Ольга Лаврова, Александр Лавров: «Побег»

Ольга Лаврова, Александр Лавров
Побег


Следствие ведут ЗнаТоКи – 8




«Свидетель»: АСТ, Олимп; Москва; 2001

ISBN 5-17-008033-6, 5-8195-0494-1
Ольга Лаврова, Александр ЛавровПобег Однажды Знаменский смеха ради подсчитал, сколько времени он провел за решеткой. Вышло, что из двенадцати лет милицейской работы – года три, если не три с половиной. На нарах, конечно, не спал, но отсидел-таки по разным тюрьмам.Таганку, по счастью, застал уже в последний момент. Она угнетала даже снаружи: от голых, откровенно казематных стен за версту несло арестантским духом, безысходной тоской. Внутри было, понятно, того хуже, особенно к вечеру, в резком свете прожекторов. И все радовались, когда Таганку начали крушить и крушили (долго – не панельный дом сковырнуть), пока не обратили в грязный пустырь.Но она осталась королевой уголовного фольклора («Таганка, все ночи, полные огня, Таганка, зачем сгубила ты меня…» и т. д.). Почему бы, кажется, не «воспеть» Матросскую Тишину или Пересыльную, прятавшуюся в путанице железнодорожных и трамвайных отстойников? Или добротную Бутырскую крепость, в которой, к слову, содержали еще Пугачева? Ан нет, символом неволи утвердилась вонючая Таганка. (А в нынешние времена это самое «зачем сгубила» возвели в ранг эстрадной песни под электронный визг и гром. Ну да ладно, не о том речь).Тех, кто «сидел за Петровкой», чаще всего помещали в Бутырку. Официальное название – «следственный изолятор». Доехать туда было просто – практически центр города; тюремная стена замаскирована от прохожих жилым домом, так что и морально легче – нырнул в невинный с виду подъезд, в руке портфельчик. Кто знает, что там у тебя набито в портфельчике?Сегодня Знаменский был даже с «дипломатом», потому что папочку вез тоненькую, почти невесомую. Начальство подкинуло для отдохновения после многомесячного изнурительного дела пустяковое происшествие. Ему бы нипочем и не попасть в кабинет серьезного следователя, но заявители, они же потерпевшие, подняли бучу, что совершен чуть ли не теракт против представителей власти, и областной милицейский работник, спасаясь от их давления, сплавил «теракт» в Москву.А всего-то и было, что на строительстве дороги бульдозерист зло подшутил над прорабом: во время совещания придвинул его будку к самому краю карьера, так что вылезти нельзя и даже ворохнуться внутри боязно – как бы не покатиться вниз. Полчаса, проведенные высоким совещанием в этой ловушке, показались ему за сутки.После банды уголовников, сплошь рецидивистов, которыми Знаменский до того занимался (грабители, насильники, сбытчики краденого, наводчики), бульдозерист Багров явился для него сущей отрадой.Родился и до сорока пяти лет прожил он в небольшом по нынешним меркам городе, имевшем некогда важное торговое и политическое значение и славную историю. Багров этой историей интересовался, гордился, ею подпитывал врожденное чувство собственного достоинства, своей человеческой ценности.Исконно русским духом веяло от высокой плечистой его фигуры, крупной головы, сильно и четко прорисованного лица. Приятно было слушать говор, не испорченный ни блатными словечками, ни столичным жаргоном, замешанным на газетно-телевизионных штампах, отголосках модных анекдотов и иностранщине.Глаза смотрели прямо, порой вызывающе, но на дне их таилась слабость. Воля была надломлена многолетним пьянством. И жаль становилось недюжинную натуру, без толку тратившую и понемногу утрачивавшую себя.В тюрьме Багров томился чуждым ему обществом сокамерников, а особенно остро – бездельем. К Знаменскому с первой встречи расположился дружелюбно, охотно «балакал» обо всем, но сердца не распахивал и никогда не плакался в жилетку…Торопясь с уличного пекла в проходную Бутырки, Знаменский увидал впереди грустную сутуловатую спину пожилого адвоката Костанди, которому по совету Пал Палыча жена Багрова поручила защиту. Адвокат был неказист, не блистал красноречием, но в суде разгорался столь трогательной жаждой обелить, отстоять, выгородить обвиняемого, что часто добивался успеха. Какой-нибудь поскользнувшийся юнец или шофер, ненароком сбивший пешехода, или ревнивый муж, пересчитавший ребра сопернику, – все они находили в Костанди пламенного и искреннего заступника. Говорили, что настоящих злодеев он защищать ни разу не брался, ни за какие богатые гонорары.Костанди предстояло познакомиться с Багровым, Багрову – с адвокатом, и им обоим – с материалами следственного дела.Унылый носатый Костанди Багрову не понравился. Два раза он переспросил фамилию, недоуменно пожал плечами.– Я грек, – тихо пояснил адвокат. – Русский грек.– Ладно, на здоровье, – нехотя согласился Багров. Процедура ознакомления с делом заняла рекордно короткое время. Комментировать что-либо Багров не желал, ходатайств никаких не заявил. Адвокат тоже не просил о дополнении следствия, но, задумчиво вглядываясь в клиента, адресовался к Знаменскому (поспособствуйте, мол, налаживанию контакта, ведь вы с обвиняемым, я вижу, на дружеской ноге):– Мне было бы легче строить защиту, если бы я полнее представлял поведение Багрова в быту, обстановку в семье и прочее.– Не любит он распространяться о себе, – отозвался Знаменский.– Не люблю, – подтвердил Багров. – Характеристика на меня с места жительства есть. Пьяница и хулиган. Недавно по заявлению жены трое суток отсидел, потому как посуду дома переколотил и соседку обхамил да облаял. И хватит. Нутро напоказ выворачивать – совершенно не к чему.После краткой паузы адвокат начал складывать свои бумаги.– Всего доброго.Вздохнул и вышел. Знаменский – следом: потянуло извиниться за Багрова и посоветовать подробно побеседовать с его женой. Но Костанди опередил советы:– Интересный какой человек. Очень несчастный… Мне повезло.Знаменский с симпатией пожал узкую горячую руку. Адвокатов он, честно говоря, недолюбливал – в целом. Хотя многих уважал. Но подобные Костанди попадались редко.– Защитники, полузащитники… – процедил Багров, когда Знаменский вернулся в кабинет. – От кого меня защищать, Пал Палыч? От меня самого если. А на суде все будет аккуратно, ясней ясного. Наломал дров – изволь к ответу.«На суде Костанди тебя, невежу, удивит, – усмехнулся про себя Знаменский. – Будет время – приду послушать».Он убрал папку с делом, сунул в карман авторучку, давая понять, что официальная часть разговора закончена.– Ну, вот и все. Багров… Так и простимся?Тот понял, что следователь ждет откровенной исповеди, но навстречу не пошел:– Сам горюю, гражданин майор. Я от вас худа не видел.– Вот вы меня напоследок и уважьте.– Чем?– Расскажите все по правде. Не для следствия, следствие закончено. Мне лично.Багров улыбнулся большим ртом.– Что же, завсегда приятно вспомнить… На Выхина, вы знаете, я большой зуб имел. Ну и порешил: устрою ему пятиминутку по-своему! Только он бригадиров собрал, я прицепил его прорабскую будку к бульдозеру – и прямиком ее к котловану. Развернул аккуратненько и поставил на самый край. В окошко не пролезешь, а в дверь – это с парашютом надо. Страху они хлебнули – будь здоров! Еще немного, и могли загреметь…– Я же не о том, Багров, отлично понимаете. Дремучая вы для меня душа. Может, рассчитывали остаться безнаказанным?– Да что я – маленький?– Не похоже. Тем более не верю я вашим объяснениям. Всерьез ненавидели прораба Выхина?– Для вас лично? Конечно, Выхин – просто так себе, вредный человечек. Куда его ненавидеть!– Вот видите, концы с концами и не сходятся. Знали, что придется расплачиваться, и все-таки устроили кутерьму! А вдруг бы грунт действительно пополз?– Там пенек еловый я приметил, – подмигнул Багров, – он держал. А вообще вся затея сглупа.– Я примерно представляю себе, что такое дурак. Картина иная.– Спасибо на добром слове… Ну, может, со зла. Этак вдруг наехало… Сколько б ни врали, а русский человек работать умеет. Если пользу видит. Но когда дорогу кладем абы как, ради квартальной премии начальникам – захочешь работать? И во всем сущая бестолковщина. Круглое велят носить, квадратное катать. Гравий с бетоном – на сторону. Лет через пять от трассы одни ухабы останутся. А, что толковать!..– И приписки небось.– Да где без них, Пал Палыч? На приписках нынче земля стоит.Оба помолчали. Вроде и вязался откровенный разговор, но ответа на вопрос Знаменского не было.– Однако, Багров, не Выхин же придумал круглое носить, квадратное катать. Он вот удивляется: понятия, говорит, не имею, чего на меня Багров взъелся!– Тогда одно остается – спьяну накуролесил.– Думал я, – серьезно и как бы советуясь с Багровым, проговорил Знаменский. – И опять не выходит. Уж очень точно вы с этой будкой: поставили тютелька в тютельку над котлованом. Еще бы сантиметров тридцать – и ау.– Это да, – с гордостью кивнул Багров. – Сработано было аккуратно.– И непохоже, что вы хоть теперь раскаиваетесь.– А чего раскаиваться? Потеха вышла – первый сорт! Вы бы поглядели на Выхину рожу! Он ведь о своем авторитете день и ночь убивается, и вдруг такая оказия!– Так, – все силился протолкаться к правде Знаменский. – Не спьяну, значит. Да и выпили вы по вашим меркам не очень.– Грамм двести и пивка. Бывало, чтоб забыться, втрое больше принимал, и то не всегда брало.– Багров, от чего забыться? Расскажите, право. Вам теперь долго-долго не с кем будет поговорить.Багров крепко, кругами потер лицо; стер наигранное веселье. Взгляд отяжелел, налился тоской. Он упер его в пол.Неужели так и уйдет неразгаданный? Костанди сказал «очень несчастный». Он что-то учуял особое. А Знаменский не понимал… Нечего делать, не всякое любопытство получает удовлетворение. Кнопка под рукой, пора вызывать конвоира.Но Багров вдруг вскинул голову и спросил быстро, боясь, видно, передумать:– Вы, Пал Палыч, женаты?– Нет пока.– Считайте, повезло.– Да?.. – вот уж чего тот не ждал. – Мне ваша жена показалась чудесной женщиной. И она так тяжело переживает…Багров оживился:– Переживает? Вот и распрекрасно! Пусть переживает. А то вздумала меня тремя сутками напугать!– Ну и ну… – опешил Знаменский.Понял он наконец: Багров решил «доказать» жене. Виданное ли дело?! Ну была бы мегера, а то женщина редкостная, светлая какая-то. Да и красивая – тихой, страдательной красотой. О муже говорила просто и грустно, и ни слова осуждения. И ей-то в пику навесить себе срок?..– Выходит, назло своему хозяину возьму и уши отморожу?– Ничего, мои уши крепкие. А ей урок на всю жизнь. Все я был, видите ли, нехорош! Ну, пил, и что? Под заборами не валялся, всегда на своих ногах приходил.– Неотразимый аргумент! Вы, по-моему, изрядный самодур, Багров.– Такой уродился. И давайте, Пал Палыч, без педагогики. Еще не хватает про печень алкоголика и прочее. Дома уже вот так! – показал ладонью сколько достал выше головы. – Как мужа с работы надо встретить? Первое дело – лаской. А она? Опять, говорит, приложился. И всех слов. Шваркнет на стол яичницу с колбасой! губы в ниточку – и на кухню, посудой греметь… Сижу, жую… Дочка в учебники ткнулась, будто меня вовсе нету. Иной раз плюнешь – и спать. А то посидишь-посидишь в такой молчанке, да и грохнешь кулаком об стол! Будет кто со мной говорить или нет? До какой поры мне ваши затылки разглядывать, так вас перетак?! Дочка в слезы, а у этой наконец язык развяжется – совестить начинает. Тут уж одно средство: шапку в охапку и в пивную. До закрытия.Знаменский отчетливо представил описанную картину. Что с таким поделаешь? Пьяница в своих глазах всегда прав.– Выходит дело, не повезло с женой. А на мой взгляд… Я ведь человек посторонний, выгоды нет вашу жену хвалить. Но что хотите, а Майя Петровна очень милый обаятельный человек.– И на трое суток меня закатала – тоже обаятельная? Чтоб между мужем и женой милицию замешивать, это… Век не прощу! Нашла чем меня взять! Меня, Багрова! Да я три года отсижу – не охну! А она пускай вот теперь попляшет без мужа, авось прочухается!– У меня от вашей логики аж зубы ноют… То, что вы сделали, Багров, нелепо! Понимаете? Дико и нелепо!– Нелепо? Не-ет, гражданин Пал Палыч. Оригинально – согласен. Но тут большой расчет! Вот отсижу, вернусь, жизнь покажет…
* * * Жизнь доказала через шесть месяцев после приговора.В суде Костанди нарисовал трагический облик человека, не нашедшего в жизни применения своим богатырским силам и так далее, и Багрову дали минимально – два года.Четверть срока истекла, и Багров снова ворвался в неспокойный быт Петровки.Тот февральский день начался для Пал Палыча трудно: с посещения одного из райотделов милиции, где он просил о снисхождении к подследственному. Впечатление от разговора осталось тягостное.Не раз они с Кибрит и Томиным (да и с другими коллегами) замечали, что некоторые люди и дела почему-то «прилипают» и тянутся за тобой десятилетиями. По-разному, конечно. То пылящееся в архиве дело обнаружит вдруг «метастаз», разросшийся из маленькой твоей давнишней недоработки. То все натыкаешься и натыкаешься на какого-то человека – сначала он свидетель, потом потерпевший, потом родственник подследственного, а потом, бывает, и сам подследственный. Тут уж, кажется, конец бы: разобрался с ним, передал материалы в суд, и унесла его судьба. А он отсидит и опять появляется на твоем пути – свидетелем, потерпевшим, подследственным. Просто подшучивает жизнь или чему-то тебя научить стремится – не разберешь…На сегодняшний визит Знаменского понудил телефонный звонок из прошлого. Звонивший назвал себя – Чемляев. Фамилия помнилась Знаменскому, голос был неузнаваем: старый, слабый и жалобный. А когда-то он гремел, полный праведного негодования. То был голос бескомпромиссного борца.С Чемляевым Знаменский близко столкнулся, когда вел дело крупной автобазы. Следователь, который начал его, пошел на повышение, и Знаменскому передали груды папок, завалившие стол и стулья. Тут содержались путевые листы за несколько лет на добрую сотню машин, а также неисчислимое множество всяких других документов, которыми занимались матерые ревизоры.Выводы их не оставляли места сомнениям. Все многолетнее преуспеяние грузовой автобазы престижного ведомства целиком основывалось на жульничестве. Машинам приписывалось несусветное количество якобы перевезенных грузов на нереальные расстояния. А так как показатели работы измерялись в тонно-километрах (т. е. сколько тонн и на какое расстояние перевезено), то шоферам и дирекции полагались отличные премиальные.Неизрасходованный же бензин через несколько «своих» автоколонок тек «налево», а чаще – чтобы уж вовсе без хлопот – просто варварски сливался в кюветы.Бунт на базе против подобных трудовых успехов подняли несколько шоферов во главе с бывшим танкистом Чемляевым, горевшим, бежавшим из плена и не боявшимся никого и ничего. Он-то и добился наконец возбуждения уголовного дела против руководства автобазы.Прав он был и по-человечески и юридически, всяко.Но прав был и главный его противник – директор автобазы Дашковцев.– Почему тягать одного меня? – возмущался он. – Точно так работают все автобазы страны! Что прикажете делать с неизбежными простоями на погрузке и разгрузке? Никуда от них не денешься. Не денешься от малых грузов на малые расстояния. Или лошадей с телегами воскресить? Вы поймите, Пал Палыч, все, все абсолютно накручивают спидометры и раздувают тонны и километры. Это система работы. Потому что в корне порочен принцип измерения труда в тонно-километрах. Он всему причина! А вы ухватили меня, потому что честный дурак за рулем попался… Я даже и не злюсь на него по-настоящему. Но не с меня же спрос, а с Госплана и Совмина!– Но вы признаете, что перевыполнение плана годами шло за счет приписок? – вынужден был спрашивать Знаменский.– Доказанный факт.– Это законченный состав преступления: злоупотребление служебным положением с корыстными целями и должностная халатность.– Эх, Пал Палыч, давайте тогда всех директоров пересажаем. И большинство шоферов – непосредственно ведь они спидометры крутили и в путевых листах враки писали!– Сейчас речь только о вас, – тускло возражал Пал Палыч.Дело Дашковцева ведомственная прокуратура прекратила, о Чемляева дружно вытирали ноги. Знаменский тайком от матери глотал на ночь снотворное…И вот много лет спустя – телефонный звонок. Боготворивший отца-героя сын Чемляева, не снеся его поражения, проникся ярым цинизмом, обозлился на государство, на общество, спутался с блатнягами и наконец вошел в банду. А банда засыпалась на взломе торговой палатки.Коллега в райотделе посмотрел на Знаменского рыбьими глазами и попросил не засорять ему голову посторонними для расследования соображениями. Пал Палыч прислушался внутренним ухом к разбитому, дряхлому голосу Чемляева, уселся поплотнее на жестком стуле и принялся втолковывать коллеге, что тот упускает собственную выгоду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11