– В Храме много потайных ходов, – сказал Матфей, взяв мальчика за руку и отводя его к открывшемуся отверстию, – и этот самый секретный. Спускайся по лестнице и иди прямо по туннелю, не отклоняясь в сторону. Он выведет тебя за черту города, за южную окраину, достаточно далеко от римского лагеря.
– Но как же…
– Сейчас нет времени! Беги! Ты единственная надежда нашего народа. Отныне тебя будут звать Шомер Ха-Ор. Оставь это имя, чти его и передай потомкам. Бог будет тебе защитником. И судьей.
Матфей наклонился, поцеловал мальчика в обе щеки и, опустив руку ему на голову, толкнул вниз. Затем первосвященник закрыл плитой отверстие, схватил менору и с трудом протащил ее по полу, тяжело дыша от напряжения.
Едва он успел вернуть ее на место, как в дальнем конце зала послышались крики и бряцанье стальных лезвий. Ювелир Елеазар пятился за порог, одна рука его беспомощно повисла, на месте локтя зияло кровавое пятно, другой он сжимал молот, которым бешено хлестал по надвигавшейся стене легионеров. На какое-то время Елеазару удалось сдержать их напор, затем, ревя, они устремились вперед и опрокинули его наземь, кромсая и топча тело ювелира.
– Яхве! – завопил он. – Яхве!
Первосвященник наблюдал за кровавой сценой, не меняясь в лице, потом повернулся, набрал пригоршню ладана и просыпал его на золотой алтарь. Облако благоухающего тумана взметнулось в воздухе. Он услышал позади себя топот римских кованых сандалий, звяканье оружия, эхом отражающееся по стенам.
– Господь стал на сторону врага, – прошептал Матфей слова пророка Иеремии. – Он разрушил Израиль, разрушил все его дворцы, превратил в руины его крепости.
Римляне уже стояли за спиной первосвященника. Он прикрыл глаза. Раздался смех и свист поднятого вверх меча. Казалось, что время остановило свое течение; потом меч понесся вниз и, вонзившись между плеч Матфея, рассек его тело.
– Да упокойся в Вавилоне! – прохрипел он, и кровь брызнула из уголков его рта. – В Вавилоне, в доме Абнера!
Безжизненный, он упал лицом вперед, у ствола великой меноры. Легионеры отбросили труп в сторону, забрали сокровища Храма и вышли из святилища.
– Vicerunt Romani! Victi Iudaei! Vivat Titus! – гремели их голоса.

Южная Германия, декабрь 1944 г.
Ицхак Эдельштейн туже закутался в полосатую робу и подул на фиолетовые от холода руки. Он пригнулся и выглянул из кузова, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь, но из-под низко свисающего брезента смог увидеть только грязную дорогу, быстро мелькающие стволы деревьев и бампер следовавшего за ними грузовика. Прижав лицо к разрезу в брезенте, Ицхак успел разглядеть крутой лесистый склон, засыпанный снегом, пока приклад винтовки не опустился на его лодыжку.
– Повернись. Сиди смирно.
Он выпрямился и уставился на свои голые ноги в изношенных ботинках, мало согревавших в зимний мороз. Сидевший рядом немощный раввин снова начал кашлять и трястись так, словно кто-то шатал его из стороны в сторону. Ицхак взял в ладони руки старика и стал тереть их, стараясь передать немного тепла.
– Не трогай! – потребовал конвоир.
– Но…
– Ты что, оглох? Сказал же – не трогай.
Солдат направил винтовку на Ицхака, и старик убрал руки.
– Не беспокойся, мой юный друг, мы, раввины, много крепче, чем кажется.
Слабая улыбка выступила на иссохшем лице. Заключенные замолчали, опустив головы, дрожа и толкая друг друга на поворотах.
Их было шестеро, не считая двух конвоиров: четыре еврея, гомосексуалист и коммунист. Ранним утром их вывели из лагерных бараков, затолкали в грузовик и повезли. Ицхак предполагал, что машина едет куда-то на юго-восток. Вначале грунт под колесами был относительно ровный и сырой, а дорога шла прямо, но последний час грузовик неустанно кружил и набирал высоту, а пастбища и леса по обеим сторонам дороги покрылись снегом. Вслед за ними ехал другой грузовик, в кабине которого сидели водитель и какой-то мужчина в кожаном пальто. Людей в кузове у них, насколько Ицхак мог понять, не было.
Он провел рукой по бритой голове, к которой так и не смог привыкнуть за четыре года, и, ссутулившись, засунув руки под мышки, постарался забыть о терзавших его холоде и голоде, предавшись греющим душу воспоминаниям. В памяти всплыли семейные обеды в дрезденском доме, занятия в старой иешиве, праздничное веселье, особенно на Хануку, когда всюду лился яркий свет. И конечно, Ривка, очаровашка Ривка, его младшая сестренка. «Ици-шмици-ици-бици! – напевала она, дергая кисточки талита катана. – Ици-вици-мици-дици!» Как заразительно она смеялась, как шаловливо сплетались в узел ее черные волосы, как дерзко горели ее глаза! Она была такой упрямой и непослушной! «Свиньи! – орала она, когда отца выволокли на улицу и отрезали ему пейсы. – Грязные, вонючие свиньи!» Солдаты таскали ее за волосы, а потом бросили лицом к стене и расстреляли.
Ей было всего тринадцать лет. О Ривка! Милая малышка Ривка…
Грузовик влетел в канаву и резко подпрыгнул, вмиг вернув Ицхака к мрачной реальности. Он оглянулся и увидел, что они проезжают крупное поселение. Голова потянулась к прорези в брезенте, и в этот момент промелькнула указательная табличка с названием местности – Берхтесгаден. Название показалось ему смутновато знакомым, но определить их местоположение Ицхак все же не мог.
– Назад! – гаркнул конвоир. – Дважды повторять не буду!
Они ехали еще около получаса по более наклонной и извилистой дороге, пока из следовавшего за ними грузовика не раздался резкий гудок. От неожиданного торможения заключенных бросило вперед.
– Вылезай! – скомандовали конвоиры, направив на них дула винтовок.
Цепляясь за борта и ежась от холода, заключенные вылезли из кузова. Белые клубы пара повалили изо рта и ноздрей. Они встали на придорожной площадке рядом с обветшалым зданием с окнами без стекол и осевшей крышей, за которым простирался густой сосновый бор. Далеко внизу, сквозь заснеженные ветви, виднелись клочки зеленых лугов с разбросанными на них почти игрушечными домиками, над которыми вился выходивший из труб дым. Выше склон становился еще круче, а очертания его терялись в туманной дымке, сквозь которую проступали темные контуры – вероятно, больших гор. В лесу стояла гробовая тишина и было очень холодно. Ицхак затопал одеревеневшими ногами.
Второй грузовик тоже остановился. Из окна выглянул сидевший рядом с водителем мужчина в пальто с поднятым воротником и, жестикулируя, сказал что-то одному из конвоиров. По-видимому, это был командир группы.
– Марш сюда! – приказал конвоир и подвел заключенных к кузову второго грузовика. Потом поднял брезентовую накидку, за которой был скрыт большой деревянный ящик.
– Вытаскивайте его! Да поживей!
Ицхак и коммунист – изможденный мужчина с красным треугольником на штанине (у Ицхака был желтый треугольник, перекрытый зеленым, что означало «еврей-уголовник») – вскарабкались в кузов и ухватили ящик с двух боков. Ящик оказался настолько тяжелым, что они с трудом смогли сдвинуть его к борту. Другие заключенные, оставшиеся стоять на земле, осторожно подхватили груз и поставили его на скользкую дорогу.
– Нет-нет! – закричал мужчина в пальто, высовываясь из кабины. – Пусть несут! Туда! – Он указал рукой на тропинку, начинавшуюся за обветшалым зданием и убегавшую вверх по свежему снегу, скрываясь из виду за деревьями. – И проследите, чтобы тащили поаккуратней!
Заключенные перекинулись боязливыми взглядами, медленно подняли ящик и понесли, сгибаясь под его тяжестью.
– Плохо наше дело, – пробормотал коммунист. – Очень плохо.
Они вошли в лес, проваливаясь в снег по самые икры. За ними шагали конвоиры и мужчина в пальто, но Ицхак не оглядывался, опасаясь потерять равновесие. Шедший спереди раввин начал истошно кашлять.
– Позвольте, я приму на себя часть вашего груза, – прошептал Ицхак. – Я крепкий парень, мне не тяжело.
– Ты лжешь, Ицхак, – прохрипел старик. – И очень неправдоподобно.
– Молчать! – закричал сзади конвоир. – Отставить разговоры!
Они поползли вверх, горбясь под тяжестью груза и замерзая. Пролесок, вначале извивавшийся по относительно плоской поверхности, теперь круто пошел вверх, а снег становился все глубже. На одном особенно обрывистом месте гомосексуалист потерял опору и споткнулся, так что ящик накренился вперед и рухнул на дерево. Верхний левый край поклажи треснул, и полетели щепки.
– Идиот! – закричал мужчина в кожаном пальто. – Подымите его!
Конвоиры пробрались вперед и поставили гомосексуалиста на ноги, заставив его снова положить ящик себе на плечи.
– Ботинок, – умоляюще обратился он к ним, указывая на свой левый ботинок, наполовину застрявший в снегу.
Солдаты заржали и, откинув ботинок в сторону, приказали заключенному идти дальше.
– Боже, помоги несчастному мальчику, – прошептал раввин.
Они взбирались все выше и выше, задыхаясь и стеная, с каждым шагом теряя силы. Когда Ицхак понял, что сейчас упадет и больше не встанет, тропинка стала ровной и вышла из леса к какому-то сооружению, напоминавшему заброшенную каменоломню. В этот самый момент ветер на мгновение прогнал облака, и взору заключенных открылась гигантская гора, возносившаяся прямо над их головами, с маленьким зданием справа, расположенным на краю утеса. Спустя пару секунд вершина вновь спряталась под густым слоем тумана, и Ицхак даже засомневался, видел ли он все это наяву.
– Сюда! – прокричал мужчина в кожаном пальто. – В шахту!
С задней стороны каменоломни стоял большой плоский камень, в центре которого был пробит широкий и темный, как рот кричащего человека, вход. Заключенные двинулись к шахте, спотыкаясь о заснеженные камни и шлак, мимо поломанной лебедки и перевернутой тележки с одним-единственным колесом. У входа Ицхак заметил грубо выцарапанные на камне у перемычки слова «glьck auf», а под ними белой краской, в высоту не более полпальца, было написано «swl6».
– Ну-ка вносите его туда!
Они выполнили приказ, сгибая колени и спину, чтобы не расшибить ящик о низкий потолок. Один из конвоиров зажег факел и осветил темноту, откуда показался длинный коридор, уходивший в гору и поддерживавшийся через равные отрезки деревянными опорами. По плоскому каменному полу были проложены железные рельсы; стены, выдолбленные в сероватой скале, были грубыми и неровными; выступавшие среди каменных глыб толстые оранжево-розовые кристаллы, как молния на ночном небе, отражали огонь факела. Валявшиеся на полу давно забытые инструменты – ржавая масляная лампа, насадка киркомотыги, старое жестяное ведро – дополняли зловещую картину заброшенного подземелья.
Заключенных заставили пройти еще метров пятьдесят до места, где рельсы разветвлялись: один путь шел прямо, другой заворачивал в расположенный справа, перпендикулярно основной шахте, туннель, уставленный по стенам ящиками. У входа в боковой туннель притулилась плоская дрезина, на которую приказали положить груз.
– Хорошо, – послышался голос из темноты. – Вывести их!
Заключенные повернулись и зашаркали обратно, тяжело дыша, но испытывая чувство облегчения от выполненной работы. Один из евреев поддерживал гомосексуалиста – его босая ступня почернела от обморожения. Они услышали за своими спинами короткий разговор, содержание которого не смогли разобрать, затем из шахты вылезли конвоиры. Мужчина в кожаном пальто остался внутри.
– Туда, – приказал один из конвоиров, когда они вышли на свежий воздух. – Топайте туда, за груду камней.
Беспрекословно подчинившись приказу, заключенные обошли груду булыжников и, остановившись где было сказано, увидели, как солдаты направляют на них ружейные стволы.
– Ой вей! – в ужасе прошептал Ицхак, внезапно осознав, что сейчас произойдет.
Конвоиры рассмеялись, и тишину зимнего леса нарушил сиплый треск ружейных выстрелов.
Часть первая
НАШИ ДНИ
Долина Царей, Луксор
– Пап, когда мы поедем домой? По телику скоро будет «Алим аль-Симсим».
Инспектор полиции Юсуф Эз эль-Дин Халифа погасил сигарету и со вздохом посмотрел на ковыряющего в носу сынишку. Стройный, крепкий, широкоскулый, с гладко зачесанными волосами и большими темными глазами, инспектор обладал редкой способностью сочетать серьезность и основательность с веселым нравом.
– Разве тебе часто выпадает шанс попасть в закрытые гробницы главной исторической достопримечательности Египта, Али? – пожурил он мальчика.
– Но я здесь уже был! – отнекивался Али. – Мы сюда два раза с классом ездили, и нам все-все показывали.
– Могу поспорить, что усыпальницу Рамзеса Второго вы не видели. А я тебя сегодня в нее водил.
– Да нет там ничего особенного! – твердил свое Али. – Одни летучие мыши да куча свалявшихся бинтов.
– Другой бы на твоем месте прыгал от радости, что вообще туда попал. Ведь в гробницу посетителей не пускают с тех самых пор, как ее открыли в 1905 году. А в эти свалявшиеся бинты, между прочим, заворачивали настоящие мумии. А разрезали бинты и бросили грабители, которые в древности залезли в гробницу.
Не вынимая пальца из носа, мальчик посмотрел на отца, и в его глазах сверкнула искорка любопытства.
– А зачем они так сделали?
– Понимаешь, – терпеливо объяснял Халифа, – когда жрецы бинтовали мумии, они засовывали в складки украшения и амулеты из самоцветов. Ну, грабители об этом узнали и решили похитить драгоценности.
– А глаза у мумий они тоже выковыривали? – поинтересовался мальчик, оживившись.
– Вот уж не знаю. – Халифа улыбнулся. – Зато иногда они отрывали у мертвецов палец или целую руку. Точно так же, как я у тебя сейчас оторву, если ты немедленно не перестанешь ковырять в носу!
Он схватил сына за руку и начал шутливо дергать за пальцы. Али, давясь со смеху, вертелся и что было мочи отбивался.
– Я сильнее, я сильнее! – визжал он.
– Ну-ка посмотрим, – с напускной суровостью отозвался Халифа. Он крепко сжал запястье мальчика и резко перекинул его головой вниз. – По-моему, ты, дружище, раза в два меня слабее, если не больше!
Близился вечер. Долина Царей, еще час назад кишевшая толпами неугомонных туристов, почти полностью обезлюдела. В одном из раскопов рабочие, монотонно напевая что-то под нос, разгребали куски песчаника – остатки древней постройки. Чуть поодаль группа припозднившихся экскурсантов гуськом проходила в гробницу Рамзеса IX. В тени на корточках сидели продавцы открыток и прохладительных напитков, напряженно всматриваясь в ту часть площади, куда привозили туристов. Терпеливые торговцы еще надеялись до конца дня пополнить карманы выручкой.
– Давай быстренько заглянем к Аменхотепу Второму и двинем домой, – предложил Халифа сыну, ласково ероша его кудри. – А то неудобно будет перед Саидом – он, бедолага, битый час для нас ключ от гробницы разыскивает. По рукам?
Али не успел ответить, как у него за спиной раздался крик:
– Нашел! – От здания полицейского участка вприпрыжку бежал долговязый человек, размахивая ключом. – Кто-то перевесил его на другой крючок.
Саид ибн-Бассат, прозванный за медно-красного цвета волосы Имбирем, много лет дружил с инспектором Халифой. Они познакомились в Каирском университете, где вместе учились на отделении древней истории. Потом Халифе из-за нехватки денег пришлось оставить учебу, и он пошел работать в полицию, а Саид все же закончил университет и получил диплом с отличием. Его взяли в департамент изучения древностей, где он дослужился до помощника директора крупнейшего исторического заповедника – Долины Царей. В глубине души Халифа не переставал сожалеть, что материальные трудности не позволили ему стать историком. С ранних лет его манили загадки тысячелетий, и, если бы это было возможно, он не задумываясь посвятил бы себя их изучению. Тем не менее зависти к старому другу у инспектора не было и в помине. Ведь Имбирь жил один, а жену и сына Халифа не отдал бы за все храмы и пирамиды Египта.
Они миновали усыпальницы Рамзеса III и Хоремхеба и, повернув направо, спустились подлинному ряду ступеней к тяжелым металлическим воротам гробницы Аменхотепа П.
– Долго еще она будет закрыта для туристов? – спросил Халифа у возившегося с замком Имбиря.
– Через месяц должны открыть – реставрация почти закончена.
Али протиснулся между взрослыми и, встав на цыпочки, вглядывался в темное пространство за решеткой.
– А сокровища там лежат? – спросил он.
– Боюсь, что нет, – разочаровал его Имбирь и слегка потеснил мальчика, чтобы открыть входные створы. – Эту гробницу обчистили еще в глубокой древности.
Огонь зажигалки, щелкнувшей в его руке, осветил продолговатый, выбитый в камне коридор. Выбоины на стенах и потолке красноречиво напоминали о тяжелых ударах древних орудий.
– Если бы я был фараоном, – размышлял вслух Али, и его голос эхом отражался от узких сводов гробницы, – я бы спрятал все сокровища в одной потайной комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8