– Совсем безмозглая девка, да еще с вот такенными тараканами в голове!
– А нечего меня унижать!
– Вероничка, – холодно произнес Рэндом. – Твои тараканы – это твои проблемы, а у нас вообще-то репетиция. Нафаня, если она опять будет тут буйствовать, больше ее сюда не приводи.
Ники побагровела, потом побледнела – и выскочила из студии, с грохотом хлопнув дверью.
– Вот прикинь, Михалыч, – донесся ей вслед жизнерадостный голос Нафани, – вырастет у тебя Елпи-фидор) станет такого же возраста, как Ники, и будет на тебя зыркать исподлобья и орать: «Папа, ничего ты не понимаешь!»
– И в комнату к себе убегать, хлопнув дверью, – добавил Рэндом.
Музыканты снова захохотали.
Ники фыркнула, прикрыла за собой дверь и сразу очутилась в непроглядной темноте. Все бесхозные лампочки в коридорах Леннаучфильма давно расколотили или повывинтили. Под ногами хрустело что-то похожее на осколки стекла. Ники чиркнула зажигалкой, и на пару секунд в поле зрения возникли грязные стены с отпечатками подошв. Промелькнули и снова пропали во тьме. «Надо было взять фонарик», – запоздало сообразила Ники. Старожилы тут без фонаря вообще не ходили, а то и ноги поломать было запросто можно. Но не возвращаться же в студию – ведь задразнят насмерть! Ники все никак не могла привыкнуть к манере ребят непрерывно подкалывать ее. В первое время дело едва не доходило до драки. Потом, когда Ники поняла, что ее не хотят обидеть, стало чуть полегче. Михалыч, который дразнил ее реже всех, – скорее всего, ему было просто лень этим заниматься, – посоветовал ей: «Просто не обращай внимания на их треп. Это ж так, словесный понос. Болтают, а ты пропускай мимо ушей. Лучше слушай, когда поют». Ники пыталась следовать разумному совету, но получалось не всегда.
Успокоившись, Ники решила минут десять побродить по окрестностям на ощупь. Авось не провалится в какой-нибудь люк. А к тому времени и музыканты сообразят, что Ники гордо ушла без света, и отправятся ей на выручку. «А я завою, как вампир, и кинусь на них из темноты!» – злорадно подумала Ники. Она прикоснулась к стене и пошла вдоль нее, проверяя прочность пола при каждом шаге – здесь это было не лишним.
Кромешная темнота была полна запахов и звуков. Пахло разнообразно и в основном неприятно: дешевым табаком, вонючей «муравушкой» Нафани, горелой изоляцией, пылью, какими-то древними химреактивами, а также мочой и другими продуктами жизнедеятельности рокеров. А еще тут играла музыка. Причем за каждой дверью – своя. В основном довольно убогая, зато громкая. И если у порядочных и почтенных людей, таких, как группа «Утро понедельника», в студии была звукоизоляция, то другие даже двери закрывать не трудились. В итоге Леннаучфильм издавал такое количество разрозненных музыкальных звуков, как не всякая старая шарманка. Еще это напоминало оркестр, который настраивается перед выступлением на глазах у публики. Ники и раньше нравилось бродить по темному этажу и подслушивать под дверьми, кто как играет. Она остановилась и прислушалась, выбирая направление. В правом, еще не освоенном конце коридора наяривали очень даже ничего. Туда она и направилась.
Повернув за угол, Ники увидела впереди слабый луч света, обрадовалась и пошла быстрее. Свет горел на нижнем этаже, сносно освещая почти не тронутый временем лестничный пролет. Оттуда, с нижнего этажа, и неслась зажигательная музыка.
С источником света все тут же выяснилось – им был туалет. Ники замешкалась перед дверью, думая – глянуть, что там, или лучше не надо? От посещения местных туалетов она пока воздерживалась – не хотелось ненароком в чем-нибудь утонуть. Но, оказалось, зря боялась. Туалет, похоже, играл тут роль центра культуры. В нем было относительно чисто, горела единственная на этаж лампочка, и даже слив работал. Все стены были сплошь оклеены самопальными афишками местных обитателей. Ники нашла афишу своей группы с завлекательной рекламной надписью и кривой, отксеренной прямо с натуры физиономией Нафани, похихикала, представляя, как Нафаня сам себя ксерил, засунув голову в копировальный аппарат, решила, что это вполне в его духе, и пошла дальше. Музыка грохотала где-то уже совсем близко.
Коридор первого этажа был явно комфортабельнее, чем их коридор, хотя бы потому, что освещали его аж две лампочки: одна – в туалете, другая – в той самой студии, где бушевал звуковой шторм и время от времени раздавался натурально звериный вой. Дверь, разумеется, была открыта нараспашку. Ники подкралась поближе и заглянула внутрь.
Там оказался бывший кинозал (должно быть, его съемщики были относительно богатыми людьми), такой же, впрочем, грязный и заброшенный, как и все прочие помещения. Под одинокой лампочкой в большом помещении, чьи стены терялись во тьме, самовыражались три молодых человека, по виду клерки, в чистых костюмчиках-тройках и белых рубашках. Один яростно дубасил в барабаны, другой терзал гитару, а третий, экстатически закатив глаза, дико завывал в микрофон на превосходном английском. Играли лихо, и драйв был бешеный.
Ники стояла и слушала минут десять, пока у нее не заболели уши. Но и тогда прикрыла дверь с неохотой. Сумасшедшие клерки ее впечатлили. Ники представила себе, как они, бедные, сидят целый день в офисе, притворяются нормальными людьми, а сами думают только о том, как приедут в студию, сорвут галстуки и завоют в три глотки свои свирепые и безумные первобытные песни.
Несколько минут Ники топталась у дверей зала, раздумывая, куда бы ей податься дальше. О том, что надо вернуться и устроить засаду на Нафаню, она уже забыла.
Варианта, собственно говоря, было два – вперед или назад. Ники бесстрашно выбрала первый, решив, что в другом конце коридора тоже должна быть лестница.
«Пройду по первому этажу и поднимусь на второй с другой стороны», – решила она и пошла по стенке, прислушиваясь и принюхиваясь. Без приключений добравшись до конца коридора, она обнаружила там ожидаемую лестницу. Уже собираясь подниматься на свой этаж, Ники услышала далекое пение.
Ники замерла, положив ладонь на стенку. В этом углу коридора света не было совсем. Пение, что странно, доносилось как будто снизу. Странно – потому что под первым этажом не было ничего, кроме подвала, а Ники даже представить себе не могла психопата, который захотел бы снять студию в подвале, если даже по верхним этажам ходить было опасно для здоровья… Второй странностью было то, что песня пелась без сопровождения музыки, и кажется, даже без микрофона. Это было нетипично для места, где каждый пытался переорать соседей. И третьей странностью было то, что пели хорошо. На Леннаучфильме, где тусовались в основном начинающие рокеры и музыканты-любители, это было еще большей редкостью, чем пение без микрофона. Одинокий мужской голос, сильный и приятный, пел неизвестную песню где-то в темноте необследованных подвалов древней киностудии. Ники была заинтригована. Она нащупала перила лестницы и щелкнула зажигалкой. Точно – лестница вела в подвал, и никакие решетки путь не перекрывали. Ники пошла вниз, на голос.
Сразу, как только лестница закончилась, Ники наткнулась на какие-то ящики. В подвале был настоящий хаос: перевернутые шкафы, какое-то замшелое кинооборудование и везде, куда ни ступи, – круглые железные коробки из-под кинопленок. Ники еще несколько раз посветила зажигалкой. Эти коробки были повсюду: стояли аккуратными столбиками, валялись на полу, распустив черные кольца пленки. Должно быть, тут эти самые пленки проявляли. Или это был архив никому не нужных научных фильмов. Смотреть на него было грустно. «Тут черт ногу сломит, а другую вывернет», – вспомнила Ники любимое бабушкино выражение касательно ее комнаты. Что-то ее не тянуло лазать среди этих шкафов и кино-агрегатов. Тем более что тут особенно сильно пахло химией. Вдруг тут какая-нибудь кислота проела свою бутылку, разлилась по полу и ждет, пока кто-нибудь вступит с ней в реакцию?
А тот, кто пел, по-прежнему был далеко. Может, он и в подвале, но скорее всего, на другом конце здания. И пришел он уж точно не этой дорогой. Ники убрала в карман зажигалку и прислушалась.
Нет, голос определенно стал слышен лучше. Глубокий сильный мужской голос. У Ники возникло ощущение, что обладатель этого голоса мог бы петь гораздо громче, но нарочно его приглушает. Потом она поняла – не в этом дело. Ее зацепила интонация, с которой пелась эта песня. Величественная, как церковный хорал, и такая же отстраненная… но это было не главное… Потом Ники вспомнила первое выступление «Утра понедельника» в их школе – и поняла.
Что особенного было в той песне Рэндома «Последний закат», что девчонки едва ли не рыдали, когда он пел, а потом все, в том числе и Ники, дружно от него зафанатели? Ники потом на репетициях слышала ее сто раз. В сущности, самая обычная песня. Но Рэндом потом признался: «Мне показалось, тогда ее пел не я, а за меня – кто-то другой ».
Голос того, кто пел в подвале, действовал так же – он подчинял и околдовывал. В нем была сила, от которой веяло чем-то жутким и в то же время притягательным. Сама же мелодия песни была простая и однообразная. Ники все никак не могла понять, на каком языке он поет. Рефреном повторялись одни те же слова. Как заевшая пластинка – фраза… перерыв… фраза… перерыв… Ники слушала как завороженная и шевелила губами, стараясь запомнить слова и мелодию, чтобы потом подобрать ее на гитаре. В тот момент ей казалось, что ничего прекраснее, чем этот голос и эта песня, она в своей жизни не слышала. Певец, повторив свою песню раз шесть, замолчал. «Как, это всё?!» – расстроилась Ники. Она так сильно огорчилась, что едва не отправилась в подвал на поиски певца. Но нескольких минут тишины хватило, чтобы морок прошел. Ники вдруг стало страшно. «А что, если меня приманивают этой песней?» – подумала она и задрожала.
Воображение вмиг наполнилось образами маньяков, заманивающих пением в подвалы несовершеннолетних рокеров… или привидений тех же рокеров, которые заблудились в подземельях Леннаучфильма и не нашли дорогу назад. А теперь и Ники, потеряв выход, присоединит свой голос к их заунывному хору… Несмотря на попытки обратить испуг в насмешку, страх не сдавался, превращаясь в натуральную панику. Спотыкаясь и роняя коробки с фильмами, Ники на ощупь кинулась в сторону лестницы. Что-то подсказывало ей, что чем быстрее она отсюда уберется, тем для нее будет лучше.
Если бы Ники не сбежала так быстро, она услышала бы, что через пару минут пение возобновилось.
Но теперь голос, поющий ту же самую песню, был другой. Это был голос мальчика.
Глава 3
Непотерянная память
– …И сотрясение головного мозга. Внутричерепных гематом не обнаружено. Ушиб мозга – пока под вопросом…
– Рентген сделали?
– Конечно, в первую очередь. Не беспокойтесь, кости черепа целы.
– А спина?
Мама говорила с врачом спокойно и деловито. Но по ее голосу было ясно, что она недавно плакала.
– Да вы не тревожьтесь, ходить будет. Но в ближайшие месяцы – никаких нагрузок на позвоночник…
Голос у доктора был молодой, жизнерадостный, внушающий оптимизм. Всем ребятам в палате он говорил одно и то же: «Пустяки, не проблема, до свадьбы заживет», – даже Лешиному соседу слева, парню лет шестнадцати, который навернулся с дельтаплана и разбился почти в лепешку. Как выглядел веселый доктор, Лешка понятия не имел, поскольку видел его в виде расплывчатого белесого силуэта. Но это уже прогресс – пару дней назад он не видел его вообще. Зрение понемногу восстанавливалось, и это радовало. Все шло неплохо, как и обещал Виктор. Если бы не эта проклятая боль…
– Какие еще обследования нужно будет провести? – спросил папа. – Если необходимо назначить платные, не беспокойтесь, у нас есть такая возможность…
– Ну… допплер мы сделаем сами… не помешала бы магнитно-резонансная томография, но это недешевое удовольствие…
– Я же сказал – деньги не вопрос… Лешка приоткрыл глаза.
– Не надо никаких обследований.
Мама нагнулась к нему, погладила по голове.
– Проснулся, Алешенька? Как спина?
– Всё зверски болит, – сварливо сказал Лешка. – Кроме головы. Голова сегодня ночью перестала. Я же говорю – не надо обследований. Чего бабки-то впустую переводить? Через месяц все пройдет само.
– Само ничего не проходит, – сурово сказал папа. – Ты что, боишься? Мужчина должен терпеть боль…
– А я что делаю? – буркнул Лешка и замолчал. Говорить тоже было больно – в груди. Но через силу добавил: – Сянь сказал – через месяц все пройдет, значит, так и будет.
– Какой еще Сянь? – удивленно спросил папа.
– Один мужик. Он меня вытащил, – отозвался Лешка. – Вернее, выкупил. Собой.
Родители посмотрели на него с тревогой. Врач махнул рукой – дескать, не обращайте внимания. И сделал знак выйти из палаты.
– Поспи, – сказала мама, ее голос опять задрожал.
– Мы еще вечером зайдем, – сказал папа. – Держись, Лешка.
Скрипнула дверь палаты. Родители ушли.
– Что ж вы хотите? – доносился до Леши удаляющийся голос веселого врача. – Парня подобрали на улице без сознания, и никто не знает, сколько он там провалялся. Вы не беспокойтесь, все функции мозга понемногу восстановятся. Какие его годы? У мальчишек в его возрасте обалденная регенерация. Тут знаете каких тяжелых привозят, а они через пару недель уходят своими ногами…
«Через месяц все пройдет, – повторил Лешка про себя слова Виктора. Он почему-то был уверен, что целитель не врал. – И искать меня не будут. Он же меня выкупил. Главное – больше никогда в жизни не приходить на тот перекресток…»
Шаги в коридоре затихли. Где-то далеко хлопнула дверь. Лешка вытянулся на кровати и закрыл глаза. Неподалеку бубнили мальчишеские голоса. Судя по всему, соседи по палате играли в «переводного дурака».
– Эй, Леха, хочешь яблочко? – раздалось прямо над Лешиной головой. – Мать приволокла килограмм пять, а медсестра сказала – хранить нельзя. Надо до вечера съесть, потом выбросят.
– Не хочу, – зевнул Лешка. – Впрочем, ладно, давай. Чё-то меня все в сон тянет. Скоро в зимнюю спячку впаду, как медведь, честное слово.
– Так и спи. Когда спишь – поправляешься быстрее. Вон, наш дельтапланерист целыми днями дрыхнет, просыпается только чтобы пожрать, – ответил другой парень. – Кирюха, а ты не спи – вот тебе еще два валета…
В ладонь ткнулось холодное мокрое яблоко. Лешка приподнялся, опираясь на локоть, и запустил в яблоко зубы, оглядываясь по сторонам. На соседней койке шуршали картами две размытые сидящие фигуры. Третья фигура неподвижно лежала на койке слева. Под потолком с гудением горела лампа дневного света. Через незаклеенную форточку задувал холодный ветер.
Обстановка в палате была спартанская, чтоб не сказать, нищенская. Мама еще дня три назад предлагала перевести сына в отдельную платную палату. Но папа неожиданно уперся. По его мнению, предоставляемые удобства не стоили тех денег, которые намеревался с него содрать зав нейрохирургическим отделением. Поэтому Лешка остался в общей палате, в компании еще трех подростков, против чего он, кстати, и не возражал. В компании болеть было как-то легче.
Из разговоров Лешка уже знал, что у соседей, за исключением дельтапланериста, травмы были легкие. Одному банально засветили в драке по лбу железякой, другой влип и вовсе по-дурацки: вошел в Макдональдс, вдохнул тамошний угар – и упал в обморок, да прямо головой об угол. Этого Лешка не понимал, поскольку к жратве из Макдональдса относился с полным одобрением. Родители приучили в детстве, когда фаст-фуд на фоне остального убожества казался оазисом крутизны и роскоши.
– Кирюха, меня «переводной дурак» уже достал. Ты в «тыщу» умеешь?
– Для «тыщи» нужно три человека.
– Ну давай Леху позовем.
– Так он же слепой.
– А мы ему будем все ходы рассказывать…
Лешка лежал, грыз яблоко и по сотому разу обдумывал то, что с ним случилось. Ясно одно – произошло нечто такое, что ни разу ни с кем из его знакомых, и вообще известных ему людей, не случалось. Так что, готовых ответов не было. Приходилось как-то делать выводы самому. Получалось не очень.
Итак, он попал под машину. Чертовски не повезло, но ничего сверхъестественного в этом нет. Просто несчастный случай. Но потом появляется этот Виктор и говорит, что никакой случайности не было. Что Лешку принесли в жертву.
Лешка попробовал ощутить себя жертвой. Вот он лежит, беспомощный как ягненок, и с ним можно сделать все, что угодно. Внезапно он почувствовал себя униженным. Значит, тот бандит считает, что он, Лешка – ягненок? «Он о тебе уже забыл, – вспомнились ему слова Виктора. – Ты для него – пыль под ногами».
«Нет – не было никакой жертвы! – сердито подумал Лешка. – Обычный несчастный случай!»
Но в таком случае, при чем тут бандит на джипе? Что, и его не было? А все эти разговоры о Жертвеннике, «почему он пришел в своем теле», «возьмите меня вместо него» и все такое?
1 2 3 4 5 6 7
– А нечего меня унижать!
– Вероничка, – холодно произнес Рэндом. – Твои тараканы – это твои проблемы, а у нас вообще-то репетиция. Нафаня, если она опять будет тут буйствовать, больше ее сюда не приводи.
Ники побагровела, потом побледнела – и выскочила из студии, с грохотом хлопнув дверью.
– Вот прикинь, Михалыч, – донесся ей вслед жизнерадостный голос Нафани, – вырастет у тебя Елпи-фидор) станет такого же возраста, как Ники, и будет на тебя зыркать исподлобья и орать: «Папа, ничего ты не понимаешь!»
– И в комнату к себе убегать, хлопнув дверью, – добавил Рэндом.
Музыканты снова захохотали.
Ники фыркнула, прикрыла за собой дверь и сразу очутилась в непроглядной темноте. Все бесхозные лампочки в коридорах Леннаучфильма давно расколотили или повывинтили. Под ногами хрустело что-то похожее на осколки стекла. Ники чиркнула зажигалкой, и на пару секунд в поле зрения возникли грязные стены с отпечатками подошв. Промелькнули и снова пропали во тьме. «Надо было взять фонарик», – запоздало сообразила Ники. Старожилы тут без фонаря вообще не ходили, а то и ноги поломать было запросто можно. Но не возвращаться же в студию – ведь задразнят насмерть! Ники все никак не могла привыкнуть к манере ребят непрерывно подкалывать ее. В первое время дело едва не доходило до драки. Потом, когда Ники поняла, что ее не хотят обидеть, стало чуть полегче. Михалыч, который дразнил ее реже всех, – скорее всего, ему было просто лень этим заниматься, – посоветовал ей: «Просто не обращай внимания на их треп. Это ж так, словесный понос. Болтают, а ты пропускай мимо ушей. Лучше слушай, когда поют». Ники пыталась следовать разумному совету, но получалось не всегда.
Успокоившись, Ники решила минут десять побродить по окрестностям на ощупь. Авось не провалится в какой-нибудь люк. А к тому времени и музыканты сообразят, что Ники гордо ушла без света, и отправятся ей на выручку. «А я завою, как вампир, и кинусь на них из темноты!» – злорадно подумала Ники. Она прикоснулась к стене и пошла вдоль нее, проверяя прочность пола при каждом шаге – здесь это было не лишним.
Кромешная темнота была полна запахов и звуков. Пахло разнообразно и в основном неприятно: дешевым табаком, вонючей «муравушкой» Нафани, горелой изоляцией, пылью, какими-то древними химреактивами, а также мочой и другими продуктами жизнедеятельности рокеров. А еще тут играла музыка. Причем за каждой дверью – своя. В основном довольно убогая, зато громкая. И если у порядочных и почтенных людей, таких, как группа «Утро понедельника», в студии была звукоизоляция, то другие даже двери закрывать не трудились. В итоге Леннаучфильм издавал такое количество разрозненных музыкальных звуков, как не всякая старая шарманка. Еще это напоминало оркестр, который настраивается перед выступлением на глазах у публики. Ники и раньше нравилось бродить по темному этажу и подслушивать под дверьми, кто как играет. Она остановилась и прислушалась, выбирая направление. В правом, еще не освоенном конце коридора наяривали очень даже ничего. Туда она и направилась.
Повернув за угол, Ники увидела впереди слабый луч света, обрадовалась и пошла быстрее. Свет горел на нижнем этаже, сносно освещая почти не тронутый временем лестничный пролет. Оттуда, с нижнего этажа, и неслась зажигательная музыка.
С источником света все тут же выяснилось – им был туалет. Ники замешкалась перед дверью, думая – глянуть, что там, или лучше не надо? От посещения местных туалетов она пока воздерживалась – не хотелось ненароком в чем-нибудь утонуть. Но, оказалось, зря боялась. Туалет, похоже, играл тут роль центра культуры. В нем было относительно чисто, горела единственная на этаж лампочка, и даже слив работал. Все стены были сплошь оклеены самопальными афишками местных обитателей. Ники нашла афишу своей группы с завлекательной рекламной надписью и кривой, отксеренной прямо с натуры физиономией Нафани, похихикала, представляя, как Нафаня сам себя ксерил, засунув голову в копировальный аппарат, решила, что это вполне в его духе, и пошла дальше. Музыка грохотала где-то уже совсем близко.
Коридор первого этажа был явно комфортабельнее, чем их коридор, хотя бы потому, что освещали его аж две лампочки: одна – в туалете, другая – в той самой студии, где бушевал звуковой шторм и время от времени раздавался натурально звериный вой. Дверь, разумеется, была открыта нараспашку. Ники подкралась поближе и заглянула внутрь.
Там оказался бывший кинозал (должно быть, его съемщики были относительно богатыми людьми), такой же, впрочем, грязный и заброшенный, как и все прочие помещения. Под одинокой лампочкой в большом помещении, чьи стены терялись во тьме, самовыражались три молодых человека, по виду клерки, в чистых костюмчиках-тройках и белых рубашках. Один яростно дубасил в барабаны, другой терзал гитару, а третий, экстатически закатив глаза, дико завывал в микрофон на превосходном английском. Играли лихо, и драйв был бешеный.
Ники стояла и слушала минут десять, пока у нее не заболели уши. Но и тогда прикрыла дверь с неохотой. Сумасшедшие клерки ее впечатлили. Ники представила себе, как они, бедные, сидят целый день в офисе, притворяются нормальными людьми, а сами думают только о том, как приедут в студию, сорвут галстуки и завоют в три глотки свои свирепые и безумные первобытные песни.
Несколько минут Ники топталась у дверей зала, раздумывая, куда бы ей податься дальше. О том, что надо вернуться и устроить засаду на Нафаню, она уже забыла.
Варианта, собственно говоря, было два – вперед или назад. Ники бесстрашно выбрала первый, решив, что в другом конце коридора тоже должна быть лестница.
«Пройду по первому этажу и поднимусь на второй с другой стороны», – решила она и пошла по стенке, прислушиваясь и принюхиваясь. Без приключений добравшись до конца коридора, она обнаружила там ожидаемую лестницу. Уже собираясь подниматься на свой этаж, Ники услышала далекое пение.
Ники замерла, положив ладонь на стенку. В этом углу коридора света не было совсем. Пение, что странно, доносилось как будто снизу. Странно – потому что под первым этажом не было ничего, кроме подвала, а Ники даже представить себе не могла психопата, который захотел бы снять студию в подвале, если даже по верхним этажам ходить было опасно для здоровья… Второй странностью было то, что песня пелась без сопровождения музыки, и кажется, даже без микрофона. Это было нетипично для места, где каждый пытался переорать соседей. И третьей странностью было то, что пели хорошо. На Леннаучфильме, где тусовались в основном начинающие рокеры и музыканты-любители, это было еще большей редкостью, чем пение без микрофона. Одинокий мужской голос, сильный и приятный, пел неизвестную песню где-то в темноте необследованных подвалов древней киностудии. Ники была заинтригована. Она нащупала перила лестницы и щелкнула зажигалкой. Точно – лестница вела в подвал, и никакие решетки путь не перекрывали. Ники пошла вниз, на голос.
Сразу, как только лестница закончилась, Ники наткнулась на какие-то ящики. В подвале был настоящий хаос: перевернутые шкафы, какое-то замшелое кинооборудование и везде, куда ни ступи, – круглые железные коробки из-под кинопленок. Ники еще несколько раз посветила зажигалкой. Эти коробки были повсюду: стояли аккуратными столбиками, валялись на полу, распустив черные кольца пленки. Должно быть, тут эти самые пленки проявляли. Или это был архив никому не нужных научных фильмов. Смотреть на него было грустно. «Тут черт ногу сломит, а другую вывернет», – вспомнила Ники любимое бабушкино выражение касательно ее комнаты. Что-то ее не тянуло лазать среди этих шкафов и кино-агрегатов. Тем более что тут особенно сильно пахло химией. Вдруг тут какая-нибудь кислота проела свою бутылку, разлилась по полу и ждет, пока кто-нибудь вступит с ней в реакцию?
А тот, кто пел, по-прежнему был далеко. Может, он и в подвале, но скорее всего, на другом конце здания. И пришел он уж точно не этой дорогой. Ники убрала в карман зажигалку и прислушалась.
Нет, голос определенно стал слышен лучше. Глубокий сильный мужской голос. У Ники возникло ощущение, что обладатель этого голоса мог бы петь гораздо громче, но нарочно его приглушает. Потом она поняла – не в этом дело. Ее зацепила интонация, с которой пелась эта песня. Величественная, как церковный хорал, и такая же отстраненная… но это было не главное… Потом Ники вспомнила первое выступление «Утра понедельника» в их школе – и поняла.
Что особенного было в той песне Рэндома «Последний закат», что девчонки едва ли не рыдали, когда он пел, а потом все, в том числе и Ники, дружно от него зафанатели? Ники потом на репетициях слышала ее сто раз. В сущности, самая обычная песня. Но Рэндом потом признался: «Мне показалось, тогда ее пел не я, а за меня – кто-то другой ».
Голос того, кто пел в подвале, действовал так же – он подчинял и околдовывал. В нем была сила, от которой веяло чем-то жутким и в то же время притягательным. Сама же мелодия песни была простая и однообразная. Ники все никак не могла понять, на каком языке он поет. Рефреном повторялись одни те же слова. Как заевшая пластинка – фраза… перерыв… фраза… перерыв… Ники слушала как завороженная и шевелила губами, стараясь запомнить слова и мелодию, чтобы потом подобрать ее на гитаре. В тот момент ей казалось, что ничего прекраснее, чем этот голос и эта песня, она в своей жизни не слышала. Певец, повторив свою песню раз шесть, замолчал. «Как, это всё?!» – расстроилась Ники. Она так сильно огорчилась, что едва не отправилась в подвал на поиски певца. Но нескольких минут тишины хватило, чтобы морок прошел. Ники вдруг стало страшно. «А что, если меня приманивают этой песней?» – подумала она и задрожала.
Воображение вмиг наполнилось образами маньяков, заманивающих пением в подвалы несовершеннолетних рокеров… или привидений тех же рокеров, которые заблудились в подземельях Леннаучфильма и не нашли дорогу назад. А теперь и Ники, потеряв выход, присоединит свой голос к их заунывному хору… Несмотря на попытки обратить испуг в насмешку, страх не сдавался, превращаясь в натуральную панику. Спотыкаясь и роняя коробки с фильмами, Ники на ощупь кинулась в сторону лестницы. Что-то подсказывало ей, что чем быстрее она отсюда уберется, тем для нее будет лучше.
Если бы Ники не сбежала так быстро, она услышала бы, что через пару минут пение возобновилось.
Но теперь голос, поющий ту же самую песню, был другой. Это был голос мальчика.
Глава 3
Непотерянная память
– …И сотрясение головного мозга. Внутричерепных гематом не обнаружено. Ушиб мозга – пока под вопросом…
– Рентген сделали?
– Конечно, в первую очередь. Не беспокойтесь, кости черепа целы.
– А спина?
Мама говорила с врачом спокойно и деловито. Но по ее голосу было ясно, что она недавно плакала.
– Да вы не тревожьтесь, ходить будет. Но в ближайшие месяцы – никаких нагрузок на позвоночник…
Голос у доктора был молодой, жизнерадостный, внушающий оптимизм. Всем ребятам в палате он говорил одно и то же: «Пустяки, не проблема, до свадьбы заживет», – даже Лешиному соседу слева, парню лет шестнадцати, который навернулся с дельтаплана и разбился почти в лепешку. Как выглядел веселый доктор, Лешка понятия не имел, поскольку видел его в виде расплывчатого белесого силуэта. Но это уже прогресс – пару дней назад он не видел его вообще. Зрение понемногу восстанавливалось, и это радовало. Все шло неплохо, как и обещал Виктор. Если бы не эта проклятая боль…
– Какие еще обследования нужно будет провести? – спросил папа. – Если необходимо назначить платные, не беспокойтесь, у нас есть такая возможность…
– Ну… допплер мы сделаем сами… не помешала бы магнитно-резонансная томография, но это недешевое удовольствие…
– Я же сказал – деньги не вопрос… Лешка приоткрыл глаза.
– Не надо никаких обследований.
Мама нагнулась к нему, погладила по голове.
– Проснулся, Алешенька? Как спина?
– Всё зверски болит, – сварливо сказал Лешка. – Кроме головы. Голова сегодня ночью перестала. Я же говорю – не надо обследований. Чего бабки-то впустую переводить? Через месяц все пройдет само.
– Само ничего не проходит, – сурово сказал папа. – Ты что, боишься? Мужчина должен терпеть боль…
– А я что делаю? – буркнул Лешка и замолчал. Говорить тоже было больно – в груди. Но через силу добавил: – Сянь сказал – через месяц все пройдет, значит, так и будет.
– Какой еще Сянь? – удивленно спросил папа.
– Один мужик. Он меня вытащил, – отозвался Лешка. – Вернее, выкупил. Собой.
Родители посмотрели на него с тревогой. Врач махнул рукой – дескать, не обращайте внимания. И сделал знак выйти из палаты.
– Поспи, – сказала мама, ее голос опять задрожал.
– Мы еще вечером зайдем, – сказал папа. – Держись, Лешка.
Скрипнула дверь палаты. Родители ушли.
– Что ж вы хотите? – доносился до Леши удаляющийся голос веселого врача. – Парня подобрали на улице без сознания, и никто не знает, сколько он там провалялся. Вы не беспокойтесь, все функции мозга понемногу восстановятся. Какие его годы? У мальчишек в его возрасте обалденная регенерация. Тут знаете каких тяжелых привозят, а они через пару недель уходят своими ногами…
«Через месяц все пройдет, – повторил Лешка про себя слова Виктора. Он почему-то был уверен, что целитель не врал. – И искать меня не будут. Он же меня выкупил. Главное – больше никогда в жизни не приходить на тот перекресток…»
Шаги в коридоре затихли. Где-то далеко хлопнула дверь. Лешка вытянулся на кровати и закрыл глаза. Неподалеку бубнили мальчишеские голоса. Судя по всему, соседи по палате играли в «переводного дурака».
– Эй, Леха, хочешь яблочко? – раздалось прямо над Лешиной головой. – Мать приволокла килограмм пять, а медсестра сказала – хранить нельзя. Надо до вечера съесть, потом выбросят.
– Не хочу, – зевнул Лешка. – Впрочем, ладно, давай. Чё-то меня все в сон тянет. Скоро в зимнюю спячку впаду, как медведь, честное слово.
– Так и спи. Когда спишь – поправляешься быстрее. Вон, наш дельтапланерист целыми днями дрыхнет, просыпается только чтобы пожрать, – ответил другой парень. – Кирюха, а ты не спи – вот тебе еще два валета…
В ладонь ткнулось холодное мокрое яблоко. Лешка приподнялся, опираясь на локоть, и запустил в яблоко зубы, оглядываясь по сторонам. На соседней койке шуршали картами две размытые сидящие фигуры. Третья фигура неподвижно лежала на койке слева. Под потолком с гудением горела лампа дневного света. Через незаклеенную форточку задувал холодный ветер.
Обстановка в палате была спартанская, чтоб не сказать, нищенская. Мама еще дня три назад предлагала перевести сына в отдельную платную палату. Но папа неожиданно уперся. По его мнению, предоставляемые удобства не стоили тех денег, которые намеревался с него содрать зав нейрохирургическим отделением. Поэтому Лешка остался в общей палате, в компании еще трех подростков, против чего он, кстати, и не возражал. В компании болеть было как-то легче.
Из разговоров Лешка уже знал, что у соседей, за исключением дельтапланериста, травмы были легкие. Одному банально засветили в драке по лбу железякой, другой влип и вовсе по-дурацки: вошел в Макдональдс, вдохнул тамошний угар – и упал в обморок, да прямо головой об угол. Этого Лешка не понимал, поскольку к жратве из Макдональдса относился с полным одобрением. Родители приучили в детстве, когда фаст-фуд на фоне остального убожества казался оазисом крутизны и роскоши.
– Кирюха, меня «переводной дурак» уже достал. Ты в «тыщу» умеешь?
– Для «тыщи» нужно три человека.
– Ну давай Леху позовем.
– Так он же слепой.
– А мы ему будем все ходы рассказывать…
Лешка лежал, грыз яблоко и по сотому разу обдумывал то, что с ним случилось. Ясно одно – произошло нечто такое, что ни разу ни с кем из его знакомых, и вообще известных ему людей, не случалось. Так что, готовых ответов не было. Приходилось как-то делать выводы самому. Получалось не очень.
Итак, он попал под машину. Чертовски не повезло, но ничего сверхъестественного в этом нет. Просто несчастный случай. Но потом появляется этот Виктор и говорит, что никакой случайности не было. Что Лешку принесли в жертву.
Лешка попробовал ощутить себя жертвой. Вот он лежит, беспомощный как ягненок, и с ним можно сделать все, что угодно. Внезапно он почувствовал себя униженным. Значит, тот бандит считает, что он, Лешка – ягненок? «Он о тебе уже забыл, – вспомнились ему слова Виктора. – Ты для него – пыль под ногами».
«Нет – не было никакой жертвы! – сердито подумал Лешка. – Обычный несчастный случай!»
Но в таком случае, при чем тут бандит на джипе? Что, и его не было? А все эти разговоры о Жертвеннике, «почему он пришел в своем теле», «возьмите меня вместо него» и все такое?
1 2 3 4 5 6 7