Если мне не изменяет память, Венеция особенно красива в это время года.— Дело не в этом! — возмутилась Флавия. Ее поразило упорное нежелание начальника в угоду себе игнорировать факты. Боттандо прекрасно знал, что она собиралась на Сицилию. Какой бы очаровательной ни была эта самая Венеция, поездка туда не входила в ее планы. Но босс на это плевать хотел.— Свяжитесь с тамошней полицией, только не показывайте вида, что вообще не намерены вмешиваться в их расследование. — Понимая, что победил, генерал заговорил деловым тоном. Сила всегда была на его стороне, но когда речь заходила о выполнении приказов, Флавия нет-нет да и взбрыкивала. — Все, что от вас требуется, — поболтаться на месте, как можно больше потратить за казенный счет, а потом состряпать совершенно безвредный отчет, из которого будет явствовать, насколько вы блестяще проницательны, но который оправдает всех остальных за то, что убийца не арестован, и одновременно констатирует, что это дело — прерогатива не нашего управления. В общем, обычная практика. Все пройдет как по маслу.Флавия вздохнула еще откровеннее — пусть видит, чем она жертвует ради общественного блага. Милейший человек, прекрасная душа, но уж слишком напорист. Она знала его достаточно давно, чтобы понимать: сопротивление бесполезно. Дело решенное — придется ехать в Венецию.— Вы полагаете, они никого не найдут?— Ни секунды не сомневаюсь. Я не очень знаком с деталями, но, судя по первому отчету, дело — настоящий висяк. Сами поймете, когда прилетите на место. ГЛАВА 2 К тому времени, когда в понедельник самолет «Алиталии» кругами пошел на посадку и приземлился в ярко освещенном утренним солнцем венецианском аэропорту Сан-Марко, Флавия привела себя в относительно доброе расположение духа, хотя снова, чтобы не опоздать на рейс, встала в несусветную рань.Если бы не обстоятельства, она бы радовалась возможности вырваться из душного, перенаселенного помещения в полицейском управлении. Венеция не такое плохое место, чтобы отказаться провести в ней день или два. Дорога недолгая, и путешествовала она налегке, насколько позволял багаж. Флавия захватила брюки, несколько платьев, юбки, рубашки, свитера, с дюжину книг, карты Венеции и ее окрестностей, расписание самолетов и поездов, пальто на случай холодной погоды, плащ на случай дождя, ботинки для прогулок, выходные туфли, пачки бумаги и блокноты, полицейские досье, полотенца, халат, перчатки и на всякий случай фонарик. Скорее всего, кроме джинсов и свитеров, ей, как обычно, ничего не потребуется, но запас не повредит.Когда самолет побежал по полосе, Флавия расчесала волосы и привела в порядок одежду: она хотела сойти по трапу и появиться в аэропорту в пристойном виде. Обычно подобная суетность ей была несвойственна: Флавии повезло от природы — она казалась привлекательной в любом виде. Венеция — особое место: оно требует от человека благовоспитанности. Старинный, горделивый город требует достойного к себе отношения. И даже туристы, испытывая его обаяние, берут себя в руки и выглядят не так расхристанно, как обычно.Флавия начала с того, чему учил ее Боттандо. А он ей советовал тратить как можно больше, и она намеревалась неуклонно следовать его указаниям. Босс сказал, что польза от ее пребывания в Венеции будет оцениваться в прямой пропорции с тем, сколько она израсходовала, а не по тому, что сумела сделать. Такой подход наиболее циничные сотрудники их управления прозвали «коэффициентом Боттандо». Чем весомее сумма счета, тем скорее правительство убедится, что их служба совершила все возможное для раскрытия преступления.Поэтому Флавия проигнорировала речной трамвайчик вапоретто, куда погрузилась основная масса пассажиров, и устроилась на задней скамейке длинного лакированного водного мототакси, которое совершало рейсы между аэропортом и главным островом. Ни один аэропорт мира не может похвастаться такой красивой дорогой к обслуживаемому им городу. Пассажирам не приходится тащиться по забитым машинами улицам или преодолевать на поезде безлюдные индустриальные окраины. Они несутся по лагуне мимо разбросанных островов, и вот на горизонте встает сама Венеция. Если не считать, что Флавию немного замутило, поездка доставила ей огромное удовольствие: погода стояла превосходная, хотя настораживало, что на горизонте стали клубиться не слишком приятные облака.Возчик был одет сообразно со своей морской профессией — в черную майку, кепку и красный шарф — и управлялся с лодкой с замечательной ловкостью, ведя ее по фарватеру, который был отмечен только торчащими из сверкающей воды древними деревянными вешками. На Флавию он почти не обращал внимания, разве что, как водится, подмигнул и расплылся в улыбке, когда помогал сойти на лодку и ставил на дно ее багаж. Второй пассажир снизошел до того, что пожелал ей доброго утра. Если бы Феллини надумал экранизировать «Сказание о Старом Мореходе» Поэма Сэмюэла Тейлора Колриджа (1772 — 1834). Написана в 1798 г.
, то не нашел бы лучше актера на заглавную роль. Даже на первый взгляд ему было хорошо за семьдесят, а лицо его напоминало задубевшее от воды бревно. Коротышка, до невозможности седой, с полным ртом плохо пригнанных протезов, которые пугающе пощелкивали, когда он улыбался, этот человек, казалось, до сих пор способен голыми руками разорвать кусок бетона.Он устроился рядом с ней на корме, минуту-другую улыбался и клацал зубами, а потом, явно стараясь не упустить утреннюю порцию удовольствия, стал сыпать вопросами: у нее отпуск? Надолго в Венецию? Она с кем-нибудь встречается? — и тут же бросил хитроватый взгляд. Была ли в Венеции раньше? Флавия терпеливо отвечала. Старики любят поболтать, а его любопытство казалось настолько напористым, что трудно было ему отказать. Спутник с гордостью заявил, что он отец возчика и сам всю жизнь работал в Венеции гондольером. Но теперь состарился, работать больше не может, но случается, с удовольствием подсаживается в лодку к сыну.— Готова поспорить, что в дни вашей молодости таких лодок наверняка не было, — предположила Флавия, скорее для того, чтобы разнообразить бесконечную череду своих «да» и «нет».— Таких? — Старик так сильно сморщился, что нос почти совершенно исчез в складках лица. — Вы называете это лодкой? Пфу!— А что? Она мне кажется вполне приличной. — В глубине души Флавия понимала, что, оценивая достоинства судна, выразилась не совсем по-мореходному.— Только тарахтит и гонит волну, — возмутился старик. — Скроена примерно так, как ящик из-под апельсинов. Лодок больше не умеют делать. В лагуне больше вообще ничего не умеют делать. — Флавия прищурилась на искрящуюся, сверкающую воду и остров Бурано слева, заметила кружащихся над головой чаек и вдали — неторопливо пыхтящий, выбирающийся в открытое море танкер. Гондольер правил к городу, и лодка нарезала на темно-зеленой воде кремовую волну.— На вид тут все как будто в порядке, — сказала Флавия.— Вот именно, на вид. Но дело не в виде. Здесь совершенно позабыли о течениях.— Простите, не поняла?— О течениях, юная леди, о течениях. В лагуне полно каналов и фарватеров. Очень сложных и каждый служит естественной цели. Обычно их не трогали. Но теперь стали прорубать широкие дороги для таких штуковин, как эта. — Старик презрительно ткнул пальцем в сторону танкера. — Когда наступает прилив и ветер дует в ту же сторону, здесь поднимается огромная буча. Вот так, как сейчас. Это может случиться в любую минуту. Вода устремляется не туда, куда надо, и намывает на берег всякую дрянь. Вонь стоит жуткая. Называется, перехитрили сами себя. Город по собственной глупости задыхается в своем же дерьме.Старый гондольер сел на своего конька и принялся честить грехи современного века. Сын посмотрел через плечо и, явно опасаясь за свои чаевые, шагнул назад. Не было сомнений, что это вовсе не опасно — нестись на полной скорости в неуправляемой лодке по пенящейся воде, но Флавия предпочла бы, чтобы кто-нибудь, просто на всякий случай, все же придерживал штурвал. Сама на дороге отчаянный водитель, она пугалась, когда дело доходило до воды. Видимо, потому, что выросла в предгорьях Альп.Несколько резких слов, и старик был отправлен на нос — сворачивать веревки или что там еще можно делать на несущейся к берегу лодке, а Флавия осталась одна любоваться пейзажами. Она с восхищением наблюдала, как из-за горизонта показались первые признаки Венеции: колокольня, затем башня Сан-Джорджо, крошащиеся кирпичи Фрари. Лодок стало больше: морские трамвайчики вапоретто, гондолы, водные такси, перевозящие товары грузовые баржи. А затем выщербленные кирпичи и отбитая штукатурка зданий главного острова. Лодка обогнула его северную оконечность и направилась к площади Сан-Марко.Гондольер, как ей казалось, держал безрассудно высокую скорость и, правя к берегу канала, то вырывался из потока других лодок, то снова вливался в него. Наконец он в последний момент перевел мотор на реверс, развернулся и без лишнего шика остановился именно в том месте, где хотел. Сказывался результат многих лет практики. Флавия расплатилась, прибавила щедрые чаевые и поднялась по ступеням на набережную Скьявони. А возчик вынес за ней ее чемоданы.Найти отель «Даниэли» не составляло никакого труда. Флавия и в этом случае до мелочей следовала инструкциям Боттандо. Ей не часто приказывали остановиться в самом фешенебельном отеле северо-востока Италии, и она не собиралась упускать такую возможность. Обычно отель «Даниэли» был до отказа набит богатыми немецкими и американскими туристами, так что его монументальный готический вестибюль частенько поразительно напоминал автобусную станцию: толпы возбужденных людей, боящихся отстать от своих групп, и груды чемоданов по углам. Но сезон кончался, и хотя туристы не иссякали, они объявлялись в более разумных и управляемых количествах. Персонал не так изматывался и, по венецианским меркам, можно сказать, проявлял учтивость.Номер оказался восхитительным, погода все еще солнечной, а кровать — на редкость удобной. Что еще оставалось желать? Только поесть. И Флавия решила немедленно позаботиться о еде. Путешествие заняло немало времени, и как раз наступил час ее обычного обеденного перерыва. Флавия переоделась в выглядевший по-рабочему костюм и спустилась по лестнице. Если Боттандо ее чему-то и научил, так это тому, что по-настоящему хорошую полицейскую работу на голодный желудок не делают. Потом она спросила у портье в вестибюле, как пройти в центральную квестуру Главное полицейское управление города
, купила в киоске газету, чтобы прочитать, как освещает убийство местная пресса, и устремилась навстречу обильной, хотя и уединенной трапезе.
Когда около трех часов дня она поднималась по ступеням квестуры, то ощущала полное удовлетворение и всего лишь легкие признаки несварения. Здание оказалось типично венецианским — некогда явно принадлежало весьма богатому вельможе, но с тех пор потеряло былое величие и было реквизировано и колонизировано государством. Огромные, прекрасных пропорций комнаты поделили, потом поделили еще раз, превратили в крохотные клетушки и связали друг с другом подслеповатыми, еще более неопрятными и гнетущими коридорами. Каков бы ни был бюджет венецианской полиции, она явно не раскошеливалась на украшение своей штаб-квартиры. Все очень экономно, пристойно, но как-то жалко. Ее управление занимало гораздо меньшее помещение, но Боттандо был способен тянуть с передачей найденных украденных произведений искусства (по поводу особенно полюбившихся он разводил такую бумажную волокиту, что задерживал их на несколько месяцев), и здание от этого становилось гораздо приятнее для глаза, что было очень важно для поднятия духа всего коллектива. Хотя наиболее значительные работы, как говорилось, в целях их безопасности хранились в его личном кабинете.Праздничное настроение Флавии быстро испарялось, пока она добрых десять минут то поднималась, то спускалась по лестницам в поисках цели своего прихода. Но упало еще ниже, когда Флавия предстала перед комиссаром Алесандро Боволо — маленьким человечком, который явно в дурном настроении сидел за своим столом и, уткнувшись в бумаги, делал вид, что не замечает появления Флавии. Однако та была полна решимости предстать образцовой коллегой и терпеливо ждала. В комнате воцарилось молчание — только посапывал Боволо, шелестел бумагами, и что-то на удивление раздражающе мурлыкала себе под нос Флавия. Наконец комиссар не выдержал проявления ее весьма ограниченного музыкального дарования, бросил на стол пачку только что занимавших его документов, пригладил жидкие, мышиного цвета волосы и поднял глаза с недовольным видом человека, которого оторвали от важного занятия.Даже самое разгулявшееся воображение ни при каких обстоятельствах не помогло бы назвать его симпатичным. Хорошо к пятидесяти, с худощавым лицом, заостренным носом, прыщеватый, с маленькими, бесцветными глазками. Пожалуй, больше ничего и не скажешь. Вылови какой-нибудь рыбак из лагуны огромную селедку в мятом сером костюме, нацепи ей на нос очки в проволочной оправе, усади на стул — и получился бы портрет представшего перед Флавией чиновника: сходство было поразительным.— Синьора ди Стефано? — наконец произнес он, сделав при этом, на вкус Флавии, слишком сильный нажим на слове «синьора». — Элегантная молодая особа — специалист из Рима — приезжает поучить нас, как надо ловить убийц?По его кривоватой улыбке она поняла, что знакомство с ней не вызывает у Боволо ни малейшего энтузиазма. И поспешила с ответом:— Из Рима — да. Но только не специалист. — Она улыбнулась специально приготовленной на этот случай самой обворожительной и обезоруживающей улыбкой. — Наше управление занимается чем угодно, но только не ловлей убийц.— В таком случае почему вы здесь?— Исключительно для того, чтобы оказать вам помощь, если вы захотите ее принять. Мы все-таки достаточно знаем о мире искусства. Генерал Боттандо считал, что моего присутствия у вас не требуется. Но министр настоял. Вы же знаете, какие они — министры.— А через несколько дней вы уедете и напишете рапорт о нашей работе, — предположил Боволо, подпустив в голос нотку саркастической подозрительности. — И в нем, естественно, попытаетесь спасти свою шкуру.Ага! Система слухов действовала у карабинеров с должной эффективностью. Судя по всему, Боволо прослышал, что Боттандо приперли к стене, и, похоже, не собирался помогать. Флавия этого опасалась, но как следует подготовилась к встрече.— Я надеялась, что могу попросить вас об одолжении, — заговорщически начала она. — Конечно, вы здесь — самый главный и в курсе всего. Очень заняты… я понимаю, вам не до меня, но… не могли бы вы написать отчет сами? Это бы избавило нас от всяких ненужных ошибок.Она опять одарила его очаровательной улыбкой, но при этом заметила, что Боволо заглотил наживку. Флавия давала ему реальный шанс диктовать, что включать, а что не включать в рапорт. Заманчивое, на ее взгляд, предложение. Если и оно не устранит враждебности со стороны комиссара, значит, не поможет ничего. Она же оставляла за собой право снабдить рапорт приложениями и всяческими сносками.— Ну что ж, — протянул Боволо, — не уверен, что мне по душе перспектива работать за вас, но, возможно, это единственный способ добиться того, чтобы всякие пришлые бюрократы писали правильные отчеты.Он кивнул и просветлел: про себя он уже прикидывал, какие хвалебные слова в свой адрес вставит в ключевые места рапорта.— Хорошо, — согласился он намного дружелюбнее. — Наверное, вы правы. Но я не желаю, чтобы вы здесь болтались и путались у нас под ногами. Поймите, у нас по горло забот и нам некогда заниматься какой-то иностранкой, которая оказалась настолько растяпой, что позволила себя укокошить.Он был явно не из тех, кто с благодарностью принимал дары.— Нисколько не сомневаюсь, — отозвалась Флавия. Ее немного покоробили его слова, но она осталась довольна, что ей удалось хоть куда-то продвинуться. — А я со своей стороны готова помочь там, где вы сочтете нужным.— М-м-м… дайте подумать, — протянул Боволо. Он явно старался найти ей абсолютно ненужное занятие. — Полагаю, вы образованны? Всякие там языки. — Он произнес это таким тоном, будто считал образование непристойностью.Потребовалось усилие, чтобы удержать на лице ничего не значащую улыбку. Флавия надеялась, что манеры Боволо станут лучше до того, как иссякнет последняя капля ее терпения.— Может, вы поговорите с кем-нибудь из ее коллег? — продолжал комиссар, не обращая ни малейшего внимания на то, как напряглись ее скулы. — Смысла в этом, конечно, нет, поскольку мы уже вышли на след, но зато будут учтены абсолютно все аспекты дела. Перебросьтесь с ними парой слов, проглядите бумаги и завтра же возвращайтесь в Рим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
, то не нашел бы лучше актера на заглавную роль. Даже на первый взгляд ему было хорошо за семьдесят, а лицо его напоминало задубевшее от воды бревно. Коротышка, до невозможности седой, с полным ртом плохо пригнанных протезов, которые пугающе пощелкивали, когда он улыбался, этот человек, казалось, до сих пор способен голыми руками разорвать кусок бетона.Он устроился рядом с ней на корме, минуту-другую улыбался и клацал зубами, а потом, явно стараясь не упустить утреннюю порцию удовольствия, стал сыпать вопросами: у нее отпуск? Надолго в Венецию? Она с кем-нибудь встречается? — и тут же бросил хитроватый взгляд. Была ли в Венеции раньше? Флавия терпеливо отвечала. Старики любят поболтать, а его любопытство казалось настолько напористым, что трудно было ему отказать. Спутник с гордостью заявил, что он отец возчика и сам всю жизнь работал в Венеции гондольером. Но теперь состарился, работать больше не может, но случается, с удовольствием подсаживается в лодку к сыну.— Готова поспорить, что в дни вашей молодости таких лодок наверняка не было, — предположила Флавия, скорее для того, чтобы разнообразить бесконечную череду своих «да» и «нет».— Таких? — Старик так сильно сморщился, что нос почти совершенно исчез в складках лица. — Вы называете это лодкой? Пфу!— А что? Она мне кажется вполне приличной. — В глубине души Флавия понимала, что, оценивая достоинства судна, выразилась не совсем по-мореходному.— Только тарахтит и гонит волну, — возмутился старик. — Скроена примерно так, как ящик из-под апельсинов. Лодок больше не умеют делать. В лагуне больше вообще ничего не умеют делать. — Флавия прищурилась на искрящуюся, сверкающую воду и остров Бурано слева, заметила кружащихся над головой чаек и вдали — неторопливо пыхтящий, выбирающийся в открытое море танкер. Гондольер правил к городу, и лодка нарезала на темно-зеленой воде кремовую волну.— На вид тут все как будто в порядке, — сказала Флавия.— Вот именно, на вид. Но дело не в виде. Здесь совершенно позабыли о течениях.— Простите, не поняла?— О течениях, юная леди, о течениях. В лагуне полно каналов и фарватеров. Очень сложных и каждый служит естественной цели. Обычно их не трогали. Но теперь стали прорубать широкие дороги для таких штуковин, как эта. — Старик презрительно ткнул пальцем в сторону танкера. — Когда наступает прилив и ветер дует в ту же сторону, здесь поднимается огромная буча. Вот так, как сейчас. Это может случиться в любую минуту. Вода устремляется не туда, куда надо, и намывает на берег всякую дрянь. Вонь стоит жуткая. Называется, перехитрили сами себя. Город по собственной глупости задыхается в своем же дерьме.Старый гондольер сел на своего конька и принялся честить грехи современного века. Сын посмотрел через плечо и, явно опасаясь за свои чаевые, шагнул назад. Не было сомнений, что это вовсе не опасно — нестись на полной скорости в неуправляемой лодке по пенящейся воде, но Флавия предпочла бы, чтобы кто-нибудь, просто на всякий случай, все же придерживал штурвал. Сама на дороге отчаянный водитель, она пугалась, когда дело доходило до воды. Видимо, потому, что выросла в предгорьях Альп.Несколько резких слов, и старик был отправлен на нос — сворачивать веревки или что там еще можно делать на несущейся к берегу лодке, а Флавия осталась одна любоваться пейзажами. Она с восхищением наблюдала, как из-за горизонта показались первые признаки Венеции: колокольня, затем башня Сан-Джорджо, крошащиеся кирпичи Фрари. Лодок стало больше: морские трамвайчики вапоретто, гондолы, водные такси, перевозящие товары грузовые баржи. А затем выщербленные кирпичи и отбитая штукатурка зданий главного острова. Лодка обогнула его северную оконечность и направилась к площади Сан-Марко.Гондольер, как ей казалось, держал безрассудно высокую скорость и, правя к берегу канала, то вырывался из потока других лодок, то снова вливался в него. Наконец он в последний момент перевел мотор на реверс, развернулся и без лишнего шика остановился именно в том месте, где хотел. Сказывался результат многих лет практики. Флавия расплатилась, прибавила щедрые чаевые и поднялась по ступеням на набережную Скьявони. А возчик вынес за ней ее чемоданы.Найти отель «Даниэли» не составляло никакого труда. Флавия и в этом случае до мелочей следовала инструкциям Боттандо. Ей не часто приказывали остановиться в самом фешенебельном отеле северо-востока Италии, и она не собиралась упускать такую возможность. Обычно отель «Даниэли» был до отказа набит богатыми немецкими и американскими туристами, так что его монументальный готический вестибюль частенько поразительно напоминал автобусную станцию: толпы возбужденных людей, боящихся отстать от своих групп, и груды чемоданов по углам. Но сезон кончался, и хотя туристы не иссякали, они объявлялись в более разумных и управляемых количествах. Персонал не так изматывался и, по венецианским меркам, можно сказать, проявлял учтивость.Номер оказался восхитительным, погода все еще солнечной, а кровать — на редкость удобной. Что еще оставалось желать? Только поесть. И Флавия решила немедленно позаботиться о еде. Путешествие заняло немало времени, и как раз наступил час ее обычного обеденного перерыва. Флавия переоделась в выглядевший по-рабочему костюм и спустилась по лестнице. Если Боттандо ее чему-то и научил, так это тому, что по-настоящему хорошую полицейскую работу на голодный желудок не делают. Потом она спросила у портье в вестибюле, как пройти в центральную квестуру Главное полицейское управление города
, купила в киоске газету, чтобы прочитать, как освещает убийство местная пресса, и устремилась навстречу обильной, хотя и уединенной трапезе.
Когда около трех часов дня она поднималась по ступеням квестуры, то ощущала полное удовлетворение и всего лишь легкие признаки несварения. Здание оказалось типично венецианским — некогда явно принадлежало весьма богатому вельможе, но с тех пор потеряло былое величие и было реквизировано и колонизировано государством. Огромные, прекрасных пропорций комнаты поделили, потом поделили еще раз, превратили в крохотные клетушки и связали друг с другом подслеповатыми, еще более неопрятными и гнетущими коридорами. Каков бы ни был бюджет венецианской полиции, она явно не раскошеливалась на украшение своей штаб-квартиры. Все очень экономно, пристойно, но как-то жалко. Ее управление занимало гораздо меньшее помещение, но Боттандо был способен тянуть с передачей найденных украденных произведений искусства (по поводу особенно полюбившихся он разводил такую бумажную волокиту, что задерживал их на несколько месяцев), и здание от этого становилось гораздо приятнее для глаза, что было очень важно для поднятия духа всего коллектива. Хотя наиболее значительные работы, как говорилось, в целях их безопасности хранились в его личном кабинете.Праздничное настроение Флавии быстро испарялось, пока она добрых десять минут то поднималась, то спускалась по лестницам в поисках цели своего прихода. Но упало еще ниже, когда Флавия предстала перед комиссаром Алесандро Боволо — маленьким человечком, который явно в дурном настроении сидел за своим столом и, уткнувшись в бумаги, делал вид, что не замечает появления Флавии. Однако та была полна решимости предстать образцовой коллегой и терпеливо ждала. В комнате воцарилось молчание — только посапывал Боволо, шелестел бумагами, и что-то на удивление раздражающе мурлыкала себе под нос Флавия. Наконец комиссар не выдержал проявления ее весьма ограниченного музыкального дарования, бросил на стол пачку только что занимавших его документов, пригладил жидкие, мышиного цвета волосы и поднял глаза с недовольным видом человека, которого оторвали от важного занятия.Даже самое разгулявшееся воображение ни при каких обстоятельствах не помогло бы назвать его симпатичным. Хорошо к пятидесяти, с худощавым лицом, заостренным носом, прыщеватый, с маленькими, бесцветными глазками. Пожалуй, больше ничего и не скажешь. Вылови какой-нибудь рыбак из лагуны огромную селедку в мятом сером костюме, нацепи ей на нос очки в проволочной оправе, усади на стул — и получился бы портрет представшего перед Флавией чиновника: сходство было поразительным.— Синьора ди Стефано? — наконец произнес он, сделав при этом, на вкус Флавии, слишком сильный нажим на слове «синьора». — Элегантная молодая особа — специалист из Рима — приезжает поучить нас, как надо ловить убийц?По его кривоватой улыбке она поняла, что знакомство с ней не вызывает у Боволо ни малейшего энтузиазма. И поспешила с ответом:— Из Рима — да. Но только не специалист. — Она улыбнулась специально приготовленной на этот случай самой обворожительной и обезоруживающей улыбкой. — Наше управление занимается чем угодно, но только не ловлей убийц.— В таком случае почему вы здесь?— Исключительно для того, чтобы оказать вам помощь, если вы захотите ее принять. Мы все-таки достаточно знаем о мире искусства. Генерал Боттандо считал, что моего присутствия у вас не требуется. Но министр настоял. Вы же знаете, какие они — министры.— А через несколько дней вы уедете и напишете рапорт о нашей работе, — предположил Боволо, подпустив в голос нотку саркастической подозрительности. — И в нем, естественно, попытаетесь спасти свою шкуру.Ага! Система слухов действовала у карабинеров с должной эффективностью. Судя по всему, Боволо прослышал, что Боттандо приперли к стене, и, похоже, не собирался помогать. Флавия этого опасалась, но как следует подготовилась к встрече.— Я надеялась, что могу попросить вас об одолжении, — заговорщически начала она. — Конечно, вы здесь — самый главный и в курсе всего. Очень заняты… я понимаю, вам не до меня, но… не могли бы вы написать отчет сами? Это бы избавило нас от всяких ненужных ошибок.Она опять одарила его очаровательной улыбкой, но при этом заметила, что Боволо заглотил наживку. Флавия давала ему реальный шанс диктовать, что включать, а что не включать в рапорт. Заманчивое, на ее взгляд, предложение. Если и оно не устранит враждебности со стороны комиссара, значит, не поможет ничего. Она же оставляла за собой право снабдить рапорт приложениями и всяческими сносками.— Ну что ж, — протянул Боволо, — не уверен, что мне по душе перспектива работать за вас, но, возможно, это единственный способ добиться того, чтобы всякие пришлые бюрократы писали правильные отчеты.Он кивнул и просветлел: про себя он уже прикидывал, какие хвалебные слова в свой адрес вставит в ключевые места рапорта.— Хорошо, — согласился он намного дружелюбнее. — Наверное, вы правы. Но я не желаю, чтобы вы здесь болтались и путались у нас под ногами. Поймите, у нас по горло забот и нам некогда заниматься какой-то иностранкой, которая оказалась настолько растяпой, что позволила себя укокошить.Он был явно не из тех, кто с благодарностью принимал дары.— Нисколько не сомневаюсь, — отозвалась Флавия. Ее немного покоробили его слова, но она осталась довольна, что ей удалось хоть куда-то продвинуться. — А я со своей стороны готова помочь там, где вы сочтете нужным.— М-м-м… дайте подумать, — протянул Боволо. Он явно старался найти ей абсолютно ненужное занятие. — Полагаю, вы образованны? Всякие там языки. — Он произнес это таким тоном, будто считал образование непристойностью.Потребовалось усилие, чтобы удержать на лице ничего не значащую улыбку. Флавия надеялась, что манеры Боволо станут лучше до того, как иссякнет последняя капля ее терпения.— Может, вы поговорите с кем-нибудь из ее коллег? — продолжал комиссар, не обращая ни малейшего внимания на то, как напряглись ее скулы. — Смысла в этом, конечно, нет, поскольку мы уже вышли на след, но зато будут учтены абсолютно все аспекты дела. Перебросьтесь с ними парой слов, проглядите бумаги и завтра же возвращайтесь в Рим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22