— Именно этот вопрос мне хотелось бы задать тебе. — Его лицо было холодным и жестким, ни капли нежности. — Что ты здесь поделываешь, Келси?
— Что? — Она недоуменно следила за тем, как он, оттолкнув ее, прошел в комнату и медленно закрыл за собой дверь. — В вестибюле меня ждет Инее; пожалуй, мне…
— Я ее видел, — отрывисто бросил Маршалл. — Я отправил ее на стройку сказать, что сегодня тебя там не будет.
— Не будет? — Она посмотрела на него, и внутри у нее все растаяло. Он был одет в темно-серые, сшитые на заказ брюки и белую рубашку с короткими рукавами и открытым воротом. Это был настоящий мужчина, мужское начало чувствовалось во всем, каждая клеточка, каждая пора говорила об этом. — Когда ты приехал? — К своему огорчению, она обнаружила, что ее голос дрожит.
— Вчера в десять вечера. — Его глаза сверкали, как стальной клинок. — Где ты была?
— Где я была? — повторила она в замешательстве и вдруг от неожиданности так и подпрыгнула: он с силой ударил ладонью по крышке туалетного столика.
— Не играй со мной в игрушки, Келси! Где ты была?
— Инее пригласила меня на вечеринку. — Она не сводила глаз с его потемневшего лица.
— Ах, значит, пригласила? — грубо переспросил он. — А нельзя ли поинтересоваться, кто сопровождал тебя и прекрасную Инее на вышеуказанное мероприятие?
— О чем это ты? — Его тон начинал ее сердить. Не звонил, не звонил — и на тебе, ворвался…
— По-моему, совершенно ясно, о чем это я. Я четко и недвусмысленно спрашиваю мою невесту на чистом английском, с кем она провела эту ночь.
Заключавшийся в его словах намек внезапно дошел до ее сознания, и она почувствовала, как гнев пунцовой волной заливает ей щеки.
— Ты что, думаешь, мы провели это время в обществе парочки мужчин? — В эту минуту ей больше всего на свете хотелось влепить ему пощечину.
— Келси, мое терпение не безгранично. — Он скрипнул зубами. — Отвечай на мой вопрос. Я точно, знаю, что в три часа ночи тебя в гостинице еще не было, потому что перед сном я позвонил тебе в номер и телефон не ответил.
— Да, в три меня здесь еще не было, — бросила она ему вне себя от ярости. — Дело в том, что Инее привезла меня домой в десять минут четвертого; если не веришь, спроси у нее, она подтвердит.
— Ты так и не ответила на мой вопрос.
— Вероятно, потому, что он заслуживает только презрения, — едко ответила она, и, когда его красивое лицо исказил бешеный гнев, у нее по спине пробежал опасливый холодок. И как это ей могло прийти в голову, что она любит такого высокомерного, противного?..
— Ты играешь с огнем, девочка моя, — тяжело дыша, проговорил он. — Что ж, давай попробуем зайти с другого конца, если ты не против. Что это значит? — Он бросил на туалетный столик маленький голубой конверт, и Келси, вздрогнув, увидела, что он надписан ее собственным почерком.
— По-моему, я все изложила как нельзя более ясно, — холодно ответила она, делая над собой отчаянные усилия, чтобы не дрожал голос.
Он слегка прищурился:
— Да уж, черт побери, куда яснее! Я возвращаюсь из паршивой поездки во Францию, которая достойно завершила адский месяц в Англии, когда несчастья сыпались на меня одно за другим, и обнаруживаю, что мне указывают на дверь. Вот так, никаких тебе объяснений, никаких извинений, ничего!
Она изумленно вытаращила на него глаза.
— Это совсем не то, что ты думаешь. — Она окончательно перестала что-либо понимать.
— Неужто?
— саркастически рассмеялся он. — Так что же это такое? Ты хочешь расторгнуть нашу помолвку? Так вот: мне бы очень хотелось знать имя мужчины, который этому причиной.
Гнев куда-то улетучился, и Келси побледнела:
— Если тебе так хочется это знать, то пожалуйста: его зовут Маршалл Хендерсон.
Целую минуту он молчал, пожирая ее глазами, а потом шумно вздохнул, и его большое тело как-то обмякло.
— Не потрудишься ли объяснить? — отстранение сказал он.
— Могу я присесть? — спросила она с изрядной долей сарказма, и в первый раз с момента их встречи он улыбнулся, хотя в глазах все еще пряталась настороженность.
— Давай. — Он махнул рукой в сторону кровати, но она после минутного раздумья демонстративно прошествовала к мягкому креслу в другом конце комнаты и смущенно примостилась на краешке. — Я жду, — протянул он, бросая красноречивый взгляд на ее белое как мел лицо. — И не нужно так пугаться.
— Я вовсе не пугаюсь, — заявила она и резко откинула голову назад, выставив вперед маленький подбородок. — Не обольщайся.
— Я редко обольщаюсь.
Она проглотила ехидный ответ, готовый сорваться с языка, и хмуро посмотрела на него исподлобья, пытаясь проникнуть в его мысли. А он, казалось, уже совершенно расслабился — полный контраст с той яростной собранностью, в которой он пребывал всего лишь несколько минут назад, на твердо очерченных губах даже играло нечто вроде улыбки. Не человек, а хамелеон какой-то!
— Ты сюда ни разу не приезжал, — запинаясь, начала она, понимая, что нужно говорить крайне осторожно, чтобы не выдать себя. Он ни за что не должен догадаться, как ранило ее его долгое отсутствие. — Я отлично помню, как в Англии ты говорил, что будешь приезжать каждый уик-энд, и я просто подумала.., ну.., что ты, наверное, занят. То одно срочное дело, то другое…
Она запнулась, и он окинул ее ободряющим взглядом.
— Ну и что?
— Вот я и решила, что ты, может быть, сожалеешь об ограничениях, которые наша помолвка накладывает на твою светскую жизнь, о дополнительных трудностях…
— Короче говоря, ты решила, что я не приезжал из-за того, что вращался в других.., сферах? — Его голос звенел, как сталь, и от нее это не ускользнуло.
— Я не знала, что и подумать. Эти телефонные звонки — только спросишь, как дом, и сразу — бац! — бросаешь трубку! А в последние дни ты и звонить перестал.
— Возможно, так оно и было, но дело в том, что я работал от зари до зари и сверх того, — мягко произнес он. — Когда я звонил тебе в последний раз, я предупредил, что еду во Францию и что там мне придется туго.
— Я думала, ты едешь всего на один день. — Вид у нее был совсем унылый. — А сюда ты ни разу не приезжал.
— Не потому, что не хотел. — Внезапно появившаяся в его взгляде нежность повергла ее в такое смятение, что она, повернувшись в кресле, стала смотреть в другую сторону. — Я не стану докучать тебе перечислением всего, что произошло за последние недели, но из Англии, Келси, мне было никак не вырваться. От меня зависели работа и благополучие слишком многих людей.
— Настолько серьезно? — Она подняла глаза на его угрюмое лицо.
— Поверь уж лучше на слово. — Он отбросил со лба черные волосы, и она впервые заметила, каким усталым он выглядит, каким измотанным. — Это было ужасно, но худшее уже позади, и потери минимальны. Как часто бывает в таких случаях, дело вдруг приняло неожиданный оборот, и мы теперь сильнее, чем прежде, но некоторое время все висело на волоске.
— Правда? — Она вдруг почувствовала себя ужасной дурой. И зачем она только написала это письмо? Это все он, Маршалл. Из-за него она совершает поступки, которых в нормальном состоянии никогда бы не совершила.
— Так или иначе, я приехал. — Он ехидно усмехнулся. — Рада меня видеть?
— Да, рада. — Келси сочла, что честность в умеренных дозах не повредит. — Мне столько нужно тебе показать и…
— Иди ко мне.
Увидев, какое у него лицо, она застыла, а ее мысли понеслись галопом. Это же Маршалл, прирожденный обольститель: выражение сердечности и нежности на его лице ничего не значит, он, наверное, был таким со всеми, он…
— Иди ко мне, я сказал.
Она медленно поднялась и с каменным лицом, напряженной походкой пересекла комнату.
— Ты все-таки обворожительный клубок противоречий, — лениво пробормотал он, властно заключая ее в объятия. — То сущая снежная королева, а через минуту — просто бочка с динамитом.
Она бросила на него настороженный взгляд — лицо как мел, янтарные глаза прищурены.
— Ты думаешь? — Келси напряглась в его объятиях, как натянутая струна.
— Не думаю, а знаю. — Он коснулся ее лица, осторожно провел по нежному подбородку. — Какая у тебя чудесная золотистая кожа, маленькая пчелка моя. А волосы… — Его прикосновения ее загипнотизировали, зрачки расширились так, что глаза стали почти черными. — Ты рада меня видеть? В самом деле рада?
— Да. — Ее голос был так же бесстрастен, как и ее лицо. Он ни за что не должен догадаться, как она рада. Этого унижения, в добавление ко всему остальному, ей просто не вынести.
Что он думает, когда вот так смотрит на нее? Это было выше ее понимания. Келси замерла в объятиях Маршалла и напряженно ждала, что будет дальше, а он тем временем внимательно всматривался в ее лицо, изучая его дюйм за дюймом, черточку за черточкой.
— Что ж, можно с уверенностью сказать одно: ты отлично знаешь, как приголубить мужчину, — насмешливо протянул он через некоторое время. — В чем, в чем, а в избытке восторженности тебя не заподозрить.
Она ощутила сильный укол разочарования, когда он ее отпустил, даже не попытавшись поцеловать, подошел к окну и резким движением отдернул легкую занавеску.
— Отлично! Мой “рейндж-ровер” уже пригнали. Терпеть не могу ездить пассажиром.
Она подошла, встала рядом с ним и вгляделась в тихий дворик внизу:
— Ты его взял напрокат? — Она почувствовала запах его одеколона, и мышцы ее живота немедленно отреагировали, судорожно сжавшись.
— Купил. Коль скоро я решил сюда регулярно наезжать, мне понадобится приличная машина. — “Приличным” “рейндж-ровер” был безусловно: сверкающий свежим лаком бутылочно-зеленого цвета, он выделялся среди машин на стоянке, как принц крови среди простолюдинов. — Не беспокойся. — Маршалл скосил глаза и посмотрел на нее сверху вниз; его глаза улыбались. — Для более спокойных условий я потом куплю другую машину, но мне показалось, для знакомства со страной лучше подойдет “рейндж-ровер”. Что-то меня здесь потянуло в горы.
— А я вовсе и не беспокоюсь, — равнодушно ответила она. — Полагаю, к тому времени меня уже здесь не будет.
В его смуглом лице что-то изменилось, хотя она не могла точно определить, что именно, а потом он припал к ее губам медленным, дразнящим Поцелуем, от которого ее сердце бешено забилось, а в ушах оглушительно зазвенело.
— Келси, — простонал он, хмелея от ее близости и страстно проводя руками по ее спине, — что же ты со мной делаешь? — Поцелуй вдруг стал почти свирепым, в нем была жестокая, звериная чувственность, от которой она беспомощно задрожала, а ее руки помимо воли обхватили его за плечи.
Она не почувствовала, как он подвел ее к кровати, но, когда упала на мягкое одеяло, на короткое мгновение к ней вернулся рассудок, и от страха ее глаза расширились. “Маршалл, нет…” Ее шепот заглушили его твердые губы, он снова зажал ей рот, стремясь проникнуть в его сладостную глубину, а в его движениях появилась настойчивость, которой ее тело не замедлило подчиниться. Как она его любит…
Лишь ощутив его руки, гладившие обнаженную кожу ее живота, она вернулась к реальности и осознала, насколько велик беспорядок в ее одежде. Она не знала, когда он успел расстегнуть ее блузку, и теперь, обнаружив, что полуобнажена, залилась пунцовой краской и, стремительным рывком отвернувшись от него, села.
— Прости. — Она трясущимися руками запахнула блузку и низко опустила голову, так что упавшая копна волос закрыла ее красное лицо от его пронизывающего взгляда. — Я не хотела тебе позволить… Я не должна была… Мне не следовало…
— Это мне не следовало. — В голосе Маршалла слышалась все та же ядовитая самоирония, и Келси не смела поднять на него глаза. — Входя в эту комнату, я дал себе зарок, что не трону тебя сегодня и пальцем. Я хотел, чтобы ты меня получше узнала и наши отношения как-то снова наладились.
— А что, разве они когда-нибудь были налажены? — с горечью спросила она.
— Возможно, и нет. — В его голосе появилась едва заметная хрипотца. — Но если я тебя соблазню, они вряд ли улучшатся, не так ли? Слушай, Келси, ведь ты мне не доверяешь? В этом все дело?
— Нет, дело не в этом, — ответила Келси, не поднимая глаз.
— Нет, черт побери, в этом! — грубо оборвал он ее. — Не знаю уж, с чего ты вбила в свою умненькую головку, что ты у нас эдакая Красная Шапочка, а я — злой Волк. Рано или поздно тебе придется подпустить меня поближе.
— Почему? — Она наконец подняла голову и посмотрела в его загадочные глаза.
— Потому, — отрывисто бросил он.
— Почему — потому?
— Потому — и все. — Он наклонился к ней и начал застегивать блузку; движения его пальцев были спокойными, уверенными, на лице холодная, отрешенная маска. Как он владеет собой! Гнев жаркой волной прилил к лицу Келси, и оно сделалось совсем красным. Камень какой-то, а не человек!
— Чтобы ты поставил еще одну галочку в списке своих побед? — Злые слова сорвались с ее языка помимо воли; Келси понимала, что несправедлива к Маршаллу, но не могла остановиться — она была готова наговорить чего-нибудь еще похуже и задеть его еще больше, лишь бы только сорвать с его лица эту жуткую холодную маску.
— Будем считать, что я этого не слышал. — Даже не удостоив взглядом ее пунцовое лицо, он встал и расслабленной походкой подошел к дверям. — У тебя десять минут на то, чтобы подготовиться и принести все твои эскизы и предложения. Хочу посмотреть, чем ты тут занимаешься в отсутствие мужской компании. — В тоне, которым это было сказано, улавливалась откровенно язвительная, злая насмешка, и на мгновение она его чуть не возненавидела. Все это для него лишь игра, веселое развлечение, нечто новенькое! — Не заставляй меня ждать, Келси.
— Разве я осмелюсь? — Она вдруг поняла, что вот-вот сорвется у нее с языка, и почти остановилась, но не удержалась. — А что, Лора заставляла тебя ждать? — Ей стоило огромного труда выговорить это имя — горло перехватил спазм.
Маршалл развернулся на каблуках и секунду, казавшуюся ей вечностью, пристально ее рассматривал. Она замерла, не зная, чего ожидать, но, когда он заговорил, его низкий голос звучал металлом, а слова вонзались в нее, как острые кинжалы:
— Если ты дорожишь своим благополучием, Келси, никогда не произноси при мне ее имени. — Она вытаращилась на него, но его лицо было все таким же каменным, только глаза свирепо горели. — Поняла? — Она не смогла ответить и лишь вздрогнула, и тогда он с холодной яростью переспросил:
— Да или нет?
— Да. — Она не чувствовала своих онемевших губ и не поверила своим ушам, услышав собственный голос. Да, она задела его за живое, еще как! Как только дверь с грохотом захлопнулась за ним, она снова рухнула на кровать, охваченная чувством жуткой безысходности. Неужели он все еще так ее любит? Настолько, что не может слышать ее имени из уст другой женщины?
Что же ей делать? Уже в этом вопросе заключалась насмешка над собой. И в самом деле, что же ей делать? Ей лучше, чем кому бы то ни было, известно, что любовь не спрашивает, когда и где ей возникнуть. Если бы выбор зависел от нее, она бы никогда его не полюбила, но так уж случилось, что она его полюбила, и ей так же не под силу избавиться от этого чувства, как ему — забыть свою покойную жену. Сами того не желая, они при каждой встрече высекают друг из друга искры, и, кажется, единственное, что он к ней чувствует, — это сильное физическое влечение. Но у нее нет ни малейших сомнений в том, что выражали его глаза перед уходом: то была ненависть.
"Ну, прекрати, перестань реветь”, — настойчиво уговаривала она себя, торопливо ополаскивая разгоряченное лицо под холодной струей воды и приводя в порядок волосы. Ей нельзя позволить себе такую роскошь, как слезы; им она даст волю позже.
Ровно через отпущенные им десять минут Келси уже была внизу и, завернув за угол, увидела, как из тени в углу вестибюля появилась и двинулась к ней его высокая худощавая фигура; на красивом лице — вежливая улыбка, как если бы он пришел на встречу с незнакомым человеком.
— Дай-ка сюда. — Он без труда отобрал у нее огромную папку с эскизами и набитый бумагами маленький портфель, а затем, жестом предложив ей пройти вперед, направился к выходу. Она молча шла к “рейндж-роверу”, а в голове у нее царил сплошной хаос.
По-прежнему не говоря ни слова, они доехали почти до места, а когда до виллы оставалось не более мили, он внезапно свернул на заросшую травой обочину и выключил двигатель. Они были вдвоем. Вдалеке по дороге шла большая группа одетых в черное женщин, но их голосов не было слышно, и тишину нарушал лишь шорох сосен, верхушки которых слегка покачивал легкий ветерок.
— Ты в порядке? — негромко спросил он, повернувшись к ней, и она поспешила кивнуть:
— Да.
— Врунья, — удрученно заметил он. — Мне не следовало так на тебя набрасываться. Приношу свои извинения, но моя просьба остается в силе. Я не желаю слышать ее имени. — В его голосе снова зазвучал металл.
— Понимаю. — “Что за глупость ты сморозила, — рассердилась она на себя, — ты ничего в нем не понимаешь и вряд ли когда-нибудь поймешь”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19