Второй слой — стратосфера, отделенная от тропосферы государственной границей под названием тропопауза. Если на тропопаузе свирепствует крещенский холод, достигающий 80 градусов ниже нуля, то чем выше, тем… теплее. Благословим этот парадокс: он спасает жизнь на Земле. Оказывается, в стратосфере имеется слой озона, который активно поглощает ультрафиолетовые лучи; не будь этого слоя, поверхность нашей планеты превратилась бы в выжженную пустыню.
С высоты 55 километров над уровнем моря начинаются владения третьего слоя — мезосферы. Морозы здесь уже космические, спутники и ракеты зарегистрировали абсолютный минимум для атмосферы — минус 143 градуса. Честно говоря, холодновато.
На высотах от 80 до 800 километров господствует ионосфера. Она имеет огромное значение для радиосвязи, и я до сих пор себя проклинаю за то, что не записал размышлений Александра Васильевича на эту тему: в этот момент на швартовую палубу вытащили первую в нашем рейсе акулу и я буквально подпрыгивал на стуле, вслушиваясь в восторженные вопли новичков. Когда же вопли утихли, Александр Васильевич перешел к последнему слою. Он называется экзосферой и временами радует наш глаз полярными сияниями.
Пока все. О времени следующей лекции, уважаемые читатели, вы будете извещены особо.
Тропическое вино, акулы и киты
Мы уже вошли в тропики, солнце жарит с восьми утра. Личный состав загорает и пьет тропическое вино — две бутылки в неделю.
Медики установили, что в тропиках это очень полезно, и мне еще не приходилось встречать моряков, которые бы оспаривали этот тезис.
Впрочем, желающие могут вместо вина получать фруктовые соки — так под общий смех объявлено по трансляции. Неужели найдутся чудаки, которые сделают такую глупость? Ваше дело, хотите верьте, хотите проверьте, но такие чудаки нашлись: боцман Турутин и автор этих строк. Когда в час выдачи у артелки вырастала веселая очередь, мы старались приходить последними, чтобы легче было отбиваться от остряков, Боцман чувствовал себя более уверенно, так как остряк сознавал, что он может получить в руки швабру и на время лишиться желания острить, а вот мне доставалось за двоих. Поэтому, пользуясь мягким характером артельщика Володи Пученкова, я старался заполучить свою норму недели за три вперед.
Наша эскадра совершает меридиональный разрез, мы изучаем океан и атмосферу, следуя строго на юг, к экватору. Сотни приборов, антенны и локаторы задействованы на полную мощность, идет интенсивная научная работа. Пока что мои попытки принять в ней участие наталкиваются на глухое непонимание. Петя Пушистов, когда я предложил ему свою помощь, тут же забаррикадировался в каюте, Вилли же сделал вид, что воспринял мое предложение как шутку, восторженно рассказал о вечерних прогулках по Дерибасовской и скрылся, а Генрих Булдовский тактично промолчал, порылся в своих книгах, разыскал учебник по метеорологии для техникумов и посоветовал его проштудировать. «Вот увидите, вы это поймете», — не без некоторого сомнения вымолвил он.
Однако нашелся человек, по достоинству оценивший мои способности: повар Федор Федорович Федорей. Он без колебаний воспользовался моими услугами, когда я в числе свободных от вахты добровольцев явился в столовую команды лепить пельмени.
Пельменями и варениками нас баловали раз в неделю, и в добровольцах недостатка не было. Херберт Нийлиск и Март Тийслер — инженеры из эстонского отряда, оказались высококвалифицированными раскатчиками теста, повара готовили фарш и другую начинку, а десятка два рядовых необученных штамповали продукцию. Обычно мы объединялись за одним столом — Олег Ананьевич Ростовцев, его первый помощник Юрий Прокопьевич Ковтанюк и я. Лепка пельменей не требовала серьезного умственного напряжения, пальцы работали сами собой, и мы беседовали на разные темы. Разговор сегодня зашел о научном сотруднике Воробышкине.
Воробышкин принадлежал к тому типу людей, которые с исключительным вниманием прислушиваются к состоянию своего организма. Малейший сигнал какого— нибудь органа о неблагополучии вызывает у них крайнюю озабоченность. И хотя Воробышкин был отменно здоровым человеком, он, хорошенько прислушавшись, уловил страстный призыв о помощи, исходящий от его органов зрения. Проанализировав ситуацию, Воробышкин теоретически установил, что его систематически недокармливают витамином «А».
Кормили на «Королеве» сытно и вкусно, наши повара — Федорей, Алла Лиходкина и Галя Снежко — соревновались в изобретательности и готовили превосходные борщи, котлеты, гарниры и компоты. Поэтому жалобы Воробышкина поначалу принимались за юмор: «Вот остроумный мужик!», — но когда он затребовал витамин официально, капитан предложил судовому врачу Саше Осипову разобраться. И только что Олег Ананьевич доложил нам результаты осмотра. Врач установил, что зрение у пациента орлиное, но, поскольку он требует витаминов, врач не может остаться безучастным и переводит его с вина на соки.
В соках витаминов уйма, и исстрадавшийся без них организм быстро воскреснет. Как и следовало ожидать, такая перспектива Воробышкина не устраивала. Более того, она привела его в ужас. Он решительно отказался от соков и заявил, что витамин «А» будет добывать из печени акулы. И побежал на швартовую палубу.
За соседними столами слышат наш разговор и смеются. Оказывается, Воробышкин уже притащил в свою каюту останки акул и в нее не войти — запах бьет наповал.
В последние дни ловля акул стала на «Королеве» любимым развлечением. Уже открыли свой лицевой счет техник Анатолий Кошельков, начальник ракетного отряда Виктор Васильевич Быков и другие.
Акулы пока попадаются скромных размеров, чуть больше метра, но борются за жизнь они отчаянно, и вытащить их из воды не так-то просто.
— Скоро надоест, — уверяет Юрий Прокопьевич. — Через месяц вы будете на акул смотреть не с большим интересом, чем на золотую рыбку в аквариуме… Когда я плавал на «Витязе», — улыбнувшись, припомнил он, — в одном районе, где-то у островов Фиджи, было очень много акул, и их таскали десятками. Тропики, жара, «кондишена» в каютах нет, и мы спали на палубе, на раскладушках. И вот один механик поздним вечером, после кино, подошел к своей раскладушке, а на ней кто-то лежит. «Эй ты, проваливай!» — потребовал он, а спящий завернулся с головой в одеяло и не шевелится. Механик сорвал одеяло и в темноте нащупал что-то холодное. Поднял крик, все сбежались, осветили фонариком — на раскладушке лежала завернутая в парусину акула. Посмеялись, но некоторое время после этого происшествия механик слегка заикался.
Я чуточку вздрагиваю. Утром, выйдя на швартовую палубу, я поздоровался с ребятами, но вместо ответного приветствия услышал: «Берегитесь!» И тут же совершил гигантский прыжок в сторону: у моих ног яростно извивалась только что пойманная акула. Вместе с ребятами я повеселился и сделал вид. что нисколько не испугался.
Я тогда еще не знал, что через неделю испытаю куда более острое ощущение. .. Чтобы заинтриговать читателя, пока об этом умолчу.
«Акульи рассказы» капитан слушает со снисходительной улыбкой. Он имеет на это право: Олег Ананьевич командовал китобойцем, восемь лет промышлял китов в Антарктике и за эти годы столько повидал, что такая мелкая рыбешка, как акула, находится вне поля его зрения.
— Впрочем, — уточняет капитан, — не раз случалось, что акулы собирались стаями и терзали пригарпуненного кита, воровали нашу добычу. Морские гиены!
— А много вы добыли китов? — интересуюсь я.
— Пожалуй, чуть больше трех тысяч, — припоминает капитан и улыбается, так как видит, что я готов затеять очередной спор на «китовую тему».
К китам у меня особое отношение, о котором я не раз говорил и писал. Мне их жаль, они вот-вот исчезнут, а без них океаны во многом потеряют свою первобытную прелесть, как джунгли без слонов и пустыни без львов. Я вновь излагаю свои аргументы, и Олег Ананьевич, сознавая, что прибыльностью китобойного промысла меня не проймешь, меняет тактику: он горячо и вдохновенно говорит о романтике охоты на морских исполинов.
— Но ведь кит не имеет шансов! — возмущаюсь я. — — Что он может противопоставить мощному стальному кораблю, с его огромной скоростью, гарпунной пушкой и гранатой, начиненной порохом?
— Да, времена «Моби Дика» прошли, — соглашается капитан, И слава богу, что нет необходимости подбираться к кашалоту на шлюпке и рукой метать гарпун. Сколько людей погибало! Удар могу чего хвоста — и от шлюпки оставались одни обломки.
— Но ведь теперь это даже не охота, а довольно-таки безопасное занятие, вроде рыбной ловли, — — сопротивляюсь я.
— Ошибаетесь, — возражает капитан. — Сравнение неудачное.
Охота на крупного кита отнюдь не так безопасна; случается, что раненый кит бросается на судно и серьезно его повреждает, чаще всего рулевое устройство. К тому же многомесячное плавание в холодных и штормовых антарктических морях далеко не курорт. Работа у китобоев трудная, но зато какой увлекательной она бывает! Целыми днями и ночами вы гоняетесь за китом, теряете его из виду, когда он скрывается в глубины, изучаете его повадки, и догадываетесь, где он может вынырнуть; и снова погоня, и весь экипаж, дрожа от возбуждения, вы бегает смотреть, как гарпунер застывает у пушки; наконец он стреляет — и корабль содрогается от ликующих криков или взрыва проклятий, в зависимости от того, насколько удачно гарпунер сработал.
И снова поиск, снова погоня, и вы уже не сможете остаться равнодушным и рассуждать о том, имеет кит шансы или нет, вами полностью овладеет одна мысль: добыть кита, добыть во что бы то ни стало! Такого азарта, такого нервного возбуждения вы никогда не испытаете на рыболовном траулере — куда тралу до гарпуна! Нет, обязательно сходите в рейс с китобоями, — заканчивает капитан. — Уверяю вас, не пожалеете.
Капитан Ростовцев обладает широкой эрудицией, он интеллигентен, начитан и очень скромен; совсем не таков образ китобоя, сложившийся в моем воображении. А ведь он добыл три тысячи китов, в том числе одного, наверное, из самых крупных — весом в 164 тонны!
Я, конечно, понимаю, что капитан по-своему прав — с точки зрения экономики, но мне все равно жаль этих исчезающих с поверхности океана финвалов, сейвалов и кашалотов, И касаток тоже, несмотря на рассказы об их разбойничьих нападениях на китов: по догадкам, касатки очень умны. Но, не желая огорчать капитана, я прекращаю спор и не говорю о том, что ни за что на свете не пойду в рейс за китами.
О тропических циклонах, наших задачах и о печальной участи синоптиков
От тайфуна «Карла» мы улепетывали с такой скоростью, что только ветер свистел в ушах. Тайфун остался в стороне, и Шарапов ходит именинником: все его прогнозы сбываются один за другим, и наша эскадра точно по графику приближается к экватору. Еще каких-нибудь два месяца — и мы подойдем к Африке, где начнем работать по общей международной программе.
Кстати говоря, я уже малость пообтесался и кое-что в ней понимаю. Например, знаю, что мы будем изучать ВЗК. Еще несколько дней назад это буквосочетание казалось мне таинственным звуком из птичьего языка, а теперь я сам запросто им щеголяю. ВЗК — это внутритропическая зона конвергенции. Что, непонятно? Ничего, понемножку разберемся: зря, что ли, Шарапов отшлифовывает на мне курс своих лекций?
Если позволите, ВЗК — это широкий ремень, опоясывающий земной шар по экватору. Как и всякий ремень, он может то подниматься чуть выше поясницы, то опускаться пониже-словом, точных границ у ВЗК нет. Но зато есть одно потрясающей важности качество: в этой зоне атмосфера получает от океана основное количество тепла. Именно ВЗК — главная печка воздушной оболочки Земли. Океан в районе экватора получает от Солнца столько тепла, что если бы он не делился им с атмосферой, то вода бы здесь кипела, а мы с вами, уважаемый читатель, ходили бы по летнему Крыму в шубах и валенках. Так сказал Петя Пушистов, и у меня нет оснований ему не верить, Теперь вы сами сознаете, как важно для человечества хорошенько изучить ВЗК. Это наша главная и, скажем прямо, весьма благородная цель.
Примерно таким вступлением и предварил Александр Васильевич свою очередную лекцию, посвященную тропическим циклонам и прочему.
— Да будет вам известно, — сказал мой учитель, — что «Карла» — тропический циклон — многолик, имен и паспортов у него, как у ловкого преступника, разыскиваемого международной полицией: американцы называют его ураганом, обитатели многих стран Тихого океана тайфуном («сильный ветер со всех сторон»), а, например, австралийцы свой тропический циклон именуют даже с какой-то нежностью: вилли-вилли. Есть еще вест-индские ураганы, ураганы Зеленого Мыса и орканы. Мы же как раз пойдем в зону зарождения вестиндских ураганов, тех самых, которые по-пиратски разбойничают в Карибском море, совершая опустошительные набеги на страны Центральной Америки, юг Соединенных Штатов и Кубу.
— Значит, в нашей программе больше всего заинтересованы имен но эти страны? — спросил я.
— В значительной степени — да, — согласился Шарапов, — но результатов АТЭП жадно ждет и вся мировая наука. Однако не будем забегать вперед и рассмотрим причины возникновения тропического циклона — одного из самых страшных стихийных бедствий, потрясающих нашу планету. Вы, конечно, знаете (я с готовностью кивнул, чем вызвал неудовольствие учителя}… гм, вы, быть может, слышали, что море в тропиках обычно теплее, чем атмосфера. Так вот это явление — разница температур моря и атмосферы — и порождает тропические циклоны. Возникает колоссальный перепад давления воздуха, отсюда и огромная разрушительная сила циклона, ураганные ветры, ужасающие шторма. Вам, наверное, интересно будет узнать две его особенности. Как полагаете, в какой части тайфуна опаснее всего оказаться кораблю?
— Конечно, в центре, — уверенно сказал я.
— Молодчина! — похвалил Александр Васильевич. — Это вы как, читали где— нибудь или интуиция?
— И то и другое, — скромно ответил я. — Общая культура, знаете ли, поток информации. А что?
— Так, небольшая поправочка нужна. Центр тропического циклона, его ядро обычно называют «глазом». Мне не раз доводилось там побывать.
— Здорово доставалось? — сочувственно спросил я.
— Как вам сказать… Дело в том, что центр тайфуна, или «глаз», хотя и далеко не тихое, но наименее опасное место для корабля! Здесь бывает слабый ветерок и даже штиль, хотя судно может беспокоить' вибрация из-за острых, беспорядочных волн со всех сторон. Это и есть первая особенность тропического циклона: вокруг райского центра бушует ад. А вторая — сравнительно медленное смещение циклона, всего 15-30 километров в час. Именно с такой скоростью и рвется шторм в избранном им направлении, так что, зная о его местоположении хотя бы часов за двенадцать, современный корабль может вполне успеть изменить курс и уйти. Что мы, кстати, дважды сумели сделать за истекшие десять дней.
Я хотел было проникновенно сказать: «Премного благодарен вам!», но решил, что Александр Васильевич воспримет это как слишком грубую лесть.
Огромна роль синоптика на корабле! Припомнилась история, которую недавно рассказал Олег Ананьевич. В порт назначения возвращались два наших судна, и синоптик одного из них дал штормовой прогноз. Капитан немедленно известил своего коллегу с другого судна, но тот очень торопился домой и махнул на прогноз рукой. И попал в двенадцатибалльный шторм, из которого вышел изрядно потрепанным: потерял спасательные шлюпки, разное палубное оборудование и вряд ли благополучно добрался бы до порта, если бы не помощь его более предусмотрительного коллеги.
Одного из этих капитанов начальство отметило наградой, о нем писали в газетах, всячески ставили его в пример. Может быть, вы думаете, что речь идет о том капитане, который избежал шторма и привел корабль неповрежденным? Ничуть не бывало! Награжден был другой — который пошел напролом и проявил личное мужество, чтобы спасти судно от гибели. Помните «Девяносто третий» Виктора Гюго?
Там одного такого храбреца, едва не погубившего корабль, но затем исправившего оплошность, сначала наградили высоким орденом, а затем расстреляли. Упаси вас бог заподозрить во мне такую жестокость, но я бы нашего храбреца капитана лишил диплома или, сжалившись, влепил бы ему строгача с последним предупреждением и таким начетом на зарплату, что отныне он бы сто раз подумал, прежде чем понапрасну рисковать кораблем и людьми. Не верь моряку, читатель, если он с восторгом рассказывает о штормах! Настоящий моряк не тот, кто «ищет бури», а тот, кто умело уходит от нее. В войну всякое бывало.
Тогда капитан, чтобы скрыться от более сильного врага, мог пойти навстречу «девятому валу», но в обычных обстоятельствах в шторм добровольно сунется только самоуверенный профан, — К сожалению, — продолжал Александр Васильевич, — человек еще не достиг такого могущества, чтобы предупреждать или обуздывать тропические циклоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17