Наталья Нестерова: «Средство от облысения»

Наталья Нестерова
Средство от облысения




«Средство от облысения»: Центрполиграф; Москва; 2004

ISBN 5-9524-1009-X Аннотация Тихой, скромной и заботливой «домашней мышке» Лене Соболевой приходится стать суперженщиной – и все ради того, чтобы вернуть любимого мужа в лоно семьи!.. Наталья НестероваСредство от облысения ВИЗИТ НЕХРУПКОЙ ДАМЫ После работы Лена Соболева заехала в китайскую фирму, чтобы купить чудодейственное средство от облысения. Долго разыскивала нужный дом, сверяясь с адресом в газетном объявлении. Фирма находилась в подозрительно ветхом строении, но цена у средства от плешивости была как у золотого песка.Три продавца чистокровно славянской внешности наперебой убеждали Лену купить запас на год вперед. Говорили про сто тридцать реликтовых трав в сборе, про нескорые очередные поставки и сказочный эффект. С их слов получалось, что намажь средством коленку, и на ней вырастет борода. В качестве живого аргумента приволокли из подсобки маленького старого китайца, одетого в национальный костюм, смахивающий на отечественную пижаму.Представили как разработчика и потомственного лекаря-травника. Китаец что-то промяукал на своем языке и постучал по голове с жиденькими волосиками. Ему, видно, собственные рецепты не очень помогали.Продавцы окончательно заморочили Лене голову, обрушив на нее информацию о сногсшибательных скидках. Если она купит три коробки, то по цене полутора, пять – как три, десять – как пять, то есть даром. В итоге Лена купила пятнадцать коробок, а в кошельке осталась только мелочь.Средство предназначалось для мужа: Володя начал лысеть в тридцать лет, и за семь последующих на его голове образовалось гладкое, словно выжженное солнечным зайчиком, пятно. Володя перепробовал уже множество отечественных и зарубежных средств, но успеха не добился. Его заветную мечту вырастить на макушке новый покров знали дети – двенадцатилетний Петя и шестнадцатилетняя Настя.В рекламных разделах газет они выискивали сообщения о новых препаратах и показывали маме. Лена с неутомимостью коллекционера приобретала средства для Володиной плеши.Хотя саму Лену его лысина нисколько не отвращала. Она, лысина, была такой же родной, как и весь муж.В метро Лена стояла на платформе и думала о том, что китайские травы, которыми она основательно затоварилась, наверняка фикция или подделка. Зачем поддалась на уговоры и все деньги вбухала? Ловкачи! Окрутили и одурачили ее!Поезд остановился так, что она оказалась между вагонами, и ей пришлось втискиваться вслед за счастливчиками, занявшими позиции напротив двери.Как всегда. Ну и пусть, думала Лена. Очень даже хорошо.Она свято верила в равновесие счастий и несчастий, удач и поражений. Если что-то в твоей жизни забирается, то в другом месте прибавляется. Баланс должен соблюдаться!Профукала деньги на китайские травы – а Володе зарплату прибавят. Чулок порвался – а Петя тройку по географии исправил. Застряла в лифте на два часа – а Настино сочинение по литературе на городской конкурс отправили. За невезучесть во внешней жизни отпускается счастье и благополучие семейные. Поэтому Лена была готова терпеть мелкие неприятности, даже радовалась им, как предвестникам удачи. Пусть поезд останавливается хоть вверх колесами, пусть колбаса оказывается с душком, пусть молочный суп в столовой перед ней кончается – главное, чтобы в семье был порядок.Но в тот вечер баланс неожиданно решился, и горе-злосчастье ворвалось в мирную жизнь Соболевых, хотя предварительно никаких особых подарков судьба не преподносила.Прежде чем ворваться, горе-злосчастье требовательно позвонило в дверь.Лена вернулась домой пятнадцать минут назад. Быстро распределила обязанности: Володя – в ванную новое средство накладывать, Настя – чистить картошку, помогать запоздалый ужин готовить, Петя – закончить домашнее задание и убрать в комнате.Лена прибавила газ под жарившимися котлетами и пошла открывать. «Неужели трубу прорвало?» – думала она, потому что так настырно давить на звонок могут только соседи снизу, когда у них с потолка капает вода.Но это были не соседи. За дверью, очень близко к порогу, стояло громадное тело с клипсами, которые бросились в Лену. Бросились не фигурально, а натурально – едва по лицу не заехали. Клипсы походили на блестящие шары, вроде тех, что сверкают под потолком на молодежных дискотеках, размером, конечно, поменьше, с теннисный мячик. От них тянулись цепочки к нашлепкам на мочках ушей.Пришлось отступить назад, тело шагнуло вслед, Лена отступила еще. Теперь она могла охватить взглядом монументальную фигуру.Женщина двухметрового роста и в три обхвата по талии.– Ты Лена? – спросила великанша, и блестящие шары запрыгали из стороны в сторону.– Я, – ответила Лена, задрав голову и бегая глазами от одного шарика к другому.– А я – Иванова! – вызывающе громко заявила дама.Фамилия, хоть и не редкая, ничего Лене не говорила. У нее вообще была плохая память на имена и абсолютная на лица. Эту женщину она никогда не видела.– Ну? – гаркнула Иванова.– Ну? – повторила Лена удивленно.– Ты чего бельма на меня выпучила? Хоть бы покраснела! Дрянь, потаскуха!Лена растерялась. То есть возмутилась, но одновременно ожидала, что блестящие шарики, амплитуда колебаний которых достигла предела, сейчас оторвутся и полетят снарядами. Ищи их потом по всей квартире.– Молчишь? – орала Иванова. – А когда мужа моего в постель тянула, небось не молчала!– Кого? – изумленно переспросила Лена.Иванова вдруг заговорила на иностранном языке. Так сначала Лене показалось. До нее не сразу дошло, что Иванова матерится, как портовый грузчик. Раскаты бранных конструкций неслись по квартире:– Да я тебя! Козявка мелкоструйная! Своими руками задавлю!Иванова, с кровожадным, перекошенным от ярости лицом, подняла богатырские руки, растопырила пальцы-коряги и двинулась вперед. Лена от страха заверещала, попятилась, уткнулась спиной в одежду на вешалке и часто-часто замахала перед собой ладонями. На ее счастье из ванной выскочил Володя:– Что здесь происходит?На голове у него покоилась нашлепка из китайской зелено-коричневой массы.Иванова с легкостью мастодонта развернулась. Клипсы изменили направление колебаний и стукнули обладательницу по щекам.Она мотнула головой, точно лев, огрызнувшийся на комара, клипсы застыли, чуть покачиваясь.– Ты кто такой? – спросила Иванова.– Я муж Лены. Что здесь происходит?– Козел ты, а не муж. Рога выводишь? – Иванова кивнула на его голову.Володя не нашел что ответить.– Что вы хулиганите? – Лена обрела дар речи. – Кто вы такая? Я сейчас милицию вызову.– Милицию? Мерзавка! Шмакодявка! Надо было вызывать милицию, когда ты чужого мужа соблазняла!– Какого мужа? – растерянно спросил Володя.– Моего, Пашку. Пупсиком она его зовет, – передразнила Иванова, потирая ладони, словно стряхивая с них остатки чужой, в клочья разодранной плоти. – У этого пупсика почти два центнера весу. Как он тебя не раздавил?– Возмутительно! – Лена пунцово вспыхнула. – Я не знаю никакого вашего мужа, вообще никакого не знаю.– Не знаешь? А этот, – Иванова ткнула пальцем в Володю, – что, для прикрытия? Или он немощный…Именно в момент, когда Иванова произнесла ругательство, появилась дочь Настя.– Мама, картошку жарить или варить? – спросила Настя, с интересом разглядывая визитершу.– Варить, и не смей сюда показываться! – Лена постаралась придать голосу строгость.– Подумаешь, – пожала плечами дочь, – все равно слышно. Речь у вас!.. – Настя обратилась к Ивановой с заметным восхищением. – Отпад! Где табуированную лексику изучали?– Чего? – не поняла Иванова.– Марш на кухню! – приказала Лена дочери и повернулась к мужу:– Володенька!Лечебная жижа сползала со лба, текла по щекам, и казалось, что он плачет нечеловеческими слезами.– Какое-то недоразумение. – Лена прижала руки к его груди. – Впервые вижу эту женщину…– Еще бы, – буркнула Иванова. – Я только сегодня узнала, а то давно бы тебе патлы повыдергивала.– Понятия не имею о ее двухцентнеровом муже, – продолжала Лена, вытирая лечебную массу на щеках мужа. – Ты не волнуйся, мы сейчас разберемся.Володя стоял памятником, на котором побывали все окрестные голуби.– И разбираться нечего! – пролаяла Иванова. – Не перестанешь кобеляж с моим Пашкой разводить, я тебя удавлю вместе с этим, дерьмом намазанным. Если у тебя мужик немощный, то нечего с других штаны стаскивать и чужим добром пользоваться! – Она снова раскачала клипсы так, что они грозили улететь прочь.– Прекратите немедленно! – Лена чуть не плакала. – Держите клипсы, то есть уходите немедленно!– Я-то уйду, но ты поняла, шлюха? Мокрого места не оставлю!Мотнув шариками, Иванова вышла. Дверью она хлопнула вызывающе громко. От косяка отлетел кусок штукатурки и упал на пол.– Володя, это какой-то ужас! Она сумасшедшая, правда? – перевела дух Лена. – Что ты молчишь? Поверил, дурачок? – Она растерянно улыбалась.Он не отвечал.– Володенька! – Лена заглядывала в глаза мужу. – Ну ты что? Я сама испугалась. Представляешь, вот так ворвется в дом ненормальная, а вдруг с ножом? А если дети одни дома? Я тебе давно говорила: надо цепочку врезать и глазок прибить. То есть наоборот, цепочку прибить, а глазок врезать. Ой, до чего я испугалась!Володя молча отстранил жену и пошел в комнату. Лена хотела броситься за ним, но из кухни опять появилась Настя:– Мама, теперь котлеты горят.Лена побежала спасать ужин. Пока она орудовала на кухне, Володя собирал вещи.Лена перехватила мужа уже на пороге.– Ты куда? С чемоданами? – ахнула она.– Детей береги, – не глядя на нее, с мукой произнес Володя и вышел.Опять штукатурка посыпалась. Лена несколько секунд молча смотрела на дверь.– Дочь, – машинально позвала Лена, – возьми полотенце, догони отца, он голову забыл смыть.
Нелепый фарс разрешился поздно вечером, когда к Лене пришла соседка с верхнего этажа занять сахар. Лена уже не рыдала, а громко и нервно икала. Соседка настороженно оглядывалась по сторонам.– У тебя Иванова была? – спросила она, продолжая стрелять глазами, словно туша Ивановой могла спрятаться в каком-нибудь углу.– Откуда-ик ты зна-ик-шь?– В окно видела, как она в подъезд входила. Ну все, думаю! Кранты! А ее нет и нет. Я на площадку тихонько вышла, а у вас сыр-бор, светопреставление.Какой позор! – подумала Лена. Мысли путались, казалось, их тоже рубит икота. Но все-таки она сообразила:– Она к тебе приходила? Ты ведь тоже Лена?– Точно, – кивнула соседка. – Квартиры перепутала. Но ты никому не говори, хорошо? Нет, что за бабы, честное слово! Прям там смылится с него! Пупсик он! – мечтательно хохотнула соседка. – Такой мужик! Хочешь, познакомлю, когда у нас кончится?– Меня познакомишь? – удивилась Лена. – Зачем? И как это «не говори»? – От возмущения она даже икать перестала. – От меня муж ушел, поверил этой глыбе жира.– Вижу, – посочувствовала соседка Лена, – физия у тебя заплаканная. Вот мужики! Одни претензии! Ну что мы от них имеем? Одну клетку подарит! Сперматозоид! – Лена показала краешек ногтя. – Только в микроскоп увидишь! Наградил и завалился на диван телевизор смотреть! А ты девять месяцев носи, грудями корми, пеленки стирай!Еще в школу вызывают, учителя говорят, у вашего сына воображение неразвито. Какое, к лешему, воображение, когда он у отца сигареты ворует?В отличие от Лены Соболевой, рассматривающей жизнь в виде колебаний весов со счастьем и несчастьем на чашах, тезка и соседка Лена катила по жизни точно колобок. Она и внешне напоминала упитанный маленький пирожок, а Соболеву Лену иногда, особенно со спины, принимали за юную девушку. Лена-соседка несчастий не калькулировала, старалась укатывать от них всеми способами и брать от жизни только удовольствия. За эти удовольствия, весь подъезд знал, муж иногда ее поколачивал. Общественность рукоприкладства не одобряла, но морально была на стороне Валеры, Лениного мужа.– Ты мужиков, – учила гулящая соседка, – не этим, – постучала по лбу, – а этим, – подхватила ладонями бюст и потрясла, – воспринимай. Они нас каким местом любят? Вот то-то же! Расслабься и получай удовольствие!– От чего? От того, что муж ушел? – вытаращила глаза Лена.– Хотя бы! Воспользуйся ситуацией! Ты честная, правильно? А тебе заранее... слово есть... ненашенское... вспомнила – индульгенция, как бы прощение грехов заранее. Воспользуйся! На примете кто есть? Нет? Невелика беда. Ты женщина не первой, но и не последней свежести. Сейчас таких любят – чтобы мышка-гимназистка, а под фартушком затейница! Хи-хи! Лучше знакомых и женатых выбирай, – советовала Лена. – А то в метро подцепится, с виду богатырь Илья Муромец, а он – как шкаф с маленьким-маленьким ключиком! – Лена-соседка заговорщически хихикала.Лена Соболева проверила, плотно ли закрыты двери, спят ли дети.– Ты понимаешь, что говоришь? Это же бред! Лена, произошла кошмарная ошибка! По твоей милости пострадали невинные люди!– Кто? – нахмурилась соседка.– Наша семья! Я и Володя!– Где вы, интересно, пострадали?– Лена! Мы должны все Володе рассказать.– Все?!! – ужаснулась соседка.– Только сегодняшнее происшествие, – уточнила Лена.– Твой с Валеркой иногда на футбол ходит. Вдруг проболтается? Володька у тебя смирный. Видишь, взял чемоданчик и интеллигентно ушел. А Валерка мне прошлый раз таких фонарей наставил, никакая пудра не брала, – задумчиво произнесла Лена.«Мало он тебя дубасил», – подумала Лена Соболева и продолжала уговаривать:– Очень тебя прошу! Клянусь, что Володя ничего Валере не скажет.– Нет, и не проси. Это я с перепугу тебе проболталась. А если кому-нибудь скажешь – буду открещиваться. Весь подъезд свидетели. Строить теперь не умеют, стенки как картон. Мы раньше на Пятницкой жили, так там ори не ори, когда тебя муж убивает, – никто милицию не вызовет.– Кто эта Иванова? Где живет, работает? – сыпала вопросами Лена.– Зачем тебе? – подозрительно спросила соседка.– Должна же я ее найти, все объяснить.– Чтобы она ко мне приперлась?– Лена, как ты не понимаешь, у меня вся жизнь рушится!– Ничего не рушится, подумаешь, ошибка вышла. Если он любит, то простит и вернется.– Что простит? Твои грехи? Какая ты жестокая!– Ты меня не стыди! – Соседка из колобка обернулась колючим ежом. – И не впутывай в свои дела! Зачем я пришла? За сахаром. Полстакана, я верну.После ухода соседки Лена опять начала плакать. Теперь уже по причине человеческой подлости, размеров которой она до сих пор не представляла.– Мама! Полночь! – Настя, заспанная, в ночной рубашке, появилась в дверях комнаты. – Что ты плачешь? – Она зевнула. – Коню понятно, что произошло недоразумение.– Как ты выражаешься? – хлюпнула носом Лена. – Коню понятно, а отцу нет?– У тебя никакой гордости, – пожала плечами дочь.– Мала еще матери указывать!Настя снова протяжно зевнула.– Удивляюсь, – сказала она, – ты совсем не знаешь мужчин!От этого заявления у Лены мгновенно пропали слезы.– А ты знаешь? – грозно спросила она.– Из литературы, теоретически.– Лучше бы ты теоретически химию подтянула.– Да ладно, – махнула рукой дочь, – пошли спать. Завтра тебе на работу, а нам в школу.Лену поразило равнодушие или даже некая веселость, с которой Настя отнеслась к происшедшему. И тут же она оправдала дочь: юность, максимализм. Лена вспомнила, как недавно, придя с дискотеки и увидев мирно сидящих у телевизора родителей, Настя заявила:– Скучно живете! Просто чеховские обыватели!Настя была начитанной девушкой. СЛУЖБА И ДРУЖБА Лена работала в частном бюро по охране авторских прав и получению патентов «Олимп».В море частной инициативы и предпринимательства «Олимп» являл собой уникальный островок – точную копию старых советских учреждений. Десять лет назад он отпочковался от Института патентоведения усилиями бывшего руководителя Лены, а теперь хозяина и работодателя Игоря Евгеньевича Булкина. Сам он никогда бы не рискнул броситься в бурные волны капитализма, спокойно встретил бы пенсию в родном институте. Но жена Булкина, особа активная и целеустремленная, буквально в спину вытолкала Игоря Евгеньевича в бизнес. «Все хватают, а ты ушами хлопаешь! – пилила она мужа. – Государство не резиновое, на всех не напасешься. А тебе бы только удочки забрасывать! В доме престарелых хочешь старость провести? А дети? А внуки?»Про «удочки» – это в прямом смысле слова, потому что единственной глубокой страстью Булкина была рыбалка. Жена, по профессии врач-невропатолог, переквалифицировалась в уролога – специалиста по дроблению камней в почках – и организовала один из первых медицинских кооперативов.Камни в организмах россиян накопились в промышленных количествах, и кооператив процветал. А Институт патентоведения, как и все государственные учреждения, трещал по всем швам. Когда жена стала называть Игоря Евгеньевича «мой нахлебник», он решился на отчаянный шаг и зарегистрировал «Олимп».
1 2 3 4