В том, что Фогель не только остался в абвере, но пользовался определенным расположением нового начальства, были немалые преимущества. Ему удалось потихоньку переправить Гертруду, Николь и Лизбет из Баварии в Швейцарию. Как и подобает хорошему оперативному сотруднику штаба разведки, он финансировал свои операции очень сложным путем, понемногу перемещая деньги с тайных счетов абвера в Швейцарии на личный счет Гертруды, а потом частично маскировал недостачи, докладывая свои собственные деньги. В результате этих махинаций он обеспечил своей семье безбедное житье на несколько лет после окончания войны. Он обладал еще одним немаловажным активом — информацией, которую хранил в своей голове и за которую британцы и американцы наверняка щедро заплатят и деньгами, и поддержкой.
Шелленберг повесил трубку и скорчил такую гримасу, как будто у него разболелся живот.
— Итак, — сказал он, — пора все-таки сообщить вам, капитан Фогель, почему я пригласил вас сегодня к себе. Дело в том, что мы получили кое-какие прекрасные новости из Лондона.
— О? — подыграл ему Фогель, приподняв для большего эффекта бровь.
— Да. Наш источник в МИ-5 получил весьма и весьма интересную информацию.
Шелленберг картинно помахал в воздухе бланком радиограммы и протянул его Фогелю. «Замечательно, — подумал Фогель, читая. — До чего изящное использование дезинформации». Закончив, он медленно приподнялся и вернул листок Шелленбергу.
— То, что МИ-5 применяет столь строгие дисциплинарные санкции не просто к одному из своих сотрудников, а к личному другу и доверенному лицу Уинстона Черчилля, это беспрецедентный факт, — сказал Шелленберг. — Источник безупречен. Я завербовал его лично. Он не из лакеев Канариса. Я полагаю, это доказывает, что информация, добытая вашим агентом, капитан Фогель, была подлинной.
— Да, уверен, что вы правы, герр бригадефюрер.
— Нужно немедленно доложить об этом фюреру. Сегодня вечером он встречается в Берхтесгадене с японским послом, чтобы лично проинформировать его о том, как идет наша подготовка к вражескому вторжению. Я уверен, что он захочет сослаться и на эти сведения.
Фогель кивнул.
— Через час я вылетаю на самолете из Темпельхофа. Я хотел бы, чтобы вы отправились вместе со мной и лично сообщили фюреру новости. В конце концов, все началось с вашей операции. И, кроме того, он относится к вам с симпатией. Перед вами открывается блестящее будущее, капитан Фогель.
— Я очень благодарен вам за предложение, герр бригадефюрер, но я думаю, что будет лучше, если столь важные новости сообщите фюреру вы.
— Вы уверены в этом, капитан Фогель?
— Да, герр бригадефюрер, я совершенно уверен.
Глава 62
Ойстер-Бей, Нью-Йорк
Это был первый хороший — теплый и светлый — день весны. С Саунда тянул приятный легкий ветерок. Еще накануне было холодно и дождливо, и Дороти Лаутербах опасалась, что погода испортит заупокойную службу и прием. Она распорядилась, чтобы все камины в доме заблаговременно растопили и снабдили дровами, и особо приказала нанятому дворецкому приготовить непосредственно к прибытию гостей побольше горячего кофе. Но уже к середине утра солнце сожгло остатки облаков и ярко озарило остров. Дороти сразу же сориентировалась и перенесла прием из дома на лужайку, обращенную к Саунду.
Шеперд Рэмси привез из Лондона вещи Питера: его одежду, его книги, его письма, личные бумаги, которые не изъяли сотрудники службы безопасности. Во время перелета на транспортном самолете из Лондона Рэмси пролистал письма, желая дополнительно удостовериться в том, что там нет никаких упоминаний о той женщине, с которой Питера видели в Лондоне в последние дни перед смертью.
Церемония оказалась очень краткой. После смерти Питера в морской пучине не осталось тела, которое можно было схоронить, но все же рядом с памятником Маргарет положили небольшую могильную плиту с именем Питера Джордана. Присутствовали все сотрудники банка Браттона и почти весь персонал Северо-Восточной мостостроительной компании. В полном составе прибыло население Северного берега — Блэйкморы и Бранденберги, Карлайлы и Даттоны, Робинсоны и Тетлинджеры. Билли стоял рядом с Джейн, и Джейн опиралась на руку Уолкера Хардиджена. Представитель флота вручил Браттону американский флаг. Ветер срывал с деревьев лепестки цветов и сыпал их на толпу, как конфетти.
Один из мужчин стоял немного в стороне от всех остальных, сложив руки за спиной и почтительно склонив голову. Он был высок и очень худ, и его серый шерстяной двубортный костюм был чрезмерно плотным для теплой весенней погоды.
Единственным, кто узнал этого человека, был Уолкер Хардиджен. Но и он не знал его настоящего имени. Он всегда пользовался псевдонимом — настолько смешным, что Хардиджен всякий раз, употребляя его, был вынужден делать усилие, чтобы удержаться от смеха.
Мужчина был офицером разведки, руководившим действиями Хардиджена, и использовал псевдоним Брум.
* * *
Шеперд Рэмси привез письмо от некоего человека из Лондона. Дороти и Браттон, не дожидаясь конца приема, незаметно прошли в библиотеку и прочли его. Первой читала Дороти; ее руки заметно дрожали. Она заметно постарела и сделалась совсем седой. В декабре она сломала бедро, поскользнувшись на обледеневшей ступеньке своего манхэттенского дома. Оставшаяся после перелома хромота лишила ее значительной части обычной энергии. Когда она закончила чтение, ее глаза были полны слез, но она так и не расплакалась. Дороти всегда служила образцом сдержанности. Она вручила письмо Браттону, который, в отличие от жены, открыто плакат во время чтения.
Дорогой Билли!
Я пишу это письмо с чувством глубочайшей скорби. Хотя я лишь очень непродолжительное время имел удовольствие работать вместе с Вашим отцом, но он остался в моей памяти как один из самых замечательных людей, которых мне доводилось встречать. Он сыграл видную роль в разработке одного из самых важных для хода войны инженерных проектов, однако не исключено, что из-за требований безопасности Вы никогда не сможете точно узнать, что именно сделал Ваш отец.
Могу сказать лишь то, что работа Вашего отца поможет спасти бесчисленное множество жизней и позволит обитателям Европы раз и навсегда избавиться от Гитлера и нацистов. Ваш отец был настоящим героем и отдал свою жизнь за то, чтобы другие могли жить.
Но ничего из блестящих достижений Вашего отца не давало ему такого счастья, как Вы, Билли. Когда Ваш отец говорил о Вас, его лицо менялось. Каким бы усталым он в этот момент ни был, его глаза начинали светиться, и лицо украшала улыбка.
Бог не наградил меня сыном, но лишь после знакомства с Вашим отцом я понял, насколько сильно мне не повезло.
Искренне Ваш, Альфред Вайкери
Браттон вернул письмо Дороти, а та уложила его в конверт, который убрала в верхний ящик письменного стола мужа. Потом она подошла к окну и выглянула.
Все ели, пили и, похоже, хорошо проводили время. В стороне от толпы она разглядела Билли, Джейн и Уолкера, сидевших на траве неподалеку от причала. Джейн и Уолкер некоторое время назад стали больше чем друзьями. Их общение приобрело откровенно романтический характер, и Джейн уже несколько раз намекала на возможное замужество. «Разве не прекрасно, — подумала Дороти, — что у Билли снова появится настоящая семья».
В этой перспективе имелись респектабельность и завершенность, которые всегда умиротворяюще действовал на Дороти. Снова вернулось тепло, и скоро наступит лето. Во всех летних домах появятся обитатели, начнутся приемы. «Жизнь продолжается, — сказала она себе. — Маргарет и Питер покинули нас. Они ушли, но жизнь все же продолжается».
Глава 63
Глостершир, Англия, сентябрь 1944
Даже Альфред Вайкери был удивлен тем, насколько быстро его вышвырнули со службы. Официально это называлось административным отпуском, предоставленным ему на время проведения внутреннего расследования. Но и Вайкери, и большинство окружавших его отлично понимали, что все это лишь дымовая завеса, призванная прикрыть неминуемое увольнение.
Овладевшая им апатия была настолько сильна, что он даже послушался совета сэра Бэзила Бутби (впрочем, вполне здравого) и уехал в дом тети Матильды — он никак не мог привыкнуть называть его своим домом, — чтобы находиться подальше от всего этого. Первые дни изгнания показались ему невероятно тяжелыми. Ему не хватало духа товарищества, царившего почти во всех помещениях дома 58 по Сент-Джеймс-стрит, кроме, разве что, кабинетов высшего начальства. Он скучал по своей жалкой комнатушке без окон. Ему отчаянно не хватало даже продавленной раскладушки, поскольку он утратил способность спать в нормальных условиях. Он винил в этом удобную мягкую двуспальную кровать Матильды, на которой было слишком много места, позволявшего ворочаться с боку на бок от уколов беспокойных мыслей. Повинуясь одному из ставших столь редкими озарений, он отправился в деревенский магазин и купил новую раскладушку. Он установил ее в гостиной возле камина, поскольку никак не рассчитывал принимать гостей. И, начиная с той ночи, спал прекрасно.
Он терпел тягостную бездеятельность до конца зимы. Но весной, когда стало тепло, он обратил свою накопившуюся, пропадавшую впустую энергию на новый дом. Наблюдатели, наносившие ему без предупреждения и, предположительно, втайне от него редкие визиты, с неподдельным ужасом наблюдали, как Вайкери с огромными ножницами и серпом, в своих очках-полумесяцах атаковал запущенный сад. Не меньшее удивление вызвала у них его активность по перекрашиванию дома изнутри. Вернувшись в штаб-квартиру МИ-5, наблюдатели потом подолгу дискутировали между собой по поводу избранной им краски — чистейших белил. Они не могли понять: то ли у него улучшается настроение, то ли он превращал свой дом в подобие больницы и готовился к длительному пребыванию там.
Его образ жизни вызывал много пересудов в деревне. Пул, продавец местного магазина, утверждал, что такое состояние, как у Вайкери, может быть только следствием тяжелой утраты. «Чушь это все, — возражал Плендерлейт, работник плодового питомника, к которому Вайкери обращался за советами по поводу сада. — Он и женат-то никогда не был, да и, наверно, даже не влюблялся». Мисс Лазенби из магазина одежды сказала, что они оба неправы. «Это же несчастный влюбленный; любой дурак, кроме вас, конечно, понял бы это с первого взгляда. И, судя по его виду, предмет воздыханий не отвечает ему взаимностью».
Вайкери, если бы даже знал об этих разговорах, вряд ли смог бы дать ответы на вопросы, занимавшие его знакомых и соседей, потому что владевшие им эмоции были так же непонятны ему самому, как и окружавшим его. Декан его факультета в Университетском колледже прислал ему письмо. До него дошли слухи, что Вайкери больше не работает в Военном кабинете, и потому он хотел бы знать, когда следует ожидать возвращения уважаемого профессора в лоно университета. Вайкери медленно разорвал письмо на две части и сжег в камине.
* * *
С Лондоном его не связывало ничего, кроме дурных воспоминаний, так что он держался подальше от города. Он побывал там лишь однажды, на первой неделе июня, когда сэр Бэзил вызвал его, чтобы сообщить о результатах внутреннего расследования.
— Привет, Альфред! — бодро воскликнул сэр Бэзил, когда Вайкери вступил в его кабинет. Помещение было озарено изумительным оранжево-желтым утренним светом. Бутби стоял точно посередине комнаты, словно хотел иметь возможность двигаться в любом направлении. Он был одет в идеально скроенный и сшитый серый костюм и показался Вайкери еще выше ростом, чем прежде. Генеральный директор сидел на прекрасном антикварном диване, сложив руки, как будто молился, и разглядывал что-то, ведомое лишь ему самому, на роскошном персидском ковре. Бутби двинулся навстречу Вайкери, выставив правую руку, как штык. Глядя на его странную улыбку, Вайкери не мог понять, что собирался сделать сэр Бэзил: то ли обнять его, то ли ударить. Причем он не знал, чего следует опасаться больше.
Но Бутби лишь пожал Вайкери руку — немного энергичнее, чем это было в его привычках, — и положил свою огромную лапу ему на плечо. Ладонь была горячей и влажной, как будто он только что сыграл партию в теннис. Он собственноручно налил Вайкери чай и вел светскую беседу, пока Вайкери курил предложенную сигарету. И лишь после этого он все с той же подчеркнутой церемонностью взял со своего стола заключение наблюдательного совета и положил его на кофейный столик. Вайкери лишь бегло просмотрел эту бумагу, не вникая в подробности.
Затем Бутби с явным удовольствием объяснил Вайкери, что ознакомиться с материалами по его собственной операции ему не разрешено. Вместо этого Бутби показал Вайкери еще одно заключение — одну страничку машинописного текста, содержавшую «краткое изложение» многотомного дела. Вайкери читал документ, держа его обеими руками и напрягшись всем телом, чтобы, не дай бог, не выдать дрожи. Это был омерзительный, непристойный документ, но он знал, что если возьмется оспаривать его, результат будет еще хуже. Он возвратил бумагу Бутби, пожал ему руку, пожал руку генеральному директору и вышел из кабинета.
Он спустился по лестнице. Его кабинет уже занимал кто-то другой. Гарри находился на своем месте в общей комнате; на щеке у него был большой уродливый шрам. Вайкери не любил долгих прощаний. Он сообщил Гарри, что его уволили, поблагодарил за все и пожелал всего наилучшего.
Снова шел дождь, и погода была очень холодной для июня. Начальник транспортного отдела предложил Вайкери автомобиль. Вайкери вежливо отказался. Он раскрыл зонтик и под проливным дождем пошел пешком в Челси.
Эту ночь он провел в своем старом городском доме. Когда он проснулся на рассвете, по стеклам все так же грохотал ливень. Было 6 июня. Он включил Би-би-си, чтобы послушать новости, и узнал о начале вторжения.
Вайкери вышел в полдень, ожидая увидеть возбужденные толпы и услышать взволнованные разговоры, но в Лондоне стояла кладбищенская тишина. Лишь очень немногие люди шли с сумками, решившись выйти за покупками, кое-кто направлялся в церкви, чтобы помолиться. Такси ездили пустыми по пустынным улицам, тщетно разыскивая пассажиров.
Весь этот день Вайкери наблюдал за лондонцами. Ему хотелось подойти к каждому из них, встряхнуть его и сказать: неужели вы не понимаете, что происходит? Неужели вы не представляете, чего это стоило? Неужели вы не знаете о тех злостных кознях, которые мы строили, чтобы обмануть их? Неужели вы не знаете, что они сделали со мной?
Он поужинал в пабе на углу; по радио передавали бодрые бюллетени с места боев. Ночью, снова в одиночестве, он выслушал обращение короля к народу, а потом лег спать. Утром он взял такси, доехал до Паддингтонского вокзала и уехал первым поездом обратно в Глостершир.
Лето шло, и постепенно у него начал складываться устойчивый ритм жизни.
Он рано вставал и читал вплоть до ленча, который ел в деревенском пабе «Эйт беллз»: печеные пирожки с овощами, пиво, мясо, когда оно было в меню. Потом он при любой погоде отправлялся на ежедневную прогулку по извилистым дорожкам вокруг деревни. С каждым днем ему требовалось немного меньше времени для того, чтобы больное колено начало нормально, без боли, сгибаться, и к началу августа он уже проходил по десять миль в день. Он отказался от сигарет и перешел на трубку. Ритуал, связанный с курением трубки — набивание, прочистка, раскуривание и повторное раскуривание, когда трубка гасла, — прекрасно подходил к его новой жизни.
Он не заметил точной даты, когда это случилось — того дня, когда все это ушло из его мыслей в область воспоминаний: его тесный кабинетик, грохот телетайпов, отвратительная еда в столовой, безумный жаргон — «двойной крест»... «Шелковица»... «Феникс»... «Литавры»... Даже Элен скрылась за запечатанной дверью памяти, откуда она больше не могла причинить ему вреда. Алиса Симпсон начала приезжать к нему по уик-эндам, и в начале августа осталась на целую неделю.
В последний день лета его охватила та легкая меланхолия, которая посещает деревенских жителей с окончанием теплого времени года. Сумерки были прекрасными: горизонт светился лиловым и оранжевым, в воздухе ощущалась первая осенняя прохлада. Примулы и колокольчики давно отцвели. Он вспомнил точно такой же вечер, бывший полжизни тому назад, когда Брендан Эванс учил его ездить на мотоцикле по тропам Фенса. Было еще достаточно тепло для того, чтобы можно было обходиться без огня в каминах, но со своего наблюдательного пункта на вершине холма он видел, что над трубами деревенских домиков вьются дымки, и обонял резкий запах горящих сырых поленьев.
И в этот момент то, что он видел на склонах холмов, каким-то образом сложилось для него в картину, не имевшую никакого отношения к мирному сельскому пейзажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69