Просто ужас – на сегодня было запланировано целых четыре аутопсии. Следовало вскрыть и обработать тела найденных дома мертвыми пожилых супругов, подростка, прошлой ночью покончившего жизнь самоубийством, и человека, изуродованного до неузнаваемости в загоревшемся автомобиле. Я сказала, что буду работать со скелетом одна.
Облачившись в зеленые хирургические одежды, защитные пластиковые очки и латексные перчатки, я очистила и сфотографировала голову. Сегодня же утром должны были сделать ее рентген, потом прокипятить для удаления разложившейся плоти и мозговой ткани. Лишь после этого я могла заняться детальным исследованием черепных особенностей.
Я усердно изучила волосы, надеясь обнаружить в них какие нибудь волокна или другие трассеологические доказательства. Разъединяя влажные пряди, я невольно представляла себе, как жертва в последний раз в своей жизни расчесывается, гадала, что она испытывала в те минуты – удовольствие, разочарование, безразличие? Хорошо укладывались в тот день ее волосы или не очень? Без пяти минут мертвые волосы.
Прогнав из головы посторонние мысли, я положила в пакетик образец волос и отправила его биологам для микроскопического анализа. Вантуз и полиэтиленовые упаковки, в которых лежали голова и туловище, уже передали в лабораторию для проверки на наличие отпечатков пальцев, жидких выделений организма жертвы или убийцы либо каких нибудь других следов.
Три часа, потраченных нами вчера вечером на ползание по грязи, прочесывание травы и листьев и переворачивание камней и веток, не принесли никаких результатов. Мы работали до тех пор, пока не наступила темнота, но так ничего и не нашли. Ни одежды. Ни обуви. Ни драгоценностей. Ни личных вещей. Следственно оперативная группа намеревалась продолжить поиски и сегодня, но я сомневалась, что им удастся что нибудь обнаружить. Я уже настроилась на то, что ни этикетки или бирки производителей, ни застежки, ни пряжки, ни украшения, ни оружие, ни веревки, ни порезы либо входные отверстия пуль в одежде – ничто не поможет мне в работе. Я была уверена, что найденное тело привезли на место обнаружения уже обезображенным, абсолютно голым и лишенным всего, что связывало его с жизнью.
Я вновь повернулась к пакету с остатками ужасающих костей, собираясь предварительно осмотреть их. Туловище и конечности тоже должны были очистить для осуществления полного анализа.
Кстати, руки и ноги мы нашли почти сразу. Убийца аккуратно уложил их в отдельные пакеты и тоже выбросил подобно скопившемуся за неделю мусору.
Я загнала разгоревшуюся ярость в дальний угол души и заставила себя сосредоточиться.
Достав расчлененные части тела жертвы, я разложила их в анатомическом порядке на стальном столе для вскрытия посередине кабинета. Первым делом расположила в самом центре туловище грудной клеткой кверху. Оно сохранилось хуже всего остального, ведь в отличие от головы, лежавшей в плотно закрытом пакете, было доступно всем насекомым. Кости довольно прочно крепились друг к другу сухими, походившими на выделанную кожу мускулами и связками. Я только сейчас заметила, что в позвоночнике не хватает самых верхних позвонков, но понадеялась, что найду их прикрепленными к голове, которую уже унесли. Внутренние органы практически отсутствовали.
По бокам туловища я приложила руки, к нижней части – ноги. Солнечный свет на конечности, хранившиеся в плотно закрытом пакете, не попадал, поэтому они не иссушились, как ребра и позвоночник, и их покрывали разложившиеся мягкие ткани. Я старалась не обращать внимания на влажные бледно желтые дорожки, образовывавшиеся под каждой рукой и ногой жертвы, пока я осторожно переносила их из пакета на стол. Когда на труп попадает свет, из него начинают выползать личинки. Вот и сейчас личинки падали на стол, со стола на пол, прямо к моим ногам, медленным нескончаемым дождем. Блекло желтые корчащиеся зернышки. Я старалась не наступать на них. Никак не могу привыкнуть.
Я взяла планшет и принялась заполнять форму.
Имя: Inconnue. To есть – неизвестно.
Дата проведения аутопсии: 3 июня 1994 года.
Следователи: Люк Клодель, Мишель Шарбонно. Отдел убийств, полиция города Монреаль. Сокращенно КУМ.
Добавляя номер полицейского отчета, номер морга и номер "Лаборатуар де медисин легаль", или сокращенно ЛМЛ, я с уже привычным негодованием размышляла над пренебрежительной безразличностью существующей системы. Когда человек погибает насильственной смертью, он лишается всего личного. У него отнимают не только жизнь, но и достоинство. Тело обрабатывают, обследуют, фотографируют и на каждом этапе обозначают новым набором цифр. Жертва становится уликой, экспонатом для полицейских, патологоанатомов, специалистов судебной медицины, судей и присяжных. Нумерация. Фотоснимки. Образцы. Бирка на пальце ноги. Я – активный участник этой системы и не могу смириться с ее безличностью. Она наводит на мысли о лишении человека чего то самого сокровенного. Я по крайней мере давала бы жертвам имена. И тогда к списку страданий, которые умерший уже перенес, не добавлялось бы еще и обезличивание смертью.
Описание скелета я вопреки своим привычкам оставила на потом. В данный момент детективам требовались лишь данные о половой принадлежности, возрасте и расе.
Определить расу жертвы не составляло труда. Ее волосы были рыжими, кожа, судя по всему, светлой, хотя гниение порой вытворяет с трупами невероятные вещи. Для подтверждения своих предположений – о том, что останки принадлежали белому человеку, – мне следовало тщательнее изучить скелет после очистки.
Черты лица жертвы отличались сравнительным изяществом, строение тела – хрупкостью, из чего я сделала вывод, что работаю со скелетом женщины. Длинные волосы ни о чем не говорят.
Я внимательнее рассмотрела таз. Углубление с внешней стороны подвздошной кости широкое и неглубокое. Взглянула на лобковую кость, на место соединения правой и левой частей таза. Кривая, образованная их нижними краями, представляла собой широкую дугу. Спереди каждую половину лобковой кости покрывали небольшие бугорки, формирующие в нижних углах треугольники. Типичная особенность женского скелета. Позднее для достоверности мне следовало произвести точные измерения и компьютерный анализ, но я практически не сомневалась, что имею дело с останками женщины.
Я как раз клала на лобковую кость влажную тряпку, когда телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. Я и не сознавала, что работаю в полной тишине. Или что чрезмерно напряжена. Старательно обходя личинки, я прошла к письменному столу и подняла трубку.
– Доктор Бреннан, – проговорила я, поднимая очки на лоб и опускаясь на стул.
На краю столешницы лежала личинка. Концом шариковой ручки я скинула ее на пол.
– Клодель, – послышалось из телефонной трубки.
Дело было поручено двум детективам КУМа: Клоделю и Шарбонно. Я глянула на настенные часы. Десять сорок. Я и не думала, что прошло столько времени. Клодель молчал – по видимому, считал, что для меня уже в одном его имени содержится достаточно информации.
– В данный момент я работаю как раз над ней, – сказала я. Послышался какой то металлический скрежещущий звук. – Я...
– Elle? – перебил меня он. "Elle" – это она.
– Да.
Я пронаблюдала, как одна из личинок на полу сократилась в размерах, сделавшись по форме похожей на полумесяц, перевернулась на другой бок, выпрямилась и вновь сократилась. Отличный маневр.
– Белая?
– Да.
– Возраст?
– Примерные данные я предоставлю вам в течение часа. Мне представилось, как Клодель смотрит на часы.
– Хорошо. После ленча буду у вас.
Раздался щелчок. Он ни о чем меня не спросил, просто поставил перед фактом.
Вернувшись к даме на столе для вскрытия, я взяла планшет и перешла к следующей странице отчета.
Возраст. Погибшая была взрослой. При осмотре рта я обнаружила полный комплект коренных зубов.
Я оглядела верхние части рук. Концевые отделы обеих плечевых костей полностью сформировавшиеся, как у взрослого человека. Правую и левую кисти преступник аккуратно отрезал выше запястий. Их я планировала обследовать позднее. Обе бедренные кости тоже выглядели окончательно оформившимися.
Отсутствие на руках кистей очень мне не нравилось. То, что я испытывала, глядя на срезы на запястьях, выходило за рамки обычной реакции на извращение. Я чувствовала что то еще – едва уловимое, не совсем понятное. Осмотрев вторую ногу и вернув ее на стол, я ощутила вдруг, что на меня находит тот же страх, какой овладел мной вчера в лесу. Я прогнала его и велела себе сосредоточиться на поставленной задаче. На возрасте. Мне предстояло определить, сколько жертве было лет. Если возраст точно установлен, тогда несложно узнать имя. А это самое главное.
Я взяла скальпель и удалила плоть с коленных и локтевых суставов – она отошла с легкостью. Длинные трубчатые кости соответствуют остальным – полностью развиты. Предстояло проверить это посредством рентгена, но я и так знала: рост костей завершен. В суставах никаких артрических изменений. Жертва была взрослой, но довольно молодой. Это подтверждали и здоровые зубы – я осмотрела их еще вчера.
Мне хотелось, чтобы сомнений оставалось как можно меньше. Что то подсказывало, что и Клодель рассчитывает на большую достоверность.
Я взглянула на ключицы, там где они крепятся к грудине у основания шеи. Несмотря на то что правая была от грудины отделена, поверхность присоединения покрывал плотный узел высохших связок и хряща. Я взяла ножницы, отрезала максимальное количество похожей на выделанную кожу ткани, обернула кость другим влажным лоскутом и вновь переключила внимание на таз.
Сняв мокрую тряпку с лобковой кости, я принялась осторожно пилить скальпелем хрящ, соединявший ее половины спереди. Влага размягчила его, упростив мне работу, но тем не менее дело продвигалось медленно и довольно нудно. Одно неверное движение – и повредишь внутренние поверхности. Когда половины лобковой кости наконец разъединились, я разрезала несколько нитей сухих мускулов, скреплявших позвоночник и таз, отнесла таз к раковине, наполненной водой, и погрузила его в воду нижней частью.
Потом вернулась к телу, сняла тряпку с ключицы, отрезала от нее максимальное количество ткани, наполнила водой пластмассовый контейнер для анализов, поставила его на грудную клетку и опустила грудинный конец ключицы в воду.
Настенные часы показывали двенадцать двадцать пять. Отойдя от стола, я сняла перчатки и расправила плечи. Не спеша. Казалось, на моей спине только что тренировались участники турниров лиги "Поп Уорнер". Я уперла руки в бедра и повращала туловищем. Боль не то чтобы ослабла, но как будто перестала доставлять дискомфорт. В последнее время у меня часто ноет спина, и три часа, проведенные сегодня над столом для вскрытия, естественно, не прошли для нее бесследно. Я не хотела верить – или признавать! – что старею. А недавно обнаружившуюся потребность в очках и, по видимому, необратимое увеличение веса от пятидесяти трех до пятидесяти шести килограммов я не рассматривала как результат старения. О старении я ничего не желала знать.
Обернувшись, я увидела Даниеля – одного из специалистов по аутопсии. Он наблюдал за мной из наружного офиса. Верхнюю губу Даниеля вдруг свело судорогой, глаза на мгновение закрылись. Напоминая птицу перевозчика, ожидающую волны, он рывком переместил тяжесть тела на одну ногу, а вторую поджал под себя.
– Когда я тебе понадоблюсь, чтобы сделать рентген, Темпе?
Очки съехали на самый кончик носа, и вместо того чтобы смотреть сквозь стекла, он смотрел поверх них.
– Освобожусь к трем, – ответила я, бросая перчатки в ящик для отходов.
Ужасно хотелось есть. Мой утренний кофе, давно остывший, так и стоял на конторке. Я напрочь о нем забыла.
– О'кей.
Даниель резким движением скакнул назад, развернулся и зашагал прочь по коридору.
Я сняла очки, положила их на письменный стол, прошла к боковой конторке, достала большой лист белой бумаги из нижнего выдвижного ящика, развернула его и накрыла тело. Потом вымыла руки, вернулась в свой офис на шестом этаже, переоделась и вышла на улицу, намереваясь поесть. Чаще всего во время ленча я остаюсь в здании лаборатории, но сейчас мне был необходим солнечный свет.
* * *
Клодель был верен своему слову. Когда я вернулась в половине второго, он уже ждал меня в офисе, сидя на стуле и внимательно рассматривая воссозданный череп, стоящий на специальной подставке на моем рабочем столе. Когда я вошла, он повернул голову, однако ничего не сказал.
Я повесила пиджак на крючок на двери и прошла мимо него к своему креслу.
– Bonjour, мсье Клодель. Comment ca va?
Я улыбнулась, садясь за письменный стол.
– Bonjour, – ответил он.
До того как обстоят мои дела, ему, по видимому, не было никакого дела.
А у меня не было желания поддаваться его гипнозу. Я молча ждала.
На письменном столе перед Клоделем лежала папка. Опустив на нее руку, детектив уставился на меня. Его лицо, как то слишком резко переходящее от ушей к клювообразному носу, напоминало морду попугая. Рот, подбородок и кончик носа – все в форме буквы V – как будто указывали вниз. Когда Клодель улыбался, что случалось не часто, V его рта заострялось, потому что губы при этом поджимались.
Раньше я никогда не работала с Клоделем, но многое о нем слышала. Он полагал, что обладает исключительным умом.
Клодель вздохнул, очевидно, желая дать понять, что чересчур терпелив со мной.
– Я узнал несколько имен. Все эти дамы пропали в течение последних шести месяцев, – сказал он.
О приблизительном сроке убийства мы уже говорили. Работа, проделанная утром, лишь подтвердила мое мнение на сей счет. Я была уверена, что жертву убили менее трех месяцев назад, то есть в марте или даже позднее. Зимы в Квебеке холодны и безжалостны по отношению к живым, но мертвых щадят. Промерзшее тело не гниет, и его не пожирают насекомые. Если бы труп бросили в лесу Гран Семинер поздней осенью, перед самым приходом зимы, я обнаружила бы в нем следы вторжения насекомых, тут же уничтоженных морозом. Прошедшая весна обиловала теплом, и избыток личинок в теле, а также степень его разложения вполне соответствовали сроку в два с половиной – три месяца. Мою версию о наступлении смерти в конце зимы или начале весны подтверждали и наличие сочленений, и отсутствие внутренностей и мозговой ткани.
Я откинулась на спинку кресла и выжидающе посмотрела на Клоделя, демонстрируя, что тоже умею быть настойчивой. Он открыл папку и принялся перебирать содержимое. Я молча наблюдала.
Выбрав одну из заполненных форм, Клодель прочел:
– Мириам Уайдер. – Последовала пауза, во время которой он пробежал глазами написанное. – Пропала четвертого апреля в 1994 году. – Еще одна пауза. – Женщина. Белая. – Опять пауза, довольно длинная. – Дата рождения: шестое сентября сорок восьмого года.
Мы оба мысленно занялись расчетами. Выходило, что пропавшей сорок пять лет.
– Не исключено, – сказала я.
Клодель положил первую форму на стол и перешел ко второй.
– Соланж Леже. Об исчезновении сообщил супруг. – Он замолчал, пытаясь разобрать дату. – Второе мая, 1994 й. Женщина. Белая. Родилась семнадцатого августа в двадцать восьмом году.
– Нет. – Я покачала головой. – Слишком старая.
Клодель переместил форму на дно папки и взял следующую.
– Изабелла Ганьон. В последний раз ее видели первого апреля нынешнего года. Женщина. Белая. Дата рождения: пятнадцатое января семьдесят первого года.
– Двадцать три. Да, – кивнула я, – возможно.
Клодель положил форму на стол и продолжил:
– Сюзанн Сен Пьер. Женщина. Пропала девятого марта девяносто четвертого года. – Он замолчал и одними губами прочел то, что следовало дальше. – Не вернулась из школы. – Он выдержал паузу, высчитывая возраст пропавшей. – Шестнадцать лет. Боже правый!
Я покачала головой:
– Слишком молода, еще почти ребенок. Не подходит.
Детектив нахмурил брови и достал последнюю форму.
– Эвелин Фонтэн. Женщина. Тридцать шесть лет. В последний раз ее видели в Септ Иле двадцать восьмого марта. А, да. Она из племени инну.
– Маловероятно, – ответила я. – Вряд ли тело принадлежало индианке.
– Значит, остаются только эти, – сказал Клодель, кивая на две формы на столе – с данными о сорокапятилетней Мириам Уайдер и двадцатитрехлетней Изабелле Ганьон.
Возможно, тело одной из них лежало сейчас внизу в четвертом кабинете. Клодель посмотрел на меня. Внутренние концы его бровей поднялись вверх, образуя еще одно V, только перевернутое.
1 2 3 4 5 6 7 8
Облачившись в зеленые хирургические одежды, защитные пластиковые очки и латексные перчатки, я очистила и сфотографировала голову. Сегодня же утром должны были сделать ее рентген, потом прокипятить для удаления разложившейся плоти и мозговой ткани. Лишь после этого я могла заняться детальным исследованием черепных особенностей.
Я усердно изучила волосы, надеясь обнаружить в них какие нибудь волокна или другие трассеологические доказательства. Разъединяя влажные пряди, я невольно представляла себе, как жертва в последний раз в своей жизни расчесывается, гадала, что она испытывала в те минуты – удовольствие, разочарование, безразличие? Хорошо укладывались в тот день ее волосы или не очень? Без пяти минут мертвые волосы.
Прогнав из головы посторонние мысли, я положила в пакетик образец волос и отправила его биологам для микроскопического анализа. Вантуз и полиэтиленовые упаковки, в которых лежали голова и туловище, уже передали в лабораторию для проверки на наличие отпечатков пальцев, жидких выделений организма жертвы или убийцы либо каких нибудь других следов.
Три часа, потраченных нами вчера вечером на ползание по грязи, прочесывание травы и листьев и переворачивание камней и веток, не принесли никаких результатов. Мы работали до тех пор, пока не наступила темнота, но так ничего и не нашли. Ни одежды. Ни обуви. Ни драгоценностей. Ни личных вещей. Следственно оперативная группа намеревалась продолжить поиски и сегодня, но я сомневалась, что им удастся что нибудь обнаружить. Я уже настроилась на то, что ни этикетки или бирки производителей, ни застежки, ни пряжки, ни украшения, ни оружие, ни веревки, ни порезы либо входные отверстия пуль в одежде – ничто не поможет мне в работе. Я была уверена, что найденное тело привезли на место обнаружения уже обезображенным, абсолютно голым и лишенным всего, что связывало его с жизнью.
Я вновь повернулась к пакету с остатками ужасающих костей, собираясь предварительно осмотреть их. Туловище и конечности тоже должны были очистить для осуществления полного анализа.
Кстати, руки и ноги мы нашли почти сразу. Убийца аккуратно уложил их в отдельные пакеты и тоже выбросил подобно скопившемуся за неделю мусору.
Я загнала разгоревшуюся ярость в дальний угол души и заставила себя сосредоточиться.
Достав расчлененные части тела жертвы, я разложила их в анатомическом порядке на стальном столе для вскрытия посередине кабинета. Первым делом расположила в самом центре туловище грудной клеткой кверху. Оно сохранилось хуже всего остального, ведь в отличие от головы, лежавшей в плотно закрытом пакете, было доступно всем насекомым. Кости довольно прочно крепились друг к другу сухими, походившими на выделанную кожу мускулами и связками. Я только сейчас заметила, что в позвоночнике не хватает самых верхних позвонков, но понадеялась, что найду их прикрепленными к голове, которую уже унесли. Внутренние органы практически отсутствовали.
По бокам туловища я приложила руки, к нижней части – ноги. Солнечный свет на конечности, хранившиеся в плотно закрытом пакете, не попадал, поэтому они не иссушились, как ребра и позвоночник, и их покрывали разложившиеся мягкие ткани. Я старалась не обращать внимания на влажные бледно желтые дорожки, образовывавшиеся под каждой рукой и ногой жертвы, пока я осторожно переносила их из пакета на стол. Когда на труп попадает свет, из него начинают выползать личинки. Вот и сейчас личинки падали на стол, со стола на пол, прямо к моим ногам, медленным нескончаемым дождем. Блекло желтые корчащиеся зернышки. Я старалась не наступать на них. Никак не могу привыкнуть.
Я взяла планшет и принялась заполнять форму.
Имя: Inconnue. To есть – неизвестно.
Дата проведения аутопсии: 3 июня 1994 года.
Следователи: Люк Клодель, Мишель Шарбонно. Отдел убийств, полиция города Монреаль. Сокращенно КУМ.
Добавляя номер полицейского отчета, номер морга и номер "Лаборатуар де медисин легаль", или сокращенно ЛМЛ, я с уже привычным негодованием размышляла над пренебрежительной безразличностью существующей системы. Когда человек погибает насильственной смертью, он лишается всего личного. У него отнимают не только жизнь, но и достоинство. Тело обрабатывают, обследуют, фотографируют и на каждом этапе обозначают новым набором цифр. Жертва становится уликой, экспонатом для полицейских, патологоанатомов, специалистов судебной медицины, судей и присяжных. Нумерация. Фотоснимки. Образцы. Бирка на пальце ноги. Я – активный участник этой системы и не могу смириться с ее безличностью. Она наводит на мысли о лишении человека чего то самого сокровенного. Я по крайней мере давала бы жертвам имена. И тогда к списку страданий, которые умерший уже перенес, не добавлялось бы еще и обезличивание смертью.
Описание скелета я вопреки своим привычкам оставила на потом. В данный момент детективам требовались лишь данные о половой принадлежности, возрасте и расе.
Определить расу жертвы не составляло труда. Ее волосы были рыжими, кожа, судя по всему, светлой, хотя гниение порой вытворяет с трупами невероятные вещи. Для подтверждения своих предположений – о том, что останки принадлежали белому человеку, – мне следовало тщательнее изучить скелет после очистки.
Черты лица жертвы отличались сравнительным изяществом, строение тела – хрупкостью, из чего я сделала вывод, что работаю со скелетом женщины. Длинные волосы ни о чем не говорят.
Я внимательнее рассмотрела таз. Углубление с внешней стороны подвздошной кости широкое и неглубокое. Взглянула на лобковую кость, на место соединения правой и левой частей таза. Кривая, образованная их нижними краями, представляла собой широкую дугу. Спереди каждую половину лобковой кости покрывали небольшие бугорки, формирующие в нижних углах треугольники. Типичная особенность женского скелета. Позднее для достоверности мне следовало произвести точные измерения и компьютерный анализ, но я практически не сомневалась, что имею дело с останками женщины.
Я как раз клала на лобковую кость влажную тряпку, когда телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. Я и не сознавала, что работаю в полной тишине. Или что чрезмерно напряжена. Старательно обходя личинки, я прошла к письменному столу и подняла трубку.
– Доктор Бреннан, – проговорила я, поднимая очки на лоб и опускаясь на стул.
На краю столешницы лежала личинка. Концом шариковой ручки я скинула ее на пол.
– Клодель, – послышалось из телефонной трубки.
Дело было поручено двум детективам КУМа: Клоделю и Шарбонно. Я глянула на настенные часы. Десять сорок. Я и не думала, что прошло столько времени. Клодель молчал – по видимому, считал, что для меня уже в одном его имени содержится достаточно информации.
– В данный момент я работаю как раз над ней, – сказала я. Послышался какой то металлический скрежещущий звук. – Я...
– Elle? – перебил меня он. "Elle" – это она.
– Да.
Я пронаблюдала, как одна из личинок на полу сократилась в размерах, сделавшись по форме похожей на полумесяц, перевернулась на другой бок, выпрямилась и вновь сократилась. Отличный маневр.
– Белая?
– Да.
– Возраст?
– Примерные данные я предоставлю вам в течение часа. Мне представилось, как Клодель смотрит на часы.
– Хорошо. После ленча буду у вас.
Раздался щелчок. Он ни о чем меня не спросил, просто поставил перед фактом.
Вернувшись к даме на столе для вскрытия, я взяла планшет и перешла к следующей странице отчета.
Возраст. Погибшая была взрослой. При осмотре рта я обнаружила полный комплект коренных зубов.
Я оглядела верхние части рук. Концевые отделы обеих плечевых костей полностью сформировавшиеся, как у взрослого человека. Правую и левую кисти преступник аккуратно отрезал выше запястий. Их я планировала обследовать позднее. Обе бедренные кости тоже выглядели окончательно оформившимися.
Отсутствие на руках кистей очень мне не нравилось. То, что я испытывала, глядя на срезы на запястьях, выходило за рамки обычной реакции на извращение. Я чувствовала что то еще – едва уловимое, не совсем понятное. Осмотрев вторую ногу и вернув ее на стол, я ощутила вдруг, что на меня находит тот же страх, какой овладел мной вчера в лесу. Я прогнала его и велела себе сосредоточиться на поставленной задаче. На возрасте. Мне предстояло определить, сколько жертве было лет. Если возраст точно установлен, тогда несложно узнать имя. А это самое главное.
Я взяла скальпель и удалила плоть с коленных и локтевых суставов – она отошла с легкостью. Длинные трубчатые кости соответствуют остальным – полностью развиты. Предстояло проверить это посредством рентгена, но я и так знала: рост костей завершен. В суставах никаких артрических изменений. Жертва была взрослой, но довольно молодой. Это подтверждали и здоровые зубы – я осмотрела их еще вчера.
Мне хотелось, чтобы сомнений оставалось как можно меньше. Что то подсказывало, что и Клодель рассчитывает на большую достоверность.
Я взглянула на ключицы, там где они крепятся к грудине у основания шеи. Несмотря на то что правая была от грудины отделена, поверхность присоединения покрывал плотный узел высохших связок и хряща. Я взяла ножницы, отрезала максимальное количество похожей на выделанную кожу ткани, обернула кость другим влажным лоскутом и вновь переключила внимание на таз.
Сняв мокрую тряпку с лобковой кости, я принялась осторожно пилить скальпелем хрящ, соединявший ее половины спереди. Влага размягчила его, упростив мне работу, но тем не менее дело продвигалось медленно и довольно нудно. Одно неверное движение – и повредишь внутренние поверхности. Когда половины лобковой кости наконец разъединились, я разрезала несколько нитей сухих мускулов, скреплявших позвоночник и таз, отнесла таз к раковине, наполненной водой, и погрузила его в воду нижней частью.
Потом вернулась к телу, сняла тряпку с ключицы, отрезала от нее максимальное количество ткани, наполнила водой пластмассовый контейнер для анализов, поставила его на грудную клетку и опустила грудинный конец ключицы в воду.
Настенные часы показывали двенадцать двадцать пять. Отойдя от стола, я сняла перчатки и расправила плечи. Не спеша. Казалось, на моей спине только что тренировались участники турниров лиги "Поп Уорнер". Я уперла руки в бедра и повращала туловищем. Боль не то чтобы ослабла, но как будто перестала доставлять дискомфорт. В последнее время у меня часто ноет спина, и три часа, проведенные сегодня над столом для вскрытия, естественно, не прошли для нее бесследно. Я не хотела верить – или признавать! – что старею. А недавно обнаружившуюся потребность в очках и, по видимому, необратимое увеличение веса от пятидесяти трех до пятидесяти шести килограммов я не рассматривала как результат старения. О старении я ничего не желала знать.
Обернувшись, я увидела Даниеля – одного из специалистов по аутопсии. Он наблюдал за мной из наружного офиса. Верхнюю губу Даниеля вдруг свело судорогой, глаза на мгновение закрылись. Напоминая птицу перевозчика, ожидающую волны, он рывком переместил тяжесть тела на одну ногу, а вторую поджал под себя.
– Когда я тебе понадоблюсь, чтобы сделать рентген, Темпе?
Очки съехали на самый кончик носа, и вместо того чтобы смотреть сквозь стекла, он смотрел поверх них.
– Освобожусь к трем, – ответила я, бросая перчатки в ящик для отходов.
Ужасно хотелось есть. Мой утренний кофе, давно остывший, так и стоял на конторке. Я напрочь о нем забыла.
– О'кей.
Даниель резким движением скакнул назад, развернулся и зашагал прочь по коридору.
Я сняла очки, положила их на письменный стол, прошла к боковой конторке, достала большой лист белой бумаги из нижнего выдвижного ящика, развернула его и накрыла тело. Потом вымыла руки, вернулась в свой офис на шестом этаже, переоделась и вышла на улицу, намереваясь поесть. Чаще всего во время ленча я остаюсь в здании лаборатории, но сейчас мне был необходим солнечный свет.
* * *
Клодель был верен своему слову. Когда я вернулась в половине второго, он уже ждал меня в офисе, сидя на стуле и внимательно рассматривая воссозданный череп, стоящий на специальной подставке на моем рабочем столе. Когда я вошла, он повернул голову, однако ничего не сказал.
Я повесила пиджак на крючок на двери и прошла мимо него к своему креслу.
– Bonjour, мсье Клодель. Comment ca va?
Я улыбнулась, садясь за письменный стол.
– Bonjour, – ответил он.
До того как обстоят мои дела, ему, по видимому, не было никакого дела.
А у меня не было желания поддаваться его гипнозу. Я молча ждала.
На письменном столе перед Клоделем лежала папка. Опустив на нее руку, детектив уставился на меня. Его лицо, как то слишком резко переходящее от ушей к клювообразному носу, напоминало морду попугая. Рот, подбородок и кончик носа – все в форме буквы V – как будто указывали вниз. Когда Клодель улыбался, что случалось не часто, V его рта заострялось, потому что губы при этом поджимались.
Раньше я никогда не работала с Клоделем, но многое о нем слышала. Он полагал, что обладает исключительным умом.
Клодель вздохнул, очевидно, желая дать понять, что чересчур терпелив со мной.
– Я узнал несколько имен. Все эти дамы пропали в течение последних шести месяцев, – сказал он.
О приблизительном сроке убийства мы уже говорили. Работа, проделанная утром, лишь подтвердила мое мнение на сей счет. Я была уверена, что жертву убили менее трех месяцев назад, то есть в марте или даже позднее. Зимы в Квебеке холодны и безжалостны по отношению к живым, но мертвых щадят. Промерзшее тело не гниет, и его не пожирают насекомые. Если бы труп бросили в лесу Гран Семинер поздней осенью, перед самым приходом зимы, я обнаружила бы в нем следы вторжения насекомых, тут же уничтоженных морозом. Прошедшая весна обиловала теплом, и избыток личинок в теле, а также степень его разложения вполне соответствовали сроку в два с половиной – три месяца. Мою версию о наступлении смерти в конце зимы или начале весны подтверждали и наличие сочленений, и отсутствие внутренностей и мозговой ткани.
Я откинулась на спинку кресла и выжидающе посмотрела на Клоделя, демонстрируя, что тоже умею быть настойчивой. Он открыл папку и принялся перебирать содержимое. Я молча наблюдала.
Выбрав одну из заполненных форм, Клодель прочел:
– Мириам Уайдер. – Последовала пауза, во время которой он пробежал глазами написанное. – Пропала четвертого апреля в 1994 году. – Еще одна пауза. – Женщина. Белая. – Опять пауза, довольно длинная. – Дата рождения: шестое сентября сорок восьмого года.
Мы оба мысленно занялись расчетами. Выходило, что пропавшей сорок пять лет.
– Не исключено, – сказала я.
Клодель положил первую форму на стол и перешел ко второй.
– Соланж Леже. Об исчезновении сообщил супруг. – Он замолчал, пытаясь разобрать дату. – Второе мая, 1994 й. Женщина. Белая. Родилась семнадцатого августа в двадцать восьмом году.
– Нет. – Я покачала головой. – Слишком старая.
Клодель переместил форму на дно папки и взял следующую.
– Изабелла Ганьон. В последний раз ее видели первого апреля нынешнего года. Женщина. Белая. Дата рождения: пятнадцатое января семьдесят первого года.
– Двадцать три. Да, – кивнула я, – возможно.
Клодель положил форму на стол и продолжил:
– Сюзанн Сен Пьер. Женщина. Пропала девятого марта девяносто четвертого года. – Он замолчал и одними губами прочел то, что следовало дальше. – Не вернулась из школы. – Он выдержал паузу, высчитывая возраст пропавшей. – Шестнадцать лет. Боже правый!
Я покачала головой:
– Слишком молода, еще почти ребенок. Не подходит.
Детектив нахмурил брови и достал последнюю форму.
– Эвелин Фонтэн. Женщина. Тридцать шесть лет. В последний раз ее видели в Септ Иле двадцать восьмого марта. А, да. Она из племени инну.
– Маловероятно, – ответила я. – Вряд ли тело принадлежало индианке.
– Значит, остаются только эти, – сказал Клодель, кивая на две формы на столе – с данными о сорокапятилетней Мириам Уайдер и двадцатитрехлетней Изабелле Ганьон.
Возможно, тело одной из них лежало сейчас внизу в четвертом кабинете. Клодель посмотрел на меня. Внутренние концы его бровей поднялись вверх, образуя еще одно V, только перевернутое.
1 2 3 4 5 6 7 8