— Мало ли чего ты хочешь! — Гриша ухмыльнулся. — Я тоже, может, хочу шашлык с кахетинским вино, а еще больше обнять молодая жена. Эх!
Упитанное Гришино лицо засветилось от воспоминаний, но начпрода быстро вернули к действительности.
— Значит, тропик перешли, а сок не выдаешь? Хорошо, пойдем и доложим старпому, что Арвеладзе нарушает законодательство.
— Как перешли? Дорогой, почему раньше молчал? Тогда совсем другое дело.
И Гриша побежал к штурману узнавать, действительно ли «Канопус» находится в тропиках, ибо только с этого момента, и ни одним часом раньше, каждый член экипажа имеет право на триста граммов сока или двести граммов сухого вина в сутки — на выбор. В этом вопросе Гриша был законченным бюрократом. Недели три спустя, когда мы подошли к Пакистану, он все время вертелся около штурманской рубки, потому что траулер балансировал на широте тропика, как циркач на канате. И стоило «Канопусу» хотя бы на одну милю отойти к северу от тропика, как Гриша торжественно прекращал выдачу сока.
— Нельзя, дорогой, не положено, — дружелюбно пояснял он возмущенным любителям сока. — Закон такой имэется. Пей газированная вода, очень полезный напиток, палчики оближешь!
Но в то утро мы получили на пять дней вперед по три бутылки отличного виноградного сока и тут же заложили их в холодильники. Они тоже имелись в каждой каюте: отвинчивалась крышка калорифера, или кондишена, как было принято его называть, и на холодные трубы укладывались бутылки. Законность этой операции была весьма сомнительна, но зато в самые знойные дни, когда температура в тени достигала сорока, а на солнце пятидесяти шести градусов, мы пили охлажденный, необыкновенно приятный сок.
В свободное время играли в шахматы и забивали козла. Домино у рыбаков — любимая игра, и проходит она на редкость темпераментно и азартно; проигравшие, независимо от ранга, идут «на мыло», провожаемые беспощадными насмешками. Через полчаса «козлы» берут реванш, а недавние победители влезают в их шкуры. У нас были настоящие гроссмейстеры домино: Борис Павлович, начальник радиостанции Саша Ачкинази, Пантелеич и боцман Трусов. У них, особенно у старпома, в запасе был богатый арсенал звуковых и визуальных сигналов партнеру, и, когда они разоблачались, начиналась веселая склока. Домино любили все, кроме, пожалуй, Володи Иванова, который говорил: «Умная игра — вторая после перетягивания каната». Поначалу и я относился к «козлу» скептически, но потом втянулся и одержал немало славных побед. Меня даже Борис Павлович и Пантелеич наперебой приглашали к себе в партнеры — когда под рукой не было никого другого.
По Красному морю мы шли более четырех суток, проклиная дикую жару и отвратительную сырость. Несмотря на то, что калориферы не выключались, а иллюминаторы были задраены наглухо, к утру все простыни, подушки, одежда были совершенно сырыми. Впрочем, чего еще ожидать от моря, окруженного кольцом самых жарких на земле пустынь? Аравийская и Нубийская пустыни, Саудовская Аравия сами изнывают от зноя и охотно делятся излишками жары с расположенным между ними морем.
Как и все суда в Красном море, «Канопус» был вынужден пройти между Сциллой и Харибдой. Да, Одиссей был именно здесь, и прошу всех гомероведов отныне ссылаться на данную публикацию. Сциллой и Харибдой Гомер образно называл проход Абу-Али, расположенный между островами Абу-Али и островом Зукар, берега которого покрыты белым песком и посему могут быть легко приняты за воду. Проход Абу-Али очень узкий и коварный; не так давно это на своей шкуре испытал один итальянский транспорт. Снять его с камней до сих пор не удалось, но если вы хотите попробовать свои силы, сообщаю координаты: 14 градусов 01 минута северной широты, 42 градуса 50 минут восточной долготы. Будьте особенно осторожны во время прилива.
К Баб-эль-Мандебскому проливу Красное море резко сужается — наверное, в интересах путешественников, которые могут сразу видеть берега Эфиопии, Сомали, Йемена и Адена. Пожалуй, второго такого места на земном шаре нет.
Несколько слов о Баб-эль-Мандебском проливе. В буквальном переводе это звучит так: «Ворота скорби». Ученый мир расколот на две конкурирующие группы: одна доказывает, что «Воротами скорби» пролив назван из-за гибели в нем многочисленных судов: другая же группа считает такое объяснение антинаучным и выдвигает свое, полагая, что оно единственно правильное. Когда по ту сторону пролива умирал богатый араб, его тело стремились захоронить в Мекке. Покойник, погребенный в священной земле пророка Магомета, получал посмертный пропуск к прекрасным гуриям и прочим радостям мусульманского рая. Но родственникам разрешалось сопровождать тело только до пролива, далее же покойник следовал в обществе специально назначенных лиц. Поэтому пролив, где родственники, прощаясь, рыдали, и назван «Воротами скорби».
Лично я предлагаю третье объяснение и готов с суровым достоинством выслушать крики, которые поднимут по этому поводу мои оппоненты. Сколько бы специальных статей, докладов и книг ни опровергало мою точку зрения, я останусь неколебим. Дело в том, что в Баб-эль-Мандебский пролив я случайно уронил свою зажигалку, только что заправленную бензином и с двумя совершенно новыми кремнями. Это событие было для меня крайне прискорбным. Отсюда и «Ворота скорби».
Таково истинно научное наименование Баб-эль-Мандебского пролива.
ПЕРВЫЙ ТРАЛ
Как-то я читал в одном журнале статью. В ней писалось, что в океане очень много рыбы, просто чудовищно много. Автору не хватало слов, чтобы выразить свой восторг по этому поводу. Он приводил цифры, умножал их на свои догадки и делил на душу населения. На каждого приходилось что-то около миллиона тонн теоретической рыбы, и я решил, что на первое время мне хватит. Правда, уже тогда в мозгу мелькнула смутная догадка, что теоретическая рыба тем отличается от добытого удачливым московским рыболовом ерша размером с мундштук, что из нее не сваришь ухи. Но я, разумеется, не решился противопоставить это безграмотное предположение могучей эрудиции ученого экономиста.
Здесь, на «Канопусе», я понял, что ученый был прав. Рыбы в океане очень много. И если ее сгонять хворостиной к тралу, на котором висят транспаранты «Добро пожаловать», и если рыба примет это любезное приглашение, и если она окажется не медузой или скатом, и если трал счастливо минует многочисленные ловушки, заботливо подготовленные океаном на дне, тогда все в порядке.
«Канопус» нетерпеливо пересекал Красное море, подгоняемый оптимистическими радиограммами собратьев-траулеров, которые уже давно паслись в Аравийском море. Капитаны сообщали, что уловы по сорок—пятьдесят тонн в сутки, что рыба сама лезет в трал, скандаля, давясь и расталкивая друг друга локтями, — картина, которую может представить каждый побывавший в Центральном доме кино во время бесплатного просмотра. За спиной — две недели томительного перехода. Рыба! Все мысли только о рыбе! Она начало, середина и конец любого разговора, она хлеб насущный и возвышенная мечта рыбака, который на полгода покинул любимый город и любимую жену — а у рыбака жена обязательно любимая, иначе в море нельзя, — чтобы вернуться с честью. А это значит, что должна быть рыба. Сорок тонн на каждую из восьмидесяти душ населения «Канопуса». Причем не теоретических, а осязаемых на ощупь, радующих не воображение, а желудок.
Два часа ночи. В слип, с которого сейчас соскользнет в море сорокаметровая капроновая авоська, старший тралмастер Валерий Жигалев швыряет бутылку шампанского. Провожаемый долгими взглядами трал пошел вниз. Теперь шутки в сторону, лишнюю болтовню — отставить. Ожидание первого трала священно. Нам подмигивает Канопус, симпатичная звездочка из созвездия Арго. Это наш ангел-хранитель, который каждую ночь приходит поболеть за своего крестника, перекинуться парочкой-другой слов. Он очень красив, весь в радужных огоньках, точно стеклянный шарик на солнце, если смотреть на него в бинокль. А простым глазом — простая звезда, обыкновенный светлячок на небе. В жизни чаще бывает наоборот: я, во всяком случае, никогда не беру в театр бинокль: иные театральные звезды хорошо смотрятся издали.
Море штормит. Волны бьются о слип и вкатываются на корму. В благоговейном молчании стоят на кормовом мостике свободные от вахты члены экипажа.
— Вира трал! — командует капитан Шестаков.
Оживились заскучавшие от безделья лебедки. Освещенные прожекторами стальные ваера потянулись из океана. За бортом сплошная мгла, таинственная мгла, окутавшая бушующую стихию. И где-то из глубин океана сейчас рвется домой, на траулер, на заброшенный в первобытную беспредельность очажок цивилизации, трал, заполненный неизвестностью. Первый трал! Что ты нам принесешь? А по корме уже грохочут бобынцы — чугунные шары, которые одни только знают, что такое прогулка по дну океана. А вот и трал, родной, долгожданный. Он принес первую рыбу — полведра черного карася, и час спустя, пройдя через руки кока, весь улов был подан на нескольких тарелках.
Не в силах смотреть на разочарованного крестника, Канопус вместе со своим созвездием скрылся за горизонт. Выключили рацию и ушли из радиорубки Саша Ачкинази и Николай Цирлин — им не о чем докладывать. Погасли огни Адена, заалел восток, а в штурманской рубке все продолжалось обсуждение персонального дела Индийского океана, выкинувшего свою первую шутку.
— Первый трал всегда комом, — подбил итоги капитан. — У остальных-то судов дела хороши! Полный вперед!
У мыса Рас-Фартак была назначена встреча всех шести траулеров, совсем как на Пушкинской площади под часами. Все уже были на месте. Траулеры бродили как неприкаянные, и всегда гордые, стройные их трубы казались сейчас сутулыми и усталыми.
У них тралы тоже были пустыми. Ночью рыба ушла. Куда — неизвестно, на дверях — замок, записки нет. Ушла, не сказав последнее «прости».
Позади — Севастополь, Камышовая бухта и две с половиной тысячи миль. Впереди сплошные вопросительные знаки.
ИСКАТЕЛИ СЧАСТЬЯ
Итак, давайте разберемся. Есть судно с могучими дизелями, холодильными камерами и тралами. Есть команда, знающая все эти вещи как свои пять пальцев. Океан тоже налицо. Нет только одного — рыбы. Ее нужно найти.
Криминалистам хорошо: скрываясь, преступники в интересах правосудия заботливо оставляют сигаретный пепел, пуговицы от брюк и удостоверения личности. Определил по учебнику сорт табака, спросил продавцов, сбывших брюки, сверил с удостоверением личности — и преступник, онемев от изумления, садится на свое плацкартное место.
Рыбу искать куда сложнее. Как-то не доходят у ихтиологов руки до этой проблемы, отвлекают другие насущные задачи из области чистой науки. Несколько лет назад на ихтиологическом небосклоне зажглась звезда первой величины — альфа, как говорят астрономы. Обобщив опыт поколений, ученый М. пришел к выводу, что рыба водится преимущественно в мокрой среде, то есть в воде. Теперь стало легче. Стало ясно, что рыбу следует искать преимущественно в воде. Остальное было делом техники. Ихтиологи бросились на штурм проблемы. У природы была вырвана еще одна тайна: рыбу нужно искать там, где есть скопления планктона. Но тут же выяснилось, что в Индийском океане, например, скопления планктона имеются на всей площади. Тогда в океаны на научно-исследовательских судах вышли сводные батальоны ученых. Одному коллективу за полтора месяца напряженной работы удалось доказать, что плотность криля — маленького рачка величиной с мизинец — пятьдесят граммов на кубический метр воды и посему этот рачок промышленного значения не имеет. А другое исследовательское судно много месяцев изучало Антарктику. Было доказано, что плотность айсбергов выше плотности воды и что пингвины едят сгущенное молоко.
Справедливости ради надо сказать, что среди ихтиологов были и есть действительно крупные ученые, оказавшие рыбакам неоценимую практическую помощь. Так, в тридцатые годы академик Книпович нашел скопления рыбы в Баренцевом море, показал ее пути, условия формирования косяков. С уважением относятся рыбаки и к трудам академика Марти, некоторых других ученых. Но в общем-то на промысловых судах к ученым-ихтиологам отношение пока ироническое. Рыбаки пристально следят за литературой, жадно изучают, ее но, право же, она пока вооружает их стрелами с кремневыми наконечниками. Я убедился в этом, когда целая флотилия траулеров оказалась перед фактом: рыба ушла. Куда, почему, надолго ли, вернется ли она, где ее искать? — вот каких ответов ждут рыбаки от науки.
Настали трудные дни. Траулеры разбрелись в разные стороны, тычась тралами в океан, как слепые котята. Где рыба? Где ты, рыбацкое счастье?
Теперь-то я знаю, что это такое.
Это оркестровый туш, пионеры с цветами и портреты в газетах — в конце рейса.
Это ноющие спины, растертые в кровь ладони, авралы, десятки глаз, впившихся в появившийся на поверхности трал, мертвое молчание, если он пустой, и сдержанная радость, если он полный, — в середине рейса.
Это сотня миль попусту пройденного океана, бессонные ночи капитана, ледяные радиограммы начальства — в начале рейса.
Так что рыбацкое счастье — это не клад золотых монет, найденных во время ремонта квартиры дореволюционной старухи. Оно и на вид не такое блестящее, и пахнет оно не духами «Коти», а соленым мужским потом. И соткано оно на добрую долю из лопнувших надежд и разочарований. Может быть, они есть, такие рыбаки, баловни судьбы, которые проводят весь рейс под звуки фанфар, но мне о таких слышать не довелось.
Десять трудных дней рыскал «Канопус» по океану, пропахивая вдоль и поперек район поиска, этакую рыбную ниву.
— Вира трал!
Полтонны красного карася. Это уже кое-что. Где-то неподалеку может прогуливаться косяк. Под лентой эхолота находятся электронный прибор, его название — фишлупа. Если под судном проходит рыба, на фишлупе возникнут характерные импульсы-бугорки. Есть бугорки! Черт возьми, фишлупа просто разрывается на части!
— Вира трал! Да побыстрее!
Я не забуду этот трал. Мощные лебедки стонали под его тяжестью. Он медленно вползал на корму, упитанный, похожий на гигантскую, туго набитую сосиску из кухни Гаргантюа.
— Восемь тонн, — сдержанно определил технолог Анатолий Тесленко.
— Пожалуй, будет, — нехотя обронил, попыхивая сигаретой, штурман Володя Иванов. Рыбаку неприлично выражать бурную радость, однако ноги у рыбаков готовы были выйти из повиновения, чтобы отбить чечетку.
Потом все долго молчали, глядя, как траловая команда сбрасывает в море восемь тонн медузы.
Теперь еще об одном обстоятельстве. Это специально для тех, кто думает, что в дни неудач рыбаки бродят этакими мрачными Чайльд-Гарольдами, с угрюмым взглядом и опущенными носами. Рыбаки — люди, и ничто человеческое им не чуждо. Но уж они-то хорошо знают, лучше других, что за одного битого двух небитых дают, что океан, этот великий шутник, терпеть не может нытиков, ему больше по душе Фанфан-Тюльпаны, озорные и даже бесшабашные с виду, неунывающие парни. И, попав в эти дни на «Канопус», вы бы не увидели кислых физиономий. Все было, как положено на море: подшучиванья и розыгрыши друг друга, отличный аппетит, неизменный и очень шумный «козел» по вечерам и песни под гитару.
Потому что десять неудач — это одна удача. И она пришла.


У БЕРЕГОВ ПАКИСТАНА
На «Канопусе» я впервые познал тяжкое бремя своих тридцати семи лет. Здесь с почтением относятся к моему преклонному возрасту и даже поглядывают с некоторым удивлением, как на неслыханно древнего человека. На судне есть еще четыре долгожителя, которым за тридцать, и мы, согбенные старики, держим себя с суровым достоинством. Остальные же члены экипажа так отчаянно молоды, что даже двадцатишестилетний капитан Шестаков считается человеком в возрасте.
Молодежь — самый неусидчивый народ в мире, органически неспособный ждать у моря погоды. Старые, мудрые капитаны не хотели покидать Рас-Фартак. Покачивая седыми головами, они говорили, что рыба — блудный сын, который обязательно вернется. Они предупреждали, что переход в новый район большой риск, потеря нескольких суток плюс неизвестность. «Эх вы, молодо-зелено», — говорили про себя капитаны, собравшись на капитанский совет, на котором рыбаки «вспоминают минувшие дни и море, где план выполняли они». А может, капитаны вспоминали, что лет двадцать—тридцать назад им тоже не сиделось на месте и они тоже ухмылялись, когда тогдашние мудрые, седые капитаны говорили им про риск и неизвестность. И думали, наверное, про себя, что таков извечный закон природы: молодого рысака на привязи не удержишь.
Покинув оставшуюся у Рас-Фартака флотилию, «Канопус» ушел к берегам Пакистана. Капитан Шестаков, побывавший здесь в прошлом рейсе, был убежден, что залив Сумиано Аравийского моря неосвоенный, но очень перспективный район лова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15