Год назад он дал на лапу кому-то из районной администрации, чтобы ему позволили перенести коммуникации, выдолбить трухлявую чердачную начинку и расширить свои владения.
…Чтобы выбраться на крышу, мне пришлось снять туфли и обматерить никчемного двойника платья Аллы Кодриной. Мало того, что такая модель никогда не шла мне и мешала передвижению — она, именно она сыграла роль приманки для Олева Киви. Она ввергнула меня в несчастье. Раскаленные листы железа жгли мне пятки, но я не чувствовала боли: Стас Дремов должен за все ответить.
Или все мне объяснить.
Добравшись до его первого мансардного окна, я заглянула вовнутрь: дохлый номер — весь обзор перекрывала гребаная, не на шутку разросшаяся финиковая пальма. Оставалось еще одно окно. Но если вторая пальма показывает те же темпы роста — плохи мои дела.
Со вторым окном мне повезло больше: оно находилось прямо над кроватью Стаса. Пьяная страсть к звездам взяла верх над трезвой страстью к флоре. Ура, olgu tervi-tatud детские мечты, как сказала бы Анне Раамат, звезда эстонского любительского порно…
Стас лежал на кровати, широко раскинув руки — в своей любимой позе пресыщенного шейха. Я принялась стучать каблуком туфли по стеклу, привлекая к себе внимание, но он даже не пошевелился. Только Старый Тоомас, ходивший по кровати, поднял голову и захлопал линялыми крыльями. Я сложила ладони лодочкой, спасаясь от прямого солнца, и приблизила лицо к стеклу: теперь солнечный свет не мешал мне, и я смогла рассмотреть комнату.
И Старого Тоомаса.
И Стаса.
Старый Тоомас отклячил хвост и нагадил прямо на простыню. Но Стас не согнал неряху с кровати. Он и не мог этого сделать… Он тоже был мертв!
Мертв, как Олев Киви.
Мертв. Убит.
Так же, как виолончелист.
Вся голова в крови.
На секунду мне показалось, что я схожу с ума, что я снова вернулась в гостиницу, из которой с трудом выбралась сорок минут назад. Но это была не гостиница, это была квартира Стаса! Я нависала над ней, вцепившись побелевшими пальцами в раму, с бесполезными туфлями в руках, с бесполезной сумочкой, с бесполезной жизнью.
Комната Стаса завертелась перед моими глазами, кровь на простынях сложилась в контуры острова Сааремаа — именно туда пригласил меня Стас в первое лето нашего знакомства. Пригласил и предложил работать на себя. На Сааремаа мы так и не поехали, но предложение Стаса я приняла. И вот теперь он мертв. И у меня больше нет работодателя. И лучшее, на что я могу рассчитывать после побега из гостиницы, — это пошивочный цех в какой-нибудь женской колонии. От безысходности ситуации я застонала. Еще вчера вечером я была относительно свободна и относительно счастлива.
Кажется, я отрубилась.
А когда пришла в себя — тело Стасевича по-прежнему парило подо мной. Мое же собственное тело, распятое на стекле, отбрасывало причудливую тень на кровать. И, по странному, почти мистическому совпадению, контуры тени почти совпадали с той позой, в которой лежал Стас. «Он потянет за собой и меня, потянет и меня», — билось в моих висках.
Я сползла со стекла и на четвереньках добралась до чердачного окошка. Вон отсюда. Теперь ты можешь надеяться только на себя.
Выбравшись на площадку, я отряхнула платье и надела туфли. И, стараясь удержать в груди бешено колотящееся сердце, направилась к лифту. А в следующую минуту… Я даже не успела сообразить, что происходит, когда дверцы лифта распахнулись, и из них выплыла Вера Константиновна.
Вера Константиновна, вечная Стасова домработница, старая сука, ненавидевшая всех женщин моложе тридцати пяти.
— Здравствуйте, — прошептала я заплетающимся языком.
— Сам-то дома? — спросила она только для того, чтобы что-то спросить
— Н-не знаю… Я… Я до него не дозвонилась.
Лицо Веры Константиновны исказила гримаса: «Знаем мы, как ты не дозвонилась, знаем мы, за какой шнурок от звонка ты дергала».
— А чего такая бледная? — не отвязывалась от меня старуха.
— Неважно себя чувствую…
«Знаем мы, как ты неважно себя чувствуешь, меньше нужно по мужикам таскаться!»
— Может, зайдешь? — она посмотрела на меня испытующе.
Я вздрогнула и уронила сумку. К счастью, она не раскрылась.
— Поеду, пожалуй, — я уже держалась за створки лифта.
— Привет-то передать?
— Кому?!
— Станиславу. Да что с тобой?
Меньше всего Станиславу нужны были сейчас мои приветы. Равно как и финиковые пальмы, попугай Старый Тоомас, домработница, кабинет в офисе, переговоры, контракты, бритва «Жиллетт» и баночное пиво. Я нажала кнопку первого этажа, и лифт пошел вниз. Давай же, давай!.. На то, чтобы обнаружить труп, уйдет минуты две от силы. Еще минуту накидываем на выход из шокового состояния (дольше он у закаленной советской действительностью Веры Константиновны вряд ли продлится), еще минуту — на набор магических цифр «02»… Потом она сообразит, что к чему, бросится вниз и…
Я должна убраться до того, как Вера Константиновна вспомнит о моем существовании.
Коротко кивнув бабе Любе, я прорвалась на улицу и сразу же тормознула битый «жигуленок». Черт возьми, второй раз за сегодняшний день мне приходится уносить ноги.
«Жигуленок» выбросил меня у станции метро «Площадь Мужества», прозванной нашей со Стасом общей подругой Кайе «Площадью мужеложства». Теперь в подземку — и до «Академической». Домой. Мне нужно время, чтобы во всем разобраться и решить, что же мне делать дальше.
Остаток пути я самым банальным образом проплакала, я с трудом подавляла в себе желание не упасть на пол вагона и не забиться в падучей. Два раза меня пробовали утешить пенсионерки, четыре — молодые люди самых разных калибров и расцветок. Они же предлагали мне: адмиралтейское бочковое, токайское коллекционное, прокатиться на лодке в ЦПКиО, переспать, посетить гей-клуб и сауну. Еще вчера (о, господи, только вчера!) я рассмотрела бы эти предложения в порядке поступления. Но сегодня… Сегодня я даже не знала, где меня застанет огрызок белой ночи…
Никакого патруля у моего подъезда не было, да и снайперов на крыше тоже. Я взлетела к себе на шестой этаж и сразу же включила телевизор. Через полчаса должны начаться местные новости. Наверняка убийство Олева Киви попадет в них (бедная я, бедная!). А пока нужно прекратить истерику, попытаться взять себя в руки и спокойно обдумать ситуацию.
Итак.
Вчера вечером в ресторане «Европа» при большом стечении народа одна никому не известная женщина подсняла одного очень известного мужчину. Свидетелями в этом случае могут выступить:
1. Метрдотель, физиономию которого я не смогла бы вспомнить и под дулом пистолета.
2. Криминальный репортер Сергей Синенко.
3. Педрила Калыо.
4. Шофер Гена.
Потом — гостиница с другим набором очевидцев.
1. Портье, физиономию которого я не смогла бы вспомнить и под дулом пистолета.
2. Стриженый секьюрити, просекший мою специальность по непроизвольным движениям задницы.
3. Недотепа-официант с сервировочным столиком.
4. Снова Калью, назойливый, как представитель секты «Свидетели Иеговы».
5. Два утренних охранника.
6. Шофер Гена.
Итого девять. Девять человек популярно объяснят следственным органам, что, получив на руки живого Олева Киви, я за довольно непродолжительный срок сделала из него мертвеца. А следственные органы, в свою очередь, быстро выяснят род моих занятий. И назначат мне общественного адвоката из числа скрытых садомазрхистов… Ну почему, черт возьми, все представители этой уважаемой профессии кажутся мне садомазохистами?!. Адвокат будет настаивать на версии превышения необходимой самообороны. Или на версии помрачения сознания в связи с моей экзотической трудовой деятельностью. Веселенькая перспектива, ничего не скажешь!
А потом в дело подпрягутся две старухи с историей о том, как обвиняемая Сулейменова В.А. покидала дом на Суворовском в состоянии сильного душевного смятения.
Нет, мне не оправдаться. Мне ни за что не оправдаться.
Я укрепилась в этой мысли еще больше, когда на экране телевизора возникла заставка информационного блока. И первой шла сногсшибательная новость о том, что сегодня утром в номере гостиницы было найдено тело Олева Киви, виолончелиста с мировым именем. В городе сразу же была введена операция «Перехват» (ха-ха), но по горячим следам задержать преступника не удалось (хи-хи). Следствие рассматривает несколько версий случившегося и уже располагает фотороботом возможной убийцы. Личность убийцы устанавливается.
Фоторобот был довольно удачным: во всяком случае, я сразу же узнала себя в маскарадном прикиде Аллы Кодриной.
Вот теперь действительно все. На то, чтобы вычислить мое местопребывание, им хватит нескольких часов. Не так часто в Питере лишают жизни виолончелистов с мировым именем. Сначала я впала в ступор, потом в неистовство, потом в отчаяние. Потом обнаружила себя перед раскрытым шкафом, судорожно перебирающей тряпки.
Побег. Единственная здравая мысль. Во всяком случае — сейчас.
Но все мое барахло годилось лишь для побега в душевую кабинку после акта. Провокационные платья; микроскопические топики, способные прикрыть разве что половину соска; разнузданные юбки, подол которых сливался в экстазе с линией бедер… Чулки со швами, чулки без швов, целый ящик одноразовых колготок — и белье, белье, белье. Ну вот на кой черт мне понадобилось столько белья?!.
Я нашла то, что искала, на вешалке в прихожей: джинсы, в которых я обычно выносила мусор, и футболку Лешика, которую уже давно собиралась пустить на тряпки. Теперь все остальное: два экспериментальных крема от морщин, скраб, гель, косме…
Нет, косметика, пожалуй, не пригодится.
Я снова зарыдала — и рыдала до тех пор, пока не пришла к компромиссу: из косметики я возьму тушь, помаду и пудру (можно отправляться в неизвестность с абсолютно голой задницей, но голое лицо — это извините!). И крем. Один только крем. Один-единственный.
Затем я выгребла все имеющиеся в наличии деньги; набралась довольно приличная сумма: что-то около двух тысяч баксов. Плюс три сотенные рублевые купюры, которые лежат у меня в сумке…
Вместе с ножом.
Нож нужно выбросить при первой же возможности. В мусорный бак. В Муринский ручей. В Неву, если повезет добраться. Куда угодно. Открыв сумку (последний раз я делала это еще в гостинице на Крестовском), я извлекла помятый свиток туалетной бумаги и вытащила нож. И так и застыла.
Нож, хранивший в своей глубине все подробности вхождения в тело Олева Киви, был самым необычным ножом, который я видела в своей жизни. Грубо говоря, это был даже не нож, а скорее кинжал. В рукоять, выполненную в виде какого-то цветка, был вправлен внушительных размеров камень. И похоже, что это был не просто камень: все мои внутренности затряслись при виде его сверкающих граней. Камень сильно смахивал на алмаз. Нужно только проконсультироваться с каким-нибудь ювелиром, а вдруг и вправду камень имеет ценность! И если вынуть его и спилить на более мелкие…
Я легонько стукнула себя по скуле: ты офигела, Варвара! Самое время мечтать о ювелирной мастерской!
Костеря себя на все лады, я крепко сжимала нож в руке, не в силах расстаться с ним ни на секунду. Чертов нож вдруг приобрел надо мной странную власть. Даже мужской член по сравнению с этим стальным совершенством терял всякую привлекательность и выглядел ошибкой природы. С трудом оторвавшись от ножа, я снова завернула его в бумагу, потом сунула узкий сверток в носок и положила в сумку. То, что нож будет последним предметом, с которым я расстанусь по доброй воле, теперь не вызывало у меня никаких сомнений.
Это резко снижает мои шансы на спасение… И в то же время, как ни странно, — повышает их. Слишком уж необычная штуковина попала ко мне в руки. Такой не убивают первую попавшуюся жертву, такой вообще не убивают! Эта вещица может сказать гораздо больше, чем два мертвеца, которых я оставила за собой. А если это действительно алмаз (чем черт не шутит!), то безбедная жизнь мне обеспечена.
Спустя десять минут я была полностью готова: две сумки — маленькая и побольше, одна свободно умещается в другой, — несколько пар белья, прокладки, духи, дезодорант, зубная щетка, паста и мыло.
Набор для бойскаута, мрачно подумала я. Не хватает только сачка, палатки и надувной лодки «Романтика».
Теперь деньги и документы — и на эстонский автобус, пока не поздно. Перекантуюсь пару дней в Таллине, у Димаса с его зоологическим дерьмом, а потом — в безвизовом режиме куда-нибудь в медвежий угол, на греческий остров Идра, например. Найду себе брюхатого аборигена, владельца таверны и ленивого любовника. Трудолюбивые мне ни к чему после стольких лет в Большом Спорте…
Неожиданно у меня заложило уши. Безвизовый режим. «Безвизовый» от слова «виза». А виза — любая виза — должна стоять в заграничном паспорте. Действие же моего заграничного паспорта, выправленного Стасом, закончилось ровно две недели назад… А второй, общегражданский, валялся в паспортном столе, на прописке. И за ним я должна была идти в ближайший вторник. Ну как, как я могла забыть об этом?!!
Никакой Идры. Никакого Таллина. Без паспорта я даже до станции Бологое не доеду, разве что на перекладных. А при каждой электричке есть шайка ментов, которая уже к вечеру будет располагать распечаткой моей физиономии.
Возьми себя в руки, Варвара!
В любом случае оставаться здесь ты не можешь.
Эта простая и безнадежная мысль реяла надо мной, когда я захлопывала дверь своей так недавно приобретенной квартиры. И неизвестно, когда я вернусь сюда. И вернусь ли вообще.
…В метро меня посетила вполне здравая мысль об очередной смене имиджа, и спустя сорок минут я уже входила в знакомый до последнего болта салон «Олеся». Помоечные джинсы и растянутая Лешикова футболка вкупе со страдальчески поднятыми бровями сделали свое дело: Наденька не сразу меня узнала.
— Что это с тобой? — спросила она, когда я устроилась в кресле.
— Постричь, побрить и поодеколонить, — плоско сострила я.
— Наконец-то ты начинаешь прозревать! Что, тот хрен отпал? Для которого ты голову изуродовала? — Наденька никогда и ничего не забывала.
— Отпал. Зато появились два новых. Ради них и стараюсь.
Это была почти правда.
— Что будем делать? — Кончики острых ножниц впились в подбородок парикмахерши.
— Я же сказала. Стричься. Только кардинально.
— Налысо? — ужаснулась Наденька.
— Это чересчур. Можешь оставить ежик. Сантиметра два-три.
— Лучше перья. Перья тебе пойдут. А затылок я сниму.
— Хорошо.
Она начала священнодействовать, а я уставилась в экран телевизора, бубнящий за моей спиной. Телевизор отражался в зеркале, но изображения это не портило. И я снова увидела себя — в качестве фоторобота теперь уже в центральных новостях. Наденька повернулась к телевизору, когда мой портрет уже исчез с экрана.
— Слыхала? — спросила она. — Убили какого-то музыканта.
— Каждый день кого-то убивают… — Лицо мое вспыхнуло, а по виску поползла предательская капля пота. Я почти физически ощущала ее неторопливый основательный путь.
— Жара, — Наденька походя смахнула каплю с моего лица. — Я тоже плохо переношу. К вечеру еле приползаю. Интересно, почему его убили?
Ещё бы не интересно! Мне тоже интересно.
— Бандитские разборки, — высказала предположение я. — Может, он наркотики перевозил. В виолончели.
— А он что, виолончелист? По-моему, об этом ничего не говорили…
Я выматерилась про себя; Стас мертв, но постулаты его кадровой политики живы: проститутка должна раскрывать рот как можно реже. Особенно если это не касается ее профессиональных обязанностей.
Наденька последний раз взмахнула ножницами, отошла от кресла и уставилась на меня. Нет, она слишком глупа, чтобы связать одно с другим. Предел ее возможностей в построении логических цепочек — волосы-ножницы-расческа-оплата-по-курсу-Центробанка.
— Ну? — спросила я. — Получилось?
— Впервые вижу тебя без макияжа, — задумчиво произнесла она. — Очень необычно.
Что ж, у меня теперь все впервые.
Я достала зеленую двадцатку (на большее Наденька не наработала) и вручила ее парикмахерше. Мы расцеловались (почему раньше меня это не раздражало?), и уже у самых дверей салона меня застало сообщение об убийстве главы продюсерской фирмы «Антарес» Стаса Дремова.
* * *
…Приехав в Питер около года назад и сразу же подцепив какого-то таинственного молодого человека, Кайе забралась почти на самую окраину — в дебри проспекта Обуховской обороны. Последние шесть месяцев мы только перезванивались, теперь же я решила какое-то время перекантоваться у старой подруги. Я не собиралась задерживаться у нее надолго, но несколько дней мне просто необходимы: для того, чтобы зализать раны, обдумать ситуацию. И решить: что же мне делать дальше.
Я добиралась до искомого места на нескольких видах транспорта, последним из которых был старый раздолбанный трамвай периода царствования Никиты Сергеевича Хрущева.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Ритуал последней брачной ночи'
1 2 3 4 5 6 7
…Чтобы выбраться на крышу, мне пришлось снять туфли и обматерить никчемного двойника платья Аллы Кодриной. Мало того, что такая модель никогда не шла мне и мешала передвижению — она, именно она сыграла роль приманки для Олева Киви. Она ввергнула меня в несчастье. Раскаленные листы железа жгли мне пятки, но я не чувствовала боли: Стас Дремов должен за все ответить.
Или все мне объяснить.
Добравшись до его первого мансардного окна, я заглянула вовнутрь: дохлый номер — весь обзор перекрывала гребаная, не на шутку разросшаяся финиковая пальма. Оставалось еще одно окно. Но если вторая пальма показывает те же темпы роста — плохи мои дела.
Со вторым окном мне повезло больше: оно находилось прямо над кроватью Стаса. Пьяная страсть к звездам взяла верх над трезвой страстью к флоре. Ура, olgu tervi-tatud детские мечты, как сказала бы Анне Раамат, звезда эстонского любительского порно…
Стас лежал на кровати, широко раскинув руки — в своей любимой позе пресыщенного шейха. Я принялась стучать каблуком туфли по стеклу, привлекая к себе внимание, но он даже не пошевелился. Только Старый Тоомас, ходивший по кровати, поднял голову и захлопал линялыми крыльями. Я сложила ладони лодочкой, спасаясь от прямого солнца, и приблизила лицо к стеклу: теперь солнечный свет не мешал мне, и я смогла рассмотреть комнату.
И Старого Тоомаса.
И Стаса.
Старый Тоомас отклячил хвост и нагадил прямо на простыню. Но Стас не согнал неряху с кровати. Он и не мог этого сделать… Он тоже был мертв!
Мертв, как Олев Киви.
Мертв. Убит.
Так же, как виолончелист.
Вся голова в крови.
На секунду мне показалось, что я схожу с ума, что я снова вернулась в гостиницу, из которой с трудом выбралась сорок минут назад. Но это была не гостиница, это была квартира Стаса! Я нависала над ней, вцепившись побелевшими пальцами в раму, с бесполезными туфлями в руках, с бесполезной сумочкой, с бесполезной жизнью.
Комната Стаса завертелась перед моими глазами, кровь на простынях сложилась в контуры острова Сааремаа — именно туда пригласил меня Стас в первое лето нашего знакомства. Пригласил и предложил работать на себя. На Сааремаа мы так и не поехали, но предложение Стаса я приняла. И вот теперь он мертв. И у меня больше нет работодателя. И лучшее, на что я могу рассчитывать после побега из гостиницы, — это пошивочный цех в какой-нибудь женской колонии. От безысходности ситуации я застонала. Еще вчера вечером я была относительно свободна и относительно счастлива.
Кажется, я отрубилась.
А когда пришла в себя — тело Стасевича по-прежнему парило подо мной. Мое же собственное тело, распятое на стекле, отбрасывало причудливую тень на кровать. И, по странному, почти мистическому совпадению, контуры тени почти совпадали с той позой, в которой лежал Стас. «Он потянет за собой и меня, потянет и меня», — билось в моих висках.
Я сползла со стекла и на четвереньках добралась до чердачного окошка. Вон отсюда. Теперь ты можешь надеяться только на себя.
Выбравшись на площадку, я отряхнула платье и надела туфли. И, стараясь удержать в груди бешено колотящееся сердце, направилась к лифту. А в следующую минуту… Я даже не успела сообразить, что происходит, когда дверцы лифта распахнулись, и из них выплыла Вера Константиновна.
Вера Константиновна, вечная Стасова домработница, старая сука, ненавидевшая всех женщин моложе тридцати пяти.
— Здравствуйте, — прошептала я заплетающимся языком.
— Сам-то дома? — спросила она только для того, чтобы что-то спросить
— Н-не знаю… Я… Я до него не дозвонилась.
Лицо Веры Константиновны исказила гримаса: «Знаем мы, как ты не дозвонилась, знаем мы, за какой шнурок от звонка ты дергала».
— А чего такая бледная? — не отвязывалась от меня старуха.
— Неважно себя чувствую…
«Знаем мы, как ты неважно себя чувствуешь, меньше нужно по мужикам таскаться!»
— Может, зайдешь? — она посмотрела на меня испытующе.
Я вздрогнула и уронила сумку. К счастью, она не раскрылась.
— Поеду, пожалуй, — я уже держалась за створки лифта.
— Привет-то передать?
— Кому?!
— Станиславу. Да что с тобой?
Меньше всего Станиславу нужны были сейчас мои приветы. Равно как и финиковые пальмы, попугай Старый Тоомас, домработница, кабинет в офисе, переговоры, контракты, бритва «Жиллетт» и баночное пиво. Я нажала кнопку первого этажа, и лифт пошел вниз. Давай же, давай!.. На то, чтобы обнаружить труп, уйдет минуты две от силы. Еще минуту накидываем на выход из шокового состояния (дольше он у закаленной советской действительностью Веры Константиновны вряд ли продлится), еще минуту — на набор магических цифр «02»… Потом она сообразит, что к чему, бросится вниз и…
Я должна убраться до того, как Вера Константиновна вспомнит о моем существовании.
Коротко кивнув бабе Любе, я прорвалась на улицу и сразу же тормознула битый «жигуленок». Черт возьми, второй раз за сегодняшний день мне приходится уносить ноги.
«Жигуленок» выбросил меня у станции метро «Площадь Мужества», прозванной нашей со Стасом общей подругой Кайе «Площадью мужеложства». Теперь в подземку — и до «Академической». Домой. Мне нужно время, чтобы во всем разобраться и решить, что же мне делать дальше.
Остаток пути я самым банальным образом проплакала, я с трудом подавляла в себе желание не упасть на пол вагона и не забиться в падучей. Два раза меня пробовали утешить пенсионерки, четыре — молодые люди самых разных калибров и расцветок. Они же предлагали мне: адмиралтейское бочковое, токайское коллекционное, прокатиться на лодке в ЦПКиО, переспать, посетить гей-клуб и сауну. Еще вчера (о, господи, только вчера!) я рассмотрела бы эти предложения в порядке поступления. Но сегодня… Сегодня я даже не знала, где меня застанет огрызок белой ночи…
Никакого патруля у моего подъезда не было, да и снайперов на крыше тоже. Я взлетела к себе на шестой этаж и сразу же включила телевизор. Через полчаса должны начаться местные новости. Наверняка убийство Олева Киви попадет в них (бедная я, бедная!). А пока нужно прекратить истерику, попытаться взять себя в руки и спокойно обдумать ситуацию.
Итак.
Вчера вечером в ресторане «Европа» при большом стечении народа одна никому не известная женщина подсняла одного очень известного мужчину. Свидетелями в этом случае могут выступить:
1. Метрдотель, физиономию которого я не смогла бы вспомнить и под дулом пистолета.
2. Криминальный репортер Сергей Синенко.
3. Педрила Калыо.
4. Шофер Гена.
Потом — гостиница с другим набором очевидцев.
1. Портье, физиономию которого я не смогла бы вспомнить и под дулом пистолета.
2. Стриженый секьюрити, просекший мою специальность по непроизвольным движениям задницы.
3. Недотепа-официант с сервировочным столиком.
4. Снова Калью, назойливый, как представитель секты «Свидетели Иеговы».
5. Два утренних охранника.
6. Шофер Гена.
Итого девять. Девять человек популярно объяснят следственным органам, что, получив на руки живого Олева Киви, я за довольно непродолжительный срок сделала из него мертвеца. А следственные органы, в свою очередь, быстро выяснят род моих занятий. И назначат мне общественного адвоката из числа скрытых садомазрхистов… Ну почему, черт возьми, все представители этой уважаемой профессии кажутся мне садомазохистами?!. Адвокат будет настаивать на версии превышения необходимой самообороны. Или на версии помрачения сознания в связи с моей экзотической трудовой деятельностью. Веселенькая перспектива, ничего не скажешь!
А потом в дело подпрягутся две старухи с историей о том, как обвиняемая Сулейменова В.А. покидала дом на Суворовском в состоянии сильного душевного смятения.
Нет, мне не оправдаться. Мне ни за что не оправдаться.
Я укрепилась в этой мысли еще больше, когда на экране телевизора возникла заставка информационного блока. И первой шла сногсшибательная новость о том, что сегодня утром в номере гостиницы было найдено тело Олева Киви, виолончелиста с мировым именем. В городе сразу же была введена операция «Перехват» (ха-ха), но по горячим следам задержать преступника не удалось (хи-хи). Следствие рассматривает несколько версий случившегося и уже располагает фотороботом возможной убийцы. Личность убийцы устанавливается.
Фоторобот был довольно удачным: во всяком случае, я сразу же узнала себя в маскарадном прикиде Аллы Кодриной.
Вот теперь действительно все. На то, чтобы вычислить мое местопребывание, им хватит нескольких часов. Не так часто в Питере лишают жизни виолончелистов с мировым именем. Сначала я впала в ступор, потом в неистовство, потом в отчаяние. Потом обнаружила себя перед раскрытым шкафом, судорожно перебирающей тряпки.
Побег. Единственная здравая мысль. Во всяком случае — сейчас.
Но все мое барахло годилось лишь для побега в душевую кабинку после акта. Провокационные платья; микроскопические топики, способные прикрыть разве что половину соска; разнузданные юбки, подол которых сливался в экстазе с линией бедер… Чулки со швами, чулки без швов, целый ящик одноразовых колготок — и белье, белье, белье. Ну вот на кой черт мне понадобилось столько белья?!.
Я нашла то, что искала, на вешалке в прихожей: джинсы, в которых я обычно выносила мусор, и футболку Лешика, которую уже давно собиралась пустить на тряпки. Теперь все остальное: два экспериментальных крема от морщин, скраб, гель, косме…
Нет, косметика, пожалуй, не пригодится.
Я снова зарыдала — и рыдала до тех пор, пока не пришла к компромиссу: из косметики я возьму тушь, помаду и пудру (можно отправляться в неизвестность с абсолютно голой задницей, но голое лицо — это извините!). И крем. Один только крем. Один-единственный.
Затем я выгребла все имеющиеся в наличии деньги; набралась довольно приличная сумма: что-то около двух тысяч баксов. Плюс три сотенные рублевые купюры, которые лежат у меня в сумке…
Вместе с ножом.
Нож нужно выбросить при первой же возможности. В мусорный бак. В Муринский ручей. В Неву, если повезет добраться. Куда угодно. Открыв сумку (последний раз я делала это еще в гостинице на Крестовском), я извлекла помятый свиток туалетной бумаги и вытащила нож. И так и застыла.
Нож, хранивший в своей глубине все подробности вхождения в тело Олева Киви, был самым необычным ножом, который я видела в своей жизни. Грубо говоря, это был даже не нож, а скорее кинжал. В рукоять, выполненную в виде какого-то цветка, был вправлен внушительных размеров камень. И похоже, что это был не просто камень: все мои внутренности затряслись при виде его сверкающих граней. Камень сильно смахивал на алмаз. Нужно только проконсультироваться с каким-нибудь ювелиром, а вдруг и вправду камень имеет ценность! И если вынуть его и спилить на более мелкие…
Я легонько стукнула себя по скуле: ты офигела, Варвара! Самое время мечтать о ювелирной мастерской!
Костеря себя на все лады, я крепко сжимала нож в руке, не в силах расстаться с ним ни на секунду. Чертов нож вдруг приобрел надо мной странную власть. Даже мужской член по сравнению с этим стальным совершенством терял всякую привлекательность и выглядел ошибкой природы. С трудом оторвавшись от ножа, я снова завернула его в бумагу, потом сунула узкий сверток в носок и положила в сумку. То, что нож будет последним предметом, с которым я расстанусь по доброй воле, теперь не вызывало у меня никаких сомнений.
Это резко снижает мои шансы на спасение… И в то же время, как ни странно, — повышает их. Слишком уж необычная штуковина попала ко мне в руки. Такой не убивают первую попавшуюся жертву, такой вообще не убивают! Эта вещица может сказать гораздо больше, чем два мертвеца, которых я оставила за собой. А если это действительно алмаз (чем черт не шутит!), то безбедная жизнь мне обеспечена.
Спустя десять минут я была полностью готова: две сумки — маленькая и побольше, одна свободно умещается в другой, — несколько пар белья, прокладки, духи, дезодорант, зубная щетка, паста и мыло.
Набор для бойскаута, мрачно подумала я. Не хватает только сачка, палатки и надувной лодки «Романтика».
Теперь деньги и документы — и на эстонский автобус, пока не поздно. Перекантуюсь пару дней в Таллине, у Димаса с его зоологическим дерьмом, а потом — в безвизовом режиме куда-нибудь в медвежий угол, на греческий остров Идра, например. Найду себе брюхатого аборигена, владельца таверны и ленивого любовника. Трудолюбивые мне ни к чему после стольких лет в Большом Спорте…
Неожиданно у меня заложило уши. Безвизовый режим. «Безвизовый» от слова «виза». А виза — любая виза — должна стоять в заграничном паспорте. Действие же моего заграничного паспорта, выправленного Стасом, закончилось ровно две недели назад… А второй, общегражданский, валялся в паспортном столе, на прописке. И за ним я должна была идти в ближайший вторник. Ну как, как я могла забыть об этом?!!
Никакой Идры. Никакого Таллина. Без паспорта я даже до станции Бологое не доеду, разве что на перекладных. А при каждой электричке есть шайка ментов, которая уже к вечеру будет располагать распечаткой моей физиономии.
Возьми себя в руки, Варвара!
В любом случае оставаться здесь ты не можешь.
Эта простая и безнадежная мысль реяла надо мной, когда я захлопывала дверь своей так недавно приобретенной квартиры. И неизвестно, когда я вернусь сюда. И вернусь ли вообще.
…В метро меня посетила вполне здравая мысль об очередной смене имиджа, и спустя сорок минут я уже входила в знакомый до последнего болта салон «Олеся». Помоечные джинсы и растянутая Лешикова футболка вкупе со страдальчески поднятыми бровями сделали свое дело: Наденька не сразу меня узнала.
— Что это с тобой? — спросила она, когда я устроилась в кресле.
— Постричь, побрить и поодеколонить, — плоско сострила я.
— Наконец-то ты начинаешь прозревать! Что, тот хрен отпал? Для которого ты голову изуродовала? — Наденька никогда и ничего не забывала.
— Отпал. Зато появились два новых. Ради них и стараюсь.
Это была почти правда.
— Что будем делать? — Кончики острых ножниц впились в подбородок парикмахерши.
— Я же сказала. Стричься. Только кардинально.
— Налысо? — ужаснулась Наденька.
— Это чересчур. Можешь оставить ежик. Сантиметра два-три.
— Лучше перья. Перья тебе пойдут. А затылок я сниму.
— Хорошо.
Она начала священнодействовать, а я уставилась в экран телевизора, бубнящий за моей спиной. Телевизор отражался в зеркале, но изображения это не портило. И я снова увидела себя — в качестве фоторобота теперь уже в центральных новостях. Наденька повернулась к телевизору, когда мой портрет уже исчез с экрана.
— Слыхала? — спросила она. — Убили какого-то музыканта.
— Каждый день кого-то убивают… — Лицо мое вспыхнуло, а по виску поползла предательская капля пота. Я почти физически ощущала ее неторопливый основательный путь.
— Жара, — Наденька походя смахнула каплю с моего лица. — Я тоже плохо переношу. К вечеру еле приползаю. Интересно, почему его убили?
Ещё бы не интересно! Мне тоже интересно.
— Бандитские разборки, — высказала предположение я. — Может, он наркотики перевозил. В виолончели.
— А он что, виолончелист? По-моему, об этом ничего не говорили…
Я выматерилась про себя; Стас мертв, но постулаты его кадровой политики живы: проститутка должна раскрывать рот как можно реже. Особенно если это не касается ее профессиональных обязанностей.
Наденька последний раз взмахнула ножницами, отошла от кресла и уставилась на меня. Нет, она слишком глупа, чтобы связать одно с другим. Предел ее возможностей в построении логических цепочек — волосы-ножницы-расческа-оплата-по-курсу-Центробанка.
— Ну? — спросила я. — Получилось?
— Впервые вижу тебя без макияжа, — задумчиво произнесла она. — Очень необычно.
Что ж, у меня теперь все впервые.
Я достала зеленую двадцатку (на большее Наденька не наработала) и вручила ее парикмахерше. Мы расцеловались (почему раньше меня это не раздражало?), и уже у самых дверей салона меня застало сообщение об убийстве главы продюсерской фирмы «Антарес» Стаса Дремова.
* * *
…Приехав в Питер около года назад и сразу же подцепив какого-то таинственного молодого человека, Кайе забралась почти на самую окраину — в дебри проспекта Обуховской обороны. Последние шесть месяцев мы только перезванивались, теперь же я решила какое-то время перекантоваться у старой подруги. Я не собиралась задерживаться у нее надолго, но несколько дней мне просто необходимы: для того, чтобы зализать раны, обдумать ситуацию. И решить: что же мне делать дальше.
Я добиралась до искомого места на нескольких видах транспорта, последним из которых был старый раздолбанный трамвай периода царствования Никиты Сергеевича Хрущева.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Ритуал последней брачной ночи'
1 2 3 4 5 6 7