На письменном столе лежала короткая записка. «Опыты над передачею взрыва на расстояние, — бегло записал в ней Михаил Михайлович. — Опыт 12-й. Для этого опыта необходимо добыть безводную синильную кислоту. Требуется поэтому величайшая осторожность, как при опыте со взрывом окиси углерода. Опыт 13-й, взрыв окиси углерода вместе с кислородом. Надо купить элементы Лекланше и Румкорфову спираль. Опыт повторить здесь в большом помещении по отъезде семьи…»
По словам сына ученого, предварительные исследования были произведены в Териоках, в ссылке (в 1901–1902), но особенно активно Михаил Михайлович занялся ими в 1903 году. Более десятка успешных опытов дали основание считать, что поставленная цель, вероятно, достижима. Предстояли два последних, решающих эксперимента. Но внезапная смерть Филиппова остановила все.
Полиция провела следствие, был сделан обыск в лаборатории Филиппова. Но все это делалось как-то наспех и весьма непрофессионально. Даже медицинские эксперты сильно расходились в заключении о причинах смерти Филиппова. А вольнопрактикующий врач Полянский, приглашенный семьей покойного, написал по-латыни в медицинском свидетельстве: «Mors ex causa ignota» («Смерть от неизвестной причины»). Петербургские газеты живо обсуждали трагедию на улице Жуковского. Высказывались самые разные версии: разрыв сердца, кровоизлияние в мозг, отравление ядовитыми веществами во время опытов, наконец, самоубийство. Но твердого ответа никто так и не дал.
Похороны Михаила Михайловича Филиппова состоялись утром 25 июня. Присутствовали лишь его близкие, члены редакции журнала да немногие представители литературного мира. Тело ученого предали земле на Литераторских мостках Волкова кладбища — месте захоронения русских писателей, неподалеку от могил Белинского и Добролюбова.
Между тем толки о таинственном изобретении не прекращались. «Петербургская газета» приводила слова «лица, близко знавшего покойного» (фамилия его не называлась): «Работа, особенно в последнюю неделю, можно сказать, кипела у него, — говорил о Филиппове этот близкий ему человек. — В своем кабинете он проводил целые часы, и, видимо, опыты вполне удавались». Но особенно интересное интервью «Петербургским ведомостям» дал уже упомянутый профессор Трачевский. За три дня до трагической кончины ученого они виделись и беседовали. «Мне как историку, — говорил Трачевский, — М.М. мог сказать о своем замысле лишь в самых общих чертах. Когда я напомнил ему о разнице между теорией и практикой, он твердо сказал: “Проверено, были опыты, и еще сделаю”. Сущность секрета М.М. изложил мне приблизительно, как в письме в редакцию. И не раз говорил, ударяя рукой по столу: “Это так просто, притом дешево! Удивительно, как до сих пор не додумались”. Помнится, М.М. прибавил, что к этому немного подходили в Америке, но совсем иным и неудачным путем».
Дебаты вокруг загадочного открытия Филиппова постепенно затихли. Прошло десять лет, и в 1913 году в связи с десятилетием со дня гибели ученого газеты снова вернулись к этой теме. При этом припомнились новые важные детали. Например, московская газета «Русское слово» писала, что Филиппов еще в 1900 году выезжал в Ригу, где производил в присутствии некоторых специалистов опыты взрывания на расстоянии. Возвратившись в Петербург, «он рассказывал, что остался чрезвычайно доволен результатами опытов». Эта же газета пыталась разыскать препараты и аппараты Филиппова, изъятые Петербургским охранным отделением при обыске. Увы, все бесследно исчезло.
Особенно много было разговоров о судьбе научной рукописи Филиппова, содержавшей, по утверждению одной из газет, «математические выкладки и результаты опытов взрывания на расстоянии». Как сообщила репортерам вдова ученого, на другой день после его гибели эту рукопись забрал известный тогда публицист Финн-Енотаевский, сотрудник «Научного обозрения». Он обещал снять с рукописи копию, а оригинал вернуть через несколько дней.
Прошли, однако, дни и месяцы, а Финн-Енотаевский и не думал возвращать важную рукопись. Когда же вдова Филиппова твердо потребовала возврата, он заявил, что рукописи у него больше нет, что он сжег ее, опасаясь обыска. Разумеется, газетные репортеры бросились к публицисту за интервью. Ответы того звучали противоречиво и неуверенно. Дело было явно нечисто…
Финн-Енотаевский дожил до сталинских времен и в 1931 году был репрессирован. А что если среди его бумаг в каком-нибудь секретном архиве до сих пор лежит рукопись, взятая им в лаборатории на улице Жуковского?
Филиппов никогда не отличался бахвальством. «Борец за истину», он, конечно, писал чистую правду. Но уже в 1903 году, сразу же после трагедии, в газетах появились статьи, подвергавшие сомнению заявление ученого. Особенно старался журналист «Нового времени» Петерсен, подписывавший свои «научные фельетоны» псевдонимом «А-т». В заметке «Мрачная загадка» он призвал Менделеева выступить и, так сказать, поставить точки над «i».
И Дмитрий Иванович выступил в газете «Санкт-Петербургские ведомости», однако не в поддержку псевдонаучной заметки, а в защиту покойного ученого-изобретателя. «Философски образованный человек, — с укоризной писал великий химик, — никогда себе не позволит подвергать столь резкому осуждению еще не произведенные открытия, тем более что идеи Филиппова (кстати сказать, насколько мне известно, изучавшего химию в Гейдельбергском университете) вполне могут выдержать научную критику».
Ну а каков же современный взгляд на таинственное открытие Филиппова? А. Полищук — автор многих очерков по истории химии — в своем интересном детективе «Дело о гибели Михаила Филиппова» высказал предположение, что петербургский ученый додумался (в начале XX века!) до лучевого оружия, лазера, додумался интуитивно, не зная многих открытий, которые были сделаны физиками лишь десятки лет спустя. И притом — до лазера самого мощного типа, с химической накачкой. Известно, что в таком лазере вещество «накачивается» до нужной концентрации возбуждения при помощи взрыва. «Весьма взрывчатым» веществом Филиппов располагал (он сам указал на него в своем предсмертном письме). Это хлористый азот — страшная жидкость, готовая в любой момент разнести вдребезги все вокруг.
Надо было иметь еще специальные зеркала для сбора порций лучистой энергии, выделяющейся при взрыве. Можно предположить, что Филиппов использовал для этого сосуды с посеребренным вогнутым дном.
Специалисты-лазерщики, к которым Полищук обращался за консультацией, попытку создать лазер 100 лет назад не отрицали. Вот только изготовить сверхточные зеркала со строго рассчитанной кривизной в те времена было бы проблемой. Можно ли было сделать их случайно, в домашних условиях? Это практически невероятная вещь, фантастика. Однако есть лазеры, которые в зеркалах не нуждаются. В них используется эффект сверхлюминесценции, позволяющий лазеру «выстреливать» с одного прохода луча. Конструкция простая — длинная труба. Однако и тут есть сомнения, и немалые…
Быть может, со временем появятся другие гипотезы, более правдоподобные. Быть может, отыщутся новые документы, и тогда загадка будет наконец разгадана.
ЕВНО АЗЕФ — ДВОЙНОЙ АГЕНТ ИМПЕРИИ
(Материал Г. Евграфова)
Ростовские мещане Фишель и Сара Азефы держали всего-навсего убогую лавку, но приложили все силы, чтобы их сын, маленький златокудрый Евно, поступил в гимназию, где учились дети самых состоятельных и уважаемых евреев города. В своих мечтах родители видели сына не нищим лавочником, а процветающим инженером. А самое главное — хотели уберечь единственное чадо от революционной заразы, которая уже стучалась во все двери. Не уберегли… Юноша отдал дань революционным порывам.
Весной 1892 года, когда жандармы начали дознание о распространении в городе прокламаций, призывающих бороться с существующим режимом, Евно Азеф мгновенно исчез из города…
Он объявился в Карлсруэ — студентом местного политехникума. Но для жизни в Германии нужны были деньги Раздобыть их можно было с помощью авантюры. Почему бы не предложить тем, от кого сбежал, скажем, услуги тайного агента? Полиция предложение молодого человека приняла. В Центральном департаменте не шибко отягощенный знаниями писарь с усердием вывел на лицевой обложке папки: «Дело сотрудника из кастрюли» (т.е. из Карлсруэ).
Вернувшись после получения диплома инженера-электрика в Россию, Азеф начинает вести скучную жизнь рядового служащего электрической компании. Никто не догадывается, что кроме этой ничем не примечательной жизни сей благопристойный господин ведет еще две — нелегальные: служа в тайной полиции, он, благодаря уму, воле и таланту, одновременно начинает играть видную роль в революционном движении. Ему нужны не только деньги, но и власть: только богатство и власть дают ощущение полноценной жизни. И Евно Азеф затевает свою самую крупную игру — с эсерами.
Руководители партии социалистов-революционеров (сокращенно «эс-эр») считали, что к власти они могут прийти только с помощью революции, привести Россию к революции может только террор. Вместе с одним из организаторов партии эсеров, Григорием Гершуни, Азеф разрабатывает теоретическое обоснование террора. Для его осуществления в недрах партии создается глубоко законспирированная боевая организация. После ареста Гершуни во главе ее становится Азеф. Честолюбие сжигает его: теперь от него зависит, казнить или миловать самых высоких царских чиновников. Постепенно в руках Азефа сосредоточивается огромная власть: он, как на шахматной доске, двигает фигурами жертв и палачей.
Когда-то Людовик XIV, достигнув высшей власти, воскликнул: «Государство — это я!» Возглавив боевую организацию социал-революционеров, став членом ее ЦК, Евно Азеф мог перефразировать короля-солнце и без ложной скромности заявить: «Террор — это я!» Он вступил в опасную, рискованную игру, которая затягивает сильнее, чем вино или женщины: ставкой в ней была сама жизнь. Его жизнь.
Как настоящий игрок он одновременно продолжает ставить на «красное» и «черное». Партия, в которой Азеф занимает видное положение, разворачивает террор. Полиция, чьим тайным агентом он является, должна предотвращать террор. Как глава боевой организации Азеф подготавливает убийства видных царских чиновников. Как тайный агент полиции предупреждает ее о готовящихся злодеяниях.
Азеф организует гибель министра внутренних дел Плеве и предотвращает покушение на Дурново. Он убивает великого князя Сергея Александровича, но спасает от неминуемой смерти московского обер-полицмейстера Трепова. Он разрабатывает план убийства киевского генерал-губернатора Клейгельса и трижды доносит полиции о готовящихся терактах против царя…
Азеф достиг власти и богатства, о которых страстно мечтал в полунищей юности. Ему глубоко наплевать как на революцию, так и на полицию, хотя он смертельно устал постоянно находиться по ту сторону добра и зла. Больше пугало другое — временами он чувствовал, что личность его раздваивается.
Мало кто в жизни может устоять перед тремя искушениями: властью, богатством и женщинами. Любовь к деньгам шла у Азефа из детства, когда родители, дрожа над каждой копейкой, откладывали ее на учебу сыну. Он начал жить на 50 рублей в месяц — именно во столько начинающий агент оценил свои услуги. Через несколько лет полиция выплачивает своему сверхценному и сверхсекретному «кроту» 14 тысяч целковых в год — больше, чем получал иной царский министр. Но Азефу и этого мало. Став главой боевой организации эсеров, он сосредоточивает в своих руках огромные суммы, предназначавшиеся для проведения террористических актов. Прекрасно понимая, что ходит по краю пропасти и когда-нибудь может в нее свалиться, часть поступлений он откладывает, часть тратит на шансонеток, певичек и актрисок варьете.
Азеф был своим в мире кулис и кафешантанов, в петербургском «Аквариуме» и московском «Яре». Много не пил — один-два бокала «Клико», но женщины, женщины… Он был плотояден и сладострастен и, расслабляясь, швырялся деньгами — партийными и полицейскими…
В «Аквариуме» Азеф познакомился с певичкой, женщиной столь же пышной, сколь и властной, сумевшей взять под башмак своего покровителя. Он сошелся с ней за год до своего краха. Именно ей суждено будет с помощью возницы проводить Азефа в последний путь на вильмерсдорфское кладбище…
Даже самый везучий игрок рано или поздно проигрывает. Два раза партию предупреждали: Азеф — провокатор. Руководство эсеров не верило. Последнюю точку в деле поставил Бурцев, известный революционер, публицист и издатель журнала «Былое». Когда все улики были собраны и подозрения превратились в твердую уверенность, он открыл ЦК партии эсеров истинное лицо главы ее боевой организации. На третейском суде охотник за провокаторами предоставил неопровержимые доказательства, что действующий в партии агент Раскин и Азеф — одно и то же лицо…
Он бежал из Парижа на рассвете 6 января 1909 года. Через несколько дней партия эсеров официально объявила: Азеф — провокатор! Он прекрасно сознавал, что второй раз уйти от расплаты ему не дадут. Оставался только один выход — умереть. Что он и сделал. Евно Азеф скоропостижно скончался… чтобы тут же воскреснуть в образе благополучного господина Неймайера, питавшего страсть к путешествиям.
Побывав в Италии, Греции, Египте, Азеф поселился со своей певичкой в Берлине. Чтобы не утратить вкуса к жизни, стал похаживать на биржу, а дома со знакомыми немцами гонял чаи из настоящего русского самовара и играл в винт по маленькой.
Во время Первой мировой войны Азеф разорился. Когда в 1915 году он выкарабкался из финансовой пропасти, на него обрушился новый удар. Узнав его настоящую фамилию, германская полиция арестовала господина Неймайера как опасного революционера, анархиста и террориста. В тюрьме ему разрешили чтение газет, прогулки, переписку с любимой. Азеф писал ей, что в тюрьме с ним произошел душевный перелом, что все чаще и чаще он обращается к Богу и после молитвы обычно чувствует себя хорошо, страдания укрепляют его душу, потому что только в них обретаешь близость к Богу… В берлинском тюремном каменном мешке великий инквизитор превратился в заурядного проповедника.
На волю он вышел после подписания Брест-Литовского договора и оказался никому не нужным, кроме своей певички. Время преломилось, на дворе была другая история, жизненное пространство вокруг него медленно сужалось. Неожиданно обострилась незалеченная болезнь почек, и 24 апреля 1918 года, когда в Берлине уже стояла весна, около 4 часов пополудни так много переживший «господин Неймайер» покинул этот бренный мир…
«ЕРЕМИНСКИЙ ДОКУМЕНТ», ИЛИ ЕЩЕ РАЗ О СТАЛИНЕ, АГЕНТЕ ОХРАНКИ
(Материал Юрия Фельштинского)
19 сентября 1997 года профессор Юрий Хечинов опубликовал в «Известиях» заметку «Сталин был агентом царской охранки», где он сообщает о «найденном» им в Толстовском фонде, в Нью-Йорке, письме заведующего Особым отделом департамента полиции Еремина об агентурной работе Сталина. Однако этот документ был давно известен и за границей, и в России. Впервые он публиковался в журнале «Лайф» в апреле 1956 года. В последующие недели он был широко представлен в эмигрантской печати и вызвал полемику. В России письмо приводилось в «Московской правде» еще в марте 1989 года и с этого времени вошло в историографию под названием «Ереминский документ». Оно неоднократно перепечатывалось в российских газетах и журналах.
После публикации в «Лайф» документ был передан на хранение в Толстовский фонд. В сейф одного из нью-йоркских банков он не был «заложен», как утверждает Хечинов, а помещен по соображениям безопасности — чтобы не украли агенты советской разведки.
Журналист И. Дон Левин, напечатавший письмо, возил фотокопию в Европу, где предъявил ее бывшему генералу охранного отделения Александру Спиридовичу, и тот удостоверил подпись Еремина. А известный американский эксперт Алберт Д. Осборн со своей стороны установил, что письмо написано на бумаге русской довоенной фабрикации, на пишущей машинке того типа, которым пользовались в охранном отделении.
«Новое русское слово» подробно рассказало об истории документа. Ю. Хечинов, судя по его телеинтервью, о ней знал. Знал, что письмо было вывезено из Китая, передано профессору М.П. Головачеву, а в 1947 году — Макарову, Бахметьеву и Сергеевскому — политическим деятелям эмиграции. Знал об экспертизе письма во Франции и Америке. О том, что оно всем давно известно. И тем не менее захотел предстать первооткрывателем документа, обнародованного за границей более сорока лет назад.
А теперь хочется представить читателям другой документ, касающийся провокаторства Сталина, который нигде ранее не публиковался, — посланное из Франции В.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
По словам сына ученого, предварительные исследования были произведены в Териоках, в ссылке (в 1901–1902), но особенно активно Михаил Михайлович занялся ими в 1903 году. Более десятка успешных опытов дали основание считать, что поставленная цель, вероятно, достижима. Предстояли два последних, решающих эксперимента. Но внезапная смерть Филиппова остановила все.
Полиция провела следствие, был сделан обыск в лаборатории Филиппова. Но все это делалось как-то наспех и весьма непрофессионально. Даже медицинские эксперты сильно расходились в заключении о причинах смерти Филиппова. А вольнопрактикующий врач Полянский, приглашенный семьей покойного, написал по-латыни в медицинском свидетельстве: «Mors ex causa ignota» («Смерть от неизвестной причины»). Петербургские газеты живо обсуждали трагедию на улице Жуковского. Высказывались самые разные версии: разрыв сердца, кровоизлияние в мозг, отравление ядовитыми веществами во время опытов, наконец, самоубийство. Но твердого ответа никто так и не дал.
Похороны Михаила Михайловича Филиппова состоялись утром 25 июня. Присутствовали лишь его близкие, члены редакции журнала да немногие представители литературного мира. Тело ученого предали земле на Литераторских мостках Волкова кладбища — месте захоронения русских писателей, неподалеку от могил Белинского и Добролюбова.
Между тем толки о таинственном изобретении не прекращались. «Петербургская газета» приводила слова «лица, близко знавшего покойного» (фамилия его не называлась): «Работа, особенно в последнюю неделю, можно сказать, кипела у него, — говорил о Филиппове этот близкий ему человек. — В своем кабинете он проводил целые часы, и, видимо, опыты вполне удавались». Но особенно интересное интервью «Петербургским ведомостям» дал уже упомянутый профессор Трачевский. За три дня до трагической кончины ученого они виделись и беседовали. «Мне как историку, — говорил Трачевский, — М.М. мог сказать о своем замысле лишь в самых общих чертах. Когда я напомнил ему о разнице между теорией и практикой, он твердо сказал: “Проверено, были опыты, и еще сделаю”. Сущность секрета М.М. изложил мне приблизительно, как в письме в редакцию. И не раз говорил, ударяя рукой по столу: “Это так просто, притом дешево! Удивительно, как до сих пор не додумались”. Помнится, М.М. прибавил, что к этому немного подходили в Америке, но совсем иным и неудачным путем».
Дебаты вокруг загадочного открытия Филиппова постепенно затихли. Прошло десять лет, и в 1913 году в связи с десятилетием со дня гибели ученого газеты снова вернулись к этой теме. При этом припомнились новые важные детали. Например, московская газета «Русское слово» писала, что Филиппов еще в 1900 году выезжал в Ригу, где производил в присутствии некоторых специалистов опыты взрывания на расстоянии. Возвратившись в Петербург, «он рассказывал, что остался чрезвычайно доволен результатами опытов». Эта же газета пыталась разыскать препараты и аппараты Филиппова, изъятые Петербургским охранным отделением при обыске. Увы, все бесследно исчезло.
Особенно много было разговоров о судьбе научной рукописи Филиппова, содержавшей, по утверждению одной из газет, «математические выкладки и результаты опытов взрывания на расстоянии». Как сообщила репортерам вдова ученого, на другой день после его гибели эту рукопись забрал известный тогда публицист Финн-Енотаевский, сотрудник «Научного обозрения». Он обещал снять с рукописи копию, а оригинал вернуть через несколько дней.
Прошли, однако, дни и месяцы, а Финн-Енотаевский и не думал возвращать важную рукопись. Когда же вдова Филиппова твердо потребовала возврата, он заявил, что рукописи у него больше нет, что он сжег ее, опасаясь обыска. Разумеется, газетные репортеры бросились к публицисту за интервью. Ответы того звучали противоречиво и неуверенно. Дело было явно нечисто…
Финн-Енотаевский дожил до сталинских времен и в 1931 году был репрессирован. А что если среди его бумаг в каком-нибудь секретном архиве до сих пор лежит рукопись, взятая им в лаборатории на улице Жуковского?
Филиппов никогда не отличался бахвальством. «Борец за истину», он, конечно, писал чистую правду. Но уже в 1903 году, сразу же после трагедии, в газетах появились статьи, подвергавшие сомнению заявление ученого. Особенно старался журналист «Нового времени» Петерсен, подписывавший свои «научные фельетоны» псевдонимом «А-т». В заметке «Мрачная загадка» он призвал Менделеева выступить и, так сказать, поставить точки над «i».
И Дмитрий Иванович выступил в газете «Санкт-Петербургские ведомости», однако не в поддержку псевдонаучной заметки, а в защиту покойного ученого-изобретателя. «Философски образованный человек, — с укоризной писал великий химик, — никогда себе не позволит подвергать столь резкому осуждению еще не произведенные открытия, тем более что идеи Филиппова (кстати сказать, насколько мне известно, изучавшего химию в Гейдельбергском университете) вполне могут выдержать научную критику».
Ну а каков же современный взгляд на таинственное открытие Филиппова? А. Полищук — автор многих очерков по истории химии — в своем интересном детективе «Дело о гибели Михаила Филиппова» высказал предположение, что петербургский ученый додумался (в начале XX века!) до лучевого оружия, лазера, додумался интуитивно, не зная многих открытий, которые были сделаны физиками лишь десятки лет спустя. И притом — до лазера самого мощного типа, с химической накачкой. Известно, что в таком лазере вещество «накачивается» до нужной концентрации возбуждения при помощи взрыва. «Весьма взрывчатым» веществом Филиппов располагал (он сам указал на него в своем предсмертном письме). Это хлористый азот — страшная жидкость, готовая в любой момент разнести вдребезги все вокруг.
Надо было иметь еще специальные зеркала для сбора порций лучистой энергии, выделяющейся при взрыве. Можно предположить, что Филиппов использовал для этого сосуды с посеребренным вогнутым дном.
Специалисты-лазерщики, к которым Полищук обращался за консультацией, попытку создать лазер 100 лет назад не отрицали. Вот только изготовить сверхточные зеркала со строго рассчитанной кривизной в те времена было бы проблемой. Можно ли было сделать их случайно, в домашних условиях? Это практически невероятная вещь, фантастика. Однако есть лазеры, которые в зеркалах не нуждаются. В них используется эффект сверхлюминесценции, позволяющий лазеру «выстреливать» с одного прохода луча. Конструкция простая — длинная труба. Однако и тут есть сомнения, и немалые…
Быть может, со временем появятся другие гипотезы, более правдоподобные. Быть может, отыщутся новые документы, и тогда загадка будет наконец разгадана.
ЕВНО АЗЕФ — ДВОЙНОЙ АГЕНТ ИМПЕРИИ
(Материал Г. Евграфова)
Ростовские мещане Фишель и Сара Азефы держали всего-навсего убогую лавку, но приложили все силы, чтобы их сын, маленький златокудрый Евно, поступил в гимназию, где учились дети самых состоятельных и уважаемых евреев города. В своих мечтах родители видели сына не нищим лавочником, а процветающим инженером. А самое главное — хотели уберечь единственное чадо от революционной заразы, которая уже стучалась во все двери. Не уберегли… Юноша отдал дань революционным порывам.
Весной 1892 года, когда жандармы начали дознание о распространении в городе прокламаций, призывающих бороться с существующим режимом, Евно Азеф мгновенно исчез из города…
Он объявился в Карлсруэ — студентом местного политехникума. Но для жизни в Германии нужны были деньги Раздобыть их можно было с помощью авантюры. Почему бы не предложить тем, от кого сбежал, скажем, услуги тайного агента? Полиция предложение молодого человека приняла. В Центральном департаменте не шибко отягощенный знаниями писарь с усердием вывел на лицевой обложке папки: «Дело сотрудника из кастрюли» (т.е. из Карлсруэ).
Вернувшись после получения диплома инженера-электрика в Россию, Азеф начинает вести скучную жизнь рядового служащего электрической компании. Никто не догадывается, что кроме этой ничем не примечательной жизни сей благопристойный господин ведет еще две — нелегальные: служа в тайной полиции, он, благодаря уму, воле и таланту, одновременно начинает играть видную роль в революционном движении. Ему нужны не только деньги, но и власть: только богатство и власть дают ощущение полноценной жизни. И Евно Азеф затевает свою самую крупную игру — с эсерами.
Руководители партии социалистов-революционеров (сокращенно «эс-эр») считали, что к власти они могут прийти только с помощью революции, привести Россию к революции может только террор. Вместе с одним из организаторов партии эсеров, Григорием Гершуни, Азеф разрабатывает теоретическое обоснование террора. Для его осуществления в недрах партии создается глубоко законспирированная боевая организация. После ареста Гершуни во главе ее становится Азеф. Честолюбие сжигает его: теперь от него зависит, казнить или миловать самых высоких царских чиновников. Постепенно в руках Азефа сосредоточивается огромная власть: он, как на шахматной доске, двигает фигурами жертв и палачей.
Когда-то Людовик XIV, достигнув высшей власти, воскликнул: «Государство — это я!» Возглавив боевую организацию социал-революционеров, став членом ее ЦК, Евно Азеф мог перефразировать короля-солнце и без ложной скромности заявить: «Террор — это я!» Он вступил в опасную, рискованную игру, которая затягивает сильнее, чем вино или женщины: ставкой в ней была сама жизнь. Его жизнь.
Как настоящий игрок он одновременно продолжает ставить на «красное» и «черное». Партия, в которой Азеф занимает видное положение, разворачивает террор. Полиция, чьим тайным агентом он является, должна предотвращать террор. Как глава боевой организации Азеф подготавливает убийства видных царских чиновников. Как тайный агент полиции предупреждает ее о готовящихся злодеяниях.
Азеф организует гибель министра внутренних дел Плеве и предотвращает покушение на Дурново. Он убивает великого князя Сергея Александровича, но спасает от неминуемой смерти московского обер-полицмейстера Трепова. Он разрабатывает план убийства киевского генерал-губернатора Клейгельса и трижды доносит полиции о готовящихся терактах против царя…
Азеф достиг власти и богатства, о которых страстно мечтал в полунищей юности. Ему глубоко наплевать как на революцию, так и на полицию, хотя он смертельно устал постоянно находиться по ту сторону добра и зла. Больше пугало другое — временами он чувствовал, что личность его раздваивается.
Мало кто в жизни может устоять перед тремя искушениями: властью, богатством и женщинами. Любовь к деньгам шла у Азефа из детства, когда родители, дрожа над каждой копейкой, откладывали ее на учебу сыну. Он начал жить на 50 рублей в месяц — именно во столько начинающий агент оценил свои услуги. Через несколько лет полиция выплачивает своему сверхценному и сверхсекретному «кроту» 14 тысяч целковых в год — больше, чем получал иной царский министр. Но Азефу и этого мало. Став главой боевой организации эсеров, он сосредоточивает в своих руках огромные суммы, предназначавшиеся для проведения террористических актов. Прекрасно понимая, что ходит по краю пропасти и когда-нибудь может в нее свалиться, часть поступлений он откладывает, часть тратит на шансонеток, певичек и актрисок варьете.
Азеф был своим в мире кулис и кафешантанов, в петербургском «Аквариуме» и московском «Яре». Много не пил — один-два бокала «Клико», но женщины, женщины… Он был плотояден и сладострастен и, расслабляясь, швырялся деньгами — партийными и полицейскими…
В «Аквариуме» Азеф познакомился с певичкой, женщиной столь же пышной, сколь и властной, сумевшей взять под башмак своего покровителя. Он сошелся с ней за год до своего краха. Именно ей суждено будет с помощью возницы проводить Азефа в последний путь на вильмерсдорфское кладбище…
Даже самый везучий игрок рано или поздно проигрывает. Два раза партию предупреждали: Азеф — провокатор. Руководство эсеров не верило. Последнюю точку в деле поставил Бурцев, известный революционер, публицист и издатель журнала «Былое». Когда все улики были собраны и подозрения превратились в твердую уверенность, он открыл ЦК партии эсеров истинное лицо главы ее боевой организации. На третейском суде охотник за провокаторами предоставил неопровержимые доказательства, что действующий в партии агент Раскин и Азеф — одно и то же лицо…
Он бежал из Парижа на рассвете 6 января 1909 года. Через несколько дней партия эсеров официально объявила: Азеф — провокатор! Он прекрасно сознавал, что второй раз уйти от расплаты ему не дадут. Оставался только один выход — умереть. Что он и сделал. Евно Азеф скоропостижно скончался… чтобы тут же воскреснуть в образе благополучного господина Неймайера, питавшего страсть к путешествиям.
Побывав в Италии, Греции, Египте, Азеф поселился со своей певичкой в Берлине. Чтобы не утратить вкуса к жизни, стал похаживать на биржу, а дома со знакомыми немцами гонял чаи из настоящего русского самовара и играл в винт по маленькой.
Во время Первой мировой войны Азеф разорился. Когда в 1915 году он выкарабкался из финансовой пропасти, на него обрушился новый удар. Узнав его настоящую фамилию, германская полиция арестовала господина Неймайера как опасного революционера, анархиста и террориста. В тюрьме ему разрешили чтение газет, прогулки, переписку с любимой. Азеф писал ей, что в тюрьме с ним произошел душевный перелом, что все чаще и чаще он обращается к Богу и после молитвы обычно чувствует себя хорошо, страдания укрепляют его душу, потому что только в них обретаешь близость к Богу… В берлинском тюремном каменном мешке великий инквизитор превратился в заурядного проповедника.
На волю он вышел после подписания Брест-Литовского договора и оказался никому не нужным, кроме своей певички. Время преломилось, на дворе была другая история, жизненное пространство вокруг него медленно сужалось. Неожиданно обострилась незалеченная болезнь почек, и 24 апреля 1918 года, когда в Берлине уже стояла весна, около 4 часов пополудни так много переживший «господин Неймайер» покинул этот бренный мир…
«ЕРЕМИНСКИЙ ДОКУМЕНТ», ИЛИ ЕЩЕ РАЗ О СТАЛИНЕ, АГЕНТЕ ОХРАНКИ
(Материал Юрия Фельштинского)
19 сентября 1997 года профессор Юрий Хечинов опубликовал в «Известиях» заметку «Сталин был агентом царской охранки», где он сообщает о «найденном» им в Толстовском фонде, в Нью-Йорке, письме заведующего Особым отделом департамента полиции Еремина об агентурной работе Сталина. Однако этот документ был давно известен и за границей, и в России. Впервые он публиковался в журнале «Лайф» в апреле 1956 года. В последующие недели он был широко представлен в эмигрантской печати и вызвал полемику. В России письмо приводилось в «Московской правде» еще в марте 1989 года и с этого времени вошло в историографию под названием «Ереминский документ». Оно неоднократно перепечатывалось в российских газетах и журналах.
После публикации в «Лайф» документ был передан на хранение в Толстовский фонд. В сейф одного из нью-йоркских банков он не был «заложен», как утверждает Хечинов, а помещен по соображениям безопасности — чтобы не украли агенты советской разведки.
Журналист И. Дон Левин, напечатавший письмо, возил фотокопию в Европу, где предъявил ее бывшему генералу охранного отделения Александру Спиридовичу, и тот удостоверил подпись Еремина. А известный американский эксперт Алберт Д. Осборн со своей стороны установил, что письмо написано на бумаге русской довоенной фабрикации, на пишущей машинке того типа, которым пользовались в охранном отделении.
«Новое русское слово» подробно рассказало об истории документа. Ю. Хечинов, судя по его телеинтервью, о ней знал. Знал, что письмо было вывезено из Китая, передано профессору М.П. Головачеву, а в 1947 году — Макарову, Бахметьеву и Сергеевскому — политическим деятелям эмиграции. Знал об экспертизе письма во Франции и Америке. О том, что оно всем давно известно. И тем не менее захотел предстать первооткрывателем документа, обнародованного за границей более сорока лет назад.
А теперь хочется представить читателям другой документ, касающийся провокаторства Сталина, который нигде ранее не публиковался, — посланное из Франции В.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11