Георгий Николаевич поддел его ломом. Ухватились. «Раз-два – взяли! Еще – взяли!» Приподняли камень, поставили на ребро, стряхнули землю…
И опять их ждало разочарование. Нижняя поверхность и этого камня оказалась неровной, ноздреватой, грубо обработанной – на ней не могло быть никаких изображений.
Ребята осторожно положили камень на место и встали, вопросительно поглядывая на Георгия Николаевича.
– Ну что же, пойдемте к следующему дому, – сказал он и повернулся к Фросе: – Так мы придем через час.
Следующий, четвертый по счету дом принадлежал Илье Михайловичу. Но старика не застали. Ребята видели, как в полдень он переправлялся на лодке на другой берег Клязьмы.
Камень перед его крыльцом оказался больших размеров, чем три предыдущие. Все окружили его. Георгий Николаевич знал, что дипломатические переговоры предвидятся трудные, потому что жена Ильи Михайловича, бабушка Агафья, была столь же глухой, как и ее муж. Но с ним удавалось общаться путем переписки, а старушка едва-едва умела читать.
Кругленькая, маленькая, она выкатилась на крыльцо с самой благодушной улыбочкой. Настасья Петровна с ней дружила, ежедневно брала у нее молоко и умела переговариваться с помощью пальцев, жестов и улыбок.
Георгию Николаевичу предстояло объяснить бабушке Агафье, что они очень хотят перевернуть вот этот самый камень да еще очень хотят посмотреть, что изображено на нижней его стороне, а потом положат обратно. Попробовал он кричать старушке в ухо, шаркал ногой по камню.
Бабушка Агафья увидела, что ребята засмеялись, сама улыбнулась, понимающе закивала головой и неожиданно сказала:
– Нету у меня. Вчерашнее-то я на творог поставила, утрешнее вашей Настасье Петровне отдала, вот вечером подою – пускай вечером и приходят.
– Да нет, молоко они в колхозе берут! – кричал Георгий Николаевич.
– А что? Им картошки набрать, что ли? Мешок, пожалуй, продам.
– И картошку они в колхозе берут! – с нескрываемым отчаянием кричал Георгий Николаевич.
– Так чего же им надоть-то? – спрашивала бабушка Агафья. Видя, как ребята хохочут, она совсем растерялась.
– Абсолютно нет ничего смешного, – пожала плечами Галя – бывшая начальница.
Георгий Николаевич взял лопату и показал, как хочет копать вокруг камня.
Тут старушка явно встревожилась.
– Никак не пойму, чего вам надоть! – воскликнула она. – Вот обождите – вернется мой хозяин, с ним и потолкуйте.
Да, без официального разрешения бабушки Агафьи приступить к камню было нельзя. Ребята перестали смеяться, настороженно смотрели на Георгия Николаевича и ждали, что он предпримет.
Старушка стояла перед ними хотя и доброжелательная, но беспомощная в своей глухоте и упорно повторяла:
– Вот он вернется, скоро вернется…
И тут, к счастью, действительно появился сам хозяин. Рослый, белобородый, с веслами за плечами, он походил на старого Илью Муромца, вернувшегося с рыбной ловли.
– Ну, команда поджигателей, чего пожаловали? – спросил он ребят.
Георгий Николаевич быстро написал в своем блокноте:
«Разрешите перевернуть ваш камень у крыльца, нам нужно узнать, что там есть».
Илья Михайлович не торопясь надел очки, прочел записку, нахмурился, оглядел ребят.
– Ничего там нет. Я сам его привез, я его и клал, как избу рубил.
Но такой ответ не удовлетворил ни ребят, ни Георгия Николаевича. Он написал вторую записку: «Вы все же разрешите перевернуть». Илья Михайлович ухмыльнулся в бороду.
– Экие Фомы неверные! Старик, думаете, обмануть вас хочет? А ну расступись!
Он нагнулся, потер ладони одну о другую, ухватился за край камня со всей своей богатырской силищей… Крякнул… и поставил камень на ребро.
– Ну, глядите.
Все сунулись вперед и увидели, что нижняя поверхность камня была опять такая же неотесанная – вся в бугорках и ямках.
Трижды на трех камнях потерпели они неудачу и сейчас явно были разочарованы.
– Вы вот что, граждане хорошие… – заговорил Илья Михайлович, оглядывая ребят. – Понял я, чего ищете. И зря ищете. Коли хотите знать, окромя тех годов, как я воевал на первой германской, на гражданской да на Отечественной, я тут прожил всю жизнь и доподлинно знаю, какие белые камни перед иными радульскими крыльцами лежат. Все они пустые. Перед самой революцией страшная песчаная буря была. И тогда на том косогоре, что за церковью, за кладбищем, с одного краю песок сдуло, а на другой край надуло, и показались разом те площатые тесаные камни. Их наши мужики откапывали и к своим крылечкам перевозили. Года за три всю груду и разобрали. А знаете, откуда те камни? Еще мальчишкой был, а от стариков слыхал, будто стоял на том месте терем белокаменный, какой витязь построил. Только давно то было, годов, может, тысячу прошло, терем-то от ветхости и упал, песком развалины и занесло. Вы у Дуняхи льва на камне видели?
– Видели.
– Ну, а других камней с красотой больше нету. Был один, да пропал. А нам, плотникам – батьке моему, да брату, да мне, – такие камни шибко даже надобились: собирались мы перенимать ту красоту да на деревянную резьбу, какую по избам пускали, переводить. Павлуха тот камень со львом нашел, и начали мы с ним все камни на селе подряд переворачивать. Молодые были, силушка-то в нас играла. Ой, крику-то поднялось тогда! Мужики ругаются, бабы орут… Да зря мы старались. Ни на одном камне красоты не попалось. А который один резной пропал… Я не помню, где его видел, но точно – еще мальчишкой видел. Вот, витязь скачет на стенке вашего кабинетика… – Старик обратился к одному Георгию Николаевичу. – Этого витязя я по памяти срисовал. Мне и теперь, случается, он снится – мечом размахивает, плащ его по ветру раздувается. Эту ночь я из-за витязя плохо спал, и вот что мне надумалось: ступайте-ка вы на Проклятое место, попробуйте там лопатами.
– Куда, куда идти? Какое место? Почему проклятое? Почему так называется? – забурлили ребята.
– Потом, потом расскажу вам одну интересную историю, – говорил Георгий Николаевич. – Пойдемте поскорее на то место.
По селу шли быстро. Отряд разделился. Мальчики шагали по одной стороне улицы, девочки – по другой и на всякий случай высматривали, у каких домов лежат белые камни. Дошли они так до конца села, до церкви, и насчитали шестнадцать непроверенных камней; потом обогнули кладбищенскую ограду и вышли на тот песчаный косогор, где когда-то находилась груда камней.
Георгий Николаевич повел ребят на самую вершину пригорка. Там густо разрослись кусты сирени и ольхи. В просветах между ними виднелся бугор старого пожарища, весь заросший лопухами, крапивой, чертополохом и остроконечными пиками малиновых соцветий иван-чая.
– По всей вероятности, тут стояло какое-то старинное здание? – спросил Игорь.
– Совершенно верно, – ответил Георгий Николаевич. – Однако здание не было старинным. Как раз это место здешние жители и называют Проклятым. Но прежде чем вам о нем рассказывать, давайте все вместе примнем этот бурьян и поищем. Может быть, тут не один белый камень прячется, а много камней.
Искать, бегать, бросаться в битву всегда интереснее, чем сидеть на месте.
Ребята кинулись в зеленые заросли, но тотчас же отступили. Чертополох кололся, а крапива стрекалась даже через спортивные костюмы.
Нет, так не годится!
В кустах наломали сухих палок. Игорь взял в руки лом, два мальчика вооружились лопатами.
– Отряд, в атаку на врага! – скомандовал Игорь. Сперва мальчики, а за ними и девочки, размахивая палками, ринулись вперед и ну крушить колючий чертополох, жгучую крапиву, нежные соцветия иван-чая и широкие листья лопуха.
Контуры стоявшего тут когда-то дома обозначились яснее. Можно было догадаться, где находилось крыльцо.
Георгий Николаевич не удержался, забрал у мальчика лопату и сам начал ею стучать, но всюду натыкался на черную жирную землю со щебнем. Ребята обнаружили остатки кирпичного фундамента, несколько разбитых кафелей от печей, но ни одного, хотя бы самого ничтожного обломка белого камня не нашли.
– Отбой атаки! – скомандовал Игорь.
Все собрались вокруг Георгия Николаевича. Они тяжело дышали, их лбы блестели от пота, у многих на руках и лицах краснели волдыри от крапивных ожогов. Поиски белых камней опять закончились неудачей. И все же битва с бурьяном подняла настроение. Ребята громогласно обменивались впечатлениями:
– А я!.. А у меня… – слышалось поминутно.
– Мы ждем ваш рассказ о Проклятом месте, – обратился Игорь к Георгию Николаевичу.
– По правде говоря, не люблю я эту историю рассказывать, – начал тот. – Ну, да от вас не отвертишься. Садитесь, история длинная.
Все расселись под кустами сирени, и Георгий Николаевич начал передавать все то, что слышал в свое время от здешних стариков.
До революции земли у радулян было маловато, на песчаной почве урожаи получались плохие, своего хлеба никак не хватало. Вот почему крестьяне нанимались к городским купцам возить на их текстильные фабрики дрова, а иные плотничали, строили дома по всей Владимирщине. Жили они нельзя сказать чтобы очень бедно, но и не богато.
Лишь один радульский крестьянин, Суханов Егор Антонович, жил с достатком. Держал он в селе лавочку. Когда у его односельчан не было денег, он продавал им товары в долг, но под высокие проценты. А у кого денег возвращать не хватало, тот шел к Суханову в батраки.
С каждым годом богател Суханов. Чуть ли не вся округа попала к нему в кабалу. Начал он забирать у должников хлеб, скотину, пускал несчастных по миру.
Задумал он построить дом, да такой, чтобы по всей округе краше не было. Место облюбовал вот тут, в стороне от села, где теперь сирень и этот бугор.
Михаил Абрамович со своими сыновьями Павлом и Ильей взялся выстроить такой дом в два этажа, а за какую цену, сказать постеснялся.
Срубили плотники дом шестистенный, на кирпичный фундамент поставили, крышу железом покрыли, над водосточными трубами железные цветы нарезали. А сам Михаил Абрамович по всем стенам пустил резьбу, судя по рассказам радулян, особенно тончайшую, искусную. Изобразил старый умелец на крыльце, на балкончике, вокруг окон и вокруг чердачного окошка цветы и листья, кое-где вырезал зверей, птиц и русалок.
До сих пор старые радульские жители вспоминают тот дом, какой они называли боярским теремом. Прохожие, когда шли мимо него, то всегда останавливались с удивлением.
Пока три плотника строили, Суханов кормил их только мучной похлебкой да жидким пшенным кулешом, сваренным на воде. А когда поднялся дом на этой горке и покрасили мастера все узоры разными красками, то поднес им Суханов по чарке водки и дал Михаилу Абрамовичу пятнадцать рублей.
Тот возмолился:
«Помилосердствуй! Да мы втроем два месяца на тебя от зари до зари топорами да долотьями тюкали!»
А хозяин ответил:
«Надо было с первого дня рядиться. Чего же ты молчал?»
Был Суханов богомолен, занимал должность церковного старосты и славился своей скупостью и тщеславием; ходил с бородой, расчесанной на две стороны, в черном жилете поверх красной рубахи, а поперек его толстого живота шла массивная серебряная цепочка от часов. Бывало, как пойдет он по церкви с тарелочкой, так внимательно следит, кто сколько копеек на тарелочку положит.
Надумалось ему одно удовольствие: выносил он на верхний резной балкончик граммофон с огромной голубой трубой и заводил его. Тогда эта хитрая машинка считалась диковиной; люди – старые и малые – приходили, садились на траву напротив терема и слушали музыку и пение. А Суханов, рассевшись в кресле, сверху с балкона глядел на слушателей и ухмылялся в бороду. Так вот он и жил, пока не пришел 1917 год, а с ним и две революции. В феврале царя свергли, а в октябре, как вы хорошо знаете, взяли власть в свои руки большевики. Рабочие и подавляющая масса крестьян сказали: «Эта власть наша!» Но было много недовольных – помещики, капиталисты, в том числе и Суханов. Крестьяне на него батрачить перестали. Лавочку пришлось ему закрыть. Словом, разорила его революция. Ходил он по селу зверь зверем. Говорят, при встречах так страшно взглядывал, что дети вскрикивали, женщины шарахались от него. Матери пугали его именем капризных малышей.
В первый же год Советской власти дом Суханова сгорел. Молва ходила, будто поджог этот – дело рук самого хозяина. Прослышал он, что его дом собираются отобрать под школу, зажег его и сам погиб в том пожаре.
С тех пор это место и прозвали Проклятым. Никто тут на отлете строиться не захотел; видите, как оно все заросло.
На этом Георгий Николаевич закончил свой рассказ.
Всем стало как-то не по себе. Первой прервала молчание Галя – бывшая начальница. Она посмотрела на свои ручные часы и сказала:
– Прошел ровно час.
– Да, пора нам возвращаться к бригадиру, – сказал Георгий Николаевич.
– Отряд, становись! – звонко скомандовал Игорь.
Эту команду он давал только так, чтобы порисоваться перед девочками. Никто и не думал строиться, а просто все поднялись и пошли по направлению села. Они шли и глядели не на разноцветные дома, не на резные крылечки, а на невзрачные, покрытые пылью белые камни перед шестнадцатью крылечками.
– Дедушка Илья Муромец старенький, мог и ошибиться, – заметила Алла.
Как хотелось и мальчикам, и девочкам, и Георгию Николаевичу перевернуть эти шестнадцать камней! А вдруг хоть на одном покажется древняя красота.
– Это по крайней мере два дня работы, – важно сказал Игорь.
Подходя к дому бригадира, все единогласно решили, что будут договариваться о камнях.
Услышав громкий разговор на улице, Иван Никитич сам вышел на крыльцо.
Он был не только колхозным бригадиром, но и депутатом сельсовета. В селе считали его и властью, и судьей, и другом старых да малых, все его уважали и любили.
Георгий Николаевич называл его в шутку Добрыней Никитичем. Есть же в селе Илья Муромец и Алеша Попович, значит, должен быть и третий радульский богатырь.
Как и Алеша Попович, Добрыня также исторически достоверное лицо. В летописях несколько раз упоминается живший во втором половине X века дядя великого князя Киевского Владимира Святославича, брат его матери Малуши, воевода Добрыня.
Но он был недобрым человеком. В летописях записано: когда его и другого воеводу Путяту Владимир послал в Новгород крестить народ в православную веру, говорили про них новгородцы, что «крестил Добрыня мечом, а Путята огнем».
А вот в былинах про Добрыню Никитича поется совсем по-иному:
Он, вежливый, увежливый. Знает, как речь вести, Знает, как себя блюсти. Он ловок, на ножку поверток…
Согласно былинам, был Добрыня мудрый, прямодушный и верный советчик великого князя Киевского Владимира Красное Солнышко, был он искусным в бою, страшное чудище Змея Горыныча победил, отрубив все его семь голов.
Вот с каким славным богатырем земли Русской любили радульские колхозники сравнивать своего высокоуважаемого бригадира.
Но Добрыня Никитич, согласно картине Васнецова, носил длинную русую бороду, а колхозный бригадир Иван Никитич был бритым. Молодой, загорелый, с выцветшими на солнце льняными волосами и в столь же выцветшей рубахе, он сейчас с высоты крыльца весело поглядывал на Георгия Николаевича и на ребят и улыбался, с любопытством осматривая их синие спортивные костюмы и синие с белым кеды.
– Здрав-ствуйте! – хором приветствовали его.
– Здорово, молодцы-москвичи! Наконец-то вас увидел! Какие вы все синенькие, – шутил он. – Ну работайте, работайте, жгите кустарник, приносите пользу государству и нашему колхозу. Да нашего писателя слушайтесь… Не балуются они? – спросил он Георгия Николаевича.
– Как будто нет, – ответил тот, вспоминая, однако, как чуть не подрались обе Гали, как без спросу перевернули камень бабушки Дуни.
– Долго еще в наших краях пробыть намерены? Ребята не знали, что говорить. За них ответил Георгий Николаевич:
– Вот начальник их выздоровеет, и тогда они сами решат, когда в путь-дорогу.
– Да живите хоть все лето. А что вам от колхоза, кроме молока и картошки, еще требуется?
– Спасибо, ничего не требуется, – бойко ответил Игорь.
– Нужна кое-какая ваша помощь, но совсем по другому делу, – выступил вперед Георгий Николаевич и постарался как можно короче объяснить все, что знал про древние белые камни и про красоту, возможно скрытую на тех шестнадцати камнях, что мирно покоятся перед крылечками радульских домов. Под конец он сказал, что ребята очень интересуются русской историей и им не терпится перевернуть те камни.
– Вы хотите наш Радуль на всю область прославить? Понятно! – сказал Иван Никитич. – Ну вот что, молодцы… Мало ли что вам не терпится. Обождите до завтра. Если пойдете сегодня камни ворочать, крику не оберешься. А завтра на утренней разнарядке я все объясню нашим колхозникам – как и что да зачем. И вы потом все дома спокойно обойдете и все камни перевернете. Только еще уговор: обратно их кладите, да поровнее, чтобы точь-в-точь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
И опять их ждало разочарование. Нижняя поверхность и этого камня оказалась неровной, ноздреватой, грубо обработанной – на ней не могло быть никаких изображений.
Ребята осторожно положили камень на место и встали, вопросительно поглядывая на Георгия Николаевича.
– Ну что же, пойдемте к следующему дому, – сказал он и повернулся к Фросе: – Так мы придем через час.
Следующий, четвертый по счету дом принадлежал Илье Михайловичу. Но старика не застали. Ребята видели, как в полдень он переправлялся на лодке на другой берег Клязьмы.
Камень перед его крыльцом оказался больших размеров, чем три предыдущие. Все окружили его. Георгий Николаевич знал, что дипломатические переговоры предвидятся трудные, потому что жена Ильи Михайловича, бабушка Агафья, была столь же глухой, как и ее муж. Но с ним удавалось общаться путем переписки, а старушка едва-едва умела читать.
Кругленькая, маленькая, она выкатилась на крыльцо с самой благодушной улыбочкой. Настасья Петровна с ней дружила, ежедневно брала у нее молоко и умела переговариваться с помощью пальцев, жестов и улыбок.
Георгию Николаевичу предстояло объяснить бабушке Агафье, что они очень хотят перевернуть вот этот самый камень да еще очень хотят посмотреть, что изображено на нижней его стороне, а потом положат обратно. Попробовал он кричать старушке в ухо, шаркал ногой по камню.
Бабушка Агафья увидела, что ребята засмеялись, сама улыбнулась, понимающе закивала головой и неожиданно сказала:
– Нету у меня. Вчерашнее-то я на творог поставила, утрешнее вашей Настасье Петровне отдала, вот вечером подою – пускай вечером и приходят.
– Да нет, молоко они в колхозе берут! – кричал Георгий Николаевич.
– А что? Им картошки набрать, что ли? Мешок, пожалуй, продам.
– И картошку они в колхозе берут! – с нескрываемым отчаянием кричал Георгий Николаевич.
– Так чего же им надоть-то? – спрашивала бабушка Агафья. Видя, как ребята хохочут, она совсем растерялась.
– Абсолютно нет ничего смешного, – пожала плечами Галя – бывшая начальница.
Георгий Николаевич взял лопату и показал, как хочет копать вокруг камня.
Тут старушка явно встревожилась.
– Никак не пойму, чего вам надоть! – воскликнула она. – Вот обождите – вернется мой хозяин, с ним и потолкуйте.
Да, без официального разрешения бабушки Агафьи приступить к камню было нельзя. Ребята перестали смеяться, настороженно смотрели на Георгия Николаевича и ждали, что он предпримет.
Старушка стояла перед ними хотя и доброжелательная, но беспомощная в своей глухоте и упорно повторяла:
– Вот он вернется, скоро вернется…
И тут, к счастью, действительно появился сам хозяин. Рослый, белобородый, с веслами за плечами, он походил на старого Илью Муромца, вернувшегося с рыбной ловли.
– Ну, команда поджигателей, чего пожаловали? – спросил он ребят.
Георгий Николаевич быстро написал в своем блокноте:
«Разрешите перевернуть ваш камень у крыльца, нам нужно узнать, что там есть».
Илья Михайлович не торопясь надел очки, прочел записку, нахмурился, оглядел ребят.
– Ничего там нет. Я сам его привез, я его и клал, как избу рубил.
Но такой ответ не удовлетворил ни ребят, ни Георгия Николаевича. Он написал вторую записку: «Вы все же разрешите перевернуть». Илья Михайлович ухмыльнулся в бороду.
– Экие Фомы неверные! Старик, думаете, обмануть вас хочет? А ну расступись!
Он нагнулся, потер ладони одну о другую, ухватился за край камня со всей своей богатырской силищей… Крякнул… и поставил камень на ребро.
– Ну, глядите.
Все сунулись вперед и увидели, что нижняя поверхность камня была опять такая же неотесанная – вся в бугорках и ямках.
Трижды на трех камнях потерпели они неудачу и сейчас явно были разочарованы.
– Вы вот что, граждане хорошие… – заговорил Илья Михайлович, оглядывая ребят. – Понял я, чего ищете. И зря ищете. Коли хотите знать, окромя тех годов, как я воевал на первой германской, на гражданской да на Отечественной, я тут прожил всю жизнь и доподлинно знаю, какие белые камни перед иными радульскими крыльцами лежат. Все они пустые. Перед самой революцией страшная песчаная буря была. И тогда на том косогоре, что за церковью, за кладбищем, с одного краю песок сдуло, а на другой край надуло, и показались разом те площатые тесаные камни. Их наши мужики откапывали и к своим крылечкам перевозили. Года за три всю груду и разобрали. А знаете, откуда те камни? Еще мальчишкой был, а от стариков слыхал, будто стоял на том месте терем белокаменный, какой витязь построил. Только давно то было, годов, может, тысячу прошло, терем-то от ветхости и упал, песком развалины и занесло. Вы у Дуняхи льва на камне видели?
– Видели.
– Ну, а других камней с красотой больше нету. Был один, да пропал. А нам, плотникам – батьке моему, да брату, да мне, – такие камни шибко даже надобились: собирались мы перенимать ту красоту да на деревянную резьбу, какую по избам пускали, переводить. Павлуха тот камень со львом нашел, и начали мы с ним все камни на селе подряд переворачивать. Молодые были, силушка-то в нас играла. Ой, крику-то поднялось тогда! Мужики ругаются, бабы орут… Да зря мы старались. Ни на одном камне красоты не попалось. А который один резной пропал… Я не помню, где его видел, но точно – еще мальчишкой видел. Вот, витязь скачет на стенке вашего кабинетика… – Старик обратился к одному Георгию Николаевичу. – Этого витязя я по памяти срисовал. Мне и теперь, случается, он снится – мечом размахивает, плащ его по ветру раздувается. Эту ночь я из-за витязя плохо спал, и вот что мне надумалось: ступайте-ка вы на Проклятое место, попробуйте там лопатами.
– Куда, куда идти? Какое место? Почему проклятое? Почему так называется? – забурлили ребята.
– Потом, потом расскажу вам одну интересную историю, – говорил Георгий Николаевич. – Пойдемте поскорее на то место.
По селу шли быстро. Отряд разделился. Мальчики шагали по одной стороне улицы, девочки – по другой и на всякий случай высматривали, у каких домов лежат белые камни. Дошли они так до конца села, до церкви, и насчитали шестнадцать непроверенных камней; потом обогнули кладбищенскую ограду и вышли на тот песчаный косогор, где когда-то находилась груда камней.
Георгий Николаевич повел ребят на самую вершину пригорка. Там густо разрослись кусты сирени и ольхи. В просветах между ними виднелся бугор старого пожарища, весь заросший лопухами, крапивой, чертополохом и остроконечными пиками малиновых соцветий иван-чая.
– По всей вероятности, тут стояло какое-то старинное здание? – спросил Игорь.
– Совершенно верно, – ответил Георгий Николаевич. – Однако здание не было старинным. Как раз это место здешние жители и называют Проклятым. Но прежде чем вам о нем рассказывать, давайте все вместе примнем этот бурьян и поищем. Может быть, тут не один белый камень прячется, а много камней.
Искать, бегать, бросаться в битву всегда интереснее, чем сидеть на месте.
Ребята кинулись в зеленые заросли, но тотчас же отступили. Чертополох кололся, а крапива стрекалась даже через спортивные костюмы.
Нет, так не годится!
В кустах наломали сухих палок. Игорь взял в руки лом, два мальчика вооружились лопатами.
– Отряд, в атаку на врага! – скомандовал Игорь. Сперва мальчики, а за ними и девочки, размахивая палками, ринулись вперед и ну крушить колючий чертополох, жгучую крапиву, нежные соцветия иван-чая и широкие листья лопуха.
Контуры стоявшего тут когда-то дома обозначились яснее. Можно было догадаться, где находилось крыльцо.
Георгий Николаевич не удержался, забрал у мальчика лопату и сам начал ею стучать, но всюду натыкался на черную жирную землю со щебнем. Ребята обнаружили остатки кирпичного фундамента, несколько разбитых кафелей от печей, но ни одного, хотя бы самого ничтожного обломка белого камня не нашли.
– Отбой атаки! – скомандовал Игорь.
Все собрались вокруг Георгия Николаевича. Они тяжело дышали, их лбы блестели от пота, у многих на руках и лицах краснели волдыри от крапивных ожогов. Поиски белых камней опять закончились неудачей. И все же битва с бурьяном подняла настроение. Ребята громогласно обменивались впечатлениями:
– А я!.. А у меня… – слышалось поминутно.
– Мы ждем ваш рассказ о Проклятом месте, – обратился Игорь к Георгию Николаевичу.
– По правде говоря, не люблю я эту историю рассказывать, – начал тот. – Ну, да от вас не отвертишься. Садитесь, история длинная.
Все расселись под кустами сирени, и Георгий Николаевич начал передавать все то, что слышал в свое время от здешних стариков.
До революции земли у радулян было маловато, на песчаной почве урожаи получались плохие, своего хлеба никак не хватало. Вот почему крестьяне нанимались к городским купцам возить на их текстильные фабрики дрова, а иные плотничали, строили дома по всей Владимирщине. Жили они нельзя сказать чтобы очень бедно, но и не богато.
Лишь один радульский крестьянин, Суханов Егор Антонович, жил с достатком. Держал он в селе лавочку. Когда у его односельчан не было денег, он продавал им товары в долг, но под высокие проценты. А у кого денег возвращать не хватало, тот шел к Суханову в батраки.
С каждым годом богател Суханов. Чуть ли не вся округа попала к нему в кабалу. Начал он забирать у должников хлеб, скотину, пускал несчастных по миру.
Задумал он построить дом, да такой, чтобы по всей округе краше не было. Место облюбовал вот тут, в стороне от села, где теперь сирень и этот бугор.
Михаил Абрамович со своими сыновьями Павлом и Ильей взялся выстроить такой дом в два этажа, а за какую цену, сказать постеснялся.
Срубили плотники дом шестистенный, на кирпичный фундамент поставили, крышу железом покрыли, над водосточными трубами железные цветы нарезали. А сам Михаил Абрамович по всем стенам пустил резьбу, судя по рассказам радулян, особенно тончайшую, искусную. Изобразил старый умелец на крыльце, на балкончике, вокруг окон и вокруг чердачного окошка цветы и листья, кое-где вырезал зверей, птиц и русалок.
До сих пор старые радульские жители вспоминают тот дом, какой они называли боярским теремом. Прохожие, когда шли мимо него, то всегда останавливались с удивлением.
Пока три плотника строили, Суханов кормил их только мучной похлебкой да жидким пшенным кулешом, сваренным на воде. А когда поднялся дом на этой горке и покрасили мастера все узоры разными красками, то поднес им Суханов по чарке водки и дал Михаилу Абрамовичу пятнадцать рублей.
Тот возмолился:
«Помилосердствуй! Да мы втроем два месяца на тебя от зари до зари топорами да долотьями тюкали!»
А хозяин ответил:
«Надо было с первого дня рядиться. Чего же ты молчал?»
Был Суханов богомолен, занимал должность церковного старосты и славился своей скупостью и тщеславием; ходил с бородой, расчесанной на две стороны, в черном жилете поверх красной рубахи, а поперек его толстого живота шла массивная серебряная цепочка от часов. Бывало, как пойдет он по церкви с тарелочкой, так внимательно следит, кто сколько копеек на тарелочку положит.
Надумалось ему одно удовольствие: выносил он на верхний резной балкончик граммофон с огромной голубой трубой и заводил его. Тогда эта хитрая машинка считалась диковиной; люди – старые и малые – приходили, садились на траву напротив терема и слушали музыку и пение. А Суханов, рассевшись в кресле, сверху с балкона глядел на слушателей и ухмылялся в бороду. Так вот он и жил, пока не пришел 1917 год, а с ним и две революции. В феврале царя свергли, а в октябре, как вы хорошо знаете, взяли власть в свои руки большевики. Рабочие и подавляющая масса крестьян сказали: «Эта власть наша!» Но было много недовольных – помещики, капиталисты, в том числе и Суханов. Крестьяне на него батрачить перестали. Лавочку пришлось ему закрыть. Словом, разорила его революция. Ходил он по селу зверь зверем. Говорят, при встречах так страшно взглядывал, что дети вскрикивали, женщины шарахались от него. Матери пугали его именем капризных малышей.
В первый же год Советской власти дом Суханова сгорел. Молва ходила, будто поджог этот – дело рук самого хозяина. Прослышал он, что его дом собираются отобрать под школу, зажег его и сам погиб в том пожаре.
С тех пор это место и прозвали Проклятым. Никто тут на отлете строиться не захотел; видите, как оно все заросло.
На этом Георгий Николаевич закончил свой рассказ.
Всем стало как-то не по себе. Первой прервала молчание Галя – бывшая начальница. Она посмотрела на свои ручные часы и сказала:
– Прошел ровно час.
– Да, пора нам возвращаться к бригадиру, – сказал Георгий Николаевич.
– Отряд, становись! – звонко скомандовал Игорь.
Эту команду он давал только так, чтобы порисоваться перед девочками. Никто и не думал строиться, а просто все поднялись и пошли по направлению села. Они шли и глядели не на разноцветные дома, не на резные крылечки, а на невзрачные, покрытые пылью белые камни перед шестнадцатью крылечками.
– Дедушка Илья Муромец старенький, мог и ошибиться, – заметила Алла.
Как хотелось и мальчикам, и девочкам, и Георгию Николаевичу перевернуть эти шестнадцать камней! А вдруг хоть на одном покажется древняя красота.
– Это по крайней мере два дня работы, – важно сказал Игорь.
Подходя к дому бригадира, все единогласно решили, что будут договариваться о камнях.
Услышав громкий разговор на улице, Иван Никитич сам вышел на крыльцо.
Он был не только колхозным бригадиром, но и депутатом сельсовета. В селе считали его и властью, и судьей, и другом старых да малых, все его уважали и любили.
Георгий Николаевич называл его в шутку Добрыней Никитичем. Есть же в селе Илья Муромец и Алеша Попович, значит, должен быть и третий радульский богатырь.
Как и Алеша Попович, Добрыня также исторически достоверное лицо. В летописях несколько раз упоминается живший во втором половине X века дядя великого князя Киевского Владимира Святославича, брат его матери Малуши, воевода Добрыня.
Но он был недобрым человеком. В летописях записано: когда его и другого воеводу Путяту Владимир послал в Новгород крестить народ в православную веру, говорили про них новгородцы, что «крестил Добрыня мечом, а Путята огнем».
А вот в былинах про Добрыню Никитича поется совсем по-иному:
Он, вежливый, увежливый. Знает, как речь вести, Знает, как себя блюсти. Он ловок, на ножку поверток…
Согласно былинам, был Добрыня мудрый, прямодушный и верный советчик великого князя Киевского Владимира Красное Солнышко, был он искусным в бою, страшное чудище Змея Горыныча победил, отрубив все его семь голов.
Вот с каким славным богатырем земли Русской любили радульские колхозники сравнивать своего высокоуважаемого бригадира.
Но Добрыня Никитич, согласно картине Васнецова, носил длинную русую бороду, а колхозный бригадир Иван Никитич был бритым. Молодой, загорелый, с выцветшими на солнце льняными волосами и в столь же выцветшей рубахе, он сейчас с высоты крыльца весело поглядывал на Георгия Николаевича и на ребят и улыбался, с любопытством осматривая их синие спортивные костюмы и синие с белым кеды.
– Здрав-ствуйте! – хором приветствовали его.
– Здорово, молодцы-москвичи! Наконец-то вас увидел! Какие вы все синенькие, – шутил он. – Ну работайте, работайте, жгите кустарник, приносите пользу государству и нашему колхозу. Да нашего писателя слушайтесь… Не балуются они? – спросил он Георгия Николаевича.
– Как будто нет, – ответил тот, вспоминая, однако, как чуть не подрались обе Гали, как без спросу перевернули камень бабушки Дуни.
– Долго еще в наших краях пробыть намерены? Ребята не знали, что говорить. За них ответил Георгий Николаевич:
– Вот начальник их выздоровеет, и тогда они сами решат, когда в путь-дорогу.
– Да живите хоть все лето. А что вам от колхоза, кроме молока и картошки, еще требуется?
– Спасибо, ничего не требуется, – бойко ответил Игорь.
– Нужна кое-какая ваша помощь, но совсем по другому делу, – выступил вперед Георгий Николаевич и постарался как можно короче объяснить все, что знал про древние белые камни и про красоту, возможно скрытую на тех шестнадцати камнях, что мирно покоятся перед крылечками радульских домов. Под конец он сказал, что ребята очень интересуются русской историей и им не терпится перевернуть те камни.
– Вы хотите наш Радуль на всю область прославить? Понятно! – сказал Иван Никитич. – Ну вот что, молодцы… Мало ли что вам не терпится. Обождите до завтра. Если пойдете сегодня камни ворочать, крику не оберешься. А завтра на утренней разнарядке я все объясню нашим колхозникам – как и что да зачем. И вы потом все дома спокойно обойдете и все камни перевернете. Только еще уговор: обратно их кладите, да поровнее, чтобы точь-в-точь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23