На госпожу У страшно было смотреть: спина длинная, как у тигра, талия, как у медведя. Она, как и муж, вполне могла сойти за боксера, если бы не маленькие изуродованные ножки. С такими ножками не сделаешь ни одного эффектного приема… Что в высоту, что в ширину она была одинакова – огромная туша с пампушкой вместо головы, такой белой, будто ее несколько дней продержали в извести. Ноздри, веки и уши красные, бровей и волос почти не осталось. Глаза – два кружочка, ноздри будто нарисованы неумелой детской рукой, остальное пространство совершенно свободно, и, чтобы определить расстояние между глазами и ухом, нужно затратить немалые усилия. Говорила госпожа У очень вежливо.
Чтобы не смотреть на жену, господин У созерцал собственные кулаки – стукни он кого-нибудь, ему стало бы веселее.
Жена господина Цю была женщиной образованной, но не очень привлекательной. Верхние зубы находили на нижнюю губу. И без того редкие волосы были коротко острижены. Сухая как вобла, плоская как доска, – хоть гвоздями приколачивай! Но господин Цю относился к жене с большим уважением. Стоило ей сказать что-нибудь, и он обводил взглядом присутствующих, желая выяснить произведенное впечатление. А уж если она острила, он ие только внимательно смотрел на каждого, но ждал, пока все рассмеются, и лишь тогда смеялся сам, не сводя глаз с жены. Но смех его почему-то нагонял тоску.
Жена господина Суня не пришла. Всего месяц назад она родила. Хотя господин Сунь был ярым защитником ограничения деторождаемости и за три года перепробовал все патентованные средства, жена каждый год дарила ему по ребенку. Когда чиновник говорит об ограничении деторождаемости, это почти равносильно бунту. Но господин Сунь только говорил, а дом его все наполнялся детскими голосами, сослуживцы уважали его, а те, у кого не было потомства, с завистью говорили:
– Дети – это дар неба. Поглядите на господина Суня!
Одна госпожа Чжан выглядела вполне прилично и одета была по возрасту.
Жена Сяо Чжао не пришла – впрочем, никто не знал, есть ли она у него вообще. Он утверждал, что есть, но ее никто никогда не видел. Она оказывалась то в Пекине, то в Тяньцзине, то в Шанхае. И знал об этом только Сяо Чжао. Ходили слухи," будто госпожа Чжао живет то со своим мужем, то с чужими мужьями, но сам Сяо Чжао никогда не говорил об этом, а верить слухам не обязательно.
При женщинах ни один из присутствующих не посмел упомянуть о событиях вчерашнего вечера и хотя бы тайком посмеяться над госпожой Ли. Напротив, все были чрезвычайно любезны, ухаживали за ней и за ее детьми.
Лао Ли смотрел на свою жену, сравнивал ее с остальными и думал о том, что нужно либо мириться с тем, что имеешь, либо упразднить браки. Но что тогда будет со всеми этими женщинами? Кроме госпожи Чжан, ни одна из них не знала молодости, будто все они родились сразу тридцатилетними!
Госпожа У – настоящая туша, госпожа Цю – выставка зубов. Вырядившаяся в чужой халат госпожа Ли и госпожа Чжан завели разговор. Интересы всех женщин были примерно одинаковы. Образованной госпоже Цю пришлись по вкусу нарядные тапочки Лин, и она спросила у госпожи Ли, как их шить. Госпожа Туша хотела узнать у госпожи Чжан, в каком магазине самые лучшие овощи, замаринованные в соевом соусе. Городская госпожа Чжан и деревенская госпожа Ли величали друг друга родственницами. Женщины не обсуждали проблем мировой важности, зато знания и опыт, которыми они делились, в любую минуту можно было применить на практике. Сам Сократ, пожалуй, не решал таких интересных проблем. «Куда полезнее заниматься подобными мелочами,-думал Лао Ли,– чем быть на побегушках у госпожи начальницы, как Сяо Чжао, выполнять роль свата, как Чжан Дагэ, или искать наложницу и упражнять свои мускулы, как господин У. Эти женщины, представительницы и старого и нового поколения, заняты своим разговором, им нет никакого дела до мужей, все их внимание сосредоточено на самих себе и на детях, мужчины их не интересуют. А стоит мужчине раскрыть рот, как он тотчас заводит разговор о женщинах. Противно!» Лао Ли позавидовал женщинам и проникся к ним уважением, даже решил купить жене халат на меху. Ели не торопясь, никто не пил лишнего, все было вполне пристойно. Господин У сидел рядом с Чжан Дагэ, но ни словом не обмолвился о наложнице. А господин Сунь, вместо того чтобы пропагандировать свои экспериментальные методы ограничения деторождаемости, как он это делал обычно, воспользовался случаем и выучил несколько пекинских пословиц, примерно такого содержания: «Сколько ни смотри свинья в зеркало – человеком не станет». Сяо Чжао несколько раз порывался развеселить общество, но стоило ему раскрыть рот, как госпожа Цю расстреливала его в упор своей образованностью. Господин Цю хотел было поаплодировать жене, поздравить ее с победой, но присмирел, взглянув на ее зубы: когда жена переходила в наступление, она выставляла даже нижнюю челюсть, будто жаждала вцепиться своими клыками кому-нибудь в ухо. Лао Ли показалось, что жизнь снова обрела равновесие: в конце концов не важно, что все эти женщины не знали юности.
На прощание дамы обменялись адресами, договорились наносить друг другу визиты и очень тепло расстались.
3
Через два дня, возвратившись с работы, Лао Ли увидел жену улыбающейся – это случалось не часто. Можно было подумать, что наконец-то осуществилась ее давнишняя мечта.
– Приходила госпожа У,– сообщила она. «Туша!» – подумал Лао Ли и кивнул головой.
– А ей, оказывается, нелегко,– прощупывала почву госпожа Ли.
– Почему же?
– Господин У не очень порядочный человек!
Лао Ли поперхнулся. Мужчины критикуют чужих жен, а женщины – собственных мужей!
– Оказывается, он хочет взять наложницу. Госпожа У такая обходительная, все умеет, зачем ему понадобилась наложница?
«Туша!» – снова подумал Лао Ли.
– Ты не води с ним дружбы!
Ого! У них уже союз: стоит мужчине проявить уступчивость, как женщина тотчас поднимает голову; чаши весов Чжан Дагэ никогда не уравновесят одна другую.
– А какая у меня с ним может быть дружба?
– Это я так, к слову. Госпожа У говорит, что ни одному мужчине нельзя верить.
– И мне тоже?
– О тебе речи не было. Она вообще сказала. А тебе разве тоже нельзя верить? – Жена говорила мягко, но никогда в жизни Лао Ли не слыхал от нее ничего подобного.
Надо бы приструнить ее, чтобы не распускала язык и поменьше ходила к Туше, но Лао Ли так ничего и не сказал. Нет, нельзя уважать женщин, они так же никчемны, тупы и болтливы, как мужчины. Жениться – значит постоянно идти на уступки, а не хочешь – ходи холостым. Семья – это поле брани, где ведут бессмысленные бои мужчины, женщины, дети да еще такие «друзья», как эта Туша. Лао Ли ненавидел себя за то, что не способен стать дезертиром. Только друг, которому можно излить душу, будь то мужчина или женщина, может принести радость. Но где его найти? Семья – затхлое болото, а весь мир – пустыня! Уж лучше молчать. Такова жизнь!
4
Госпожа Ли и в самом деле осмелела. Госпожа Чжан, госпожа У, госпожа Цю и едва оправившаяся после родов госпожа Сунь организовали «лигу наций», в которую вошли даже обе госпожи Ma. Госпожа Ли и говорила не так красиво, как все они, и дела вела хуже, не так много знала, не так много понимала, не имела таких твердых взглядов, но у каждого дурака – своя логика. И потом, именно благодаря госпоже Ли каждая из этих женщин получила возможность проявлять сочувствие, любовь и заботу, оказывать помощь и давать советы. Госпожа Ли была как бы малым государством, а они – постоянными членами исполнительного комитета «лиги». Ни у одной из них не было детей такого возраста, как Ин и Лин. У госпожи Чжан они уже переросли, у госпожи Сунь еще не доросли, госпожа Цю мечтала о сыне, но с ее тощим телом не могла родить приличного ребенка, поэтому разговоры вертелись вокруг Ина и Лин, и уж, конечно, речи госпожи Ли никогда не регламентировались. Госпожа Цю хоть и окончила университет, но не имела даже представления о том, в каких муках рождаются дети, и госпожа Ли поспешила восполнить этот пробел в ее образовании. Кроме того, госпожа Ли могла рассказать о жизни крестьян, а для горожанок это небезынтересно. Госпожа Цю, например, даже не видела, как растет ароматный лук.
По совету госпожи Ma-младшей госпожа Ли остригла волосы, не спросив разрешения у мужа, и теперь сзади у нее болтались две короткие косицы. Госпожа У – эта Туша – сказала, что госпожа Ли помолодела лет на десять, а это значит, что ее супруг захочет обзавестись наложницей, по крайней мере, на пять лет позже. Однако вид этих косиц вызывал у Лао Ли головную боль, он не знал, как на них реагировать, и решил, что лучше всего помолчать. Но неразговаривающая чета все равно что чайник с отбитым носиком: наклонишь его – на скатерть прольешь, да и в чашке будет полно чаинок. Лао Ли хотел было сказать жене, что одеваться надо скромно, соответственно возрасту, что нельзя в ее годы ходить с косичками, но промолчал, побоялся обидеть. В то же время он считал, что рассуждать так, как он, могут только мещане, и в душе его росло раздражение. Он презирал себя. А когда презираешь себя, нельзя поучать других.
С деньгами тоже все стало по-иному. Прежде, бывало, даст на расходы – хорошо, не даст – тоже сойдет, а теперь жена то и дело требовала денег. Нельзя, конечно, оставлять жену без копейки, но она требовала постоянно, накупила массу ненужных вещей. Лао Ли не скуп, но нельзя бросать деньги на ветер. Кто сказал, что деревенские жители бережливы? Жена наносит визиты то Чжанам, то У, то Цю, покупает подарки, нанимает рикшу… А вернется домой – не сообщит даже, что купила, только пересказывает все премудрости, которым ее обучила Туша, да восхищается новыми нарядами госпожи Цю. Все это так же противно слушать, как болтовню господина У, Сяо Чжао и прочих. Нигде нет покоя – ни на работе, ни дома. Будто рот только затем и дан человеку, чтобы с утра до вечера нести всякую ахинею. К тому же Лао Ли стал ощущать недостаток в деньгах.
Но неприятнее всего было то, что жена научилась у госпожи У и госпожи Цю воспитывать мужа. Туша установила такие правила: десять мао от юаня отдавать ей, домой приходить не позднее десяти. Потом она запиралась, и до мужа ей не было никакого дела. Каждый вечер она выворачивала мужнины карманы и, если находила носовой платочек, тотчас начинала разбирательство. В наш век у всех этих студенток, официанток, парикмахерш, служащих, учительниц столько возможностей увести наших мужей. Госпожа Цю поступала гораздо проще: если в присутствии какой-нибудь женщины муж переставал ей улыбаться, она пускала в ход зубы.
И вот однажды Лао Ли пришел домой после десяти. Дверь, правда, не была заперта, но свет погашен, а жена, повернувшись к стене, притворилась, что спит. Да, она притворялась, потому что не проснулась, даже когда он попытался ее растолкать. Лао Ли понимал, что у нее есть союзники и уговаривать бесполезно, только выкажешь свою слабость. И он лог, тоже притворившись, что спит. Рядом лежало бревно – упрямое, глупое и холодное, с двумя косицами, похожими на старые щетки. Учить ее? Нет! Чжан Дагэ просто не знает женщин! Это меня теперь учат… У Лао Ли вырвался вздох. Он нарочно лягнул жену ногой. Напрасно. Громко и протяжно зевнул. Может, рассердится?
Нет! Такого он не может терпеть! Несколько дней назад жена потребовала денег – остриглась, навестила друзей, в общем, решила его испытать. Он тогда ей ничего не сказал, и она пошла дальше. Сегодняшняя выходка тому подтверждение. И если не перейти в контратаку, неизвестно чем это кончится. До переезда в Пекин он считал ее просто дурой. После переезда она несколько выросла в его глазах, но сейчас он решил водворить ее на прежнее место. Раньше ему казалось, что жене не хватает образования, что именно этим она отличается от красивых, элегантных женщин; теперь он понял, что никакое образование не может заменить любовь. Он собирался перевоспитать жену, а оказалось, что она празднует победу и намерена продолжать наступление. Все в ней отвратительно. Ссориться среди ночи нельзя – напугаешь детей, но лежать рядом с этим бревном просто невыносимо. Он поднялся, нащупал лампу, зажег, взял одеяло, составил стулья в гостиной, подложил пальто и лег. Прошло довольно много времени, прежде чем в спальне, началась возня.
– Что это ты надумал, отец Лин? – произнесла жена решительно, но с нотками раскаяния в голосе.
Лао Ли погасил свет и молча ждал, пока она начнет реветь. Пусть только посмеет, он завтра же отправит ее в деревню! Но она не заплакала.
Лао Ли еще больше рассвирепел. Ах, тварь безмозглая! Бесчувственное бревно! В романах, в кино мужья тоже ссорятся с женами, а потом снова обнимаются и целуются. Но Лао Ли не может ее целовать. Она все равно ничего не поймет, нет никакой надежды на то, что все наладится. Когда любят и ссорятся – тоже ничего хорошего, но все-таки любят. Ладно, не буду ругаться, бревно, дура набитая!
– Иди сюда, замерзнешь, – тихо позвала она.
Лао Ли не отозвался, ждал, когда она разревется. «Только попробуй – отправлю в деревню! И все!» Чем больше он злился, тем приятнее ему становилось. Многие мужья лупят по ночам своих жен. Разве удержишься, чтобы не ударить такую корову!
– Отец Лин! – Она спустила ноги с кровати и стала нащупывать туфли.
Лао Ли ждал, едва сдерживая ярость. Мимо дома проехали одна за другой две машины, а она все еще искала туфли.
– Ты что это надумал? – Она наконец появилась в гостиной. – У меня разболелась голова, и я не слышала, как ты пришел. Правду говорю!
«Не была бы ты бабой, если бы не умела врать», – подумал он.
– Ложись в постель, а то замерзнешь. Где же спички? – Она нашла спички, зажгла лампу, подошла и сняла с него одеяло.
– Пойдем, холодно здесь.
Плотно сжав губы, Лао Ли взглянул на нее: нет, не такая уж она ведьма, в глазах – слезы, косицы торчат, и в темноте их можно принять за два премиленьких хвостика. Пусть не ведьма, но любить ее все равно нельзя. Он пошел за ней в спальню, лег, ждал, пока она заговорит, но она молчала. Долго лежал он с открытыми глазами, не находя никакого разумного выхода из положения. Так и уснул.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Близился Новый год по лунному календарю. «Новый год – праздник для детей», – думал Лао Ли и, чтобы выполнить свой отцовский долг, накупил ворох игрушек. Теперь Новый год будет веселым.
Но госпожа Ли места себе не находила – она видела, как готовятся к празднику другие: покупают капусту, заказывают новогодние торты – и ходила мрачнее тучи.
Значит, и для взрослых это праздник, решил Лао Ли, и дал жене двадцать юаней. Пусть купит, что хочет, или выбросит псу под хвост – ему все равно. А то еще удавится с горя в самый канун Нового года.
В воскресенье Лао Ли остался дома с детьми, а жена ринулась в генеральное наступление на Северо-западный рынок.
Госпожа Ma-старшая, захватив корзинку и с десяток банок, отправилась туда же.
Лао Ли играл с детьми.
– Папа, стань коровой, – попросила Лин.
– Нет, тигром! – требовал Ин.
Ничего не поделаешь. Лао Ли изогнулся, как тигр, и стал ходить по комнате. Лин громко кричала от восторга.
– Лин, – кто-то тихо позвал девочку. – Я тебе что-то принесла.
– Ой! – мяукнула Лин и открыла дверь.
Лао Ли моментально превратился из тигра в человека. Госпожа Ma-младшая держала в руках красную редьку, в которую была воткнута желтоватая капустная кочерыжка, а вокруг – шесть маленьких белых зубчиков чеснока с зелеными кончиками.
– О! Вы дома! А где же госпожа? – Так и не отдав Лин подарка, женщина в смущении попятилась.
– Госпожа ушла за покупками. – Лао Ли покраснел, запнулся, потом проговорил: – Вы заходите!
Госпожа Ma-младшая колебалась, но Лин вцепилась в нее, а Ин даже умудрился обхватить ее за ноги.
Наконец-то Лао Ли разглядел свою соседку. Она и в самом деле была хороша! Не то чтобы красива, а очень мила. Роста невысокого, великолепно сложена. Плечи, шея, ноги, спина – само совершенство. Лицо продолговатое, глаза огромные, брови длинные, прямые. Волосы спереди подстрижены, на спине две косички, такие прелестные – не то что у жены. А как ей идет голубой халат! В меру длинный, руки обнажены повыше локтя. От нее веет силой, независимостью, энергией, она наполняет радостью все вокруг. Она не красавица, но внутреннее обаяние делает ее необычайно привлекательной.
Лао Ли так на нее глядел, что самому стало неловко. Каждое ее движение было удивительно легким, непринужденным, гармоничным. Фигура была еще красивее лица.
– Куда бы мне ее повесить, Ин? – она подняла редьку. – Это не для игры. Скоро на капусте появятся желтые цветочки. – Разговаривая с детьми, она в то же время обращалась к Лао Ли.
– Надо поставить ее папе на голову, – предложил Ин.
Лао Ли рассмеялся. Госпожа Ma-младшая смущенно огляделась, не нашла подходящего места и поставила игрушку на стол.
– Я пойду, у меня дела, – сказала она и направилась к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Чтобы не смотреть на жену, господин У созерцал собственные кулаки – стукни он кого-нибудь, ему стало бы веселее.
Жена господина Цю была женщиной образованной, но не очень привлекательной. Верхние зубы находили на нижнюю губу. И без того редкие волосы были коротко острижены. Сухая как вобла, плоская как доска, – хоть гвоздями приколачивай! Но господин Цю относился к жене с большим уважением. Стоило ей сказать что-нибудь, и он обводил взглядом присутствующих, желая выяснить произведенное впечатление. А уж если она острила, он ие только внимательно смотрел на каждого, но ждал, пока все рассмеются, и лишь тогда смеялся сам, не сводя глаз с жены. Но смех его почему-то нагонял тоску.
Жена господина Суня не пришла. Всего месяц назад она родила. Хотя господин Сунь был ярым защитником ограничения деторождаемости и за три года перепробовал все патентованные средства, жена каждый год дарила ему по ребенку. Когда чиновник говорит об ограничении деторождаемости, это почти равносильно бунту. Но господин Сунь только говорил, а дом его все наполнялся детскими голосами, сослуживцы уважали его, а те, у кого не было потомства, с завистью говорили:
– Дети – это дар неба. Поглядите на господина Суня!
Одна госпожа Чжан выглядела вполне прилично и одета была по возрасту.
Жена Сяо Чжао не пришла – впрочем, никто не знал, есть ли она у него вообще. Он утверждал, что есть, но ее никто никогда не видел. Она оказывалась то в Пекине, то в Тяньцзине, то в Шанхае. И знал об этом только Сяо Чжао. Ходили слухи," будто госпожа Чжао живет то со своим мужем, то с чужими мужьями, но сам Сяо Чжао никогда не говорил об этом, а верить слухам не обязательно.
При женщинах ни один из присутствующих не посмел упомянуть о событиях вчерашнего вечера и хотя бы тайком посмеяться над госпожой Ли. Напротив, все были чрезвычайно любезны, ухаживали за ней и за ее детьми.
Лао Ли смотрел на свою жену, сравнивал ее с остальными и думал о том, что нужно либо мириться с тем, что имеешь, либо упразднить браки. Но что тогда будет со всеми этими женщинами? Кроме госпожи Чжан, ни одна из них не знала молодости, будто все они родились сразу тридцатилетними!
Госпожа У – настоящая туша, госпожа Цю – выставка зубов. Вырядившаяся в чужой халат госпожа Ли и госпожа Чжан завели разговор. Интересы всех женщин были примерно одинаковы. Образованной госпоже Цю пришлись по вкусу нарядные тапочки Лин, и она спросила у госпожи Ли, как их шить. Госпожа Туша хотела узнать у госпожи Чжан, в каком магазине самые лучшие овощи, замаринованные в соевом соусе. Городская госпожа Чжан и деревенская госпожа Ли величали друг друга родственницами. Женщины не обсуждали проблем мировой важности, зато знания и опыт, которыми они делились, в любую минуту можно было применить на практике. Сам Сократ, пожалуй, не решал таких интересных проблем. «Куда полезнее заниматься подобными мелочами,-думал Лао Ли,– чем быть на побегушках у госпожи начальницы, как Сяо Чжао, выполнять роль свата, как Чжан Дагэ, или искать наложницу и упражнять свои мускулы, как господин У. Эти женщины, представительницы и старого и нового поколения, заняты своим разговором, им нет никакого дела до мужей, все их внимание сосредоточено на самих себе и на детях, мужчины их не интересуют. А стоит мужчине раскрыть рот, как он тотчас заводит разговор о женщинах. Противно!» Лао Ли позавидовал женщинам и проникся к ним уважением, даже решил купить жене халат на меху. Ели не торопясь, никто не пил лишнего, все было вполне пристойно. Господин У сидел рядом с Чжан Дагэ, но ни словом не обмолвился о наложнице. А господин Сунь, вместо того чтобы пропагандировать свои экспериментальные методы ограничения деторождаемости, как он это делал обычно, воспользовался случаем и выучил несколько пекинских пословиц, примерно такого содержания: «Сколько ни смотри свинья в зеркало – человеком не станет». Сяо Чжао несколько раз порывался развеселить общество, но стоило ему раскрыть рот, как госпожа Цю расстреливала его в упор своей образованностью. Господин Цю хотел было поаплодировать жене, поздравить ее с победой, но присмирел, взглянув на ее зубы: когда жена переходила в наступление, она выставляла даже нижнюю челюсть, будто жаждала вцепиться своими клыками кому-нибудь в ухо. Лао Ли показалось, что жизнь снова обрела равновесие: в конце концов не важно, что все эти женщины не знали юности.
На прощание дамы обменялись адресами, договорились наносить друг другу визиты и очень тепло расстались.
3
Через два дня, возвратившись с работы, Лао Ли увидел жену улыбающейся – это случалось не часто. Можно было подумать, что наконец-то осуществилась ее давнишняя мечта.
– Приходила госпожа У,– сообщила она. «Туша!» – подумал Лао Ли и кивнул головой.
– А ей, оказывается, нелегко,– прощупывала почву госпожа Ли.
– Почему же?
– Господин У не очень порядочный человек!
Лао Ли поперхнулся. Мужчины критикуют чужих жен, а женщины – собственных мужей!
– Оказывается, он хочет взять наложницу. Госпожа У такая обходительная, все умеет, зачем ему понадобилась наложница?
«Туша!» – снова подумал Лао Ли.
– Ты не води с ним дружбы!
Ого! У них уже союз: стоит мужчине проявить уступчивость, как женщина тотчас поднимает голову; чаши весов Чжан Дагэ никогда не уравновесят одна другую.
– А какая у меня с ним может быть дружба?
– Это я так, к слову. Госпожа У говорит, что ни одному мужчине нельзя верить.
– И мне тоже?
– О тебе речи не было. Она вообще сказала. А тебе разве тоже нельзя верить? – Жена говорила мягко, но никогда в жизни Лао Ли не слыхал от нее ничего подобного.
Надо бы приструнить ее, чтобы не распускала язык и поменьше ходила к Туше, но Лао Ли так ничего и не сказал. Нет, нельзя уважать женщин, они так же никчемны, тупы и болтливы, как мужчины. Жениться – значит постоянно идти на уступки, а не хочешь – ходи холостым. Семья – это поле брани, где ведут бессмысленные бои мужчины, женщины, дети да еще такие «друзья», как эта Туша. Лао Ли ненавидел себя за то, что не способен стать дезертиром. Только друг, которому можно излить душу, будь то мужчина или женщина, может принести радость. Но где его найти? Семья – затхлое болото, а весь мир – пустыня! Уж лучше молчать. Такова жизнь!
4
Госпожа Ли и в самом деле осмелела. Госпожа Чжан, госпожа У, госпожа Цю и едва оправившаяся после родов госпожа Сунь организовали «лигу наций», в которую вошли даже обе госпожи Ma. Госпожа Ли и говорила не так красиво, как все они, и дела вела хуже, не так много знала, не так много понимала, не имела таких твердых взглядов, но у каждого дурака – своя логика. И потом, именно благодаря госпоже Ли каждая из этих женщин получила возможность проявлять сочувствие, любовь и заботу, оказывать помощь и давать советы. Госпожа Ли была как бы малым государством, а они – постоянными членами исполнительного комитета «лиги». Ни у одной из них не было детей такого возраста, как Ин и Лин. У госпожи Чжан они уже переросли, у госпожи Сунь еще не доросли, госпожа Цю мечтала о сыне, но с ее тощим телом не могла родить приличного ребенка, поэтому разговоры вертелись вокруг Ина и Лин, и уж, конечно, речи госпожи Ли никогда не регламентировались. Госпожа Цю хоть и окончила университет, но не имела даже представления о том, в каких муках рождаются дети, и госпожа Ли поспешила восполнить этот пробел в ее образовании. Кроме того, госпожа Ли могла рассказать о жизни крестьян, а для горожанок это небезынтересно. Госпожа Цю, например, даже не видела, как растет ароматный лук.
По совету госпожи Ma-младшей госпожа Ли остригла волосы, не спросив разрешения у мужа, и теперь сзади у нее болтались две короткие косицы. Госпожа У – эта Туша – сказала, что госпожа Ли помолодела лет на десять, а это значит, что ее супруг захочет обзавестись наложницей, по крайней мере, на пять лет позже. Однако вид этих косиц вызывал у Лао Ли головную боль, он не знал, как на них реагировать, и решил, что лучше всего помолчать. Но неразговаривающая чета все равно что чайник с отбитым носиком: наклонишь его – на скатерть прольешь, да и в чашке будет полно чаинок. Лао Ли хотел было сказать жене, что одеваться надо скромно, соответственно возрасту, что нельзя в ее годы ходить с косичками, но промолчал, побоялся обидеть. В то же время он считал, что рассуждать так, как он, могут только мещане, и в душе его росло раздражение. Он презирал себя. А когда презираешь себя, нельзя поучать других.
С деньгами тоже все стало по-иному. Прежде, бывало, даст на расходы – хорошо, не даст – тоже сойдет, а теперь жена то и дело требовала денег. Нельзя, конечно, оставлять жену без копейки, но она требовала постоянно, накупила массу ненужных вещей. Лао Ли не скуп, но нельзя бросать деньги на ветер. Кто сказал, что деревенские жители бережливы? Жена наносит визиты то Чжанам, то У, то Цю, покупает подарки, нанимает рикшу… А вернется домой – не сообщит даже, что купила, только пересказывает все премудрости, которым ее обучила Туша, да восхищается новыми нарядами госпожи Цю. Все это так же противно слушать, как болтовню господина У, Сяо Чжао и прочих. Нигде нет покоя – ни на работе, ни дома. Будто рот только затем и дан человеку, чтобы с утра до вечера нести всякую ахинею. К тому же Лао Ли стал ощущать недостаток в деньгах.
Но неприятнее всего было то, что жена научилась у госпожи У и госпожи Цю воспитывать мужа. Туша установила такие правила: десять мао от юаня отдавать ей, домой приходить не позднее десяти. Потом она запиралась, и до мужа ей не было никакого дела. Каждый вечер она выворачивала мужнины карманы и, если находила носовой платочек, тотчас начинала разбирательство. В наш век у всех этих студенток, официанток, парикмахерш, служащих, учительниц столько возможностей увести наших мужей. Госпожа Цю поступала гораздо проще: если в присутствии какой-нибудь женщины муж переставал ей улыбаться, она пускала в ход зубы.
И вот однажды Лао Ли пришел домой после десяти. Дверь, правда, не была заперта, но свет погашен, а жена, повернувшись к стене, притворилась, что спит. Да, она притворялась, потому что не проснулась, даже когда он попытался ее растолкать. Лао Ли понимал, что у нее есть союзники и уговаривать бесполезно, только выкажешь свою слабость. И он лог, тоже притворившись, что спит. Рядом лежало бревно – упрямое, глупое и холодное, с двумя косицами, похожими на старые щетки. Учить ее? Нет! Чжан Дагэ просто не знает женщин! Это меня теперь учат… У Лао Ли вырвался вздох. Он нарочно лягнул жену ногой. Напрасно. Громко и протяжно зевнул. Может, рассердится?
Нет! Такого он не может терпеть! Несколько дней назад жена потребовала денег – остриглась, навестила друзей, в общем, решила его испытать. Он тогда ей ничего не сказал, и она пошла дальше. Сегодняшняя выходка тому подтверждение. И если не перейти в контратаку, неизвестно чем это кончится. До переезда в Пекин он считал ее просто дурой. После переезда она несколько выросла в его глазах, но сейчас он решил водворить ее на прежнее место. Раньше ему казалось, что жене не хватает образования, что именно этим она отличается от красивых, элегантных женщин; теперь он понял, что никакое образование не может заменить любовь. Он собирался перевоспитать жену, а оказалось, что она празднует победу и намерена продолжать наступление. Все в ней отвратительно. Ссориться среди ночи нельзя – напугаешь детей, но лежать рядом с этим бревном просто невыносимо. Он поднялся, нащупал лампу, зажег, взял одеяло, составил стулья в гостиной, подложил пальто и лег. Прошло довольно много времени, прежде чем в спальне, началась возня.
– Что это ты надумал, отец Лин? – произнесла жена решительно, но с нотками раскаяния в голосе.
Лао Ли погасил свет и молча ждал, пока она начнет реветь. Пусть только посмеет, он завтра же отправит ее в деревню! Но она не заплакала.
Лао Ли еще больше рассвирепел. Ах, тварь безмозглая! Бесчувственное бревно! В романах, в кино мужья тоже ссорятся с женами, а потом снова обнимаются и целуются. Но Лао Ли не может ее целовать. Она все равно ничего не поймет, нет никакой надежды на то, что все наладится. Когда любят и ссорятся – тоже ничего хорошего, но все-таки любят. Ладно, не буду ругаться, бревно, дура набитая!
– Иди сюда, замерзнешь, – тихо позвала она.
Лао Ли не отозвался, ждал, когда она разревется. «Только попробуй – отправлю в деревню! И все!» Чем больше он злился, тем приятнее ему становилось. Многие мужья лупят по ночам своих жен. Разве удержишься, чтобы не ударить такую корову!
– Отец Лин! – Она спустила ноги с кровати и стала нащупывать туфли.
Лао Ли ждал, едва сдерживая ярость. Мимо дома проехали одна за другой две машины, а она все еще искала туфли.
– Ты что это надумал? – Она наконец появилась в гостиной. – У меня разболелась голова, и я не слышала, как ты пришел. Правду говорю!
«Не была бы ты бабой, если бы не умела врать», – подумал он.
– Ложись в постель, а то замерзнешь. Где же спички? – Она нашла спички, зажгла лампу, подошла и сняла с него одеяло.
– Пойдем, холодно здесь.
Плотно сжав губы, Лао Ли взглянул на нее: нет, не такая уж она ведьма, в глазах – слезы, косицы торчат, и в темноте их можно принять за два премиленьких хвостика. Пусть не ведьма, но любить ее все равно нельзя. Он пошел за ней в спальню, лег, ждал, пока она заговорит, но она молчала. Долго лежал он с открытыми глазами, не находя никакого разумного выхода из положения. Так и уснул.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Близился Новый год по лунному календарю. «Новый год – праздник для детей», – думал Лао Ли и, чтобы выполнить свой отцовский долг, накупил ворох игрушек. Теперь Новый год будет веселым.
Но госпожа Ли места себе не находила – она видела, как готовятся к празднику другие: покупают капусту, заказывают новогодние торты – и ходила мрачнее тучи.
Значит, и для взрослых это праздник, решил Лао Ли, и дал жене двадцать юаней. Пусть купит, что хочет, или выбросит псу под хвост – ему все равно. А то еще удавится с горя в самый канун Нового года.
В воскресенье Лао Ли остался дома с детьми, а жена ринулась в генеральное наступление на Северо-западный рынок.
Госпожа Ma-старшая, захватив корзинку и с десяток банок, отправилась туда же.
Лао Ли играл с детьми.
– Папа, стань коровой, – попросила Лин.
– Нет, тигром! – требовал Ин.
Ничего не поделаешь. Лао Ли изогнулся, как тигр, и стал ходить по комнате. Лин громко кричала от восторга.
– Лин, – кто-то тихо позвал девочку. – Я тебе что-то принесла.
– Ой! – мяукнула Лин и открыла дверь.
Лао Ли моментально превратился из тигра в человека. Госпожа Ma-младшая держала в руках красную редьку, в которую была воткнута желтоватая капустная кочерыжка, а вокруг – шесть маленьких белых зубчиков чеснока с зелеными кончиками.
– О! Вы дома! А где же госпожа? – Так и не отдав Лин подарка, женщина в смущении попятилась.
– Госпожа ушла за покупками. – Лао Ли покраснел, запнулся, потом проговорил: – Вы заходите!
Госпожа Ma-младшая колебалась, но Лин вцепилась в нее, а Ин даже умудрился обхватить ее за ноги.
Наконец-то Лао Ли разглядел свою соседку. Она и в самом деле была хороша! Не то чтобы красива, а очень мила. Роста невысокого, великолепно сложена. Плечи, шея, ноги, спина – само совершенство. Лицо продолговатое, глаза огромные, брови длинные, прямые. Волосы спереди подстрижены, на спине две косички, такие прелестные – не то что у жены. А как ей идет голубой халат! В меру длинный, руки обнажены повыше локтя. От нее веет силой, независимостью, энергией, она наполняет радостью все вокруг. Она не красавица, но внутреннее обаяние делает ее необычайно привлекательной.
Лао Ли так на нее глядел, что самому стало неловко. Каждое ее движение было удивительно легким, непринужденным, гармоничным. Фигура была еще красивее лица.
– Куда бы мне ее повесить, Ин? – она подняла редьку. – Это не для игры. Скоро на капусте появятся желтые цветочки. – Разговаривая с детьми, она в то же время обращалась к Лао Ли.
– Надо поставить ее папе на голову, – предложил Ин.
Лао Ли рассмеялся. Госпожа Ma-младшая смущенно огляделась, не нашла подходящего места и поставила игрушку на стол.
– Я пойду, у меня дела, – сказала она и направилась к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24