Браун Фредерик
Двойная мораль
Фредерик Браун
ДВОЙНАЯ МОРАЛЬ
11 апреля. Трудно сказать, что я почувствовал-шок, страх или удивление, когда осознал впервые, что там - по ту сторону стекла-могут действовать совсем другие правила и законы. Я же всегда полагал, что мораль неизменна и одинакова для всех. Да и как же иначе-ведь существование двух Моральных Кодексов было бы вопиющей несправедливостью.
Надо думать, их цензура просто дала сбой, вот и все.
Хотя это не так уж важно, но только началось все с вестерна. Я был Уитни Грантом-шерифом из Вест-Пекосотличным наездником, классным стрелком и стопроцентным героем. Банда негодяев-сущих головорезов-гонялась за мной по всему городишке, а так как у прочих граждан смелости было в обрез, то и пришлось всех бандитов взять на себя. Черный Бэрк-главарь этих мерзавцев (я, к сожалению, не зашиб его до смерти, а только выбил из седла) -сказал мне потом, когда мы разговаривали сквозь решетку тюряги, что ему эта история показалась как две капли воды похожей на "Луну в небе". Что ж, допустим - похожа. А собственно говоря, какого черта?! "Луна в небе"-всего лишь кинолента, и если в реальной жизни случайно происходит нечто сходное с выдумкой, так что в этом особенного?
Но еще раньше, то есть когда шел показ, я ненароком заглянул сквозь стекло (мы его тут иногда зовем "экран") в тот-в другой мир. Так бывает время от времени, но только в минуты, когда твой взгляд перпендикулярен плоскости экрана. В таких-не очень частых-ситуациях нам удается подсмотреть кое-что из жизни того, другого мира, мира, в котором тоже существуют люди, причем очень похожие на нас, за исключением того, что они не кипят в водовороте страстей и не ведут, подобно нам, жизни, исполненной приключений, а просто сидят и внимательно наблюдают через стекло за н а ш и м и движениями. И по какой-то непонятной для меня причине (мало ли тайн на свете!) нам никогда не встречаются среди людей, глазеющих на нас сквозь экран из вечера в вечер, одни и те же лица.
В гостиной, куда я нечаянно заглянул, сидела юная пара.
Они расположились на софе, и тесно, очень тесно прижавшись друг к другу, целовались всего лишь в нескольких футах от меня. Ну что ж, ив нашем мире поцелуи в определенных ситуациях разрешены, но только, разумеется, целомудренные и не слишком затяжные. Однако этот поцелуй был совсем другим. Они просто-напросто застыли в страстном объятии и, позабыв обо всем на свете, целовались взасос, причем поцелуй был невероятно долог, и под ним явно ощущался сексуальный подтекст. Трижды отходя от экрана и вновь приближаясь к нему, я видел их слившимися в этом бесконечном поцелуе.
Полагаю, что прошло не меньше двадцати секунд, а они все еще сжимали друг друга в объятиях и "держали" свой поцелуй. Тут мне пришлось, пылая от стыда, отвернуться: это было уже чересчур! Подумать только-поцелуй на двадцать секунд! А, возможно, и больше-если они начали еще до того, как я увидел их впервые. Двадцатисекундный поцелуй! Ну и цензоры у них там-бестолочь какая-то, не иначе... Да и фирмы-заказчики рекламы тоже хороши-это же надо, так распустить цензуру!
Когда показ вестерна кончился, стекло стало снова матовым, и мы остались в нашем мире одни, мне захотелось обсудить это дело с Черным Бэрком, и я поболтал с ним немного о том, о сем сквозь прутья тюремной решетки. Однако о виденном так и не решился рассказать ему. Бэрка, ведь надо полагать, скоро повесят-суд-то назначен на завтра. Что же, он храбрый малый и несет свой крест с достоинством, так чего же ради я стану взваливать на его плечи лишнюю тяжесть? Убийца, или нет, но парень Брэк неплохой, а в связи с повешением у него и без того есть о чем поразмыслить. Кто знает, в конце концов, каким будет его следующее воплощение, да и будет ли оно вообще...
15 апреля. Очень обеспокоен. Сегодня вечером это произошло снова. И куда возмутительнее, чем раньше. На этот раз полное ощущение шока. В те вечера, что прошли между первым случаем и нынешним, я просто боялся глядеть на экран. Как можно реже поворачивался к стеклу лицом и тут же отводил взгляд в сторону. Но каждый раз, как я заглядывал за стекло, все там было в порядке. Все новые гостиные, но ни одной парочки, нарушающей Кодекс. Люди сидели тихо, вели себя прилично, смотрели на нас во все глаза. Попадались и детишки. Словом, все как обычно.
Но этим вечером!
Боже, какой стыд! Опять -молодая пара. Нет! Нет!-на этот раз совсем другая! И гостиная другая. И софы не было, просто два огромных мягких кресла. Правда, сидели-то они в одном-она у него на коленях!
Вот и все, что я увидел сначала. Я был главным врачом, больница жутко запущенная, тяжелые случаи прямо налезают один на другой, запарка страшная, все время буквально на бегу спасаешь человеческие жизни. Уже перед самым КОНЦОМ (так мы называем время, когда начинается последняя рекламная передача, и ни мы, ни люди того мира уже не можем видеть друг друга), отдавая молодому врачу какое-то распоряжение, я на мгновение повернулся, очутился лицом прямо к экрану и снова увидел их.
Либо они переменили позу, либо я, когда смотрел на них впервые, не заметил главного. О нет! Они не целовались, они добросовестно глядели на экран. Но!...
Девушка была в шортах, к тому же в очень коротких шортах, и его рука лежала на ее бедре! И не просто лежала, а тихонько двигалась... двигалась... поглаживая... лаская...
Что же за порядки царят там, если возможно такое?... Мужчина поглаживает обнаженное женское бедро! Да в нашем мире любого мороз продерет по коже при одной мысли об этом!
Я просто содрогаюсь, думая о возможности такого конфуза! Куда же смотрят их цензоры?
А может быть, между нашими мирами есть различия, которых я не постигаю? Неизвестное всегда страшит. Я испуган. И шокирован.
22 апреля. Уже целая неделя прошла после второго из встревоживших меня событий, и к нынешнему вечеру я уже почти отошел. Решил, что нарушения Кодекса, которым я был свидетелем,-отдельные проявления нескромности, "накладки", имевшие место в результате чьей-то ошибки.
Но сегодня вечером я видел, вернее слышал нечто, серьезнейшим образом нарушавшее уже совершенно другой раздел Кодекса.
Только сначала мне придется объяснить феномен "слышанья". В исключительно редких обстоятельствах мы действительно слышим кое-какие звуки, доносящиеся с той стороны экранов. Они ослабляются, проходя сквозь стекло, заглушаются нашими разговорами и производимым нами шумом, а также музыкой, которая играет во время "немых" сцен (я часто недоумевал по поводу источника музыки в тех сценах, которые происходят не в ночных барах, дансингах и тому подобных местах, а там, где музыкантов с их инструментами вообще нет, пока, наконец, не понял, что это тайна, которую нам разгадать не дано). Чтобы звуки из другого мира услышать отчетливо, необходимо особое сочетание обстоятельств. Это может произойти только тогда, когда в нашем мире наступает полная тишина, когда молчит даже музыка. Но и тогда звуки слышны только стоящему очень, очень близко к стеклу (мы называем это "впритирку"). В таких идеальных условиях иногда можно разобрать обрывок фразы или даже несколько целых фраз, произнесенных в том-другом мире.
Сегодня вечером мне выпало мгновение такого идеального сочетания условий-посчастливилось не только услышать несколько фраз, но и видеть того, кто их произнес, и того, к кому они обращены. Это была весьма заурядная и довольно пожилая пара, сидевшая в приличном удалении друг от друга на софе. Смотрели они прямо на меня. Мужчина сказал (и я уверен, что понял все точно, так как он говорил очень громко, как будто его лучшая половина была туговата на ухо): "Г..., лапушка, какая пакость! Выключай-ка этот г... ящик и сходим иа угол за пивком".
Первое из обозначенных здесь точками слов было именем Бога. Его употребление вполне допустимо в молитве или в каком-нибудь сходном контексте, но тут оно отнюдь не звучало молитвенно; тем более что второе слово, стоящее в непосредственной близости от первого, было распространенным ругательством. Я очень встревожен.
30 апреля. Собственно говоря, особых оснований дополнять предыдущую запись нет. Зачем пишу, сам не знаю-наверняка потом вырву эту страницу и выброшу. Пишу только потому, что должен писать, а не все ли равно, отстукивать этот текст или набор бессмысленных фраз. Я пишу, как говорится, "по действию": в данный момент я-репортер-газетчик и сижу за машинкой в своей редакции. Активная часть моей роли сыграна, теперь я отошел на задний план, и мои обязанности сводятся к тому, чтобы выглядеть чертовски занятым и бешено .лупить по клавишам. Поскольку я печатаю, не глядя на клавиатуру, то у меня масса возможностей наблюдать события, происходящие за стеклом.
В комнате, где больше никого нет, я снова вижу молодую пару. Телик стоит в спальне, а они-явно муж и жена, поскольку смотрят его из своих постелей. Кроватей, разумеется, две. Я рад, что они строго придерживаются предписаний Кодекса, который разрешает показывать супругов беседующими в кроватях, расположенных на пристойном расстоянии, но категорически запрещает показ их в двуспальной постели: ведь, как бы далеко они друг от друга не отодвигались, все равно это может навести на определенные мысли.
Взгляну еще разок. Видно они не очень-то увлечены происходящим на экране. Перебрасываются словами, которых я, разумеется, не могу слышать, даже если наступит полная ти- шина так как сижу слишком далеко от стекла. Впрочем, совершенно очевидно, что он ее о чем-то спросил - она улыбнулась и кивнула утвердительно.
Внезапно она откидывает одеяло, спускает ноги на пол и садится.
Она нагая!
Господи, Боже мой! И Ты дозволяешь это! Это же немыслимо! Ведь в нашем мире такого явления, как голая женщина, нет. Его просто не существует.
Она встает, и я не могу оторвать глаз от невероятно прекрасного-прекрасного в своей невероятности образа. Краем глаза я вижу, что мужчина также отбрасывает одеяло, и что он тоже обнажен. Вот он зовет ее, и какое-то время она стоит, с улыбкой глядя на него и позволяя ему любоваться собой.
Что-то странное, что-то никогда не испытанное, возможность чего нельзя даже предположить, происходит в моих чреслах. Я пытаюсь отвести взгляд ... и не могу.
Она пересекает промежуток между кроватями и ложится рядом с ним. Вот он целует и ласкает ее. А теперь он...
Но разве это возможно?!
И все же это правда! У них нет цензуры! Они могут совершать и совершают поступки, на которые в нашем мире только намекают, как на нечто, возможно, происходящее гдето за сценой. Как же они смеют быть свободными, если мы скованы? Это жестоко! Где же равенство и положенные нам от рождения права?!
Освободите меня! Вы пустите отсюда!
Освободите!
На помощь! Эй, кто-нибудь, на помощь!
Да выпустите же меня из этого проклятого ящика!!!

1