– Не по-онял, нах! А може, кто сумлевается? Так скажите прямо, нах – чего мешкуете?
Казаки замялись. Нет, насчет того, что на соседнем берегу рано или поздно вновь будут хозяйничать чечены, не сомневался никто. Литовские вели свою летопись от ермоловских поселенцев, традиции и устои чли и не реагировали на демаркационные вывихи советской системы, плавно трансформировавшейся в дикую демократию. Это в других местах Порубежья чечены сплошь и рядом селились на казачьих землях, дарованных им в свое время с неким умыслом дальнозоркими лиходеями из правящей верхушки. А здесь граница, как и двести лет назад, проходила по Тереку. Карту здешней местности никто из казаков, кроме атамана и Чуба, в глаза не видел, политические лекции в Литовской отродясь никто не читывал, но каждый и без карты и лекций прекрасно знал, что вскоре все возвратится на круги своя: вот Терек, вот граница, рубеж. Даром, что ли, их порубежниками кличут? Казачьи поселения в данной местности в свое время для того и были основаны неглупыми людьми, чтобы блюсти безопасность этого зыбкого рубежа, боронить Россию-матушку от воинственных горцев, коим сызмальства кинжал в люльку кладут…
Да, тут все понятно было. Сомневались казаки совсем по другому поводу. Этакие мелкие меркантильные сомненьица сугубо хозяйственного плана, недовольство крепкого, но ленивого хозяйчика, которому кто-то вдруг в одночасье запретил ходить по большой нужде на родной баз, а заставил отгрохать сортир, как положено по наставлению, в пятидесяти метрах от пищеблока. На выносе, стало быть.
– Так ведь замудохаемся тягать, Егорыч! – выразил всеобщие умонастроения приближенный Чуб. – До сих пор под носом брали, не было беды, а тут вдруг – на! До брода три версты… Ась?
– А тракт – гля! – грязюка невпролазь, – подхватил другой приближенный – атаманов сосед Бочило. – Как по ем дрова возить? Да и вооще – муторно. Мотри: пи-лять, катать, сплавлять, пымать, тягать…
– Через два-три месяца наши пристанут воевать, – невозмутимо продолжал гнуть свое атаман. – Газовую ветку, нах, в нашем районе восстановят, дай бог, через пару пятилеток, нах. Угля нам, нах – фуй в сумку, сами знаете. Так что, нах, опять будем дрова добывать на своем берегу. А из чего ваши внуки будут себе лавки да столы резать, нах?! На какие шиши они жить вообще будут, когда лесу не станет, нах?
Казаки недовольно заворчали, однако перечить более никто не посмел – верно говорил батько. Каждый понимал, что истреблять лес вокруг станицы – варварство чистейшей воды. Если бы не обстоятельства суровые, разве же стали бы так изгаляться над природой?
– Короче, нах! Ежли щас момент упустим, потом пожалеем, – подытожил атаман. – И «любо» не спрашиваю – так ясно. А теперь слушай наряд на неделю вперед – я уже составил…
…А погодка между тем была вполне обычной для этого времени в предгорных районах Кавказа. Как раз для начинающих суицидеров без стажа: если и сомневаешься, вскрыться или как, такая погодка моментально подскажет правильный выбор. Мглистые свинцовые тучи сплошной пеленой залегли до самого Сунженского хребта, едва различимого в косматой туманной дымке. Полное отсутствие ветра – этакое предштормовое состояние, надежно обещавшее нашествие притаившегося где-то за хребтом мерзейшего циклона. Стылая влажность, насквозь пропитавшая верхний слой земли и превратившая его в непролазную грязь, зябкими ручонками тянулась к разгоряченным молодым телам, похотливо ощупывала их через намокшие рубахи в краткие минуты передышки.
Неподвижная слякотная хмарь сгладила ощущение времени – за работой и не заметили, как миновал полдень.
– Чего это они? – удивился Антон, заметив, как трудившиеся неподалеку Чубы вдруг оперативно свернулись и принялись зашпиливать воз. – Воз вроде не полный, клади сколько влезет…
– А, наверно, обед, – Сашко достал из кармана брошенной на капот фуфайки подаренные Антоном на прошлое 23 февраля часы. – Ну точно – обед. А Чубы завсегда до обеда заканчивают. Это ж мы к семи подъехали – а они уже с пяти пиляют.
Чубы зашпилили воз, помахали на прощание и тронули свою гнедую к станице.
– Нормально… – обескураженно пробормотал Антон, глядя вслед удаляющимся станичникам. – А нам еще часа на полтора работы!
– Так мы ж и начали попожжа, – напомнил Сашко, а бесхитростный Серьга не преминул вставить:
– А ты, бать, сказал – давай еще два бревна. А Сашко сказал – хватит…
– Да, вы молодцы, все рассчитали как надо, – вынужден был согласиться Антон. – Только вы вот что, молодцы: пореже присаживайтесь, почаще машите колунами. Нам тоже не мешало бы поторопиться…
– А може, сначала поснедаем? Мамка там балабас уложила, молока бидон дала… а я картохи прихватил, – Сашко кивнул в сторону «Нивы» и просительно уставился на «батьку». – Костерок разведем, картохи напечем… а?
Серьга, услышав насчет картофельно-костерковой перспективы, восхищенно разинул рот и тут же отложил колун в сторону.
– А внешне вы выглядите вполне взросло, – недовольно заметил Антон. – Если бы не знал, сколько вам лет, при встрече подумал бы – вот настоящие казаки. Воины! А вы – картошечки печеной с молочком… Приедем домой, разводите на заднем дворе костер да пеките сколько влезет. Что мешает?
– Да чо это за костер – на базу? – огорченно воскликнул Сашко. – Это ж не то! А тут вот – никого нет, природа, то да се… Ну те чо – жалко, да?
– А дома мамка костер палить не даст, – обреченно шмыгнул носом Серьга. – Скажет – неча дурью маяться…
Антон с сомнением посмотрел на чеченский берег, вздымавшийся неподалеку черной вислобрюхой змеей. Чубы укатили – минус четыре ствола. Больше в округе никого нет. Нехорошо! Разумеется, сейчас на вражьей стороне разбросаны десятки застав и блокпостов, весь прилегающий район декларативно под контролем федералов. Однако, как и в первую кампанию, «духи», ориентирующиеся в родных пенатах с закрытыми глазами, невозбранно шастают меж расположении федеральных войск куда душа пожелает. Потому-то здесь, вроде бы в тылу, решение пресловутой «Проблемы-2000» всегда сопряжено с определенным риском. Это ведь воровать лес с вражьего берега казаки ездят полным нарядом: с боевым охранением до двух отделений, разведкой, связью и тщательным соблюдением мер предосторожности. А каждая семья по отдельности, заготавливая дрова для своих нужд, действует сугубо на свой страх и риск. Вот они, лесины, лежат на своем берегу, станица неподалеку. Чего еще надо? Езжай, расчленяй, тащи домой. Напорешься на чеченов – твои проблемы. Нечего индивидуально шариться, договаривайся с другими станичниками, да и трудись себе в куче. Так безопаснее.
Да, надо было согласовать. Однако Антон на такого рода заготовки выезжал впервые и отчего-то вдруг предположил, что на берегу будет трудиться чуть ли не целый взвод. Станица-то большая, дрова всем нужны! А тут – только Чубы, да и то – до обеда. Нет, определенно – нехорошо получилось…
– Если чо, батька, мы с тобой в два ствола тута роту покладем, – верно истолковал сомнения старшего Сашко. И внушительно добавил, кивнув в сторону «Нивы»:
– Патронов – завались. На двоих – десять обойм. А? Да мы тут пол-Чечни перещелкаем, пока они с того берега перелазить будут!
Антон криво ухмыльнулся и нехорошо цыкнул зубом. Это прекрасно, когда человечек непоколебимо верит в профессионализм старшего товарища и не сомневается в собственных силах. Это нужно всячески приветствовать: если в мирное время – где-нибудь в российской глубинке да в каком-нибудь клубе подготовки юных патриотов имени Ли Харви Освальда, например. Беда только в том, что здесь глубинка кавказская, а человечку всего шестнадцать. И хотя по комплекции он вполне под стать взрослому дяде, однако же как был мальчишкой, так и остался – внешность подчас обманчива, в наш-то век тотальной акселерации. А еще этот человечек, несмотря напускную бывалость и бравый вид, ни разу не бывал в бою и даже не подозревает, что на самом-то деле ствол у них один. И сто патронов – это ничто, пшик. Потому что если вдруг, не приведи господь, случится внезапное боестолкновение и подкравшиеся вороги по какому-то недоразумению не накроют сразу свинцовым шквалом, то в полноценный огневой контакт вступит один Антон. А человечек – в лучшем случае, если не ошалеет с перепугу да не впадет в ступор, – человечек выпалит свои пять магазинов в никуда за первые полторы минуты, а потом будет судорожно дергать затвор карабина, полагая в панике, что не стреляет из-за неурочно приключившейся неисправности. И если «духов» будет хотя бы с десяток (а в рейдовой группе меньше и нс бывает), то шансов выжить в этом скоротечном бою у дровосеков не остается. Расклад неутешительный: один карабин с дешевенькой оптикой да двое подопечных, которые будут обузой. В одиночку Антон чувствовал бы себя стократ увереннее. В этом случае он не постеснялся бы и с отделением «духов» побаловать, если бы вдруг приспичило – хотя всегда старался избегать таких ситуаций…
Антон отвел взгляд от вражьего берега и покосился на приемышей. Две пары серых глаз с немым обожанием внимали внешне невозмутимому молчанию старшего. Серьга даже дыхание затаил – стоит засопеть сейчас ненароком, так Сашко тут же убьет взглядом: «Ша, батька думает!!!»
Нет, нельзя тут тыкать носом в неприглядную действительность. Такие высокие чувства нужно беречь и лелеять. Зря, что ли, год выкладывался, вырабатывая нестандартную методику прикладной педагогики и завоевывая авторитет?
– Давайте так, орлята, – озарился Антон после короткого раздумья. – Еще полчаса ударной работы – и обед с костром. Чтобы на полный желудок потом не напрягаться: как раз все переколем, останется только в прицеп загрузить. Поехали!
Пацаны отметили мудрое решение восторженными возгласами первобытного свойства и с энтузиазмом бросились добивать оставшиеся чурбаки. Антот одобрительно крякнув, сунул колун в багажник «Нивы» на всякий случай водрузил снаряженный карабин на капот, прикрыл от сырости Сашкиной фуфайкой и принялся бойко наполнять прицеп. За полчаса мальчишки как раз прикончат чурбаки, а он упакует в прицеп примерно десятину наколотых дров. Затем станется лишь слегка дожать общественное мнение: «А давайте-ка, хлопцы, теперь быстренько все уложим, подъедем к станице поближе, да и разведем там, в конце концов, тот вожделенный костерок…»
На ближней к дровосекам верхней дороге показался армейский «уазик» с камуфлированным тентом. По-хозяйски этак появился: неспешно выполз из-за бугра, жирно буксанул на взлобке, выбрасывая из-под колес богатые ошметья грязи, и покатил к реке.
«Т-а-ак… Стоило только остаться одним, и – нате вам. Случайность?» – Антон тревожно осмотрелся, мгновенно перелопатил скудный запас вариантов развития событий и, переместившись поближе к капоту, скомандовал:
– Вот что, тинэйджеры. Нечего пялиться, работайте дальше как ни в чем не бывало. Только не разгибайтесь шибко и уши откройте пошире: если последует команда «К бою!» – падайте и быстренько ползите вон за тот штабель с бревнами. Вопросы?
– Нету! – хором рявкнули «тинэйджеры» (и как язык повернулся этак вот казачат обозвать?).
– Ну и ладушки, – буркнул Антон, просовывая руку под полу разложенной на капоте фуфайки и нащупывая слегка влажное цевье карабина.
В принципе ничего такого не произошло. К броду вели три дороги: две верхние, пролегавшие из райцентра по плато, на котором казаки складировали экспроприированный лес, и одна нижняя, петлявшая по дну широкой балки, разрезом выходящей к самой речке. «Уазик» направлялся из райцентра к броду – значит, наши. С другой стороны, все, кто обитает в здешних местах, прекрасно знают, что в эту пору пытаться перебраться через Терек в районе брода на обычной технике совершенно бессмысленно. Попробуй-ка вскарабкайся на соседний берег: крутояр, грязь, угол подъема что-то около 30 градусов. Оттуда к нам – пожалуйте на чем хотите: сползете по жидкому суглинку и плюхнетесь в воду. А в ту сторону даже БТР о восьми колесах буксует. Литовские станичники, например, отправляясь резать чеченский лес, едут верхоконными, а поднимаясь по крутояру, спешиваются и ведут лошадей в поводу. Вот таким образом здесь переправляются. Ну и куда же вас, хлопцы, понесло?
«Уазик» поравнялся с крайним рассыпанным штабелем и встал в сотне метров от компании Антона. Неторопко вылезли трое в «снеге», рассредоточились неумело рядом с машиной, оружие по-киношному вскинули стволами вверх.
Антон замер, впиваясь взглядом в нежданных гостей.
Вроде бы славяне, без явных признаков враждебности – но времечко нонче до того дурное, что следует быть готовым к любой пакости. Даже если и свои, могут с переполоху пальнуть, не разобравшись. Потом, как обычно, спишут на вредных «духов». А бывают ведь еще и такие «свои», что на порядок хуже самых вредных чужих. Антон имел сомнительное удовольствие убедиться в этом на личном опыте…
А казачата между тем, гнусно извратив смысл команды старшего, побросали колуны, залезли на кучу дров, чтобы лучше видеть, и принялись оживленно комментировать явление посторонних вояк:
– Крутые комки… Никак СОБР!
– Да не – мотри, как стволы держат. Чайники! СОБР – там спецы. Помнишь, давеча наезжали в станицу? Не, не СОБР.
– Тогда – ОМОН. Но – новенькие. Комки чистые, рожи немятые. И не датые вроде.
– Может, и ОМОН. Бать, это кто, как думаешь?
– Кто старший – подойди! – начальственно крикнули от «уазика».
– Ну вот, началось, – вздохнул Антон. Нарочито медленно вытянул карабин из-под фуфайки, мимоходом отщелкнул предохранитель – одиннадцатый патрон, как положено, был в патроннике – и, повесив оружие на правое плечо стволом вниз, направился к «гостям».
– У него ствол! – поделился неожиданным открытием с товарищами один из троицы – самый увесистый и коренастый. – Ты погляди!
– Да это же казаки, Колян! – поправил кто-то из распахнутой дверцы «уазика» не совсем тверезым голосом. – Ну, я же тебе говорил! Ты что – не в курсе?
– Положить оружие на землю! – фальцетом приказал «увесистый», не желая прислушиваться к голосу разума из салона. – Поднять руки, идти медленно!
– Ах ты ж ракал жирный! – послышался сзади полный негодования, приглушенный возглас Сашко. – «На землю»! Там же грязюка! А чистить потома ты его будешь? Батька, мне взять его на мушку?
– Стоять! – отмахнулся Антон, не сбавляя темпа, и в знак приветствия покрутил указательным пальцем левой руки у виска – правой крепче сжал ремень оружия, взглядом вцепился в скандальную троицу, пытаясь решить для себя: обычные недоумки, прибывшие на смену, или кто похитрожопее – по его душу? Неплохо было бы определиться, пока не приблизился на расстояние, позволяющее бить из автомата навскидку, не целясь. Еще не поздно юркнуть за ближайший штабель и поработать по групповой цели: до семидесяти метров у карабина с оптикой – пусть и плохонькой – хорошее преимущество перед АКСМ. Рассыпанный штабель – плохая защита, Антон находится выше, перещелкает меж бревен, как утят. «Уазик» прошьет навылет, бронежилетов у них нет… А вдруг просто недоумки? Ах, как хочется определиться, черт задери! И не то чтобы погода скверная или лица у ребят неприветливые: просто для битого судьбой пса войны, за которым в свое время охотилась добрая половина суверенной Ичкерии и коего свои же братья-славяне совсем недавно продавали абрекам, аки белого барашка, определенность в данном аспекте – вопрос жизни и смерти.
– Бросай оружие – стрелять буду! – зло крикнул «увесистый», опуская ствол автомата – двое соратников без особой уверенности последовали его примеру и с надеждой оглянулись на «уазик».
– Совсем навернулся? – Антон опять покрутил пальцем у виска, но на всякий случай зашагал медленнее, почувствовав некоторое облегчение: товарищи «увесистого» вовсе не играли, вели себя вполне естественно, как подобает обычным законопослушным гражданам, впервые угодившим с асфальта на войну. Автоматы на предохранителях – нонсенс по военному времени! – встали коряво… Да, похоже, нормальные городские менты: вспомогательная команда медвытрезвителя, гроза футбольных фанатов, спецы по обкурившимся тинэйджерам и неорганизованным минетчицам. В первые дни трудно разобраться, кто здесь кто, кому положено оружие, кому нет, а уж при каких обстоятельствах следует стрелять в человека, который не проявляет признаков агрессии, вообще непонятно.
Это уже лучше. Чтобы спеленать такого фрукта, как Антон, должны были направить профессионалов, которых объект пеленания определил бы за версту по целому ряду специфических признаков. Сам такой.
– Ну, падла! – всхлипнул «увесистый», нервно щелкая предохранителем и досылая патрон в патронник. – Ну…
– Батя! – предостерегающе крикнул сзади Сашко – зоркий сокол.
1 2 3 4 5 6 7