К сожалению, одна станция походила на другую — все производили впечатление сумасшедших домов, охваченных анархией... за исключением тех, что молчали. И никто не придумал, как вести себя с марсианами. Иногда читали заявление президента Соединенных Штатов, председателя Комиссии по Атомной Энергии или какой-нибудь не менее важной персоны. Все эти заявления советовали людям соблюдать спокойствие и не волноваться, напоминая, что марсиане безвредны, и что с ними следует подружиться, если это возможно. Однако ни одна станция не сообщила ни об одном землянине, подружившимся с марсианином.
Наконец, Билл в очередной раз плюнул на радио и вернулся на свое место на краю кровати; он совсем забыл, что игнорирует марсианина и пронзил его яростным взглядом.
Марсианин как будто вообще не обращал внимания на Грюдеров. Достав из кармана инструмент, похожий на небольшую свирель, он наигрывал на нем различные мелодии... если конечно, это были мелодии. Звучали они невыносимо и не вписывались ни в какую земную музыкальную форму. Как будто десяти котам разом откручивали хвосты.
Порой он откладывал свирель и, ничего не говоря, поднимал на них взгляд, что раздражало больше любых слов.
В час ночи терпение Билла Грюдера лопнуло.
— К черту! — сказал он. — В темноте он ничего не увидит. Если я опущу шторы и погашу лампу...
— Дорогой, — обеспокоенно спросила Дороти, — откуда нам знать, что он не видит в темноте? Кошки и совы, например, видят.
Билл заколебался, но только на секунду.
— Вздор! Даже если он видит в темноте, то ничего не увидит сквозь одеяло. Мы можем даже раздеться в постели.
Он подошел к окну и с треском захлопнул его, а потом опустил штору, испытыв злорадное удовлетворение, когда рука его прошла сквозь марсианина. Опустив вторую штору, он погасил свет и ощупью вернулся к постели.
И хотя необходимость соблюдать тишину несколько сковывала молодоженов и они не позволяли себе даже шепота, все-таки это была настоящая брачная ночь.
Впрочем, они были бы менее довольны — кстати, назавтра так оно и получилось — если бы знали (об этом всем стало известно в течение одного-двух дней), что марсиане видят не только в темноте, но и сквозь одеяло. И даже сквозь стену. Способность видеть в Х-лучах или, что более вероятно, некоторое особое умение вроде квимения, позволяла им видеть сквозь любые твердые тела. Причем очень хорошо: они могли прочесть мелкий шрифт на свернутых документах в задвинутых ящиках и запертых сейфах. Они могли читать письма и книги, не открывая их.
С момента, когда это стало известно, люди поняли, что уже никогда не смогут быть уверены в своем одиночестве, пока черти не заберут марсиан. Даже если ни одного из них нет рядом с вами, он может затаиться в соседней комнате или снаружи здания и смотреть на вас сквозь стену.
Впрочем, мы забегаем вперед, поскольку очень немногие люди узнали или догадались об этом в первую ночь, Хотя Люк Деверо должен бы был это понять, когда марсианин прочел письма от Розалинды, лежавшие в запертом чемодане, он тогда не знал еще, что марсианин просто не мог открыть чемодан и рыться в его вещах. Потом же, когда появилась возможность сопоставить факты, состояние Люка не позволяло ему сопоставлять что бы то ни было с чем бы то ни было. И в ту первую ночь, прежде чем большинство людей узнали об этом, марсиане увидели многое. Особенно те — а их были миллионы, — которые вкзимили в спальни с погашенными лампами и выказали достаточно любопытства ко всему, что в них творилось, чтобы какое-то время помалкивать.
5
Второй по популярности спорт Америки для закрытых помещений получил той ночью куда более сильный удар — заниматься им стало просто невозможно.
Вот, к примеру, что произошло с группой покеристов, игравших по четвергам у Джорджа Келлера, что жил на побережьи, в нескольких километрах к северу от Лагуны, в Калифорнии. Джордж был холостяком и пенсионером, он жил там круглый год. Остальные тоже жили в Лагуне; одни ходили на работу, другие владели магазинами.
В тот четверг их было шестеро вместе с Джорджем. В самый раз на хорошую игру, а все они играли хорошо, и ставки были достаточно высоки, чтобы проигравшие оказались на мели. Насчет ставок решают обычно раздающие, но они, как правило, выбирают либо обычный покер, либо открытый с пятью картами — и никогда втемную. Для этих мужчин покер был скорее ритуалом, чем пороком. Четверговые вечера с восьми до часа ночи — а иногда и до двух — были смыслом их жизни, минутами счастья, согревавшими их в остальные дни и вечера. Пожалуй, нельзя назвать их фанатиками, зато адентами — в самый раз. В пять минут девятого они уже сидели в одних рубашках с ослабленными или снятыми галстуками вокруг большого стола в гостиной, готовые начать игру, как только Джордж протасует новую колоду, которую как раз распечатывал. Все купили жетоны и перед каждым стояли бокалы или открытые банки пива. Пили они неизменно, однако всегда умеренно, чтобы не повредить игре.
Джордж закончил тасовать и раскидал карты, вскрывая их, чтобы проверить, кто получит валета и будет раздавать первым. Выпало Джерри Диксу, главному кассиру местного банка.
Дике раздал карты и сам выиграл первый круг с тройкой десяток. Однако кон был невелик — только Джордж остался в игре и прикупал карты вместе с ним. К тому же Джордж не мог даже объявить игру; он получил с раздачи пару девяток и не прикупал ничего.
Следующий по очереди Боб Тримбл, хозяин магазига канцелярских товаров, собрал карты для новой раздачи.
— Деньги на кон, парни, — объявил он. — Теперь пойдет веселей. Каждый что-нибудь получит.
В углу комнаты тихо мурлыкало радио. Джордж Келлер любил музыкальный фон и знал, какие станции ловить вечером в четверг.
Тримбл раздал карты. Джордж взял со столика свои и увидел две пары — семерки и тройки. Слишком слабо, чтобы открывать при первом же слове; кто-нибудь мог бы его перебить. Если вскроет другой игрок, он сможет остаться в игре и. прикупить карту.
— Подожду, — сказал он.
Еще двое спасовали, после чего Уэйнрайт — Гарри Уэйнрайт, директор небольшого универмага — открыл красным жетоном. Дике и Тримбл вошли, не перебивая его, и Джордж поступил точно так же. Те, что спасовали между Джорджем и Уэйнрайтом, пасанули снова. Это оставило в игре всего четверых и дало возможность Джорджу дешево прикупить пятую карту к двум малым парам; если сделать из них фул, то можно и выиграть.
Тримбл снова взял колоду в руки.
— Сколько карт, Джордж?
— Минуточку, — неожиданно ответил Джордж. Повернув голову, он слушал радио. В этот момент оно не передавало музыки, и он вдруг осознал, что так продолжается уже несколько минут. Кто-то говорил, причем очень эмоционально, как в рекламе; собственно, голос был на грани истерики. Кроме того, близилась четверть девятого и, если шла передача, на которую Джордж настроился, это должен быть «Час в мире звезд», прерываемый для рекламы только один раз, в половине девятого.
Может, это срочное сообщение — объявление войны, предупреждение о бомбардировке или что-то подобное?
— Минуточку, Боб, — повторил Джордж, кладя карты на стол и вставая со стула. Подойдя к радио, он прибавил громкость.
«...маленькие зеленые человечки расхаживают по нашей студии и зданию станции. Говорят, что прибыли с Марса. О них сообщают отовсюду. Однако, не волнуйтесь — они не могут причинить вам вреда. Они абсолютно безвредны, потому что вы не можете коснуться их тела; ваша рука или то, чем вы в них бросите, проходит сквозь них, словно их вовсе нет, а они по той же причине не могут коснуться вас. Так что перестаньте...»
Ну, и так далее.
Слушали уже все шестеро. Потом Джерри Дике заметил:
— Что за черт, Джордж? Ты прервал игру из-за какой-то научной фантастики?
— Ты уверен, что это постановка? — спросил Джордж.
— У меня было настроено на «Час в мире звезд». На музыку.
— Верно, — вставил Уолт Грейнер. — Минуту или две назад играли вальс Штрауса. «Венский лес», если не ошибаюсь.
— Попытайся на другой волне, Джордж, — предложил Тримбл.
Но едва Джордж успел коснуться ручки настройки, как радио вдруг умолкло.
— Черт, — пробормотал он, крутя ручки. — Надо же было лампе перегореть именно сейчас. Нет даже фонового шума.
— Может, это сделали марсиане? — предположил Уэйнрайт. Продолжим, Джордж, пока карты не остыли. Они у меня так и рвутся сорвать банк.
Джордж никак не мог решиться. Наконец посмотрел на Уолта Грейнера. Все пятеро приехали из Лагуны в машине Грейнера.
— Уолт, — обратился к нему Джордж, — у тебя в машине есть радио?
— Нет.
— Вот дьявол! К тому же у меня нет телефона — эта чертова телефонная компания не желает ставить столбы так далеко от... А, ладно, хватит!
— Если это тебя всерьез беспокоит, Джордж, — заметил Уолт, — мы все можем быстренько смотаться до города. Или только мы с тобой, а остальные пусть играют. Это не займет много времени. Можно будет потом посидеть подольше, чтобы возместить утрату.
— Если не наткнемся по дороге на космический корабль, полный марсиан, — вставил Джерри Дике.
— Бред! — воскликнул Уэйнрайт. — Джордж, твое радио просто перенастроилось на другую станцию.
— Мне тоже так кажется, — сказал Дике. — Да и что с того, если где-то поблизости есть марсиане? Почему бы им самим не заглянуть сюда, если они хотят с нами познакомиться? Это наш покерный вечер, господа. Играем в карты, и пусть жетон идет к жетону.
Джордж Келлер вздохнул.
— Ну, ладно... — согласился он.
Вернувшись к столу, он сел, взял в руки карты и посмотрел в них, чтобы вспомнить, что там есть. Ах да, семерки и тройки. И его очередь прикупать.
— Сколько? — спросил Тримбл, поднимая колоду.
— Одну, — ответил Джордж, сбрасывая лишнюю карту. Однако Тримбл так и не подал ему новую. Внезапно с другой стороны стола Уолт Грейнер произнес каким-то странным голосом:
— Господи Боже!
Все на мгновенье замерли. Потом уставились на него и тут же быстро повернулись, чтобы увидеть, на что он пялится.
Марсиан было двое. Один сидел на лампе, стоявшей на полу, другой стоял на приемнике.
Джордж Келлер, хозяин дома, первым пришел в себя, может, потому, что почти поверил в сообщение, переданное по радио.
— П-привет, — неуверенно сказал он.
— Привет, Джонни, — ответил марсианин с лампы. — Слушай, бросай-ка ты карты.
— Да?
— Точно говорю, Джонни. У тебя семерки и тройки, и ты купишь до фула, потому что сверху лежит семерка.
Тут вмешался второй марсианин:
— Это просто, Джонни. Ты отдашь штаны за свой фул, потому что вот этот субчик... — он указал на Гарри Уэйнрайта, открывающего торговлю, — ...вошел с тремя вальтами, а вторая карта в колоде — валет. У него будет каре.
— Можешь сыграть и убедиться, — добавил первый марсианин.
Гарри Уэйнрайт поднялся и бросил на стол перевернутые карты — в том числе три валета. Вытянув руку, он взял колоду у Боба Тримбла и вскрыл две первые карты. Это были семерка и валет.
Как и было сказано.
— Думал, мы тебя дурим, да, Джонни? — спросил первый марсианин.
— А-а, чтоб тебя... — Уэйнрайт двинулся к ближайшему марсианину, под рубашкой его перекатывались мускулы.
— Успокойся! — окликнул его Джордж Келлер. — Гарри, помнишь сообщение по радио? Ты не сможешь их выкинуть, если не можешь коснуться их тела.
— Верно, Джонни, — признал марсианин. — Покажешь себя даже большим болваном, чем всегда был.
Опять встрял второй:
— Что ж вы не садитесь играть? Мы вам поможем, всем играющим.
Тримбл поднялся.
— Один твой, Гарри, — со злостью бросил он. — Я возьму второго. Если радио сказало правду, мы не сможем их выбросить. Но попытаться не мешает...
Не помешало. Но и не помогло.
6
Во всех странах в ту ночь — или в тот день, если говорить о восточном полушарии, — максимальные людские потери были среди солдат.
На всех военных объектах караулы применили оружие. Одни часовые кричали: «Стой, кто идет!» а потом стреляли, но большинство открывало огонь сразу и палило до опустошения магазинов. Марсиане смеялись, да еще и подзуживали их.
Солдаты, не имевшие под рукой оружия, побежали за ним. Некоторые взяли гранаты. Офицеры использовали пистолеты.
В результате среди солдат началась жуткая бойня, а марсиане пострадали разве что от грохота.
Самые же страшные моральные муки испытывали офицеры, ответственные за секретные военные объекты. В зависимости от остроты своего ума они быстро или медленно понимали, что нет больше никаких секретов. Только не от марсиан. А поскольку марсиане обожали сплетничать, то и вообще ни от кого.
Дело даже не в том, что они интересовались военными делами как таковыми. В сущности, на них не произвели никакого впечатления ни дислокация установок для запуска ракет с ядерными боеголовками, тайных складов атомных и водородных бомб, ни знание секретных документов и тайных планов.
— Слабовато, Джонни, — сказал один из марсиан, сидя на столе генерала, командующего базой Эйбл, в те времена наглухо засекреченной. — Слабовато. Со всем, что у тебя есть, ты не справишься даже со стойбищем эскимосов, если они будут знать, как вахрать. А мы можем их научить, учитывая все ваши игрушки.
— А что такое это ваше вахрание?! — рявкнул генерал.
— Не твое собачье дело, Джонни. — С этими словами марсианин повернулся к одному из своих; всего в кабинете их было четверо. — Эй! — позвал он. — Квимим к русским, посмотрим, что есть у них. А заодно расскажем им кое-что.
Двое марсиан исчезли.
— Послушай, — сказал третий четвертому, — вот это цирк! И принялся читать вслух сверхсекретный документ из запертого сейфа в углу комнаты.
Его коллега презрительно рассмеялся.
Генерал тоже рассмеялся, но без презрения. Он так и смеялся, пока два адъютанта тихонько выводили его.
Пентагон превратился в сумасшедший дом, равно как и Кремль, хотя, надо признать, ни одно из этих зданий особо не привлекло к себе марсиан.
Марсиане были так же беспристрастны, как и вездесущи. Никакие места не интересовали их больше других. Белый ли Дом, публичный ли — не имело значения.
Ничто не интересовало их больше или меньше, будь то объекты в Нью-Мексико, где строилась космическая база, или подробности сексуальной жизни беднейшего кули из Калькутты.
И повсюду, всеми возможными способами, они нарушали приватность. Я сказал «приватность»? Она просто перестала существовать.
И, разумеется, стало понятно, даже в ту первую ночь, что пока марсиане будут развлекаться, не будет покоя, не будет конфиденциальности ни в личных делах, ни в интригах правительств.
Их интересовало все, что касалось нас — индивидуально или в общем — все их смешило или вызывало отвращение.
Предметом исследований марсианской расы был человек. Животные сами по себе не интересовали их, однако они охотно пугали и дразнили животных, если это доставляло людям неприятности или прямой вред.
Лошади особенно боялись марсиан, и езда верхом — будь то ради спорта или ради передвижения — стала не то что бы опасна, а просто невозможна.
Только самые легкомысленные осмеливались, пока марсиане пребывали среди нас, доить корову, если та не была крепко связана.
Собаки обезумели; многие из них покусали своих хозяев и те прогнали их прочь.
Только кошки привыкли к марсианам и воспринимали их спокойно и хладнокровно.
Впрочем, кошки всегда были сами по себе.

Часть вторая
Пейзаж с марсианами
1
Итак, марсиане остались, и никто понятия не имел, надолго ли. Судя по тому, что мы о них узнали, они вполне могли остаться здесь навсегда. Это было не наше собачье дело.
Немного удалось узнать о них, кроме того, что стало очевидно после первых дней их пребывания.
Внешне они почти не различались. Хоть и не совсем одинаковые, марсиане походили друг на друга куда больше, чем люди одной расы и пола.
Единственное, в чем проявлялись заметные различия, так это в росте; самый высокий марсианин был около метра, самый маленький — семьдесят сантиметров. У людей было несколько мнений относительно такой разницы в росте. Одни считали, что все пришельцы являются взрослыми самцами, и разница в росте для марсиан так же естественна, как и для людей. Другие утверждали, что разница в росте свидетельствует о разнице в возрасте. Возможно, все они и были взрослыми самцами, но у марсиан, мол, рост не кончается с достижением зрелости, значит низкие относительно молоды, а высокие — постарше.
Третьи же думали, что высокие особи были мужчинами, а низкие — женщинами, и что отличия между полами у марсиан, когда они были одеты, проявлялись только в росте. Поскольку же никто не видел раздетого марсианина, эту гипотезу, как и все иные, нельзя было ни подтвердить, ни опровергнуть.
Наконец, выдвигалась теория, что марсиане в половом смысле были одинаковы, обоеполы, или вообще не имели никаких полов в нашем понимании, а размножались партеногенезом или каким-то иным образом, которого мы просто не можем себе представить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17