеленые и блики, игравшие на причале Дан-Лэри и на лицах таможенных инспекторов. Я погрузился в зелень. Я — молодой американец, мне только что стукнуло тридцать, страдаю двумя видами депрессии, тащу пишущую машинку и больше ничего особенного.
Узрев свет, траву, холмы, тени, я воскликнул:
— Зеленая! Как на рекламных плакатах. Ирландия — зеленая. Чтоб я сдох! Зеленая!
Молния! Гром! Солнце скрылось. Зелень исчезла. Огромное небо занавесили дожди. Я опешил, чувствуя, как улыбка сползает с моего лица. Седой, заросший щетиной таможенник подал мне знак.
— Сюда! Таможенный досмотр!
— Куда она подевалась? — жалобно сказал я. — Зелень! Она же только что была! А теперь…
— Зелень, говорите?
Инспектор посмотрел на свои часы.
— Она появится, когда выглянет солнце! — заявил он.
— И когда же это произойдет?
Старик перелистал таможенный свод.
— В этих чертовых инструкциях ничего не сказано, когда и где выйдет солнце и выйдет ли оно в Ирландии вообще!
Он воспользовался своим носом вместо указки.
— Вот там есть церковь, поинтересуйтесь у них!
— Я пробуду здесь шесть месяцев. Может…
— …вы снова увидите солнце и зелень? Есть такая вероятность. Но в двадцать восьмом году дождь лил двести дней. В тот год у нас уродилось грибов больше, чем детей.
— Это факт?
— Нет, слухи. Но в Ирландии ничего другого и не надо, кто-то услышал, кто-то сказал, и дело сделано! Это весь ваш багаж?
Я предъявил свою пишущую машинку и худющий чемодан.
— Путешествую налегке. Все получилось так быстро. Основной багаж прибудет на той неделе.
— Это ваш первый приезд в Ирландию?
— Нет. Я бывал здесь, тогда еще бедный и непечатанный, прибыл на сухогрузе в тридцать девятом, восемнадцати лет от роду.
— Что привело вас в Ирландию? — Инспектор послюнявил свой карандаш и сделал запись.
— Безумие, — ляпнул я.
Его карандаш запнулся, он поднял на меня глаза:
— Для начала просто великолепно. Но что вы хотите этим сказать?
— Сумасшествие.
Довольный, он подался вперед, сгорая от нетерпения.
— И какого характера? — вежливо осведомился он.
— Разновидностей две. Литературная и психологическая. Я здесь для того, чтобы освежевать и выпотрошить Белого Кита.
— Освежевать, — записал он. — Выпотрошить Белого Кита. Это, стало быть, Моби Дик?
— А вы читаете книжки! — воскликнул я, вытащив из-под мышки эту самую книгу.
— Когда есть настроение. — Он подчеркнул записанное. — Чудовище проживает у нас в доме лет двадцать. Я вступал с ним в единоборство дважды. Оно слишком тяжеловесное, и объемом, и авторским замыслом.
— Да, — согласился я. — Я брался за него десять раз, пока месяц назад меня на это дело не завербовала киностудия. Теперь я должен с ним покончить раз и навсегда.
Инспектор кивнул, снял с меня мерки и провозгласил:
— Итак, вы прибыли писать сценарий! В Ирландии есть только один киношник. Как его? Высоченный, с таким помятым обезьяньим лицом, красиво говорил. Сказал: «Больше никогда». Сел на паром, чтобы испытать на себе Ирландское море. Испытал. Изрыгнул из себя обед с завтраком. Как побледнел! Едва удерживал под мышкой Китовую книгу. «Больше никогда!» — кричал. А ты, парень, сможешь одолеть эту книгу?
— А вы разве не одолели?
— Кит здесь не пришвартовывался. С литературой понятно. А как насчет чего-то там психологического, как вы изволили упомянуть? Вы прибыли понаблюдать, как католики напропалую врут, а унитаристы обнажают грудь?
— Нет, нет, — поспешил я его заверить, вспоминая мой прошлый приезд сюда, когда стояла жуткая погода. — Между делом, пока я буду заниматься Китом, я собираюсь изучать ирландцев.
— Это и Господу Богу оказалось не под силу. Вам ли с Ним тягаться? Не стоит и пробовать! — Он поднял свой карандаш.
— Ну… — сказал я, натягивая на голову черный мешок, завязывая петлю на шее и нажимая на рычаг, чтобы провалиться в люк. — Простите, но это единственный берег в мире, где я мечтаю высадиться. Такой таинственный. Ребенком, когда я проходил по ирландскому кварталу на окраине города, ирландцы колошматили меня. А когда они появлялись в нашем квартале, мы колошматили их. Целых полжизни я ломал голову, зачем мы это делали. Я вырос обескураженным…
— Обескуражен? И это все? — вскричал инспектор.
— Да, обескуражен ирландцами. Я не столько испытываю неприязнь, сколько мучусь своим прошлым. Ни ирландский виски, ни ирландские теноры меня не интересуют. Ирландский кофе тоже мне не по нутру. Можно долго перечислять. Я жил с этими жуткими предрассудками и должен от них избавиться. И так как киностудия назначила меня выслеживать Кита в Ирландии, я подумал: Боже мой, я смогу сравнить действительность со своими предубеждениями. Я должен навсегда извести этого призрака. Можно сказать: «Я говорю неубедительно», «Я пришел увидеть ирландцев».
— Нет! Услышьте нас! Но наш язык не связан с мозгом. Увидеть нас? Но нас тут нет, сынок. Мы — там, а может, еще дальше. Можно позаимствовать эти очки?
Он бережно дотянулся и снял у меня с носа очки.
— Боже, — надел он их. — Двадцать на двадцать!
— Да.
— Нет, нет. Фокус слишком точный. Вам нужно нечто, от чего преломляется свет и получается что-то вроде мглы или тумана, но не дождя. Вот тогда вы увидите, как мы плаваем — чуть не тонем — на спине. Как та девица в «Гамлете»…
— Офелия?
— Да. Бедняжка. Ну! — Он водрузил очки мне на переносицу. — Когда захотите присмотреться к толпе, снимите их, а не то увидите, как мы маршируем налево, вместо того чтобы повернуть направо. И все равно вам не раскусить ирландцев. Можете зондировать, прощупывать, докапываться. Мы не столько народ, сколько — погода. Прорентгеньте нас, вырвите из нас с корнем скелеты, а к утру мы регенерируем. Вы правы во всем, что сказали!
— Прав? — изумился я.
Инспектор в голове составил свой список.
— Кофе? Мы не поджариваем зерна. Мы их сжигаем! Экономика? Музыка? Они у нас — два в одном. Потому что есть нищие, играющие на расстроенных банджо на мосту О'Коннела; нищие, волокущие пианолы вокруг парка Святого Стефана, которые звучат как бетономешалки, набитые бритвами. Ирландки? Все — ростом три фута, ножки короткие, вместо носов — пятачки. Можно на них опереться, ими можно воспользоваться в случае дождя вместо зонта, но чтоб гоняться за ними с серьезными намерениями по болотам… А Ирландия? Самая большая в мире исправительная колония под открытым небом… большой ипподром, где попы играют на тотализаторе, принимают ставки и выплачивают по ним в день Страшного суда. Отправляйтесь-ка домой. Мы вам не понравимся!
— Я не испытываю к вам неприязни…
— Еще испытаете! Послушайте! — Старик перешел на шепот. — Видите эту толпу ирландцев, спешащих покинуть остров, пока он не затонул? Они держат путь в Париж, Австралию, Бостон. До второго пришествия. Вы спросите, зачем вся эта суета с бегством из Ирландии? Ну, если у тебя воскресным вечером выбор: посмотреть фильм тридцать первого года с Гретой Гарбо в кинотеатре «Развеселый», либо помочиться у памятника поэту близ театра «Гейт», либо броситься для развлечения в реку Лиффи со счастливой надеждой утонуть, тогда вам захочется отсюда смотаться, что они и делают: уйма народу каждый день, с того самого дня, как застрелили Линкольна. Население сократилось с восьми миллионов до трех без малого. Еще один картофельный голод или еще один густой туман, в котором все уложат вещички, на цыпочках переберутся на ту сторону и притворятся филадельфийской полицией, и Ирландия опустеет. Вы ничего мне не сказали про Ирландию такого, чего бы я не знал!
Я засомневался.
— Надеюсь, я не обидел вас.
— Было приятно услышать, что вы думаете! А эта книга, которую вы пишете. Она… порнографическая?
— Я не собираюсь изучать сексуальные привычки ирландцев.
— Жаль. Они остро в этом нуждаются. Ну, Дублин перед тобой! Удачи, малыш!
— До свидания… и спасибо!
Старик недоверчиво покосился на небо:
— Ты слышал? Он сказал спасибо.
Я побежал и растворился в молниях, громе и тьме. Где-то в вечерних сумерках играла расстроенная арфа.
Глава 2
Я сошел с поезда, который привез меня на пароме, проехал на такси по залитым дождем улицам и наконец въехал в отель «Ройял Гиберниан» и позвонил в Килкок узнать, могу ли я встретиться с самим Дьяволом, как выразился служащий в регистратуре, передавая свой багаж носильщику, который поднялся со мной в лифте в номер, чтобы поставить там, где у него «не прорастут корни», как он выразился, и отшатнулся от меня, словно не увидел моего отражения в зеркале.
— Сэр, — полюбопытствовал он. — Гм, вы случайно не какой-нибудь известный писатель?
— Случайно, — ответил я. — Что-то вроде.
— М-м, — носильщик почесал затылок, — я тут наводил справки в пабе, в вестибюле, на кухне, — никто про вас слыхом не слыхивал.
У двери он обернулся.
— Не беспокойтесь, — заверил он меня, — ваша тайна в надежных руках.
Дверь тихонько затворилась.
Я вдруг почувствовал, что с ума схожу по Ирландии или по Киту.
Не зная точно, по чему именно, я взял такси, которое ездило зигзагами по улицам, забитым десятками тысяч велосипедов. Мы взяли курс на запад вдоль реки Лиффи.
— Как поедем, в объезд или кратчайшим путем? — осведомился водитель. — Длинным путем или напрямик?
— Напрямик…
— Так дороже, — перебил меня таксист. — Длинным — дешевле. Поболтаем! Вы разговариваете? К концу поездки я настолько расслабляюсь, что забываю про чаевые. К тому же я — карта, атлас и путеводитель по Лиффи и окрестностям. Ну так как?
— В объезд.
— Объедем! — Он ударил по газу, словно нужно было разбудить педаль, сбрил кожу с десятка велосипедистов и пустился зигзагами вдоль Лиффи, рассекая воздух. И все это только для того, чтобы услышать, как зачихал и сдох мотор, совсем недалеко от Килкока.
Мы заглянули в зиявшую могилу давно почившего мотора. Мой шофер поигрывал кувалдой, раздумывая, не добить ли двигатель, чтоб не мучился, потом открыл багажник, извлек оттуда велосипед и протянул мне. Я его не взял, и тот грохнулся оземь.
— Ну что вы, что вы. — Он снова вручил мне велосипед. — Вам совсем недалеко осталось. Вот по этой дороге. — Он встряхнул его. — Залезайте.
— Я уже давно…
— Руки вспомнят, седалище привыкнет. Садитесь.
Я сел, глазея на мертвый автомобиль и его беззаботного хозяина.
— Что-то не похоже, что вы расстроены.
— Машины как женщины, надо только узнать, как они заводятся. Катитесь. Под горку. Осторожно. Тормоза на нем еще те.
— Спасибо, — прокричал я, уносимый велосипедом вдаль.
Глава 3
Через десять минут я остановился на гребне подъема и прислушался.
Кто-то насвистывал и напевал «Молли Малоун». На холме, жутко вихляя, крутил педали пожилой человек на велосипеде ничем не лучше моего. На самом верху он свалился и остался лежать рядом с велосипедом.
— Старина, ты уже не тот, каким был раньше! — воскликнул он и пнул шины. — Вот так и валяйся тут, зверюга!
Не обращая на меня внимания, он достал бутылку. Приложился к ней философски, затем подержал вверх дном, чтобы последняя капля скатилась ему на язык.
Наконец я заговорил:
— Похоже, нас обоих постигла та же участь. Что-нибудь случилось?
Старикан уставился на меня:
— Уж не голос ли американца я слышу?
— Да. Могу ли я вам помочь?..
Старик указал на пустую бутылку:
— Бывает помощь и помощь. Пока я забирался в гору, меня осенило, что ведь нам обоим, мне и этому чертову драндулету, по семьдесят лет. — Тут он слегка ткнул в велосипед.
— Поздравляю.
— С чем? Что дышу? Так это привычка, а не заслуга. Позвольте спросить, чего это вы так на меня таращитесь?
Я отпрянул.
— Ну… есть ли у вас родственник в доках на таможне?
— А у кого нет? — Хватая ртом воздух, он потянулся к велосипеду. — А-а, минутный отдых, и мы со зверь-машиной уже в пути. Мы не знаем, куда держим путь. Я и Салли — так зовут велосипед, видите ли, каждый день выбираем дорогу и едем по ней.
Я попытался пошутить:
— А ваша матушка знает, что вы здесь?
Старик словно опешил:
— Странно, что вы об этом заговорили! Да, знает! Ей девяносто пять, знай лежит себе на кушетке! Я сказал: «Мам, я уезжаю на целый день. Оставь виски в покое. Ты же знаешь, что я так и не женился».
— Извините.
— Сначала вы поздравляете меня по случаю моей старости, теперь сожалеете, что я холостяк. Сразу видно, вы не знаете Ирландию. Быть старым и холостым — одно из наших важнейших занятий! Понимаете, мужчина не может жениться без собственности. Вы дожидаетесь, пока ваших родителей призовут на выход. Потом, когда их собственность ваша, ищете жену. Игра такая, кто кого переживет. А я еще женюсь.
— В семьдесят?
Старик весь сжался в комок:
— С доброй женой у меня будет двадцать лет хорошей семейной жизни, даже в таком преклонном возрасте. Сомневаетесь? — просверлил он меня взглядом.
— Нет.
Старик расслабился:
— Ну ладно. А что вам понадобилось в Ирландии?
Меня вдруг бросило в жар.
— На таможне мне посоветовали пристально присмотреться к этой стране, погрязшей в нищете, стонущей от поповского засилья, вымоченной дождями и утопающей в слякоти, в этой…
— Господи Боже! — воскликнул старик. — Да вы писатель!
— Как вы догадались?
Старик фыркнул, жестикулируя.
— Вся страна ими кишит. В Корке писатели ворочают камни, в Клишандре — бродят по болотам. Помяните мое слово, настанет день, когда на каждое человеческое существо будет приходиться по пять писателей!
— Да, я действительно писатель. Прошло несколько часов, как я сюда прибыл, и мне уже кажется, что солнца не было тыщу лет, а только ливни, холод, блуждание по дорогам. Мой режиссер где-то меня дожидается, если б я только нашел это место. Но у меня уже ноги отнялись.
Старик наклонился ко мне:
— Вам что, уже здесь разонравилось? Свысока смотрите?
— Ну…
Старик отмахнулся:
— Почему бы и нет? Всем нужно смотреть на кого-то свысока. Вы смотрите свысока на ирландцев. Ирландцы — на англичан, а те — на весь мир. В конце концов, все потом улаживается. Думаете, меня раздражает выражение вашего лица. Вы приехали проверить наше дыхание и убедиться, что оно кислое, измерить наши тени и убедиться, что они коротки? Нет! Это я помогу вам раскусить эту треклятую страну. Идемте туда, где вы сможете стать свидетелем жуткого события, кошмарной сцены. Туда, где встречаются парки и норны. Истинная родина ирландцев… А-а, до чего же вы его возненавидите! И все же…
— Все же?
— Прежде чем уехать, вы полюбите нас всех. Мы неотразимы. И знаем это. В этом-то и вся беда. Оттого что нам это известно, мы становимся еще невыносимее, а это, в свою очередь, заставляет нас лезть из кожи вон, чтобы стать еще неотразимее. Вот так мы и гоняемся за своим хвостом по всей стране, ничего при этом не выигрывая и ничего не теряя. Вот! Видите ту процессию из безработных, топающих по дороге в дырявых лохмотьях?
— Да!
— Это первый круг ада! А видите тот молодняк на велосипедах со сдутыми шинами и колесами без спиц, крутящих педали босыми ногами под дождем?
— Да!
— Это второй круг ада!
Старик замолчал.
— А там… можете прочесть? Третий круг!
Я прочитал вывеску:
— «У Гебера Финна»… да это же паб!
Старик изобразил удивление:
— Действительно, пожалуй, вы правы. Идемте, я познакомлю вас со своей… семьей!
— Семьей? Вы же говорили, что неженаты!
— Так и есть. И все равно — вперед!
Старик хорошенько стукнул по двери. И мы оказались в баре — сверкающие краны и с десяток встревоженных лиц резко обернувшихся к нам посетителей.
— Ребята, это я, — возвестил старик.
— Майк! Ну ты и напугал нас! — сказал один.
— А мы подумали, может, случилось чего! — сказал второй.
— Может, и случилось — по крайней мере для него. — Он похлопал меня по локтю. — Что будешь пить, парень?
Я осмотрелся вокруг, хотел сказать — «вина», но вместо этого ляпнул:
— Виски, пожалуйста.
— А мне «Гиннесс», — сказал Майк. — Теперь познакомимся со всеми. Вот Гебер Финн, он владеет пабом.
Финн протянул мне виски.
— Скорее всего тем, что от него осталось после того, как его прозакладывали три-четыре раза.
1 2 3 4 5