Хамид – местный головорез, командир небольшого НВФ< НВФ – незаконное вооруженное формирование. > стволов в двадцать. Гуляет по горам, пакостит помаленьку, в своем районе, по славному местному обычаю, считается народным героем и первым кандидатом в шахиды< Шахид – герой, павший смертью храбрых в священной войне с неверными (ислам.). >. Тип еще тот – умный, бесстрашный, беспощадный к врагам рейха и все такое прочее. Головорез – это не метафора, он головы врагам самолично резал.
Еще местный авторитет сообщил: Хамид поставил условие. На переговоры должны прийти не более двух человек, и без оружия. В противном случае он лично отрежет Попову башку…
Вот такая нехорошая история. А особенно досадным данное обстоятельство выглядело ввиду того, что через три дня весь состав комендатуры собирался домой – ждали плановую замену. Представляете – подфартило под смену!
Комендант размышлял недолго: вызвал Бо, сказал ему, чтобы взял с собой лейтенанта своего рукопашного и ехал, куда скажет авторитет, – общаться с Хамидом. Оружия с собой не брать – ни в коем случае! А то получим голову Попова…
Рукопашный лейтенант – это ваш покорный слуга. Я первенство комендатуры по рукопашке взял (Бо не участвовал – он понарошку никогда не дерется, боится людей покалечить);
Бо распоряжение коменданта выполнил – но по-своему, с учетом местной специфики. А специфика такова, что командир мой неоднократно испытал коварство местных товарищей на собственной шкуре, ни на грош им не верил и к самоубийству склонен не был.
Поэтому мы с ним, разумеется, отправились без оружия. Но прихватили с собой взвод до зубов вооруженных бойцов на двух бэтрах< Бэтр – БТР (жарг.). > с полным боекомплектом. Ехать-то нам на чем-то надо?! А то, что бойцы, – так это их дело, может, они просто гуляют себе, воздухом дышат!
Авторитет указал нам место: два километра от села, на верхней дороге. Сразу за селом начинается гора, вдоль которой, постепенно поднимаясь вверх, к перевалу, струится тонкой змейкой серпантин старого шоссе. Вот это и есть верхняя дорога.
Добравшись до указанного места, мы обнаружили впереди “Ниву” с тонированными стеклами и остановились метрах в трехстах от нее – какой-то вахлак на миг выскочил из машины и грозно крикнул, что дальше ехать нельзя. А то – хана.
Крикнув, вахлак тотчас же спрятался обратно и более ничего не сказал. Но нам было ясно, кому – хана, и потому Судьбу испытывать не стали. Бо коротко отдал распоряжения: наводчик головного бэтра и два снайпера взяли на прицел “Ниву”, а мы слезли с брони и потихоньку потопали к вражьей тачке.
– Хорошо встали, – похвалил Бо Хамида. – Если не сговоримся – пи…дец Попу.
– Точно, – согласился я, оценив диспозицию.
Да, встали нормально: справа – отвесная стена, слева – пропасть. Шоссе узкое – метра четыре, левые колеса “Нивы” стоят на самой бровке, в шаге от края пропасти. Стекла тонированные, в кого стрелять, снайперам не видно. В общем, обойти, объехать, подкрасться поближе и адресно, взять ворогов на прицел – никак не выходит.
– Мы, вообще, договариваться идем, – продолжал Бо, беспечно глазея по сторонам. – Но случиться может всякое… Ты вот что – будь готов.
– Всегда готов, – по-пионерски ответил я, но на всякий случай уточнил: – А к чему быть готовым?
– Ко всему, – буркнул Бо. – Слушай меня внимательно. Если скажу – жопа чешется, значит, будем работать.
– Как это тонко! – съерничал я. – Жопа – это да. Это очень актуально.
– Не умничай, Профессор, – одернул меня Бо. – Если про жопу услышал – все бросай, смотри на меня очень внимательно. И команды слушай в оба уха – повторять некогда будет. Понял?
– Понял, – подтвердил л. – Я не подведу…
В “Ниве” было пять человек. Когда мы приблизились, супостаты предложили взглянуть, как они ловко обставились: приспустили стекло на правой двери, чтобы можно было просунуть голову – нате, любуйтесь.
Мы посмотрели: Бо просунул голову в образовавшийся проем, я расплющил нос, прижавшись лицом к заднему боковому стеклу.
В общем-то ничего там сногсшибательно хитрого не было – один из обычных горских вариантов переговоров об обмене заложника.
Двое сидели спереди – с автоматами. Трое – сзади. Спутанный километром репшнура Попов, в натянутой до горла шерстяной шапке, – . посреди, два бородача – по бокам. В кармашках чехлов передних сидений вольно болтались шесть гранат “Ф-1” с разогнутыми усами предохранительной чеки. В колечки был продет тонкий стальной трос, конец которого намотал себе на руку тип, представившийся Хамидом, – он сидел сзади, слева от Попова.
Как видите, схема незатейливая, но безотказная. Если вдруг что – за трос дернул, и привет! Разлет осколков – двести метров. Время горения замедлителя запала – не более четырех секунд. Не убежишь, не спрячешься. Если ты наделен великолепной реакцией и не отягощен экипировкой – то есть не потратишь пару секунд на обычную в таких случаях суету, – можно успеть отскочить на десяток метров и залечь. Есть шанс получить тяжкие увечья (помимо осколков в тебя полетят фрагменты машины), но остаться в живых. А спутанный по рукам и ногам заложник, зажатый на заднем сиденье, однозначно превратится в фарш – мне такое доводилось наблюдать.
– Ты как, Поп? – участливо спросил Бо.
– Бьют, – прорвался из-под шапки осипший голос Попова.
– Все – морда назады забрал, – недовольно буркнул Хамид, красноречиво натянув трос. – Забрал и слушал, как я сказал!
Бо вынул голову и смиренно сложил руки на животе – слушать приготовился.
Слушать долго не пришлось: требование было конкретным и кратким. Если комендант хочет получить обратно Попова – пусть до исхода завтрашнего дня вернет все оружие, принадлежащее Хамиду. Если нет – мы получим майорскую голову.
Я знал, о каком оружии идет речь. Накануне мы выпасли богатый схрон с вооружением и экипировкой, которых отряду Хамида хватило бы, чтобы страдать ратными забавами минимум квартал. Все это хранилось в комендатуре – со сменой должна была подскочить комиссия для •пересчета и ликвидации.
Бо досадливо прищурился в небо и принялся размышлять. Нет, глупого Попа ему жаль не было – сам попался. Само предложение его здорово напрягало. Это же сколько лишней работы! Готовить спецоперацию, “выводить”, предполагаемые места обмена, участвовать в обмене, а потом, непосредственно после обмена, ломиться по горам за Хамидом… А тут – вот они, оба, и Хамид и заложник.
– Дался вам этот обмен, – недружелюбно буркнул Бои вульгарно почесал задницу. – Че-то жопа чешется. Видать, к дождю…
Вахлаки на передних сиденьях гыгыкнули – шутка юмора понравилась.
Я обмер. Что он собирается делать? Расстреляй меня на месте – совершенно не представляю, что можно сделать в такой ситуации!
– Ти нэ понал?! – угрозливо воскликнул Хамид. – Я сказал! Шьто ищо хочиш?
– Понял, понял – пошли мы. – Бо шагнул влево, оттесняя меня, и флегматично распорядился: – Переднее крыло.
– Не по… – только и успел я разинуть рот.
Трах! Мощным тараном мотнувшись вперед, Бо сжатыми кулачищами прошиб стекло со стороны заднего сиденья и до половины нырнул в салон.
– Вах! – охнул кто-то в салоне.
В следующее мгновение Бо моторно рванулся назад, выдрав из окна Попа, как легкую тряпичную куклу, “Плюх!” – Спеленатый Поп рухнул на асфальт.
– Ар-ррр!!! – дурным голосом взвыл Хамид.”Ч-чек!” – в салоне одновременно щелкнули шесть детонаторов.
– Ой бля!!! – панически завопил кто-то у меня в башке. – Писец!!!
– Переднее крыло, – невозмутимо повторил Бо, нагибаясь и подхватывая “Ниву” за нижнюю кузовную грань.
Я вцепился в крыло и набрал в грудь побольше воздуха.
– Рр-ррр!!! – Взревев не хуже Хамида, мы напряглись в чудовищном усилии и опрокинули “Ниву” в пропасть.
– Ложись, – хрипло просипел Бо, плюхаясь на дорогу. Я рухнул рядом с Попом и зачем-то прикрыл голову руками – как учили.
“Ба-бах!” – мощно рвануло где-то внизу.
– Тормоз, – констатировал Бо, поднимаясь с асфальта и озабоченно щупая натруженную спину. – Долго соображаешь…
…Видите, дорогие мои: вот такие мы славные парни – в прошлом военные до невозможности и все из себя потенциально крутые, готовые в любой момент порадовать вас ратными подвигами.
Один лишь у нас маленький недостаток. Малюсенький такой, при иных обстоятельствах и внимания обращать на него не стоило бы…
Связаны мы по рукам и ногам. Пленены какими-то стремными монахами, внешне совершенно безобидными.
И тащат нас черт-те куда и зачем, не спрашивая на то у нас соизволения…

* * *

…Человек лежал на старой бараньей шкуре, просунув голову сквозь плохо пришитый полог юрты и уткнувшись лицом в землю.
Сырой весенний ветер, мимоходом кусая обильно вспотевший бритый затылок, игриво трепал измочаленный низ полога, обещая собраться с вилами и совсем ободрать ненужную хозяину старую тряпку. Если ты с утра наполнил живот арзой< Арза – хмельной напиток из молока. > и, невзирая на мартовскую непогодь, ковыряешь носом землю, тебе не нужен не только полог, но и сама юрта!
В общем-то ничего особенного в том, что человек валялся в таком вот непотребном виде, не было: похода нет, соседи притихли, за табунами и отарами приглядывать есть кому… А то, что носом в землю, так ведь, как говорится, хозяин – барин!
Несуразица состояла в том, что человека звали Дондук-Омбо и являлся он великим ханом калмыцким, выше которого, по табели о рангах Российской империи, стояло только лицо, облеченное императорским титулом.
В России и Европе хан имел репутацию умного и образованного человека, турки, крымские татары и непокорные народы Северного Кавказа знали его как удачливого полководца и мудрого военачальника, а каждый житель Дикой Степи при упоминании имени Дондук-Омбо торопливо склонял голову и подносил правую руку к сердцу…
Иными словами, не подобало человеку такого ранга валяться на пороге черной< Юрта из серого, дешевого войлока – обычное жилище простого в кочевника. Знать жила в юртах из белого высококачественного войлока или шатрах. > юрты, подобно последнему подпаску, который на празднике обожрался из жадности дармовой хозяйской арзой. Нехорошо это было, неправильно. И неправильность эту отчетливо чувствовали все, кто в этот момент удостоился чести соприсутствовать…
Стыдливо потупив взгляды, стояли могучие нукеры гвардейского полка, образующие вокруг юрты повелителя запретную зону радиусом в тридцать саженей, входить в которую имели право только баурши< Баурши – дворецкий, заведующий хозяйством. > и юртджи< Юртджи – адъютант, офицер по особым поручениям. >. Несколько поодаль мрачно выжидали знатные нойоны и родственники хана, третий день томившиеся в неведении в своих роскошных шатрах, разбитых на берегу Маныча, как и полагается – на расстоянии полета стрелы от ханского куреня…
И никто из присутствующих не смел приблизиться к повелителю, дабы придать ему положение, более приличествующее его высокому сану.
Желание жить было выше норм приличия. Три дня назад хан распорядился: всем, кто без его соизволения попробует войти в тридцатисаженную охранную зону, независимо от сословной принадлежности и заслуг – на месте рубить голову. И это тоже было дико и неправильно: над Великой Степью завис холодный март 1741 года, эпоха варварства и кровавых законов вроде бы канула в Лету…
Хан умирал…
В небольшой ложбинке, расположенной в ста саженях от охранного круга, торчали три кола, на которых заходились в посмертном оскале головы китайского врачевателя и двух известных татарских лекарей, присланных лично астраханским губернатором.
Возле кольев раскладывали свои причиндалы два старых шамана, которых юртджи Басан вчера вечером притащил из какого-то дальнего ущелья.
Шаманы готовились к камланию, опасливо косясь на приткнувшуюся неподалеку кибитку хамбо-ламы< Хамбо-лама – глава ламаистской церкви. >. В настоящий момент мертвые головы и непредсказуемый нрав хана их беспокоили гораздо меньше, нежели столь неприятное соседство. Надо побыстрее умилостивить богов да удирать отсюда: как только хан отойдет в Верхний Мир, первосвященник в суматохе обязательно даст гэлюнгам< Гэлюнги – священнослужители хурулов (дацанов). Ламаизм в качестве официальной религии получил распространение в Калмыкии лишь во второй половине XVII века > команду схватить шаманов. А как обращаются с адептами старой веры в подвалах центрального дацана, знает каждый степняк…
Хан медленно поднял голову, вяло выдул из ноздрей песок и, мутным взором скользнув по спинам телохранителей, болезненно поморщился.
Несчастные лекари, разумеется, тут ни при чем. Они сделали все, что было в их силах, и даже больше. Но человек не может противостоять воле Судьбы. В жизни каждого – будь то Повелитель Вселенной или простой чабан – наступает час, когда человек внезапно понимает: время его пребывания в этом мире подходит к концу…
Счастлив тот, кто может опередить этот час, ворвавшись на взмыленном коне в самую гущу врагов и геройски сложив голову в кровавой сече. Удел остальных – тягостное ожидание, дни и часы, до краев наполненные отчетливым понимаем того, что ты лишний на этом свете и принадлежишь уже к иному Миру…
Хан был прирожденным воином, большую часть своей жизни посвятил ратному делу и теперь, не имея возможности умереть, как подобает багатуру, жестоко страдал…
В начале прошлой луны приснилась Повелителю Степи каменная спина Сульдэ< Сульдэ – бог войны, по преданию – покровитель Чингисхана. >.
Сначала хан обрадовался: показалось, что Сульдэ зовет его в новый поход, приказывая встать и следовать за ним. Но бог войны был нем и глух, каких-либо знаков, указующих на благорасположение, не подавал и лик свой грозный явить не пожелал. Он отвернулся от своего земного наместника, ясно дал понять, что более не желает иметь с ним никаких дел.
Вот такой дурной и странный сон…
Проснувшись поутру, хан почувствовал легкую слабость и головокружение. Выгонял лихоманку обычным способом: охотой на волков. Весь день скакал на арабском скакуне, продираясь сквозь тальник и сигая через балки, а к вечеру почувствовал себя еще хуже. Рвала на части странная боль в груди, не дававшая нормально вздохнуть в первой половине дня и приносившая ужасные страдания к вечеру.
Почти две луны лекари пытались вернуть степному царю прежние бодрость и силу. Измывались как могли: заставили отказаться от мясных и мучных блюд, кормили ухой из щучьих плавников, поили горькими отварами степных трав…
Лечение не помогало: больному становилось все хуже и хуже. Чувствуя, что силы покидают его, хан отдался припадку дикой ярости и самолично обезглавил незадачливых эскулапов.
Двор был в смятении: в Степи давненько уже переняли европейские манеры, предписывающие травить родичей ядами, исподтишка колоть недругов кинжалами профессиональных убийц и лишать головы всех подряд строго в судебном порядке. Не пристало монарху сабелькой размахивать…
Утолив ярость, хан впал в детство. Дал Басану два поворота клепсидры< Клепсидра – водяные часы. Видимо, нукеры хана позаимствовали сию вещицу в Черноморском походе. >, чтобы добыл в ближайших кочевьях пару бурдюков кислой арзы, изготавливаемой простыми степняками из снятого молока, одежду попроще и… юрту шамана, в которой он, Повелитель Степи, родился. А еще приказал разыскать шамана Агунджаба, который воспитывал его в детстве, и, коли еще жив старый колдун, срочно привезти…
Адъютант справился: спустя малое время юрта стояла, где приказал повелитель.
Агунджаба долго искать не пришлось. Узнав о болезни своего питомца, он сам отправился в путь и вскоре прибыл в Ставку. Хан уединился с шаманом в юрте, и целую ночь они провели вместе: жгли костер, дымили благовониями, стража слышала какие-то заунывные песни и странные крики…
Утром произошло удивительное событие, которое иначе как капризом больного не назовешь. Хан со скандалом выдворил своего воспитателя из юрты и пинками гнал до первой линии стражи, осыпая страшными проклятьями и бия его по костлявой спине плетью.
Старый ведун, плача от неслыханного позора и смертельной обиды, укрылся в шатре черкешенки<
1 2 3 4 5 6 7