Совершенно бесполезно. Фамильная горячность тотчас обратилась на меня.
— Когда мне нужен ваш совет, — сказала миледи, — вы знаете, что я сама спрашиваю его. Теперь я вас не спрашиваю.
Я пошел вниз с этим поручением, взяв на себя смелость передать его в новом и исправленном виде.
— Миледи и мисс Рэчель сожалеют, что они заняты, полковник, — сказал я, — и просят извинить за то, что они не будут иметь чести видеть вас.
Я ожидал от него вспышки даже при той вежливости, с какою я передал ответ миледи. К удивлению моему, ничего подобного не случилось: полковник испугал меня, приняв это с неестественным спокойствием. Глаза его, серые, блестящие, с минуту были устремлены на меня; он засмеялся, не громко, как другие люди, а про себя, тихо и страшно зло.
— Благодарю вас, Беттередж, — сказал он, — я буду помнить день рождения моей племянницы.
С этими словами он повернулся и вышел из дома.
Когда через год снова наступил день рождения мисс Рэчель, мы услышали, что полковник болен и лежит в постели. Полгода спустя — то есть за полгода до того времени, о котором я теперь пишу, — миледи получила письмо от одного весьма уважаемого пастора. Оно сообщало ей о двух удивительных семейных новостях. Во-первых, о том, что полковник все простил своей сестре на смертном одре; во-вторых, о том, что простил он и всем другим и принял весьма назидательную кончину. Я сам (несмотря на епископов и пасторов) имею нелицемерное уважение к церкви, но я убежден, что высокородный Джон постоянно находился во власти дьявола и что последний гнусный поступок в жизни этого гнусного человека состоял в том (с позволения вашего сказать), что он обманул священника.
Вот сущность моего рассказа мистеру Фрэнклину. Я заметил, что он слушает все более внимательно по мере продолжения рассказа и что сообщение о том, как сестра не приняла полковника в день рождения его племянницы, по-видимому, поразило мистера Фрэнклина, словно выстрел, попавший в цель.
Хотя он в этом и не сознался, я увидел довольно ясно по его лицу, как это растревожило его.
— Вы рассказали все, что знали, Беттередж, — заметил он. — Теперь моя очередь. Но прежде чем рассказать вам, какие открытия я сделал в Лондоне и каким образом был замешан в это дело с алмазом, мне хочется знать следующее. По вашему лицу видно, мой старый друг, что вы как будто не совсем понимаете, какова цель нашего совещания. Обманывает ли меня ваше лицо?
— Нет, сэр, — ответил я. — Мое лицо, по крайней мере в данном случае, говорит правду.
— Ну, так я постараюсь, — сказал мистер Фрэнклин, — убедить вас разделить мою точку зрения, прежде чем мы пойдем далее. Три очень серьезных вопроса связаны с подарком полковника ко дню рождения моей кузины Рэчель. Слушайте меня внимательно, Беттередж, и пересчитывайте по пальцам, если это поможет вам, — сказал мистер Фрэнклин, находя некоторое удовольствие в показе своей собственной дальновидности, что хорошо напомнило мне те прежние времена, когда он был мальчиком. — Вопрос первый: был ли алмаз полковника предметом заговора в Индии? Вопрос второй: последовал ли заговор за алмазом полковника в Англию? Вопрос третий: знал ли полковник, что заговор последовал за алмазом, и не с умыслом ли оставил он в наследство неприятности и опасность своей сестре через ее невинную дочь? Вот что хочу я узнать, Беттередж. Не пугайтесь!
Хорошо ему было предупреждать меня, когда я уже перепугался.
Если он прав, в наш спокойный английский дом вдруг ворвался дьявольский индийский алмаз, а за ним заговор живых мошенников, спущенных на нас мщением мертвеца. Вот каково было наше положение, открывшееся мне в последних словах мистера Фрэнклина! Слыхано ли что-нибудь подобное — в девятнадцатом столетии, заметьте, в век прогресса, в стране, пользующейся благами британской конституции! Никто никогда не слыхал ничего подобного, а следовательно, никто не может этому поверить. Тем не менее буду продолжать мой рассказ.
Когда вы вдруг испугаетесь до такой степени, как испугался я, этот испуг почти неминуемо скажется на вашем желудке, и внимание ваше отвлечется, вы начнете вертеться. Я молча заерзал, сидя на песке. Мистер Фрэнклин приметил, как я боролся со встревоженным желудком — или духом, если хотите, а это одно и то же, — и, остановившись именно в ту минуту, когда он уже готов был начать свой рассказ, спросил меня резко:
— Что такое с вами?
Что такое было со мной? Ему я не сказал, а вам скажу по секрету. Мне захотелось закурить трубку и почитать «Робинзона Крузо».
Глава 6
Оставив при себе свои чувства, я почтительно попросил мистера Фрэнклина продолжать. Мистер Фрэнклин ответил: «Не вертитесь, Беттередж!» и продолжал.
Первые слова нашего молодого джентльмена разъяснили мне, что открытие, относящееся к нечестивому полковнику и к алмазу, он сделал (прежде чем приехать к нам) при посещении стряпчего своего отца в Хэмпстеде. Мистер Фрэнклин случайно проговорился ему, когда они сидели вдвоем после обеда, что отец поручил ему отвезти мисс Рэчель подарок ко дню ее рождения. Слово за слово — беседа кончилась тем, что стряпчий открыл мистеру Фрэнклину, в чем состоял этот подарок и как возникли дружеские отношения между покойным полковником и мистером Блэком-старшим. Обстоятельства эти так необыкновенны, что я сомневаюсь, способен ли передать их своим языком.
Предпочитаю изложить открытие мистера Фрэнклина его собственными словами.
— Вы помните то время, Беттередж, — сказал он, — когда отец мой пытался доказать свои права на это несчастное герцогство? Как раз в это самое время и возвратился из Индии дядя Гернкастль. Отец мой узнал, что у него есть какие-то бумаги, которые могут быть полезны для его процесса. Он поехал к полковнику под предлогом поздравить его с приездом в Англию. Но полковника не так-то легко было провести подобным образом. «Вам что-то от меня нужно, — сказал он, — иначе вы не решились бы рисковать своей репутацией, приехав ко мне». Отец мой понял, что ему больше ничего не остается, как откровенно признаться во всем; он тотчас сознался, что ему нужны бумаги. Полковник просил дать ему день на размышление. Ответ его пришел в виде чрезвычайно странного письма, которое приятель мой, стряпчий, показал мне. Полковник начал с того, что он сам имеет надобность в моем отце и предлагает ему дружескую услугу за услугу. Случайности войны (его собственное выражение!) сделали его обладателем одного из самых больших алмазов на свете, и он имеет основание думать, что ни сам он, ни его драгоценный камень не будут в безопасности ни в одном доме, ни в одной части света, если он оставит этот камень при себе. При таких рискованных обстоятельствах он решился отдать алмаз на хранение другому человеку. Этот человек лично не подвергается никакому риску. Он может отдать драгоценный камень на хранение в любое место — как, например, банкиру или ювелиру, у которых есть особая кладовая для хранения драгоценностей. Его личная ответственность в этом деле будет пассивного свойства. Он будет получать — или сам, или через надежного поверенного — по заранее условленному адресу, в заранее условленные дни, каждый год письмо от полковника с простым извещением, что тот еще жив. В случае если письмо не будет получено в условленный день, молчание полковника может служить верным признаком того, что он убит. В таком случае, но не иначе, определенные инструкции относительно распоряжения алмазом, запечатанные и хранящиеся вместе с ним, должны быть вскрыты и безусловно исполнены. Если отец мой согласится принять это странное поручение, то бумаги полковника будут отданы в его распоряжение. Вот что заключалось в письме.
— Что же сделал ваш отец, сэр? — спросил я.
— Что он сделал? — повторил мистер Фрэнклин. — Я вам скажу, что он сделал. Он применил отменную способность, называемую здравым смыслом, к оценке письма полковника. Он объявил, что все это — чистейший вздор.
Где-то в своих странствованиях по Индии полковник подцепил какое-нибудь дрянное стеклышко, которое принял за алмаз. Что касается опасения быть убитым и принятия предосторожностей для сохранения его жизни и этого стеклышка, то ныне девятнадцатое столетие, и каждому здравомыслящему человеку стоит только обратиться к полиции. Известно, что полковник много лет уже употреблял опиум, и если единственный способ достать драгоценные бумаги состоит в том, чтобы принять бред опиума за факт, то отец мой был вполне готов принять на себя возлагаемую на него смешную ответственность тем охотнее, что она не навлечет на него никаких хлопот. Алмаз и запечатанные инструкции были отданы в кладовую банкира, а письма полковника, периодически сообщавшие, что он жив, получались и распечатывались стряпчим нашего семейства, мистером Бреффом, поверенным моего отца. Ни один разумный человек в подобном положении не мог бы взглянуть на это дело иначе. Нам только то и кажется вероятным, Беттередж, что согласно с нашим собственным житейским опытом, и мы верим роману только тогда, когда прочтем его в газете.
Мне стало ясно, что сам мистер Фрэнклин считает мнение своего отца о полковнике опрометчивым и ошибочным.
— А каково ваше мнение об этом деле, сэр? — спросил я.
— Дайте прежде покончить с историей полковника, — ответил мистер Фрэнклин. — Для английского ума характерно отсутствие системы, и ваш вопрос, мой старый друг, служит этому примером. Когда мы перестаем делать машины, мы (в умственном отношении) самый неряшливый народ во всей вселенной!
«Вот оно, заграничное-то воспитание! — подумал я. — Он, должно быть, во Франции научился подтрунивать над собственной нацией».
Между тем мистер Фрэнклин опять взялся за прерванную нить рассказа и продолжал:
— Отец мой получил нужные бумаги и с той поры не видел более своего шурина. Каждый год в заранее условленные дни заранее условленное письмо получалось от полковника и распечатывалось стряпчим Бреффом. Я видел целую кучу этих писем. Все они состояли из одной и той же краткой деловой фразы:
"Сэр, это убедит вас в том, что я еще жив, пусть алмаз остается там же.
Джон Гернкастль". Вот все, что он писал, и приходило это аккуратно к назначенному дню. Но шесть или восемь месяцев тому назад форма письма изменилась в первый раз. Теперь там стояло: "Сэр, говорят, что я умираю.
Приезжайте ко мне и помогите мне составить завещание". Стряпчий Брефф поехал и нашел полковника в маленькой пригородной вилле, с прилегающими к ней землями, где полковник жил один с тех пор, как оставил Индию. Он держал собак, кошек и птиц для компании, но с ним не было ни единого человеческого существа, кроме приходящей служанки для присмотра за хозяйством и доктора. Завещание оказалось очень простым. Полковник истратил большую часть своего состояния на химические опыты. Его завещание начиналось и кончалось тремя пунктами, которые он продиктовал в постели при полном обладании своими умственными способностями. В первом пункте он обеспечивал содержание и уход за своими животными. Вторым пунктом основывалась кафедра экспериментальной химии в одном из северных университетов. В третьем полковник завещал Лунный камень, как подарок ко дню рождения, своей племяннице, с условием, чтобы мой отец был его душеприказчиком. Отец начал было отказываться. Но, подумав немного, уступил: отчасти из-за уверенности, что обязанность душеприказчика не доставит ему никаких хлопот, отчасти из-за намека стряпчего, сделанного им в интересах Рэчель, — что алмаз все-таки может чего-нибудь стоить.
— Полковник не сказал, сэр, — спросил я, — по какой причине он завещал алмаз мисс Рэчель?
— Он не только сказал, но и написал эту причину в своем завещании, — ответил мистер Фрэнклин. — Я взял себе выписку, которую вы сейчас увидите.
Не спешите, Беттередж! Все должно идти по порядку. Вы слышали о завещании полковника, теперь вы должны услышать, что случилось после его смерти.
Формальности потребовали, чтобы алмаз был оценен прежде, чем будет предъявлено завещание. Все ювелиры, к которым для этого обратились, тотчас подтвердили заявление полковника, что это самый большой алмаз на свете.
Вопрос о точной оценке представил довольно серьезные затруднения. Величина камня сделала его феноменом между алмазами, цвет поставил его в категорию совершенно особую, и вдобавок к этим сбивчивым фактам в нем оказался недостаток — в виде пятна в самой середине камня. Даже с таким недостатком самая низкая оценка алмаза равнялась двадцати тысячам фунтов. Представьте себе удивление моего отца: он чуть было не отказался от обязанности душеприказчика, чуть было не выпустил из нашей семьи эту великолепную драгоценность! Интерес, возбужденный в нем этим делом, побудил его вскрыть запечатанные инструкции, хранившиеся вместе с алмазом. Стряпчий показал мне эти инструкции вместе с другими бумагами, и, по моему мнению, они дают ключ к заговору, угрожавшему жизни полковника.
— Стало быть, вы думаете, сэр, — сказал я, — что заговор имел место?
— Не обладая отменным «здравым смыслом» моего отца, — ответил мистер Фрэнклин, — я думаю, что жизнь полковника действительно находилась в опасности, как он и говорил. Запечатанная инструкция объясняет, отчего он все-таки умер спокойно в своей постели. В случае его насильственной смерти (то есть в случае, если бы от него не было получено условленное письмо в назначенный день), отец мой должен был секретно отправить Лунный камень в Амстердам и отдать знаменитому резчику, чтобы разбить на четыре или шесть отдельных камней. Камни эти продать за любую цену, а вырученные деньги употребить на основание той кафедры экспериментальной химии, о которой потом полковник упомянул в своем завещании. Теперь, Беттередж, напрягите-ка свой находчивый ум и сообразите, к какому заключению приводят указания полковника?
Я тотчас навострил свой ум. Но ему была свойственна английская медлительность, и он все перепутал, пока мистер Фрэнклин не указал на то, что именно следовало видеть.
— Заметьте, — сказал мистер Фрэнклин, — что ценность бриллианта была искусно поставлена в зависимость от сохранения жизни полковника. Он не удовольствовался тем, что сказал врагам, которых опасался: «Убейте меня — и вы будете не ближе к алмазу, чем сейчас. Он там, откуда вы не можете его достать, — в кладовой банкира». Он сказал вместо этого: «Убейте меня — и алмаз перестанет быть алмазом: его тождество уничтожится». О чем это говорит?
Тут, как мне показалось, меня озарила вспышка чудесной прозорливости, свойственной иностранцам.
— Знаю, — сказал я. — Это значит, что цена камня понизится и злодеи останутся в дураках.
— Ничуть не бывало! — сказал мистер Фрэнклин. — Я об этом справлялся.
Алмаз с пятном, разбитый на отдельные камни, будет стоить дороже, чем целый, по той простой причине, что четыре или шесть прекрасных бриллиантов должны стоить дороже, чем один большой камень, но с пятном. Если бы простое воровство из-за прибыли было целью заговора, инструкции полковника решительно сделали бы алмаз еще привлекательней для воров. За него можно было бы получить больше денег, а продать его гораздо легче, если б он вышел из рук амстердамских мастеров.
— Господи помилуй, сэр! — воскликнул я. — В чем же состоял заговор?
— Заговор, составленный индусами, которым прежде принадлежал алмаз, — сказал мистер Фрэнклин, — основан на каком-то древнем индийском суеверии.
Таково мое мнение, подтвержденное одним фамильным документом, который находится при мне в настоящую минуту.
Теперь я понял, почему появление трех индийских фокусников у нашего дома показалось мистеру Фрэнклину обстоятельством, достойным внимания.
— Я не хочу навязывать вам своего мнения, — продолжал мистер Фрэнклин.
— Мысль об избранных служителях древнего индийского суеверия, посвятивших себя, несмотря на все затруднения и опасности, задаче возвратить священную национальную драгоценность и выжидающих для этого первого удобного случая, кажется мне совершенно согласною с тем, что нам известно о терпении восточных племен и о влиянии восточных религий. Я человек с живым воображением, и мясник, булочник и налоговой инспектор не кажутся мне единственной правдоподобной реальностью. Пусть же моя догадка оценивается как угодно; перейдем к единственному практическому вопросу, касающемуся нас. Переживет ли полковника заговор о Лунном камне? И знал ли полковник об этом, когда оставлял своей племяннице подарок ко дню ее рождения?
Я начинал понимать, что дело это ближе всего касается теперь миледи и мисс Рэчель. Ни одно слово, сказанное мистером Фрэнклином, теперь не ускользнуло от меня.
— Мне не очень хотелось, когда я узнал историю Лунного камня, — продолжал он, — привозить его сюда, но мистер Брефф напомнил мне, что кто-нибудь должен же передать моей кузине наследство дяди и что я могу сделать это точно так же, как и всякий другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9