Эбрахим Голестан
Карусель



Эбрахим Голестан
Карусель

Его дочурка с распущенными волосами вошла в комнату и позвала:
– Папа, пошли гулять. – Ясно было, что это не ее затея. Однако дочка-то была его собственная, она стояла и ждала, и глазки ее сияли, и, хотя просьба была явно подсказана матерью, в конце концов этого хотелось ей самой.
Снаружи за окном висела тростниковая циновка, забиравшая свет и погружавшая комнату в приятную полутьму. Мужчина сказал:
– Хорошо, солнышко. Пойди, мама заплетет тебе косички.
Выйдя в коридор и остановившись у порога комнаты, он уже знал, что жена, скрывая охватившее ее нетерпение, всем своим видом постарается показать, что прогулка ее совершенно не интересует.
Он прислонился к двери, тут же услыхал топот ножек своей четырехлетней малышки и затем ощутил, как маленькие пальчики разжимают кисти его рук, сомкнутые за спиной. Он поймал ее ручонку.
Вошла жена. Муж оглянулся, но она, не удостоив его взглядом, склонилась к дочери, вся поглощенная ее прической.
Мужчина промолчал и, когда женщина подняла голову, хотел было отвернуться, но передумал.
Жена поняла это. Она знала, что он не злится. Он всегда принимал суровый вид, а сердиться ему не хотелось, это был его неизменный маневр, и она чувствовала, что строгость его показная.
Женщина ощутила уверенность в себе – ей все же удалось взять верх; прекрасно понимая, что завоеванный перевес мало что значит в глазах мужа, она сознавала, что может позволить себе эти выходки только благодаря его снисходительности, и от этого ей еще больше нравилось выказывать превосходство. Она не упустила возможности окинуть мужа высокомерным взглядом, после чего, уж так и быть, согласилась сменить гнев на милость.
И теперь, сменив гнев на милость, взяв мужа под руку, она слегка подтолкнула девочку вперед. Они вышли во двор. Муж задержал взгляд на сливовом деревце с недозревшими плодами. Девочка бегом бросилась вперед – отодвинула щеколду и распахнула калитку.
Улица была залита солнцем. Ступенчатые тени деревьев, стоявших вдоль арыка, стелились во всю ширину тротуара.
– Побегай, детка, – сказала женщина, – немножко побегай!
Но девочка, втиснувшись между ними, схватила их обоих за руки.
Женщина попыталась освободиться.
– Иди побегай, детка, – повторила она, – ты же просилась погулять.
Она знала, что от мужа не укрылись ее маневры. – Я в середке хочу, – сказала девочка. Мужчина взглянул на жену. Его поразила чуткость дочери к делам взрослых.
– Ну что ж ты не пошел? – спросила жена. Мужчина молчал.
– Не поняла, – сказала женщина. Мужчина продолжал молчать.
– Что-то я вообще ничего не понимаю, – добавила она.
– Я-то тут при чем, – отпарировал муж.
– Покачаете меня на качелях? Сильно-сильно! – спросила девочка, дергая за руки обоих. Ни тот, ни другая не обратили на нее внимания.
– Хорошо, скажи правду, – сказала женщина.
– Ты прекрасно знаешь, что я так и делаю, – ответил он.
– Сильно-сильно! – повторила девочка, снова подергав их за руки.
– Что особенного я сказала? – удивилась жена.
– Ничего, только намеки твои ни к чему.
– Ну конечно, намеки… – пробормотала женщина.
– Вы ругаетесь? – забеспокоилась девочка. Мужчина с нежностью взглянул на макушку дочери.
Волосы были расчесаны на прямой пробор, заплетены в две косички и завязаны шелковыми бантами в виде розанов. Улица полнилась послеполуденным шумом раннего лета, солнце на небосклоне осыпало золотой пылью густую листву деревьев, отчего зелень казалась особенно свежей и яркой.
– А помнишь, – сказала женщина, – однажды вечером, мы тогда только поженились, ко мне пришли гости, а ты ушел в кино и потом признался, что тебе стало вдруг так одиноко, что ты прямо удивился?
Они почувствовали, как кто-то резко дернул вниз их соединившиеся было руки.
– Не балуйся, Мину-джан, – сказал отец.
– Я хочу, чтобы сильно-сильно, – потребовала девочка, снова повиснув на них.
– А теперь, – заметила женщина, – тебе это очень даже нравится.
– Тебе еще не надоело? – сказал мужчина.
– Ну и что, разве не так?
– Да уж, ты пристанешь, не отстанешь, – буркнул муж. Девочка отпустила их руки и понуро брела рядом.
– Вот видишь, – сказал мужчина. – Вот, пожалуйста! Давай, начинай все снова, заводи свою волынку.
Женщина онемела от обиды. Мужчина взял ребенка за руку.
– Пойдем на карусель, – потребовала дочь. Подхватив девочку на руки, отец осыпал ее поцелуями,
приговаривая: «Ах ты моя дочушка! Солнышко мое, птичка моя маленькая!»
Тепло, исходившее от личика и волос ребенка, словно бы согрело его душу, принесло умиротворение. Он еще раз чмокнул дочку и почувствовал, что жена прижалась к нему плечом.
Высвободив руку, он продел ее под руку жены, крепко стиснув ее локоть. Так они и пошли.
Перейдя через дорогу, они миновали ворота городского сада. Земля под ногами была сухой, а на кустах самшита, росших без присмотра, лежал густой слой пыли.
– А ты, папуля, пока постреляй в тире, – сказала девочка.
– Ладно, когда ты накатаешься, – согласился отец.
– Нет, папуля, тебе скучно будет, давай ты сразу постреляешь!
Жена заулыбалась. Мужчина потерся носом о носик девочки и сказал:
– Ладно, котеночек мой, покатаешься, сколько захочешь, разве папа не пообещал?
Девочка прижалась нежной щечкой к его щеке, поцеловала его и сообщила:
– Папуля хороший.
Они подошли к шатру карусели.
Билеты продавала хмурая женщина с пучком седых волос на затылке, сидевшая на колченогом стуле; на ней было ветхое платье, и говорила она хриплым голосом.
На топорных лебедях, на лошадках величиной с собаку, на грубых деревянных лавках уже сидели дети и ждали, когда начнет крутиться карусель.
Мужчина поцеловал девочку и попытался усадить ее на длинношеего лебедя, однако девочка пожелала сделать все сама. Обхватив шею лебедя, она вскарабкалась ему на спину. Дети, и те, что уже заняли свои места, и те, что только рассаживались, весело болтали, смеялись и в ожидании глазели по сторонам. Сияющая девочка переглядывалась с отцом, наслаждавшимся блеском ее глаз, румянцем, видом ее косичек, ее улыбки, ее чистой радости.
– Я здесь посижу, посмотрю, как ты катаешься, – сказал он наконец.
– Только чур, больше одного раза, – потребовала дочь.
– Ладно, – согласился он, – два.
– Нет, только три разика, – сказала девочка.
– Договорились, три.
– Только четыре!
– Ну ты видел такое?
– Я же сказала, папуля, пойди постреляй! Мужчина рассмеялся, жена села, а девочка обхватила
обеими руками шею лебедя.
Небритый дядька с помятым лицом крикнул громко: «Ну, детвора, готовы?» В ответ раздался дружный вопль, расплескавшийся волнами смеха.
«Из укрытия вышел оборванный мальчик, освободил застопоренное колесо, приводящее карусель в движение, понадежнее устроил какого-то малыша на кособокой деревянной лошадке и сказал при этом: „Теперь не упадешь!“ Возвращаясь обратно, он рукой дал колесу толчок. Небритый дядька с помятым лицом занял свое место в центре, и карусель начала плавно раскручиваться. Дети хором загалдели. Муж с женой сидели теперь на низкой скамейке, прижавшись друг к другу. Фигуры карусели словно бы ожили, а дядька в центре надменно и отрешенно взирал сквозь них на все, что было по ту сторону шатра, сада, детей и прочего.
– Мне с тобой нужно поговорить, – сказала женщина.
– Начинается, – буркнул муж.
– Ну правильно, стоит мне только заикнуться… Женщина обиделась. Помолчав, она снова сказала:
– Что с тобой стряслось?
– Сколько можно повторять одно и то же?
– Да, конечно, но мне просто хочется понять. Карусель с детьми продолжала крутиться.
– А ведь ты таким не был, – продолжала жена.
– Ну перестань же, – пробормотал муж.
– Чего ты добиваешься, не понимаю.
Муж посмотрел на нее. Все вокруг вдруг перестало существовать, и теперь он видел только свою жену. Он вгляделся в блестевшие глаза жены, и светившаяся в них откровенная любовь тронула душу. Он отвернулся и вытянул ноги на песке возле скамейки. Карусель остановилась. Дети не покидали своих мест.
– А ну, слазь! – распорядился заросший щетиной дядька.
Какая-то женщина попыталась совлечь свое чадо с лошадки, но безуспешно. Дети сидели словно приклеенные. Лишь одна девочка соскочила с лебедя, чтобы поменяться местами с другой, сидевшей на лошадке. Дочь устремила на родителей требовательный взгляд. Заметив это, муж подтолкнул жену. Та поднялась, сходила за новым билетом, вручила дочери и вернулась назад. Опять появился оборванный мальчик; обойдя детей, он собрал билеты и запустил карусель. Небритый хмурый дядька вопросил: «Ну как, готовы?» И снова взвился к небу дружный вопль, рассыпавшийся переливами смеха. Мужчина нетерпеливо ждал, когда раскрутится карусель, и вот все снова задвигалось, и его взгляд опять заскользил по проносившимся на карусели детям. Примолкшие ребятишки наслаждались движением.
– Мне, например, без тебя никуда не хочется идти, – снова начала женщина.
– Знаю, – ответил мужчина.
Вращаясь, карусель с легким гулом рассекала воздух. Но вот ход ее снова замедлился. Женщина поднялась, купила новый билет и отдала его дочери. Вернувшись на место, она села вплотную к мужу. Муж вытянул руку на спинке скамейки, кистью касаясь плеча жены и словно бы обнимая ее.
– Послушай, Зари, ты ведь прекрасно знаешь, как я тебя люблю.
– Вот и я тебя точно так же.
– Все шутишь?
Жена смотрела на него с любовью.
– Родная, – сказал муж и пальцами сжал плечо жены.
Женщина улыбнулась.
– Я тебя и на самом деле люблю, – сказал муж.
– Милый ты мой, да разве я спорю?
– Знаю, что нет. Хоть в этом мне немножко повезло – ты меня любишь. Вот, впрочем, и все.
– Ну зачем ты так? Вся беда, что ты боишься быть хорошим. Сколько я ни думаю, вижу одно – ничего у нас не происходит. А ты ни с того ни с сего напускаешь на себя тоску, как сыч какой-то.
Муж с силой надавил на веки, потер их, затем провел ладонью по лицу и, захватив подбородок рукой, уставился на карусель.
Мимо, верхом на лебеде, вцепившись в его длинную деревянную шею с облупившейся краской, пронеслась их дочь, пропала из виду за будкой небритого дядьки с помятой физиономией и снова появилась в поле зрения. Солнце просвечивало сквозь завитки ее пышных каштановых волос, и головка была окружена сияющим нимбом. Словно бы девочка плыла в море золотистых пылинок…
Личико ее, глаза, губы цвели в радостной улыбке, и снова ее унесло, и она скрылась за будкой небритого дядьки, правящего каруселью.
– Гляди-ка! – сказала жена.
Муж промолчал.
– Да улыбнись ты, – сказала женщина.
– Ладно, – ответил муж.
– Ну развеселись, засмейся, скажи что-нибудь!
– Ладно, – буркнул он.
– Человек должен быть веселым, – продолжала женщина, – шутить, смеяться. Уныние, мой милый, в самом человеке. Человек сам себе терзает. Напридумывает разного и доводит себя до тоски.
– Ну сказал же я, ладно, – пробормотал муж.
– Что ладно-то?
– Ладно – значит ладно. Сказано же тебе, – ответил мужчина, увидев, что дочка его появилась из-за спины небритого.
Деревянный лебедь, на котором сидела девочка, был соединен с центром карусели железным прутом. Девочка появилась, пронеслась мимо и, отдаляясь, уже спиной к ним, обернулась в их сторону. Взлетели вверх косички, она послала воздушный поцелуй, снова скрылась за небритым хмурым дядькой и снова появилась, хохоча и размахивая руками. Муж увидел, что мальчик в лохмотьях сорвался с места, догнал девочку, пригрозил ей, схватил на бегу за руки и притянул к шее лебедя, а затем и наездница, и мальчик в лохмотьях, бежавший рядом, исчезли за будкой небритого и вскоре появились опять. Плывшая в золотой пыли девочка держалась обеими руками за шею лебедя, узкий луч солнца зажег каштановые завитки ее волос, однако лицо, глаза, губы уже не сияли, как раньше, весельем.
Муж поднялся на ноги, колесо карусели проплыло мимо, и ребенок скрылся из виду.
– Ты что, сдурел?! – закричал мужчина на мальчишку в лохмотьях. – Зачем ребенка обижаешь?
Оборванный мальчик искоса взглянул на него и буркнул:
– Да она чуть не свалилась.
Колесо снова вынесло девочку, и мужчина бросился к дочери, увидев, что она, не дожидаясь остановки, вознамерилась слезть с лебедя и покинуть карусель.
Мужчина подхватил ребенка, и лебедь уплыл без своей наездницы. Остальные дети продолжали кататься под надзором хмурого небритого дядьки. Отец поцеловал дочь и произнес:
– Ну хватит, накаталась.



1