Здесь выложена электронная книга У храма Великой Скорби автора по имени Лао Шэ. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Лао Шэ - У храма Великой Скорби.
Размер архива с книгой У храма Великой Скорби равняется 62.94 KB
У храма Великой Скорби - Лао Шэ => скачать бесплатную электронную книгу
OCR Busya
«Лао Шэ «Избранные призведения», серия «Библиотека китайской литературы»»: Художественная литература; Москва; 1991
Лао Шэ
У храма Великой скорби
Прошло более двадцати лет с тех пор, как не стало наставника Хуана. Все эти годы я неизменно совершал жертвоприношения на его могиле всякий раз, как мне доводилось бывать в Пекине. Только бывал я там не часто и очень грустил, когда осенние ветры заставали меня в иных местах: приносить жертвы на могиле наставника полагалось в девятый день девятой луны. Именно в эту пору он погиб. Я добровольно взял на себя труд совершать жертвоприношения: Хуан был самым уважаемым и самым любимым моим учителем, хотя он никогда не выделял меня среди других учеников – он равно любил всех нас. И все же из года в год осенью меня тянуло на его низенькую могилу под красными кленами, неподалеку от Дабэйсы – храма Великой Скорби.
Случилось так, что целых три года я не был на его могиле – жизнь бросала меня с места на место, и единственное, что мне оставалось, – это мечтать о Пекине. И вот в прошлом году, не помню уж по какому поводу, я приехал в Пекин, всего на три дня. Был праздник-середины осени , но я все же отправился в Сишань – кто знает, когда еще доведется попасть сюда вновь. В Сишань я поехал, разумеется, для того, чтобы побывать на могиле учителя. Ради этого стоило отложить дела, хотя, говоря откровенно, кто не надеется за три дня в Пекине переделать уйму дел? На этот раз я не совершал обряда – просто пошел на могилу, и все. У меня не было ни бумажных денег, ни благовоний, ни вина. Наставник не отличался суеверием, и я никогда не видел, чтобы он пил вино.
По дороге в Сишань я все время вспоминал своего учителя, каждую его черточку. Пока я дышу, живет и он, потому что навсегда остался в моем сердце. Всякий раз, когда я встречаю полного человека в сером халате, я пристально вглядываюсь в его лицо: именно таким сохранился в моей памяти учитель – полный, в сером халате. И стоит теперь нам, его бывшим ученикам, собраться за столом, как слова «А что наставник Хуан?» готовы сорваться у меня с языка. Но ведь я точно знаю, что его уже нет.
И зачем только он стал инспектором? Полный, в своем неизменном сером халате! Кем угодно мог он быть, только не инспектором. Но, видно, была на то воля Неба. Ведь, не займи он эту должность, не погиб бы в сорок с лишним лет.
Полный, с тремя складками на шее. Я часто думал, как трудно парикмахеру добираться до коротких волосков между этими складками. При всей моей любви к наставнику Хуану я не мог не признать, что его лицо, похожее на мясистую тыкву, должно было казаться смешным. Но глаза! Хотя верхние веки набрякли и превратили глаза в узкие щелочки, в этих глазах, черных и блестящих, угадывалась такая глубина! В них светились энергия, острый ум, мягкий нрав. Эти черные жемчужинки завораживали и проникали в самое сердце, они могли поймать человека, словно рыбку на крючок, и перенести в иной мир, полный света и добра. В такие минуты мешковатый халат учителя казался священным одеянием.
Случалось, кто-нибудь из учеников придумывал совершенно правдоподобную причину, чтобы отпроситься в город, однако учитель, еще не дослушав объяснения, начинал посмеиваться с таким видом, словно опасался, как бы ученик сам не проговорился, и тут же старательно выводил большими иероглифами увольнительную. И все же отпрашиваться надо было непременно, самовольные отлучки из школы категорически запрещались. Одно дело человеческие чувства, совсем другое – школьные правила, и тут уж ничего не поделаешь. Таков был наш школьный инспектор!
Его нельзя было назвать образованным, хотя каждый вечер в часы самоподготовки он занимался вместе с учениками. Читал он обычно толстенные книги, таких же устрашающих размеров была и. тетрадь для записей. Его толстые пальцы с опаской переворачивали тонюсенькие страницы, словно боялись порвать их. Когда бы он ни читал, летом или зимою, лоб его покрывался капельками пота – ведь он не был человеком книжным. Иногда я украдкой наблюдал: выражение глаз, сдвинутые брови, вздувшиеся на висках вены и стиснутые зубы – все говорило о том, что он заблудился в таинствах сюжета. Но вдруг его лицо озарялось ему одному свойственной детской улыбкой – из груди вырывался вздох облегчения, а огромная рука вытирала со лба пот белым платком величиной чуть ли не с простыню.
Не говоря об остальном, наивного простодушия этого человека, удивительного трудолюбия было достаточно, чтобы полюбить его.
Тот, у кого есть хоть капля ума и души, даже если это всего-навсего пятнадцатилетний школьник, каким был тогда каждый из нас, не мог не понимать, что теплота и сердечность господина Хуана происходят от врожденного благородства. Но стоило кому-нибудь из нас проявить безответственность, как становилось ясно, что он мягок, но не слаб. Мы видели в нем скорее товарища, чем учителя, его волнение, усердие, пот на лбу и бесконечные вздохи – все это роднило его с нами.
Во всех наших маленьких школьных бедах, казавшихся нам огромными и непоправимыми, наставник Хуан первым приходил утешать нас, даже если ничем не мог помочь. Когда же это было в его силах, он первым делом помогал, а потом уже приходил утешать. Двадцать лет назад инспектор средней школы получал каких-нибудь шестьдесят юаней, и все же треть своего жалованья он выделял в пользу учащихся. Никто из нас, надо сказать, не испытывал особых материальных затруднений, но этим деньгам всегда находилось применение.
Стоило кому-нибудь из нас заболеть, как наставник Хуан становился особенно заботливым, приносил книжки, фрукты, разные лакомства и украдкой клал на постель.
Добрый гений в трудные минуты, он в обычное время оставался суровым владыкой и со всей строгостью правил нами. Грязь в общежитии, нерадивость в занятиях гимнастикой после уроков – этого было достаточно, чтобы над нашей головой собрались грозовые тучи. Правда, тучи эти всегда проливались дождем слез.
Но в школе, как и вообще в жизни, не бывает, чтобы все всё понимали. Некоторые ученики терпеть не могли господина Хуана. Не потому, что он не любил кого-нибудь, и не потому, что он в чем-то бывал неискренен, а просто потому, что существует извечный конфликт между великим и ничтожным, в результате которого великое всегда гибнет, будто только и может утвердиться ценой собственной гибели. Господин Хуан был так же добр к этим ученикам, как и к остальным, они знали его достоинства и все же не любили его. Они могли возненавидеть его за одно-единственное замечание, даже если прежде видели от него только добро. Я не хочу сказать, что презираю их за это. Я только считаю, что на свете очень много таких людей. И дело даже не в том, что они не отличают хорошее от плохого, просто они слепо любят самих себя и не терпят никаких укоров. Спаси такому жизнь и пожури слегка при этом, он ни за что не простит тебя, да еще и возненавидит, тут же забыв о всем добром. Став инспектором, господин Хуан совершил непоправимую ошибку. Бывают инспекторы недобросовестные, но наставник Хуан и недобросовестность – понятия несовместимые. Поэтому при всем своем великодушии и искренности он по обязанности должен был держать нас в руках.
Придя в школу, наставник Хуан с первого же раза всем понравился, быть может, потому, что не был похож на других учителей. Другие учителя отличались от книг только тем, что умели говорить, и мы относились к ним так же почтительно, как к книгам. И сами они и их интересы принадлежали к какому-то чужому, недоступному нам миру. Учитель Хуан ничуть не походил на них – он был простым человеком, ел вместе с нами, спал вмеcте с нами, вместе с нами читал книги.
Но через полгода появились недовольные – и получившие от него замечания за нарушение порядка, и охотники показать, что у них самих есть голова на плечах, – им слово, они в ответ десять; были и любители сначала набезобразничать, а потом пресмыкаться.
Случилось как-то маленькое недоразумение, после которого оказалось, что друзей и врагов у наставника поровну. Все началось с того, что ученикам захотелось помитинговать во время занятий, а инспектор Хуан запретил. Это сочли бесцеремонным вмешательством. А он по своей наивности потребовал решить голосованием, можно ли проводить собрания в учебное время. Хорошо еще, что его предложение прошло с перевесом в три голоса. И хотя волнения вскорости сами по себе улеглись, авторитет его был основательно подорван.
Недоброжелатели Хуана почуяли, что настало их время, еще одна такая заварушка – и он полетит. По крайней мере трое учителей претендовали на совмещение должности инспектора и преподавателя. Самым рьяным был учитель труда, который лучше всего умел работать языком. Если не считать полноты, он был прямой противоположностью господину Хуану. Как-то на уроке он заявил, что за восемьсот монет в месяц с удовольствием подавал бы и ночные горшки. Многим ученикам он нравился: на его уроках хоть спи – все равно свой балл получишь. А при таком, как он, инспекторе и вовсе настала бы райская жизнь! После той неприятной истории с голосованием у него в комнате каждый вечер происходили совещания, что вскоре принесло первые плоды. Учителя Хуана старались скомпрометировать перед директором, на классных досках то и дело появлялись надписи «жирный боров», «заплывшая харя».
Господин Хуан знал о происходящем от учеников. И как-то неожиданно взял отпуск на день. А вечером в комнату для самоподготовки явился сам директор и сообщил, что господин Хуан приходил к нему с прошением об отставке, но согласия не получил. Директор сказал:
– Кому не нравится наш прекрасный инспектор, может оставить школу. Если же им недовольны все, я уйду вместе с ним.
Никто не произнес ни слова. Но не успел директор ступить за дверь, как несколько учеников помчались к преподавателю труда и устроили там экстренное совещание.
Через день учитель Хуан, как всегда, был на посту, только сильно осунулся. После занятий он собрал учеников. Явилось не больше половины. Он взошел на кафедру, словно намереваясь произнести речь. Но вдруг улыбнулся, помолчал, а потом тихо сказал всего одну фразу:
– Простим друг друга! И больше ничего.
После летних каникул в школе день ото дня ширилось движение за отмену ежемесячных экзаменов. Взрыв произошел перед праздниками. Ученики отказались сдавать экзамен преподавателю английского языка, и, когда он выходил из классa, вслед ему неслась брань.
Скандал дошел до директора, но тот поддержал систему ежемесячных экзаменов. Тогда учащиеся потребовали убрать преподавателя английского языка. Некоторые предлагали, правда, разделаться заодно и с директором, но большинство решило пока ограничиться сменой учителя. Не идти же, в самом деле, против директора! Бойкот экзаменов был временно снят с повестки дня. Уже тогда наставника Хуана предупреждали:
– Не накличьте беду на свою голову!
И зачем только он стал инспектором? Теперь он обязан был блюсти порядок в школе.
Тут же, разумеется, нашлись люди, которые повели кампанию против него.
Директор не согласился сменить преподавателя. Кто-то пустил слух, что на педсовете, где обсуждался этот вопрос, инспектор Хуан высказался за строгие меры, за то, чтобы преподаватели совместными усилиями приструнили учащихся, инспектор Хуан… инспектор… инспектор…
Словом, все обернулось против инспектора Хуана, и теперь уже не преподаватель английского языка, а он сам оказался под обстрелом.
Чего только не делал наставник Хуан: бегал к ученикам, предупреждал, разъяснял, смеялся и плакал со свойственным ему простодушием и искренностью. Все напрасно!
Ученики, которые не возражали против месячных экзаменов, не осмеливались рта открыть. Те, кому было безразлично, предпочитали говорить резкие слова, чтобы завоевать авторитет у товарищей. Даже сторонники господина Хуана не решались поддержать его: бунт, словно заклятье, парализовал всю школу.
Как-то я встретил наставника на улице.
– Будьте осторожны, учитель, – предупредил я его.
– Разумеется! – улыбнулся он.
– Знаете, против кого все обернулось? Он кивнул и опять улыбнулся:
– Я же инспектор!
– Сегодня вечером, кажется, общее собрание. Вам лучше не ходить.
– Но ведь я же инспектор!
– Они могут пустить в ход кулаки.
– Ударить? Меня? – он изменился в лице.
Я понял: он и мысли не допускал, что его могут избить. Был слишком уверен в себе. И все же испугался немного. Он не был твердокаменным героем, он был человеком, за это я и любил его.
– Но за что? – он словно вопрошал свою совесть.
– Их подстрекают за вашей спиной.
– О! – он, пожалуй, не понял, что я имею в виду, и, сощурившись, спросил: – А если я попытаюсь усовестить их, все равно побьют?
Я едва сдержал слезы, тронутый его простодушием и детской наивностью. Он все еще верил во всепобеждающую силу добра. Ему и в голову не приходило, что на свете бывают люди вроде преподавателя труда.
– Я вас очень прошу, не ходите на собрание!
– Но я же инспектор! Я постараюсь их уговорить. Ведь от этого вреда не будет. А вам спасибо!
Я стоял как вкопанный и смотрел вслед человеку, готовому пожертвовать собой ради долга. Но сам он не предполагал, что приносит себя в жертву. Услышав, что его могут избить, лишь переменился в лице, но от своего не отступил. Я понял, что теперь он и не помышлял об отставке. Не мог он уйти, когда в школе такое творится. «Я же инспектор!» – до сих пор не могу забыть этих слов и тона, каким они были сказаны.
Вечером и в самом деле состоялось общее собрание. Мы впятером – больше всех любившие Хуана – нарочно сели поближе к кафедре. Решили, если дойдет до драки, нам, может быть, удастся его защитить.
Господин Хуан появился в дверях минут через пять после начала собрания. Воцарилась мертвая тишина. Председатель как раз излагал новости, полученные от учителя труда, зачитывал «список преступлений» инспектора – а инспектор тут как тут. У меня даже дыхание перехватило.
Наставник Хуан зажмурился, будто от яркого света, опустил голову и, словно слепой, медленно притворил дверь. Потом широко открыл похожие на черные бусинки глаза и обвел всех нас взглядом. При свете лампы лицо его казалось серым, как зола. Он шагнул к кафедре, ступил на возвышение и улыбнулся:
– Уважаемые ученики! Я хочу сказать вам несколько слов не как инспектор, а как друг!
– Мягко стелешь!
– Предатель! Кричали из задних рядов.
Голова наставника Хуана поникла. Таких оскорблений он не ожидал. Он не рассердился на тех, кто его поносил, а лишь усомнился в самом себе. Быть может, он не сумел быть искренним до конца или…
Эта склоненная голова решила его судьбу.
Когда при его появлении наступила мертвая тишина, я подумал, что в душе все уважают его и он вне опасности. Но склоненная голова – конец. Значит, он принял их упреки, и теперь ему стыдно.
– Бей его! – заорал самый близкий Дружок преподавателя труда.
– Бей! Бей!
Сзади все повскакали со своих мест. Мы встали плечом к плечу, пять человек. Только бы устоять! Стоит нам сдвинуться с места, и начнется свалка. «Учитель, уходите!» – сказал я намеренно тихо, чтобы услышал он один, тот, которого я хотел спасти во что бы то ни стало.
Уйди он в тот момент – до дверей ему было всего два шага, – уверен, ничего не случилось бы. Впятером мы смогли бы хоть на секунду сдержать напиравших сзади.
Наставник Хуан не двинулся с места. Собравшись с силами, он решительно поднял голову. Взгляд его был страшен. Но лишь какое-то мгновение. Он сдержал свой гнев, готовый прорваться, и вновь склонил голову, словно придавленный тяжким раскаянием. У этого человека хватило сил встать надо всеми. Я понял движение его души: ничуть не задетый грубой бранью, он лишь сомневался в собственной правоте, но сердце подсказало, что совесть его чиста. Когда закричали «бей!», он разгневался, но тут же спохватился – ведь это дети… И вновь опустил голову. И тогда вопль «бей!» перерос в настоящий рев.
Рассердись он по-настоящему, на него не посмели бы поднять руку, но он вновь склонил голову. Все кричали, но никто не хотел бить первым. К тому же у каждого на уме была мысль: «С какой стати бить этого честного человека?» Конечно, большинство поверило председателю, но не так-то легко было забыть все, что сделал для них учитель Хуан. К тому же некоторые понимали, что обвинения против Хуана дутые и что это дело рук одной шайки.
– Уходите! – сказал я снова. Я знал, что в такой ситуации «выкатывайся» прозвучало бы куда убедительнее, но язык не повернулся.
Наставник Хуан по-прежнему не двигался с места. Только голову поднял – на губах улыбка, глаза подернуты влагой. Он смотрел на нас, как смотрит ребенок на тигра, – любуясь им и страшась его.
И вдруг в окно, влетел обломок кирпича, а следом осколок стекла, словно хвост за кометой. Он попал учителю прямо в висок – сразу показалась кровь.
У храма Великой Скорби - Лао Шэ => читать онлайн электронную книгу дальше
Было бы хорошо, чтобы книга У храма Великой Скорби автора Лао Шэ дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге У храма Великой Скорби у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу У храма Великой Скорби своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Лао Шэ - У храма Великой Скорби.
Если после завершения чтения книги У храма Великой Скорби вы захотите почитать и другие книги Лао Шэ, тогда зайдите на страницу писателя Лао Шэ - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге У храма Великой Скорби, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Лао Шэ, написавшего книгу У храма Великой Скорби, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: У храма Великой Скорби; Лао Шэ, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн