Представляешь, я в восемнадцать лет приехала на рабфак поступать и так материлась, что фронтовики рты раскрывали. Вернее — закрывали.— На молодых людей это, конечно, производило большое впечатление.— Неизгладимое.Мария Петровна отчетливо видела, что докторша желает свести общение к формальному, но срывается, невольно отвечает и вступает в разговор. Хоть и крепкий орешек, да зеленый еще.— У меня всю жизнь, — продолжала Мария Петровна, — отбоя от мужиков не было, как пиявок их от себя отрывала. Иначе и быть не могло. Ты бы меня видела в молодости! Сокрушительное сочетание: с виду воздушная тургеневская барышня, а внутри трактор на гусеничном ходу. Не из тех я была, что на диванчиках с пяльцами сидят, о прынце мечтают. На кой черт они прынцу нужны? У него зарплата меньше, чем у жены. Прынцу подавай друга и соратника, который плечо подставит. Ему нужна здоровая крепкая лошадь в соседнюю упряжку, а не трепетная лань. Хотя, конечно, желательно, чтобы лошадка походила на нарядного пони.— И где же ваши мужья и дети?— Померли.— И муж, и дети?— Муж пять лет парализованный лежал. Инсульт. Чудной стал…— А дети? — настойчиво перебила Ирина Николаевна.Мария Петровна отвернулась, недовольно сморщилась и после секундной заминки ответила:— Не дал Бог детей.— Понятно. С вашего позволения я помою руки. Где у вас ванная?— По коридору налево вторая дверь. Правильно, помой руки, нечего меня грязными лапать. Да смотри! — крикнула Мария Петровна вслед уходящей докторше. — Не сопри там чего-нибудь! У меня парфюмерия дорогая.Ирина в ванной открыла кран, посмотрела на свои руки. Пальцы дрожали, заледенели, как на жгучем морозе. Только мороз был не внешний, а внутренний, тек по венам вместо крови.Хорошо держалась, можно себя похвалить. Вот только предательский тремор рук. Они всегда так ведут себя в минуты большого волнения. На экзамене в институте преподаватель однажды возмутился: «Что за вульгарная манера — отвечать и держать руки в карманах!» Ирина молча положила перед ним руки на стол, ладонями вниз, пальцы отбивали дробь. «Извините!» — стушевался преподаватель.Маленькая удача: пальцы начали вибрировать после того, как Степанова попросила показать руки в самодеятельном спектакле «разве ты не домработница?».Под струёй горячей воды Ирина ожесточенно массировала кисти. Пальцы покраснели, кажется, немного отпустило. Она закрыла кран, посмотрела на хозяйские полотенца: прикасаться к ним противно. Достала из кармана брюк носовой платок, вытерла руки, промокнула лицо. Своему отражению в зеркале проговорила, как заклинание:— Это только вздорная больная старуха! И все! Меня с ней ничего не связывает! Ничего! Когда работала в градской больнице, лечила вонючих бомжей. Представь, что это бомжиха, просто ее отмыли.По длинному коридору Ирина возвращалась в гостиную. Руки не дрожали, но казалось, вибрирует сознание, гудит, как трансформатор, который должен понизить напряжение. Так бывает при эмоциональном накале, когда испытываешь сильное волнение и вынужден тщательно скрывать его. От «трансформатора» подается «ток» только к одной мысли, яркой неоновой вывеске:«ЛУЧШЕ ТЫСЯЧА БОМЖЕЙ, ЧЕМ ОДНА МАРИЯ ПЕТРОВНА СТЕПАНОВА».Перед тем как открыть дверь, Ирина глубоко вздохнула и сказала себе: «Погаси лампочки на вывеске и не ври себе. Если бы ты не испытывала жгучего интереса, в пять минут свернула бы визит». 2 Когда Ирина вернулась, Мария Петровна уже перестала изображать прикованную к креслу инвалидку, стояла посреди комнаты, одергивала платье.— Раздевайтесь, — велела Ирина.Про себя отметила, что старуха отлично сохранилась. Не толстая, но крепко сбитая, мягкие округлые линии плеч, груди, бедер не расплылись, трикотажное платье подчеркивает плавность и женственность фигуры. И никакая она не старуха, хотя мысленно Ирина предпочитала называть Марию Петровну именно так.Ирина перевидала сотни больных, сотни голых человеческих тел. Но ее почему-то всегда умиляли старухи, среди которых часто встречались замаскированные одеждой молодые женщины. Лицо в морщинах, руки от кончиков ногтей до ключиц, ноги от щиколоток до колен — дряблые, темные, в пигментных пятнах. А торс и бедра, которые не подвергались солнечному облучению, мелочно-белые и удивительно молодые. Наверняка и Мария Петровна такая, но никакого умиления по отношению к ней Ирина не испытывала. Подошла к столу, вытащила из сумки фонендоскоп, повесила на шею, взяла в руки аппарат для измерения давления.Раздеваться Мария Петровна не собиралась. Так и заявила:— И не подумаю!— Очень мило! — усмехнулась Ирина. — Зачем вы меня пригласили?— Тебя лично никто не приглашал.— Что вы хотите этим сказать?— Я приглашала хорошего врача.— Зачем?— Чаю попить! — с вызовом ответила Мария Петровна.— Чаю? И только?— Можно с вареньем, с бутербродами. Ты не очень прожорливая?— Я вообще пациентов не объедаю и чаи с ними не распиваю. Ошибочку допустили, гражданка.Ирина сняла с шеи фонендоскоп, затолкала в сумку. Следом упаковала тонометр, громко и резко застегнула «молнию» на сумке.— Уходишь? — спросила Мария Петровна.— Мне здесь делать нечего.— Ну, растудыть жабу через коромысло! Доктора пошли! Не послушала, давление не измерила. Может, у меня криз?— Врожденный, — тихо, точно самой себе, пробормотала Ирина.Но Мария Петровна отлично услышала:— Насмехаешься? А если я во врачебном уходе нуждаюсь?— Об уходе отсюда только и мечтаю. Или вы сейчас же раздеваетесь, или я ухожу!— Зачем я тебе раздетая потребовалась?— Буду слушать ваши легкие и сердце.— Чего их слушать? Они как у молодой лосихи.— Гражданка Степанова! — тихо закипая, произнесла Ира. И далее говорила медленно, чеканя каждое слово, будто у Марии Петровны имелись проблемы с восприятием речи. — Вы… врача… вызвали. Следовательно… вас… что-то… беспокоит. Ответьте… пожалуйста… на вопрос. Что… вас… беспокоит?— Ты раньше не в психушке работала? — Мария Петровна покрутила пальцем у виска. — Ты чего со мной как с дебильной разговариваешь? Или сама, часом, шизофрению подхватила?— Что… вас… беспокоит? — как автомат повторила Ирина.— Тьфу ты, заладила! Аппетит меня беспокоит.— Его отсутствие?— Присутствие! С утра ничего не ела. Хватит лясы точить, пойдем на кухню чаю попьем.Мария Петровна развернулась и вышла из комнаты. Ирине ничего не осталось, как, подхватив сумку, двинуться следом.— Негодяйка! — прошептала Ирина. — Я тебе покажу шизофрению!На кухне Мария Петровна разливала заварку по чашкам. На столе стояли тарелки с сыром, ветчиной и бужениной, с рыбой, вазочки с вареньем. На плите начинал посвистывать чайник.— Никаких чаев и угощений! — твердо сказала Ирина. — В гости к вам не набивалась!— А вдруг у меня диабет? — открыто насмехаясь в лицо Ирине, произнесла Мария Петровна. — Укол сделала, и теперь, если не поем, окочуриться могу.— У вас нет диабета.— Откуда ты знаешь? Я же анализы принципиально не сдаю. Вот сейчас грохнусь тут в коме, что будешь делать? У тебя же ничего нет. Доктора! Приходят, трубочки в уши вставят и рецепты прописывают. Ты хоть знаешь, какие раньше доктора были? Они не то что к больному, из дому без своей врачебной сумки не выйдут. А в твоем бауле что? Прокладки да тампаксы, ну, еще шпаргалки. Садись, делай себе бутерброды, ешь.— Не буду! За одним столом с ВАМИ я питаться не стану!— Ой-ой! Какие мы строгие! Слушай, почему ты мне ТАК хамишь, словно право имеешь? Что-то в тебе есть, — Мария Петровна неопределенно покрутила в воздухе пальцами, — странное. Голуба моя! Не выпускай коготки, побереги их для другого случая. Против Степановой ты как бобик против гиппопотама. Я чужие когти, на меня нацеленные, с мясом вырываю!— Усвоила, очень испугалась, — заверила Ира.— Ты мне все время кого-то напоминаешь, но кого, вспомнить не могу. У меня абсолютная память на лица. Имена путать могу, но если один раз с человеком словом перемолвилась, запоминаю на всю жизнь. Я столько двойников знаю, хоть театр открывай. Но ты… Что-то очень знакомое и очень неприятное, уж извини. Кто твои родители?— Не имеет значения.— Подкидыш? Детдомовская?— Нет, по счастливой случайности я воспитывалась не в детдоме.— Что значит — по счастливой случайности? Кажется, вспомнила, мой зам по хозяйственной части в Петропавловске. Степа… Степа не помню как. Ты на него похожа.— Ошибаетесь.— Жаль. Степа обладал уникальной способностью шевелить ушами в ритм любой музыке. Даже Первый концерт Чайковского ушами отхлопывал.— У меня нет музыкального слуха.— У меня тоже. Выходит, ты своих родителей стыдишься?— Мне не нравится этот разговор.— Точно стыдишься. Чем они тебе не угодили? В начальники не выбились или эскимо на палочке редко покупали?— Считайте как угодно.— Почему чай не пьешь?— Я вам уже сказала…— Экая упрямая! Как ослица! Не будешь питаться и я не буду. Подохну — тебе отвечать. Предсмертную записку оставлю. Нет, ее ты можешь уничтожить. Позвоню.На угловой полке стоял телефонный аппарат. Мария Петровна схватила трубку, стала набирать номер.— Катя? Это Маруся. Записывай! В моей смерти сегодня винить… Как тебя зовут? — дернула подбородком в сторону Ирины.— Кузмич Ирина Николаевна.— Винить Кузмич Ирину Николаевну, — проговорила Степанова в трубку. — Все поняла? Буду жива, перезвоню.Не так уж она, Мария Петровна, для друзей Маруся, железобетонна, как хочет казаться, подумала Ирина. Это не сильная женщина на пике жизни, а паникующая старуха, которая хорохорится из последних сил, пускает пыль в глаза — только пыль, а не ядовитый газ.— Шантажируете? — усмехнулась Ирина.— Защищаюсь от врачей-вредителей.— Номер телефона состоит из семи цифр.— Ну и что?— Вы набрали только пять.Мария Петровна заметно стушевалась, переставила тарелки на столе, хотя в этом не было надобности. Ей очень хотелось задержать колючую докторшу, которая смотрела с вызовом, с холодным презрением, как на врага. Недоброжелателей у Марии Петровны всегда хватало. Но, как правило, они прятались за натужными улыбками, за враньем и подхалимством. Тех, кто прямо смотрел в глаза, ненавидел открыто, не так уж и много было. И Мария Петровна по-своему их уважала, испытывала что-то вроде спортивного азарта, как боксер на ринге перед схваткой. Физиономии врачей, которые в последнее время не переводились в доме Марии Петровны, раздражали своей терпеливо-профессиональной отстраненностью. Точно Мария Петровна была шкодливым ребенком, который опрокинул им на белый халат бутылку чернил. Что возьмешь с невоспитанного дитяти? Что возьмешь со вздорной старухи?Ирина Николаевна Кузмич, в отличие от прежних эскулапов, видела в Марии Петровне человека, вредного, но умственно полноценного, с которым можно разговаривать без скидок на возрастную дурь. И колкости, какими они успели обменяться, смысл произнесенных слов значения не имели. Главным было выражение глаз докторши — неприкрыто враждебное.Мария Петровна дрогнула, в ее голосе зазвучали почти просительные нотки:— Тебе жалко со мной пять минут посидеть, чашку чаю выпить?— «Жалко» — не то слово.— Торопишься?— Нет, последний вызов.«А может, она просто вульгарная хамка? — подумала Мария Петровна. — Стерва в ангельском обличье?»— Катись! — выдала Мария Петровна, проклиная себя за минутную слабость. — Нужна ты мне, как папе римскому значок ГТО. Я снова «неотложку» вызову.— Как вам угодно. Медицина у нас бесплатная. Почему бы не потрепать нервы врачам? Я вас последний раз спрашиваю: дадите себя осмотреть или записываю в карточку отказ?Мария Петровна не ответила, шагнула к плите, взяла чайник. Ирина восприняла молчание Степановой как согласие. Открыла сумку и в очередной раз достала фонендоскоп и тонометр.— Раздевайтесь!Мария Петровна рефлекторно дернулась в сторону, решив, что настырная докторша хочет схватить ее за руку. Чайник качнулся, крышка слетела, и кипяток вылился на Марию Петровну. Она заорала благим и неблагим матом. Запрыгала на одной ноге.Ирина забрала у нее чайник и с грохотом поставила его обратно на плиту.— Вы сделали это специально.— С ума сошла? — Мария Петровна опустилась на стул. — Ты у меня уже двадцатый врач. Если ради каждого членовредительством заниматься, членов не хватит. Нечего было меня лапать!— Никто до вас не дотрагивался. Положите ногу на стул, снимите чулок. Я сделаю перевязку.— Сделай, мать милосердная. — Степанова поерзала, сложив руки на груди.Ирина сдвинула тарелки в сторону, достала из сумки марлевые салфетки, бутылочку со спиртом, мазь, поставила все на стол.Мария Петровна была права, когда говорила, что участковые врачи не носят медикаментов. Хотя по правилам положено иметь при себе набор для оказания первой медицинской помощи. А попробуй потаскай его, в девяноста девяти целых и девяноста девяти сотых процентов случаев бесполезный. У тебя без медикаментов сумка забита бумагами и весит добрых пять килограммов. Но Ирина была исключением, ее сумка, нечто среднее между портфелем и баулом, по тяжести равнялась двум парам гантелей. Когда Ирина видела на экране телевизора стройных девиц в обтягивающих трико, с гантелями выполняющих упражнения бодибилдинга, мрачно шутила: мол, оказывается, я бесплатно забочусь о красоте фигуры. Эти мысли особенно «помогали» в дождь, грязь, снег, распутицу, когда приходилось долго топать по улице, а затем подниматься на пятый этаж в доме без лифта.За четыре года работы участковым терапевтом Ирина трижды воспользовалась содержимым своей сумки. Третий раз — сегодня, в квартире пациентки Степановой. Впервые — на остановке автобуса, когда стоящий рядом человек схватился за сердце и упал. Второй раз обработала зеленкой порезанный палец шалунишке — внуку бабульки, к которой пришла на вызов. Муж говорил Ирине, что статистически глупо таскать бесполезные тяжести. Верно, в двух случаях из трех можно было обойтись домашней аптечкой. А в первом она просто спасла человеку жизнь.Не обращая внимания на нежелание Степановой хоть как-то помочь, Ирина действовала молча и быстро. Наклонилась, захватив щиколотку, приподняла обваренную ногу, положила на соседний стул. Рывком задрала юбку, отстегнула подвязки, спустила чулок. По ноге растекалось красное неровное пятно, волдырей не было. Главный термический удар приняли на себя шерстяное платье и толстый хлопчатобумажный чулок.Мария Петровна, наблюдая, как Ирина обрабатывает ожог, признала:— Хорошие у тебя руки, не тошнит от них. А иной докторишка только дотронется, и уже хочется съеденный обед ему в карман вывалить.— Зачем вы коллекционируете врачей? — спросила Ирина, накладывая мазь. — Думаете, недостаток общения можно компенсировать подобным образом? Если у вас нет родных, друзей или знакомых, готовых терпеть ваше общество, заменить их докторами невозможно. Или тоска по власти? Привыкли командовать, «тыкать», унижать людей и теперь на врачах отыгрываетесь. Салтычиха на пенсии. Это низко — считать зависимыми людей, которые пришли оказать вам помощь, и издеваться над ними.— Ох, какие мы нежные! Издеваются над ними! А сами толком… Айболиты чертовы. Во! — подняла Мария Петровна вверх палец, как человек, которому неожиданно пришла интересная мысль. — Айболит кого лечил? Зверей. И вы все только в ветеринары годитесь. А насчет друзей и знакомых… Так их у меня полстраны бывшего СССР. Знаешь, кем я работала? Пусковицей.— Кем? — невольно переспросила Ира.— Сейчас на американский манер говорят — топ-менеджер. А мне русское нравится — пусковица. Я двадцать лет запускала предприятия легкой промышленности. Где-нибудь в Донбассе городок: десять шахт, пять химических заводов вреднючих, три магазина и тридцать распивочных. Мужики работают и водку хлещут. Женщины дома сидят, с ума сходят, за должность почтальона или уборщицы космы друг другу выдирают. Мы строим там швейную фабрику. Строители сдают объект. А дальше все я — обучить людей, наладить поставки сырья, запустить производство, дать планы, просчитать экономику, организовать соцкультбыт, ясли, сады, дом культуры, база отдыха… Сдвинуть такую махину с места — не кота кастрировать. Рабочий день по двадцать часов, несколько сот людей в подчинении. Вот это называется пусковица. Меня в министерстве на руках носили.— Потом уронили?— Потом всю страну уронили. И первой — легкую промышленность. Собственную. А китайско-гонконговскую очень даже подняли. Наш народ без работы сидит, зато Азия процветает. Друзей и приятелей у меня, не беспокойся, три эшелона с прицепами.— Я не беспокоюсь. А вам, очевидно, досадно, что теперь никем не покомандуешь.— Командование здесь ни при чем. Я, может, сама всю жизнь мечтала разумным приказам подчиняться. Только мало было командиров, за спину которых спрятаться могла. Думаешь, легко решения принимать? Нет, гораздо проще по чужой указке жить. Конечно, власть, она сладка, опьяняет.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Вызов врача'


1 2 3